Заглядываю на ютуб - Кагарлицкий сидит, крепко зажав в руках кота, кот отчаянно мявчит, внизу строчка - предлагают пожертвовать на корм коту.
Вот люди творчески подходят.

---

Уже который день в разных местах (теперь и на LiveLib! ) читаю о скандальном выступлении великого критика Юзефович на фантассамблее.
Лично мне непонятно одно - а нафига ее вообще туда приглашали?

---

Денис Кащеев "Драконья кровь". Первая книга цикла - космоопера (ну, очень похоже ), приключенческая фантастика, young-adult. Ничего так, бодро, приятно...
Сюжет: далекое будущее, человечество расселилось по просторам вселенной... и трали-вали... А, нет, не трали-вали. Вопреки обычному базовому комплекту (для фантастических романов), автор внес некоторое разнообразие. Во-первых, научно-технический прогресс тут как бы идет не очень... можно даже сказать, совсем не идет. Развитие остановилось на определенном уровне - вот складывается такое впечатление. А во-вторых, по части социального и общественного вообще произошел регресс. Так, основная часть (или какая, пока что действие происходит главным образом тут) существует при феодальном строе - все, как полагается: король со слабой властью, при сильных аристократических кланах, вассальная зависимость, рыцари и ордена и т.д. Только при наличии космической техники. То есть, феодал сейчас владеет не деревнями, а целыми планетами, на которых простолюдины занимаются сельским хозяйством, или немножко чем-то промышленным, платят подати и прочее. И обитает феодал не в замке, а в космическом пространстве, на орбитальной станции. И его рыцарские отряды передвигаются не на конях, а на личных боевых космолетах. .А в остальном ведут все тот же образ жизни - странствования, турниры, междоусобные войнушки, заключающиеся и распадающиеся союзы... И Король, который старается принимать свои меры, чтобы ослабить одних, слишком окрутевших, столкнуть лбами других, в общем, забот хватает.
При этом не следует забывать о внешней угрозе, а это, с одной стороны, инопланетные монстры, которых именуют Чужие - про них вообще практически ничего не известно, кроме того, что они время от времени собираются и нападают, противостояние с ними дается очень тяжело. С другой стороны - это вроде как одна из предыдущих волн экспансии, с которой тоже, в свое время, велись кровопролитные войны, а сейчас ее остатки отступили и закрылись на отвоеванных территориях, практически перекрыв доступ и отказавшись от каких-либо дипломатических отношений. Про них тоже известно не слишком много, кроме того, что там государство установилось в форме республики - но радоваться нечему, забегая вперед скажу, что это республика по образу государств древнего мира, с рабами, сенаторами, и прочим в том же духе. Даже с живыми богами, в некотором роде, в виде Драконов, которые просто прилетают, изрекают свои повеления и забирают выделенные жертвы (человеческие).
И вот, посреди всего этого автор вводит своих юных героев. Юный Эдвард, фермер с захудалой планеты, под властью барона Карского - парень с детства увлечен рыцарями и космическими битвами, все свободное время проводит за компьютерным стимулятором, участвуя в различных рыцарских схватках и сражениях, несмотря на советы окружающих бросить детские глупости и сосредоточиться на серьезных делах. Но вот однажды случается нечто невероятное - налет космических пиратов, которые сбили рыцарей барона прямо над полем, где работал Эдвард. В соответствии со своими рыцарскими заморочками, чтобы сохранить за бароном космолет (здесь их именуют седло) командир отделения производит Эдварда наскоро в рыцари и сажает в космолет, чтобы его отбуксировать на базу... Казалось бы, пареньку сказочно повезло, мечта исполнилась... Но все оказывается далеко не радужным в реальном, а не гламурном рыцарском мире, и простодушный паренек оказывается среди надменных безжалостных аристократов, коварных заговорщиков, предателей, шпионов, наемных убийц, не гнушающихся прибегать к подлости, лжи и вероломным ударам в спину...
А это юная Александра - или просто Алекса - урожденная высокопоставленная аристократка, с младенческих лет тренирующаяся в освоении рыцарских дисциплин, уже посвященная в рыцари, привлеченная к сверхсекретным операциям на благо Короны. Работая под прикрытием девушка отправляется со шпионской миссией на территории мятежных баронов, в том числе барона Карского. Она должна выяснить их планы и по возможности предотвратить. Девушка полна решимости выполнить порученное задание и оправдать оказанное высокое доверие. Вот только Алекса не ожидала, что цена политических игр окажется настолько высока и платить эту цену ей будет не под силу...
Ну, как уже ясно, автор ведет повествование от лица двух героев попеременно - не считая небольших вставок в прологе и эпилоге. Обычно я такое терпеть не могу - ни прологи, ни скачки туда-сюда... Но здесь это все вполне терпимо (пока?), пролог совсем небольшой по объему, герои пересекаются почти с самого начала и дальше действуют вместе, так что переход от одного рассказчика к другому просто освещает происходящее с разных сторон.
Написано все бодро, симпатично. Живые герои, в смысле, со своими характерами, логически обоснованными поступками... Автор совсем не изображает Мэри-Марти-Сью - если Эдвард введен, как сельский паренек, то он и действует соответственно, делает ошибки на каждом шагу (потому что не знает среду, в которой так неожиданно оказался), проявляет способности при обучении пилотированию и боевым приемам, но совсем не бьет рекорды с первых же секунд (как я уже прямо ожидала, у авторов это в последнее время уже прямо обычай такой установился), потому что он действительно впервые в жизни этим занимается и не имеет соответствующих знаний, умений, навыков. А Алекса, хоть и куда более продвинутая, чем Эдвард (как она и сама уверенно считает), оказывается, по сути, такой же беспомощной в изощренных дворцовых интригах...
Финал меня слегка напряг, потому что герои оказались в этой самой Республике, где и выяснились все эти подробностями с намеками на Древний Рим, Древнюю Грецию - вот я почему-то к истории и цивилизации Древнего мира отношусь очень осторожно, вот не привлекают они меня почему-то! Но, может, все окажется не так страшно? С удовольствием почитаю продолжение.

