(лазая в ЖЖ) Инесса-Цыпа решила наехать на Карину Демину, Пехова и Корнева... то есть, она их, конечно, не читала - фи! - но предлагает по обложкам книг сочинить всякую фигню, которая может быть по таким обложкам сочинена. Собственно, там еще пачечка всяких-разных, для объективности, но мне сдается, что это подозрительно - во-первых, у Корнева и Пехова эти книги уже давным-давно в продаже, а у Деминой про Изольду - и вовсе нигде не найти. Во-вторых, можно из совершенно новых обложек точно так же надергать еще жирнее того. А что обложки? Обложки обложками... Меня они иногда смешат, если на них обнаруживаются известные актерские физиономии - по контрасту. А так чего уж, приятно выглядят. (говорит Аглая, закаленная обложками 90-х )
У Плющенко сегодня, оказывается, день рожденья. Скорпиончик... Джонни Вейр его в твиттере поздравляет, как своего дорогого друга. У Вейра полмира в друзьях.
А.Макколл-Смит "Калахари": курсы машинописи для мужчин". Книжка из цикла про мма Рамотсве и ее женское детективное агентство. Все хорошо, в смысле, держится на том же уровне. Сюжет: все живут своей повседневной жизнью и занимаются своими повседневными делами. Мма Рамотсве и ее помощница мма Макутси пытаются поддержать на плаву свое агентство, а тут возникают проблемы - мало того, что и так поток клиентов не фонтанирует, так еще и появился конкурент. Мистер Матеконе так и работает себе в своем автосервисе. С детьми возникли кое-какие проблемы. Два дела, возникшие у мма Рамотсве, тщательно разобраны и доведены до благополучного завершения. Ну и все... В сущности, тут уже даже и не детектив, а просто маленькая жизнь маленьких людей - но очень симпатичных. Вообще, очень приятная серия. Читать ее подряд и залпом - как-то и не того... Но вот так, потихоньку, с перерывами, чтобы каждый раз с удовольствием проникнуться этой жаркой атмосферой Африки и ее жителей, простодушных и дружелюбных (мма Рамотсве и автор вместе с ней твердо в этом уверены) - очень даже неплохо. Где-то даже серия уже и повторяет аналогичную серию про женщину-философа Изабеллу Дэлхаузи. В смысле, что повороты сюжета и различные всплывающие обстоятельства служат для автора поводом поразмышлять о том, об этом... философски. Правда, справедливости ради нужно сказать, что мма Рамотсве гораздо симпатичнее Изабеллы и не бесит... В любом случае, Изабелла насильно лезла везде, где ее совсем не просили, и портила людям жизнь без всякого толку, а мма Рамотсве приходит на помощь тем, кто к ней обращается со своими бедами и решает проблемы, вместо того, чтобы их создавать!
"Нельзя просто так подойти к человеку и сказать, что он ничего не смыслит в таком обыкновенном деле, как поиски мужа."
"Счастье находится в голове. Если в голове есть счастье, то человек совершенно счастлив. Это очевидно."
"Конечно, дело осложнялось тем, что почти все мужчины ходят с полузакрытыми глазами. Иногда мма Рамотсве задавалась вопросом: а хотят ли мужчины видеть то, что их окружает, или же они решили замечать только то, что им интересно?"
"Эти женщины умели надраить сковороду до блеска, твердо зная, что это не пустяк. По таким вещам растущие в доме дети понимают, как им стать приличными чистоплотными людьми."
"Грехи кажутся более страшными и темным в четырех стенах. На воздухе, под открытым небом, они предстают в своем истинном виде - мелкие подлые делишки, которые можно открыто рассмотреть, рассортировать и отложить в сторону." читать дальше "Как найти людей, живущих в буше? Они как призраки. Приходят и уходят ночью, и найти их труднее, чем призраков. У них нет ни имен, ни фамилий, ничего. Как у леопардов."
"Мужчинам нужно побеждать, и если они видят хоть малейшую возможность поражения, то под любым предлогом выходят из игры."
"По-вашему, деньги могут что-то изменить? Вы думаете, что с помощью денег можно изменить прошлое?"
"Просить прощения через кого-то все равно, что вовсе не просить."