@темы: Книги

---

(лазая в ЖЖ) что-то вообще какой-то адский наезд в последнее время пошел на женщин вообще и феминисток в частности. Плохой знак. Люди совсем уже берега не видят.
Что самое характерное - любую херь, которую кто-нибудь сочинит про женщин, юзеры мужского пола будут с умным видом поддерживать - да, да, так и есть.



Это у Матвейчева вовсю постят без ума и без памяти. До этого у него же поместили текст про жену, которой изменил муж, а она от него ушла, а он так переживал, что заболел раком - жена, сука, виновата, надо было простить мужика, это женская мудрость.

---

С днем рожденья!

lanamikles, поздравляю с днем рожденья!


Всего самого лучшего!

---

С днем рожденья!

Танцующая-с-Огнём, поздравляю с днем рожденья!


Всего самого замечательного!

---

---

В журнальчике вырви-глаз вычитала потрясающую информацию.
Оказывается, был официально такой стрелок на Диком Западе (они его записали в бандиты) индейского происхождения The Apache Kid.
Это я по какой причине радуюсь - вот я прямо сразу уловила, еще только взглянув на фотку! а потом, после сведений в заметке, так это железно! - это же определенно прототип! для героя Лизелотты Вельскопф-Генрих!
Ну, она, конечно, не чисто с натуры писала, а все собирала и компоновала (по сути, это чисто фанфик )
Но вот я сейчас могу точно представлять, как выглядел Харка Штайнхарт (то есть, Стоунхард, если переходить на американские реалии). А я именно так и представляла! мистика.



И, к слову сказать, в последнее время ряд товарищей взяли моду время от времени публиковать какие-то уродские фотки с припиской - а вот как выглядели реальные индейцы, а вы думали, что как Гойко Митич, ха-ха.
Ну так, я бы сказала, этот The Apache Kid от Гойко Митича не сильно далеко ушел (Гойко Митич же его в кино и играл )

---

Лариса Исарова "Война с аксиомой". В советские времена это была довольно популярная писательница на школьную тематику. Я тогда тоже пару книжек читала... Странно, почему сейчас ее не переиздают, мне кажется, там многое и сейчас будет интересно.
Сюжет: Марина Владимировна, молодая учительница, начинает работать в школе, преподает литературу. Кроме того, ей дают один из старших классов - ребята 15-16 лет. И вот она рассказывает о своих учениках и различных сложных ситуациях, которые в школе возникают чуть ли не ежедневно, о своих отношениях с коллегами и в первую очередь - с директором Марией Семеновной, женщиной "старой школы", выступающей за незыблемый авторитет учителя, "твердую руку" в отношениях с учащимися... Понятное дело, что конфликты неизбежны.
Автор оформила это все как повесть, поделенную на главы. По мне так лучше рассматривать это как сборник рассказов - они связаны только общими персонажами, что понятно, раз действие происходит в одной и той же школе. Но единой сюжетной линии нет, каждая главка, в принципе, сама по себе является вполне законченным рассказом. По сути, можно даже рассматривать так: автор предлагает ряд конфликтных ситуаций - как самых общих, так и весьма неоднозначных - с которыми можно столкнуться в школе. У ученика трудное положение в семье, и он в школе задирается с учителями и одноклассниками. Признанный красавец класса дружески обратился к некрасивой девочке-отличнице, и у нее возникли первые робкие чувства, но быстро поняла, что парень влюблен в школьную "звезду". И т.д. А затем автор предлагает способ их разрешения - ну или хотя бы выхода с наименьшими потерями... Разумеется, с автором можно не соглашаться, этим книга и интересна - носит полемический характер. Но жаль, что такая полемика вряд ли возможна, раз сейчас книги автора не переиздают, и следовательно, широкой известности у них нет. С кем полемизировать-то?
В детстве я читала эти книжки с большим увлечением. Сейчас, при перечитывании, впечатления куда более критические... Ну, это понятно, мне же сейчас не двенадцать лет... И если раньше я безоговорочно принимала авторский вариант и авторскую позицию, то сейчас зачастую хочется возражать и спорить. Сейчас мне даже где-то ближе позиция Марии Семеновны, хотя автор определенно ей отводит роль негативную и отрицательную. Ладно хоть не изображает ее одними черными красками, и на этом спасибо...
Первым делом возникает момент подачи материала. Книга оформлена, как нечто документальное, как бы автор просто рассказывает о своей жизни, о своем опыте в школе... о своих учениках и коллегах и т.д. И я раньше ее так и воспринимала - рассказ о пережитом, так сказать. Но вот сейчас я все-таки ощущаю сделанность, искусственность, то есть, может, какие-то фрагменты и взяты из реальности, но все равно подвергнуты литературной, художественной обработке - может, где-то подчеркнуть те или иные нюансы, где-то прибавить яркости, драматизма. Дело вкуса, но как по мне, это не есть хорошо... Сразу вспоминается - вот если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича..." (дословная цитата из гугла ) Ну, я считаю - тут уж либо ты пересказываешь эпизод из реальной жизни, как он есть, от и до, либо пиши так, чтобы читатель ничего не заподозрил, а то выходит грубо, и воспитательный эффект снижается... Мм?
Вот, взять для примера, из книги: ситуация - у комсорга Вани в классе похищены общие деньги, собранные с учеников для чего-то там. Для похода в театр или кино, не важно. Подозрение падает на ученика Гену, которого в классе недолюбливают, поскольку он из мажоров и ведет себя высокомерно и пренебрежительно. Гена отмалчивается и выражает всем презрение, его начинают третировать... Директор, Мария Семеновна, из своего "фонда на непредвиденные нужды" погашает недостачу, сказав, что потом она и Марина, как классный руководитель, поровну возместят это все с зарплаты. Страсти накаляются. И тут, неожиданно, во время перемены, мальчишки устраивают беготню и кучу-малу, при этом падает портфель девочки Веры, первой красавицы класса, в которую многие мальчики тайно и безответно влюблены, и из него вылетают те самые похищенные деньги. В общем, тут сразу все выясняется - деньги похитила Вера, а Гена ее просто покрывал, так как тоже в нее влюблен. Где-то как-то. Ну, что тут скажешь - остро, выразительно, тут я не спорю. Но ведь видно же невооруженным глазом, как тут автор все натягивала для наглядности и назидательности! Прежде всего, похищенные деньги - одна купюра в десять рублей, с приклеенной полоской - особая примета, которую комсорг Ваня очень кстати приметил и запомнил. То есть, когда из портфеля девочки Веры вылетает эта подклеенная десятка, то всему классу сразу все становится понятно. Вот ведь как удобно - а ведь это могла быть и обычная купюра, ничем не примечательная, и поди разбирайся, может, это у девочки Веры совсем по другому случаю оказалась эта десятка и не имеет отношения к похищенным деньгам? Не говоря уж о том, поражающем идиотизмом моменте, что девочка Вера, своровав общественную десятку, почему-то не пошла ее и тут же не потратила! Автор же четко показывает, что после кражи прошло немало времени, уж успели и организовать бойкот мальчику Гене, и внести деньги, и сам мальчик Гена тайным образом вернул деньги Марине и Марии Семеновне... Так с какой стати девочка Вера вдруг станет хранить эту злосчастную десятку - лично мне непонятно. Нет, то есть, понятно, что это все нужно для того, чтобы автор смогла в своем тексте показать, как случайно изобличается виновник кражи и т.д. Но это ведь не очень гладко получается?