"Этот чиновник не слишком умен, но когда речь заходит о правилах, именно такие люди проявляют недюжинное упорство. Из-за того, что они не могут отличить существенное от несущественного, они не соглашаются отступить от буквы правила ни на йоту. И спорить с ними бесполезно. Самое лучшее- поколебать их веру в само правило."
"Жизнь - это борьба с усталостью, усталостью механизмов и усталостью души."
"Почему мужчины и женщины не понимают друг друга? Лучше бы Господь создал всего один вид человека, и дети появлялись бы на свет каким-нибудь другим способом, с дождем, например."
У Спаркса в твиттере - идея прижилась. Еще один анонимный бывший агент - на этот раз ФБР - рассказывает, что Россия годами взращивала Трампа. А журналист, значит, на него ссылается.
Александр Гольденвейзер "Лев Толстой. Воспоминания".
"Толстой: Во всяком искусстве - я это и на своем опыте знаю - трудно избежать двух крайностей: пошлости и изысканности. Из этих двух недостатков изысканность хуже пошлости, хотя бы потому, что от нее труднее освободиться."
"Лев Николаевич любил всегда выбирать "сокращенные" тропинки и заводил всех в чудные лесные места. Надо сознаться, что эти "сокращенные" почти всегда очень удлиняли прогулки."
"Толстой: Если бы импрессиониста попросили нарисовать обруч, он нарисовал бы прямую линию."
"Толстой: Главное заблуждение в том, что люди ввели в искусство неопределенное понятие "красота", которое все затемняет и путает... Искусство - это есть, когда кто-нибудь видит или чувствует что-нибудь и высказывает это в такой форме, что слушающий, читающий или видящий его произведение - чувствует, видит, слышит то же и так же, как и художник. Поэтому искусство может быть самое высокое, безразличное и, наконец, прямо мерзкое, но все-таки это будет искусство. Самая безнравственная картина, если она достигает своего назначения, есть искусство, хотя и служащее низким целям."
"Толстой: Нельзя научить искусству, как нельзя научить быть святым."
"Толстой: Критика, как кто-то справедливо сказал, есть мысли дураков об умных."
"Толстой: Свойство глупых людей: когда вы им говорите что-нибудь, они никогда не отвечают на ваши слова, а все продолжают говорить свое."
"Толстой: "Неясность и запутанность всегда почти служит указанием на отсутствие истинного содержания."
"Толстой: Я не понимаю, как можно писать и не переделывать все множество раз." читать дальше "Толстой: Меня всегда поражает, как мало ценят человека, хотя бы просто как дорогое полезное животное. Мы ценим лошадь, которая может возить, а человек может и сапоги шить, и на фабрике работать, и на фортепианах играть! И умирает 50 процентов! Когда у меня были овцы мериносы, и смертность достигала 5 процентов, то я возмущался и считал, что пастух очень плох. А людей умирает 50 процентов!"
"Толстой: Я еще когда-нибудь напишу про женщин. Когда я буду уже совсем стар, и желудок мой совсем уж испортится, и я одним только краюшком буду еще выглядывать на свет, тогда я высуну голову и скажу им: вот вы какие! И юркну поскорей совсем, а то заклюют..."
"Толстой: Когда вам рассказывают про затруднительное сложное дело, главным образом про чьи-нибудь гадости, отвечайте на это: вы варили варенье? Или: хотите чаю? - и все. Много зла происходит от так называемых выяснений обстоятельств или отношений."
"Толстой: Если я хорошую вещь употребляю на злое дело, то это еще не доказывает, что вещь нехороша сама по себе."
"Толстой: Как нелепы наши суды, видно на каждом шагу. Например, дело тульского священника. Каким образом тульский суд его оправдал, а после кассации орловский присудил к двадцатилетней каторге? Если такие колебания возможны, чего стоят подобные решения? Действительно, это зависит от тысячи случайностей: настроение присяжных, поведение подсудимого - подсудимый расплакался, и это впечатление заставило его оправдать. Настоящая игра в орлянку! Проще и легче было бы загадать: орел или решка, и решать на этом основании дело. Для меня просто загадка, как порядочные люди могут судить?! И почему присяжные могут прощать? Простить могут потерпевшие, а судьи, которых он не обидел, - им нечего прощать."