Или, еще для примера, ситуация - у девочки Зои на перемене пропадает личный дневник. Она тут же заподозрила в краже дневника мальчишек из класса, у нее началась истерика, поскольку дневник личный, и в нем говорится о всяких тайных вещах... Происходит конфликт, мальчики отрицают, но хихикают, девочка Зоя на грани и т.д. Несколько дней проходят в тягостной атмосфере. И вот Марина вечером садится проверять тетради и в одной из них обнаруживает тот самый дневник - то ли девочка Зоя сдала его по ошибке вместо тетради по русскому, то ли что. И вот Марина подскакивает и несется сразу же возвращать этот дневник девочке Зое - на минуточку, двенадцать ночи! Это явно автор утрирует для нагнетания драматизма. Ну, в самом деле, зачем бежать-то с этим дневником прямо ночью к ученице домой? Почему нельзя его спокойно отдать днем - в школе, или после уроков... Ведь ситуация не является критической, автор сама упоминает, что прошло уже несколько дней...
Ну вот, из-за таких моментов мне уже совсем слабо верится, что все изложенное в книге является чисто документальным. Не говоря уж о том, что прямо чуть ли не с первых страниц возникает ситуация с учеником - мальчиком Костей, он трудный подросток, но Марина чувствует к нему симпатию, и в результате складывается непростая ситуация, что мальчик Костя начал себя вести не совсем как ученик, то есть, Марину в качестве учителя уже плохо воспринимал... В детстве мне это ничего не говорило, ног сейчас-то я не могу не заметить, что ситуация во многом походит на аналогичную ситуацию в культовой книге Бел Кауфман "Вверх по лестнице, ведущей вниз" - история Джо Фероне, ага. Я специально посмотрела - и книга Кауфман, и снятый по ней фильм вышли гораздо раньше, чем эта книжка.
Это я, в общем, к чему - возвращаясь все к тому же, к предложенной автором схеме: конфликтная ситуация - предлагаемый вариант решения/выхода. Если это не реальные истории из жизни, "от и до", а авторский конструкт, то и воспринимается уже не как нечто абсолютное и бесспорное... то есть, даже не реально случившееся именно вот так и с такими последствиями. А это уже совсем другое дело! И тут все может быть далеко не так безоблачно, мне кажется.
Вот, например - все та же история девочки Зои с пропавшим дневником. Ну да, это и само по себе является весьма травмирующей ситуацией для девочки - ее личный дневник, с записанными там тайнами и ее личными переживаниями - у нее там случилась первая любовь, о которой она подробно рассказывает. И вдруг это все может попасть на всеобщее обозрение для всего класса - может, и всей школы. Тут полезешь на стенку (и как бы не в петлю) это я могу понять. К тому же, все еще осложняется - девочка считала, что у нее первая любовь, а ее предмет просто поспорил со своими дружками, что ее влюбит в себя, и она будет за им бегать. Ужасно. Но вот вариант, предложенный автором, лично у меня вызывает большие сомнения. По воле автора, ее лирическая героиня, молодая учительница Марина предлагает девочке Зое просто зачитать дневник всему классу, включая нехорошего мальчика. Дневник зачитывают, класс потрясенно слушает, потом выражает девочке Зое горячее сочувствие, а нехорошему мальчику всяческое презрение и порицание коллектива. Ну, не знаю... Я понимаю, что автор увлеченно конструирует свою картину мира, и в этом построении все выглядит вполне логично и удачно заканчивается... Но вот что-то мне кажется, что в реальной жизни, большей частью подобное зачитывание личных дневников и прилюдная исповедь отольются не нехорошему мальчику, а самой девочке Зое... Да она же посмешищем станет. А у нее и так труба - она узнала, что ее уже выставили дурой перед приятелями того мальчика... учительница Марина, то есть автор, не боится, что девчонка после того реально в петлю сиганет?
То есть я понимаю - автор усердно изображает один из любимых мифообразов советской эпохи - дружный класс или сплоченный коллектив... Согласно этому образу, ученики в классе все друг за друга горой, все сознательные и ответственные, готовы поддержать товарища и т.д. Вполне естественно, что в таком дружном классе ученики в подобных обстоятельствах заступятся за несправедливо пострадавшего - девочку Зою, и накажут ее обидчика. Правда, лично я в реальности с таким чудо-классом не встречалась. Но прекрасно помню, как часто он мне попадался в различных книжках про детей и про школу, а в публицистике (газеты "Пионерская правда", "Комсомольская правда", журналы "Пионер", "Костер" и пр.) такие дружные классы просто маршировали стройными шеренгами... Так-то тоже понятно - у каждого строя свои мифы и свои излюбленные образы - но все-таки хочется отметить, что на этом сияющем фоне особенно остро и бахнуло железниковское "Чучело", где тоже показан "дружный класс", вот только он сам собой сплотился для травли неугодных. Тут уж кстати приходятся и слова Марии Семеновны, что "класс сам по себе не действует, в таких случаях обязательно есть Вожак, а если такой Вожак может сорганизовать класс на какие-то действия, то это очень опасно". Прямо-таки пророчески звучит, хотя автор, и ее лирическая героиня, воспринимают Марию Семеновну как ретроградку, душащую свободную личность, да.
Или другой пример - еще того хлеще. В школе по субботним вечерам проводят танцы для старших классов, Марина и другая учительница, из молодых, назначены постоянными ответственными от педсостава. Поскольку школа находится в неблагополучном районе, и вокруг собираются шпана и хулиганы, то приняты меры безопасности - школа держится закрытой на ключ, мальчики патрулируют улицы, провожая девочек и все такое прочее. Но вот однажды две девочки оказываются без такого сопровождения и, пока они идут в школу на танцы, к ним привязываются хулиганы, пристают, одну из девочек ударили каким-то предметом (кастетом?) по лицу, сломали нос... Девочки все-таки сумели забежать в школу, но сейчас избитой девочке становится хуже, кровь течет, ужас. А вторая учительница еще не подошла. И вот Марина мечется, что делать - надо отводить пострадавшую в больницу, но нельзя же оставлять других учеников без присмотра, и вот она выскочила на улицу, но даже никого не видать (из взрослых), кроме хулиганов. Тут она придумывает, что у пострадавшей девочки же есть давний и хороший друг, они уже давно вместе ходят, уже даже все привыкли и перестали их дразнить. Она вызывает мальчика и говорит ему, что надо вести девочку в больницу. А мальчик начинает мяться, жаться, приводить всякие доводы, что это опасно... короче, мальчик струсил перед лицом уличных хулиганов. Дальше Марина, по воле автора, делает ход конем. Она выводит побитую девочку с ее подругой (их вместе и травили) на улицу, спрашивает у хулиганов, кто тут главный, и поручает ему проводить девочек в больницу! Хулиганы, конечно, тут же впечатляются оказанным доверием, девочек сопровождают в больницу, а их потом даже приглашают на танцы!
Э... Это что, это как? я извиняюсь... Нет, я не спорю, в детстве подобные шаги воспринимаются с восхищением, но я уже не в детстве... Я понимаю, что автор опять пустилась "средь мифов и рифов", как выражался Конецкий... но это же уже за гранью? Опять же, конфликтная ситуация вполне ясная и понятная - твой друг струсил перед хулиганами и отказался тебя защитить, бросил. Очень остро и выразительно. Но я о поведении учительницы. Что значит - она не знает, что делать? она не может подождать вторую учительницу? Какая необходимость пороть горячку и выкидывать такие фортеля с уличной шпаной? Вторая учительница задерживается, но она ведь придет? Почему нельзя ее подождать, почему нельзя подождать школьный актив из мальчиков, которые еще не вернулись с патрулирования улиц, эти 10-15-30 минут что-то кардинально решают? Девочка при смерти? нет. Так на кой тогда... В конце концов, с чего вдруг понадобилось именно пешком вести девочку в больницу, по вечерним улицам, среди толпы хулиганов? Ага, замечаете авторскую аргументацию - только что никак невозможно было ждать (возвращения второй учительницы, возвращения мальчиков), усадив пострадавшую девочку в покое и комфорте, потому что "Свете явно становится хуже", и тут же оказывается, что Света вполне может идти черт знает куда, черт знает с кем - так у нее тяжелое состояние или нет? И это что, школа, или сарай с дровами? Здесь же должен быть телефон? Почему нельзя позвонить по нему и вызвать - скорую помощь, милицию, да хоть кого-то из родителей... Вообще-то говоря, милицию тут как бы и так положено вызывать - на девочку напали на улице, причинили вред здоровью... да еще нападение группой лиц (там толпа хулиганов прыгала и приставала), с использованием предмета в качестве оружия, в общественном месте - нарушая покой и отдых граждан, ага - уголовная статья, определенно. Называется "хулиганство". С отягчающими обстоятельствами, в виде использования оружия и причинения вреда здоровью. Без милиции не обойтись. Почему учительница Марина не вызывает милицию? А этот безумный пассаж с хулиганами, которым же и поручают вести потерпевшую к врачу? А, ну да, учительница Марина же их спросила, кто избил девочку, вы? Они говорят - нет, не мы! это был мальчик не из наших, он уже убежал! И она им - а, ну ладно, тогда отведите девочку в больницу! Капец, товарищи. Какой-такой "мальчик не из наших"? Как он может быть "не из наших", когда тут трется шпана "с раёну"? Какой тут еще мальчик "с другого раёну" может вдруг затесаться? Что за бред? Вот опять та же фигня - автор выстраивает свою мифологическую конструкцию - "мальчики в душе хорошие, им надо оказать доверие, поступить с ними, как с людьми, и они ответят тем же". И по своей воле так все и делает. Но так-то, в реальности, мне чего-то думается, может быть и по-другому, нет? Что если эта шпана, которая только что всей кодлой приставала к двум девочкам, одну избили так, что нос сломан - а сейчас ей этих же девочек выводят из школы и передают в руки - да они могут их просто утащить и где-нибудь изнасиловать? И дальше что? Нет, вот как хотите, но мне сдается, что автора тут занесло. Это неправомерно. В смысле, если автор, в лице своей лирической героини, желает пускаться на сомнительные социально-педагогические эксперименты, так пусть хоть экспериментирует на себе, а не на детях, вверенных ее попечению... Я так считаю... Это тут же, в другом рассказе, говорится, что Марина вступила в конфликт с одним трудным учеником, тот ей угрожал, и все за нее опасаются, что он может на нее напасть вечером, когда она возвращается из школы домой. Мария Семеновна даже предлагает ей ночевать в школе. Но Марина, конечно, говорит, что нет, потом вечером к ней подходит этот ученик на улице... вот они поговорили, и он все понял, в общем, опять та же картина - "он хороший, но запутавшийся, ему надо оказать доверие, и он исправится". Ну так она там действовала сама за себя, флаг в руки! Но тут же она двух девчонок поручает шайке хулиганов! Умереть не встать.
Да, вот жаль все же, что сейчас эти книги не переиздаются, а тут хочется все обсуждать, дискутировать... Впрочем, автор с издательством сами поставили подзаголовок "Спорные истории из школьной жизни". Приглашают к дискуссии. То есть, приглашали...