"Толстой: В настоящее время газетный гипноз дошел до крайних пределов. Все вопросы дня искусственно раздуваются газетами. Самое опасное то, что газеты преподносят все в готовом виде, не заставляя ни над чем задумываться. Какой-нибудь либеральный Кузьминский или тот же Кони возьмет утром за кофе свежую газету, прочитает ее, явится в суд, где встретит таких же, прочитавших такую же газету, и заражение совершилось!"
"Толстой: Когда в стихах говорится про любовь, цветы и т.п., то это сравнительно невинное занятие до шестнадцати лет. Но выразить важную, серьезную мысль в стихах почти невозможно, не исказив ее. Как трудно просто словами выразить свою мысль так, чтобы всякий понял именно то, что хочешь высказать. Насколько же это труднее, когда писатель связан еще размером и рифмой? Это удавалось, и то редко, только самым большим поэтам. За стихами часто прячутся совершенно ложные мысли."
"П.С.Сергеенко сказал про книгу Волынского о Леонардо да Винчи, что это очень хорошая книга. Лев Николаевич заметил: "Да, это, кажется, одна из тех книг, которые хороши тем, что их можно не читать."
"Толстой: Насколько трудно быть критиком действительно хорошим, настолько легко самому бездарному и ограниченному человеку сделаться критиком."
"Толстой: Все наши поступки разделяются на такие, которые имеют цену перед лицом смерти, и такие, которые не имеют перед нею никакого значения. Мы все находимся в положении пассажиров пароход, приставшего к какому-то острову. Мы сошли на берег, гуляем, собираем ракушки, но должны всегда помнить, что когда раздастся свисток, все ракушки надо побросать и бежать поскорей на пароход."
"Толстой: Как я люблю так часто встречающееся в Евангелии слово "посланник"! Действительно, мы все - посланники. И, как послы, мы должны дорожить своим достоинством."
"Толстой: Я давно привык, что со мной обращаются, как с мертвым."
"Л.Н. начал месяца два-три тому назад учиться голландскому языку, а сейчас уже довольно свободно читает - это на 73-м году! Учится языкам он очень оригинально: он берет Евангелие на незнакомому ему языке и пока прочитывает, научается все понимать."
"Толстой: Я лежал и слушал ваши разговоры. Они меня интересовали с двух сторон: просто интересно было слушать споры молодых людей, а потом еще с точки зрения драмы. Я слушал и говорил себе: вот как следует писать для сцены. А то один говорит, а другие слушают. Этого никогда не бывает. Надо, чтобы все говорили, и тут-то искусство автора в том, чтобы заставить красной нитью пройти то, что ему нужно."
"Толстой: Вообще по отношению так называемых великих писателей существует большая несправедливость: их знают все и знают все их произведения, среди которых есть много неудачных и просто слабых. А между тем у никому не известных, всеми забытых писателей часто попадаются удивительные вещи, выше многих и многих произведений признанных, а их никто не читает."
"Когда Л.Н. повезли в Крым, Буланже выхлопотал для Л.Н. и его семьи целый вагон от Тулы до Севастополя."
"Вчера был Чехов. Вид у него плохой: постарел и все кашляет. Говорит мало, отрывочными фразами, но как-то всегда в самую точку. О Чехове Л.Н. сказал: "Он странный писатель: бросает слова, как будто некстати, а между тем все у него живет. И сколько ума! Никогда у него нет лишних подробностей, всякая или нужна, или прекрасна."
"Толстой: Дурно или хорошо, нравственно или безнравственно - это все понятия, относящиеся к нашим поступкам в жизни. Самоубийство только касается жизни, а не все внутри ее, поэтому про него нельзя сказать, нравственно оно или безнравственно. Оно неразумно. Мы не знаем - зачем живем. Кто может знать - может быть, именно эти последние дни и были нужны "хозяину".
"Толстой: Как обыкновенно, когда не о чем говорить, говорят о погоде, так и писатели: когда писать нечего, о погоде пишут, а это пора оставить. Ну шел дождик, мог бы и не идти с таким же успехом. Я думаю, что все это в литературе должно кончиться. Ведь просто читать больше невозможно!"