@темы: Книги

---

Книжный столик

Лариса Исарова "Война с аксиомой".

"В шестом классе я не слишком много занималась. Весь год я работала надомницей в артели игрушек. Разрисовывала головы тряпичным бабам, которых надевали на чайники. "Специализация" была узкая, но это давало рабочую карточку и рублей восемьсот зарплаты. Норму я выполняла шутя. В школе же держалась нахально: часто отпрашивалась с уроков, заявляя, что у меня "производственное собрание".

"Я стала зубрить в очередях. Все отоваривание наших продуктовых карточек было на мне. Уходило на это два-три часа ежедневно. И оказалось, что время в очередях, в духоте и в толкотне, можно проводить с пользой. Геометрия в очередях заучивалась великолепно."

"Бывали неплохие преподаватели. Но они обращались со школьниками, как с дикими зверьками: осторожно и слегка боязливо."

"Я взляа мой журнал, обернутый белой бумагой. Перевела дух. И пошла покорять пятнадцатилетних людей. Я шла на поединок с классом. И я понимала, что ни хорошие оценки в университете, ни диплом с отличием не определят мою победу в этом поединке."

"Я сделала Костю Шафаренко старостой. Хотя он в первый же месяц "поймал" штук пять двоек. По пяти предметам. Меня пленило его нахальное поведение. Так прокомментировала это событие Мария Семеновна. Когда я при восторженном гуле предложил его кандидатуру на классном собрании, он спросил:
- Макаренку строите?
- И рада бы, да не под силу. Еще есть вопросы?
- Есть, - сказал он вполне серьезно. - А без меня у вас что, нехватка руководящих кадров?
- Предположим, - сказала я. - Так ты согласен?
- Могу. - Он милостиво кивнул головой и добавил: - Только, по-моему, если в классе настоящий староста, классный руководитель - пережиток."

"Дома говорят: увлекайся лучше учебой. Пробовал - не вышло. В моем возрасте учебой может увлечься только тип, который всю жизнь прожил в лесу один и не знает, что такое автомобиль."

"Меня увлекал не один вид спорта, я занималась и баскетболом, и плаванием, и фигурным катанием и даже играла с ребятами из нашего двора в хоккей и футбол, пока мне не подбили глаз шайбой и мама не проучила за изуродованные туфли. Пришлось заняться гимнастикой. Сейчас я нахожусь в относительно спокойном состоянии, но это будет длиться недолго, потому что увлечения льются на меня, как дожди в Прибалтике, и я еле успеваю высыхать после таких дождей."

"Я убедилась, что отставали, плохо учились, хулиганили чаще ребята, несчастливые дома. Они как бы наказывали мир за то, что он к ним суров."

"- Ну, что губы надула? - засмеялась Мария Семеновна. - Не по книжкам поступила? - Она посмотрела поверх очков. - А ты меньше на книжки надейся. Они не для жизни - для отпуска написаны."

"Она изображала из себя красавицу. Но получалось это плохо. Ее очень портили длинная шея и кривоватый нос. Не помогали длинные локоны в стиле Натали Пушкиной, виртуозно подкрашенное лицо. Именно виртуозно, потому что Мария Семеновна не позволяла нам в школе даже красить губы. А ее раскраски она не замечала."

"Уроки ее мне не нравились. Обожала она трескучие фразы. Меня, как и ребят, начинало клонить в сон после пяти минут объяснений. Выручала ее привычка произносить конец фразы с повышенной интонацией. Это нарушало дремоту, как неритмичный стук колес в поезде."

"Татьяна Николаевна на месяц запретила Майке ходить в зоологический кружок, потому что она как-то не накормила ручную лису. С моей точки зрения Майка была не очень виновата. Она неплохо исполняла частушки, и Мария Семеновна сняла ее с уроков и послала с ребятами на агитпункт. Там школа давала концерт самодеятельности. Программа затянулась, и Майка, боясь домашнего скандала, не вернулась в школу покормить лису.
Я сидела в учительской, когда непривычно тихая Майка пришла к Татьяне Николаевне просить об амнистии.
- Ничего не выйдет! - категорически сказала эта маленькая, вечно простуженная женщина. - Я тебе больше не доверяю.
- Но это жестоко все-таки! - не выдержала я.- Она же не виновата, что ее сняли с уроков и послали выступать.
- Конечно, в этом виноваты вы. Я своих учеников с уроков никому не позволяю срывать. Но вот покормить лису обязана была она. Если она любит животных... Но она их не любит. Иначе не оставила бы живое существо без пищи и воды."

"Учиться плохо он стал в последний год, когда поссорился с учителями. Конфликт возник из-за его заявления Марии Семеновне. Он вдруг письменно попросил спрашивать его раз в четверть по всем предметам. В остальное же время он "самостоятельно будет повышать свой культурный уровень". Мария Семеновна со смехом рассказала об этой "наглости" на педсовете. И многие учителя стали его поддразнивать. Костя возмутился и перестал вообще заниматься, чтобы "снизить им процент успеваемости".

"Мальчики дразнили ее очкариком, хотя списывали у нее задачки. Я пробовала отговорить Машу от этой "благотворительности", и она отвечала, виновато улыбаясь:
- Я всегда хочу им объяснить, а им лень меня выслушать... Понимаете, современные мальчики явно "слабый пол", они не способны на волевое усилие..."

"- Вот Наташе Ростовой всего шестнадцать лет было, когда влюбилась. И никто не язвил. А у нас?
- Да, у нас опасно дружить с мальчиком, - послышался грустный голос Маши Поляруш. - Будут хихикать, сплетничать, потом вызовут к Марье Семеновне..."

"Я вспомнила заветы Марии Семеновны. Она всегда твердила: "Вы - не женщины, вы - учительницы. Вы - средний пол." И посылала во время общешкольных дежурств в мужские туалеты ловить курильщиков."