"Толстой: Я постоянно боюсь попасть в роль тех стариков, которые теряют способность ценить настоящее и понимать его. Но я стараюсь и положительно не могу найти прелесть в современном направлении искусства."
"Толстой: Вообще, у современных писателей утрачено представление о том, что такое драма. Драма должна вместо того, чтобы рассказать нам всю жизнь человека, поставить его в такое положение, завязать такой узел, при распутывании которого он сказался бы весь."
"Толстой: вот доктор Никитин удивился, что я не считаю Гоголя сумасшедшим. Они произвели Гоголя в сумасшедшие, потому что он в Бога верил."
"Толстой: Я много в последнее время думал об этом: искусство существует двух родов и оба одинаково нужны - одно просто дает радость, отраду людям, а другое поучает их."
"Толстой: Я всю жизнь учился и не перестаю учиться, и вот что я заметил: учение только тогда плодотворно, когда отвечает каким-нибудь моим запросам. Иначе оно бесполезно."
"Толстой: Теперь уже во всем мешает эта популярность: что ни сделай, обо всем будут говорить."
Павел Корнев, Андрей Круз "Холод, пиво, дробовик". Вторая книга сиквелла-вбоквелла... Полет нормальный, страсти продолжают кипеть. Сюжет: все продолжается без перерыва после финала предыдущей книги. Итак, герои (во главе с ГГ, Хмелем и Клондайком) спасли мир и предотвратили что-то жуткое, заодно отбились от неприятного пристального интереса Дружины, Контрразведки и прочих официальных контор. Что касается неофициальных, то все полагают, что после такого шухера они присмиреют и затаятся, хотя бы на время. Так что все отправляются отмечать новогодние праздники, которые хотя и в неведомом фэнтезийном мире у черта на куличках, но в лучших отечественных традициях продолжаются с чувством, с толком, с расстановкой! Но это они очень зря так подумали. Потому что сразу же начинаются всякие ужасающие происшествия - покушения, похищения... Тут уже никаких вариантов не остается - сам бизнес оказывается под угрозой... Предполагая, что это все - продолжение разборок с преступной группировкой отморозка Жилина, герои решают, что с этим надо покончить раз и навсегда. Чем и занимаются всю книгу. Прямо кажется, что авторы еще увеличили концентрацию экшна, а уж казалось бы - куда там еще. Но тут все идет от потрясения к потрясению, дух некогда перевести. Впрочем, все очень бодро и энергично, с фантазией, так что не раздражает и не напрягает. Особенно произвело впечатление креативное использование телепорта... Из членов команды мне что-то все подозрительнее и подозрительнее делается кондуктор Платон! Ну, он мне еще в первой книге показался подозрительным, а тут все только усугубилось. Интересно, как там дальше авторы поведут. И - несказанно выбесила Мила, великая любовь Клондайка! Это странно. В смысле, раньше у автора (у Корнева, то есть) с женскими персонажами все было довольно хорошо... Они как-то были все к месту и не раздражали ничем, приятные, в общем, девушки были всегда. Даже если взять в приграничном цикле - что Катя, что Вера, что эта э... Алена... (хотя она и с той стороны) - они все естественные! Даже Ирина, хотя ее тут и очень мало. Но Мила... мутная она какая-то. И мне все время кажется, что она завирается. Так что такое бесконечное доверие со стороны Клондайка выглядит лично для меня начисто непонятным... Ну, посмотрим. Видимо, вольготно осваиваясь в данном мире, я даже погрузилась в конспирологические теории. Ну, то есть, я соображаю - а что, если вот герои думают, что у них проблемы с Жилиным, в то время как, может, это на них наседает Ян Карлович! А что? В цикле про Льда же показано, как он там, действуя ловко и исподтишка, с дальним прицелом и стратегией, столкнул лбами Льда с тогдашним главой Торгового союза, в результате того изничтожили, а Ян Карлович тут же прибрал и статусную должность и контакты с Цехом! И все чужими руками. Так что ему тут мешает, так же действуя за сценой, подталкивать Жилина к наезду на Хмеля и Клондайка - которые, кстати, оба отказались вступать в Торговый союз и платить дань. Ну, они-то считают, что твердо порешали, и от них отстали, но, может, Ян Карлович просто начал на них такой продуманный наезд, чисто из принципа. Пылая энтузиазмом, я тут же фанатски продумала схему убийства Яна Карловича. Но для этого потребуется участие Льда... Ладно, это все фанатские развлечения. Интересно, что там авторы дальше завернут.
Хм... В ЖЖ пишут, что ввели новое новшество - там сейчас будет какая-то кнопка, чтобы можно было постам ставить лайки. А я не вижу! Наверно, это только для новых версий оформления.
Читаю "Вокруг света". Упоминая фильм "Шпион, который меня любил" - про Бонда - Роджера Мура обозвали Джеймсом... Фэ. А еще поклонники запада. Даже я знаю, хотя ни одного фильма про Бонда не смотрела.
Дряхлая и холодная рука России! (заголовок впечатляет) Один журналист ссылается на некоего шпиона в отставке, который сказал, что Россия точно имеет связь с Трампом! Ну, это железно, базара нет.
К столетию со дня рождения Мэри Стюарт опубликуют ее неизданный роман
Роман «Сдутые ветром островки» (The Wind Off the Small Isles), написанный в 1968 году, увидел свет лишь спустя 40 лет. Его публикация — отличное напоминание о гении писательницы Мэри Стюарт.
"Здесь взяты под стражу различные видные люди и ходят слухи, будто должна была вспыхнуть революция. Но я полагаю, что покуда австриец располагает темным пивом и сосисками, она на восстание не поднимется."
"Если даже хоть немногим моя музыка понятна, то это меня удовлетворяет."
"Часто думают, что в звуке фортепиано слышна только арфа, и мне приятно, дорогой мой собрат, что Вы относитесь к числу тех немногих, кто понимает и чувствует, что фортепиано может и петь, коли играющий способен чувствовать.. Я надеюсь, придет такое время, когда арфа и фортепиано станут представлять собою два совершенно различных инструмента."
"Милый Штрейхер! Позавчера я получил ваше фортепиано. Инструмент этот удался действительно превосходно, и всякий другой постарался бы оставить его за собой. Но я - Вам это покажется очень смешным - я был бы вынужден схитрить, если бы скрыл от Вас, что для меня он, пожалуй, чересчур хорош. А почему? Да потому, что такой инструмент лишает меня свободы самому вырабатывать свой тон. Впрочем, пусть Вас это не удерживает от изготовления всех Ваших фортепиано подобным же образом: ведь немного же, конечно, найдется людей, которым свойственны такие же причуды, как мне."
"Испытываешь странное чувство, когда видишь и слышишь восхваленья, а сам сознаешь свои слабости, как сознаю их я."
"Я обращусь теперь через газету ко всем художникам и буду просить их не рисовать меня в дальнейшем без моего ведома."
"Я ужасно ленив на писание писем, и приходится долго ждать, покуда напишу я вместо нот сухие буквы."
"Надо бы иметь на весь мир только один магазин искусства, куда художнику было бы достаточно отдать свои творения, чтобы получить оттуда все, что ему нужно. Ведь при нынешнем положении приходится быть наполовину торгашом, а как - о, Боже милостивый - приноровиться к этому?"
"Единственной, пожалуй, присущей мне чертою гениальности является то, что мои вещи далеко не всегда в образцовом порядке, а помочь тут, однако, никто, кроме меня, не в состоянии." читать дальше "Было бы очень славно, если б Вы, господин собрат, наряду с изданием септета как такового, переложили бы его и для флейты, скажем, в виде квинтета. Вы пособили бы любителям флейты, которые ко мне уже обращались по этому поводу; они стали бы роиться вокруг аранжировки подобно мошкаре и нашли бы для себя в ней пищу."
"Мои композиции приносят мне немалый доход, и заказов у меня так много, что, пожалуй, я почти не в состоянии столько выполнить. Кроме того, на каждую вещь я могу иметь по шесть-семь издателей, а коли захочу, и того больше; со мною уж теперь не торгуются, я назначаю цену и мне ее платят. Суди сам, насколько приятно такое положение - скажем, вижу я друга в нужде, а кошелек мой не позволяет тотчас же прийти к нему на помощь; так достаточно мне присесть за рабочий стол, и уже вскоре помощь оказана."