"Я поймала себя на мысли, что с первой минуты пренебрегла Молчановым из глупого, бессознательного желания показать себе и ему, что его влиятельный папа для меня - ничто. По-настоящему же у Молчанова был один недостаток: он всячески пытался самоутвердиться в мире, как юноша, а не как подросток."

"Второй год работы в школе напоминает второй год в жизни молодоженов. Школа привыкает к учителю, а учитель почти не встречает незнакомых ли ни в школьном коридоре, ни в классах. Он уже знает склонности, симпатии и недостатки учителей и учеников."

"Я поняла главное - в школе нельзя ни на секунду выключать самоконтроль. Учитель, как сапер, не имеет права на ошибку, потому что и одна ошибка может иногда искалечить человеческую судьбу."

"Повзрослели девочки. А это наложило отпечаток на мальчишескую вольницу. Они еще часто валяли дурака, н при этом уже не ощущали себя героями."

" - А еще говорят, что своих шпана не трогает!
В устах моих девочек слово "шпана" звучало почти как профессия."

" - А твой-то Молчанов - вор!
Она улыбалась, она страшно любила сообщать неприятные известия, точно расплачивалась этим с жизнь, которая ее обделила счастьем."

" - Вот я никогда первая не подойду к парню. Сначала я издали посмотрю, потом улыбнусь разок, и снова он для меня не существует. Тогда он сам подойдет - от любопытства. А я засмеюсь, поболтаю, но через день - ноль внимания. И пожалуйста - прилипнет, как мужа.
Валя грустно усмехнулась:
- Это не любовь. Это кокетство.
- А без этого нельзя. Без этого неинтересно ни мне, ни ему."

"Любовь в нашей школе признавалась с оглядкой. Любить имели право Татьяна Ларина и Джульетта, а не обычные девяти- или десятиклассницы."

"Мы заспорили о будущем: как строить жизнь, выбирать в ней что полегче или потрудней? Например, если есть способности к математике, то идти ли учиться математике (будет легко!) или избрать химию, хоть ее и не любишь, зато волю проявишь? Я сказала, что пойду на медицинский, так как литература для меня слишком легка. А Валерка сказал, что так решать - чушь. Мол, волю надо испытывать на чем поважней. И вот он пойдет обязательно на завод, а учиться будет вечером, чтоб у матери на шее не сидеть."

"И тут он сказал, что хочет со мной дружить. Ему нравится, что я на мальчишку похожа и ни к кому из учителей не подлизываюсь, и что у меня глаза, как фары."

"На второй год моей работы в школе мне казалось, что я великолепно разбираюсь в людях, хотя с первой минуты знакомства я просто придумывала человека и в дальнейшем имела дело с этой моей придумкой, а не с реальной личностью."

"Я никогда не назвала бы Марии Семеновне имя виновника. Больше всего на свете она боялась дружных, самостоятельных действий учащихся. И больше всего поэтому я боялась ее активных действий.
- Кажется, это моя вина...
Мария Семеновна сняла очки и захохотала.
- Значит, ты сама попросила их помычать на твоем уроке?
- Когда учитель ведет себя так, что класс решается на активный протест...
- Чушь! В каждом коллективе есть вожак. Не придуряйся, что ты этого не знаешь. А раз он может их организовать, класс становится опасен. Ясно? И пока не поздно, я его выкорчую..."

"- А у нас все равно тройка по поведению будет за эту неделю.
- Почему? - механически спросила я.
- Читали на уроке Светланы Сергеевны Агату Кристи."

---

В лучших фотках недели The Week сразу две фотки из России, и обе удивительные.

Метеор пролетает над телебашнями.


А это рядом с каким-то динозавром, но не поняла где.

---

(лазая на ютубе) ачётамухохлов...

---

Книжный столик

Г.М.Козинцев. Рабочие записи.

"Пора уничтожить кадр как живописную картину, как замкнутое в самом себе целое. Монтаж - не экспозиция выставки. Сюжет - не путеводитель по вернисажу."

"Основное в кадре и в особенности в пейзаже это чтоб его не надо было "рассматривать", "обозревать". Мгновенное впечатление. Ни секунды остановки внимания."

"Война въехала в Ленинград на фронтовых машинах. Мчавшиеся машины изменили привычную внешность улиц. Это было разномастное стадо машин-беженцев. Грязь облепила их со всех сторон. Грязь стала защитной окраской. Мчались с измятыми крыльями. Пробитые пулями кузовы. Стекла были выбиты или продырявлены круглыми дырками. Из окон торчали ветки. Двигались грузовики, закрытые кустами. Движущийся лес из "Макбета" двигался по Кировскому проспекту."

"На Поклонной горе рыли противопожарный ров. Работницы с "Красной Зари" узнавали знакомых актеров."

"Природа - буря в лесу, как продолжение бури войны... Лес с названием тропинок: "Невский проспект", "Дерибасовская", "Крещатик".

"Русская тема: память об убитых участвует в построении совершенного мира."

"Искусство не только отражает мир - оно его населяет."

"Одному человеку упал на голову кирпич, другому - роскошная фарфоровая ваза. Стоит ли тому гордиться?"

"Мы хотим, чтобы "прошло", и перестали желать, чтобы "вышло".