"Только завистливый демон - мое плохое здоровье - вставляет мне палки в колеса, а именно: вот уже три года, как я все хуже и хуже слышу... Я влачу теперь существование, которое нельзя не назвать жалким. В течение двух лет избегаю всякого общества, потому что не в силах признаться людям: я глух. Будь у меня другое занятие, то еще бы куда ни шло, но при моей профессии такое состояние ужасно. К тому же и враги мои, число которых не мало, - что сказали бы на это они! Чтобы дать тебе представление об этой странной глухоте, я скажу, что в театре мне надо занять место у самого оркестра, если я хочу понимать актеров. Находясь чуть подальше, я уже не слышу высоких тонов инструментов и голосов. Удивительно, что в беседах со мною люди обычно не замечают этого, относя все за счет рассеянности, которая вообще мне свойственна. Одному небу известно, что будет дальше."
"Я живу только в моих нотах и, едва кончив что-либо, тут же начинаю другое. При том способе, которым я теперь сочиняю, в работе часто находятся по три-четыре вещи одновременно."
"Фортуна шарообразна, и не мудрено, что она не всегда выпадает достойнейшему и лучшему."
"Вот уже несколько месяцев, как я прикладываю, по предложению Веринга, пластыри к обеим рукам, изготовляемые из определенной коры. Лечение самое пренеприятное, ибо всякий раз (пока под корой не нарвет) я на два-три дня как бы лишаюсь рук, не говоря уже о боли, которую при этом испытываешь. Правда, не могу отрицать, что жужжание и гудение сравнительно немного поутихли, особенно в левом ухе, с которого и началось заболевание. Но слух как таковой нисколько не поправился. Боюсь утверждать, но мне кажется даже, что скорее он ухудшился."
"Когда бы не слух мой, я давно бы уже объехал полсвета, и мне необходимо это сделать - ведь для меня не существует высшего наслаждения, чем заниматься своим искусством и его показывать."
"Прочь покой! Я не признаю никакого покоя, кроме сна, и меня очень огорчает, что я должен теперь дарить ему больше времени, нежели прежде."
"Вы должны меня видеть счастливым; насколько суждено мне это здесь, на земле, а не несчастным - нет, этого я бы не мог перенести - я схвачу судьбу за глотку, совсем меня согнуть ей не удастся."
"Господин Молло недавно снова издал мои квартеты, причем ошибки и опечатки крупного и мелкого калибра кишат там словно рыбы в воде, то есть их видимо-невидимо. Вся моя кожа исколота и исцарапана этими прекрасными изданиями моих квартетов."
"Почему Вы от меня скрыли свою нужду? Никто из моих друзей не должен испытывать лишений, покуда я что-то имею."
"Какое унижение приходилось мне испытывать, когда кто-нибудь, стоявший подле меня, слышал издалека звук флейты или пение пастуха, а я ничего не слышал. Такие случаи доводили меня до отчаяния, недоставало немногого, чтобы я покончил с собой. Только он, искусство, оно меня удержало."
"На 28-м году жизни я принужден уже стать философом; это нелегко, а для артиста труднее, чем для кого-нибудь другого."
"Вы, братья мои, как только я умру, попросите от моего имени профессора Шмидта, если он будет еще жив, чтобы он описал мою болезнь, и к этому описанию приложите сей написанный мною лист, чтобы люди, хотя бы в той мере, в какой это возможно, примирились со мною после моей смерти."
"Обычно я только от других узнаю о том, что в моих сочинениях имеются новые идеи, сам же никогда не замечаю этого."
"Представляю Вам решить, на каком языке или на скольких языках следует напечатать уведомление, ибо мы, бедные немцы, принуждены уже теперь изъясняться на всех языках."
"Вы - рисуйте, - а я буду писать ноты; и так мы будем - вечно? - да, быть может, вечно жить."
"В настоящее время нашей главной заботой являются долги. А долги подобны вдохновению, то есть они заставляют не упускать момента, когда может быть закончено великое произведение."
"За те ложные сообщение обо мне, которым Вы не раз давали место на страницах Вашей газеты, я бы мог на Вас быть в обиде, но нет - я знаю, что это допущено Вами лишь по неведению здешней обстановки и по незнанию того, сколь велико здесь число моих недоброжелателей."