"Художественное произведение менее всего похоже на шашлык. Хорошие сцены. Плохие сцены. Требующие переделки. Кусочки лука - вставить надпись. Помидор - новый финал.
Оценка, выведенная из арифметического подсчета схемы хорошего и плохого, - так же бессмысленна, как анализ живописной картины, поделенной критиком на квадраты.
Наивные люди предполагают, что фильм править очень легко: удалить все плохие места и оставить только хорошие.
Счастливые люди художники: никто не предлагает им отрезать 12см сверху справа, переписать каблук ботинка и изобразить на заднем плане корову. Чужие вкусы, симпатии и антипатии существуют вокруг живописного полотна. Они не могут влезть вовнутрь него.
Если произведение делалось серьезно, если делал его художник, то для развития искусства важнее его "свои ошибки", чем "чужие поправки".

"Притупление рефлекса удивления - самое страшное для искусства."

"Во время эвакуации я понял, что такое богатство: это когда у человека отдельно пальто и отдельно одеяло."

"У Чехова была самая страшная нетерпимость - нетерпимость нетерпимости."

"Каждый писатель имел биографию и судьбу. Ищи не биографию, но судьбу писателя."

"Все меньше и меньше становится книг, без которых трудно жить... Уже не хочу перечитывать Бальзака, странна даже мысль, что можно перечитывать Честертона."

"Ничто не стареет с такой ужасающей быстротой, как терминология. Очень часто кажется, что столкнулся с нелепыми мыслями, а столкнулся всего лишь с давно вышедшей из моды терминологией."

"... Беганье за гением с моральными претензиями и объяснениями, поучая его, каким ему следовало бы быть, когда достаточно радости, что он был."

"Нет хуже, если сцена сразу получается. Что это значит - получается? Ложится на привычку."

"Шекспир, сыгранный как Чехов!!!"

"А ведь, в общем, как просто. Прожита жизнь, и вот, если ты художник - есть про что сказать, и если ты мастер - умение сказать это так, чтобы тебя поняли."

"Нельзя бесконечно объяснять искусство. Его нужно или любить, или не любить.. Научить любить искусство так же сложно, как обучить любви."

"Смешно анализировать звук милицейского свистка с точки зрения теории музыки."

"Ошибки обходятся человечеству Освенцимом."

//про Марло// "Что же ставит человека в возможность нарушения божеских и человеческих норм? Золото. Золото - возможность борьбы с системой. Выход из обреченности в этой системе. Борьба с божественным предопределением."

"Режиссер - поэт, художник, а вовсе не помесь организатора с членом общества по распространению разных знаний."

"Критики стали писать мемуары за актеров. Это особая продукция, о которой стоит задуматься. Все актеры, оказывается, одинаково думали."

"Что получается из попыток объяснить, почему люди плохо живут. Есть штамп "хорошей жизни", но уже есть штамп и "плохой жизни".

"Вся суть в том, что художники и писатели - незасаленные карты в колоде, которые по ходу игры или выбрасываются на стол как козырные, или, наоборот, сбрасываются как ненужные по масти. Игра игрой, а культура к этому не имеет отношения."

"Легкость труда в театре показалась мне сравнительно со съемками удивительной. Тишина в репетиционной комнате, несколько талантливых артистов. И все. Я наслаждался отсутствием "масштаба": миллионной сметы, множества людей разных специальностей, находящихся под твоим началом, сложной техники, опекавших инстанций. Счастье, когда у режиссера "всего мало". Счастье: отсутствие "производства". Лечить нервы кинорежиссеру нужно в театре.
Однако заболеть нервным расстройством легче всего, увидев свой старый спектакль, возобновленный кем-то другим, с новыми исполнителями."

"В Пушкинском театре я услышал странные слова: "Да, я с вами согласен, этот артист действительно не подходит к роли, но никто, кроме него, не сможет так быстро выучить текст... Вы считаете, этот тоже не годится? Возможно, но что делать? Он давал заявку на роль уже давно. Пусть себе играет." Постановка превращается в коммунальную квартиру. В нее въезжают жильцы. Иные с перепуганным от ввода из-за болезни прошлого исполнителя лицом, иные с объемистым багажом собственных трюков и трактовок. Новые жильцы затевают склоку со старыми.
Спектакль превращается в Пантеон русского театра, где в течение нескольких часов можно услышать отрывки из Островского, Чехова и Шкваркина, и все это в обрамлении Шекспира."

"Там, где измерение идет на миллиметры, нельзя мерить аршином."

"Исследование - часто пресс, под который кладется произведение. Пресс приводится в действие: сжимаются слова, поступки, характеры - и остается выжимка сути сочинения; она вынимается из аппарата в виде карточки с анкетой. На ней вопросы и ответы. В чем тема произведения? Какова его мораль? Кто с кем борется? Какие препятствия преодолевает герой? Положительный он или отрицательный? (ненужное зачеркнуть) Чем произведение подтверждает право автора на звание прогрессивного? Почему оно имеет (или не имеет) право ставиться сегодня?
Может быть, признак гениальности и состоит в невозможности получить под этим исследовательским прессом сколько-нибудь разумный вариант."

"Теперь пишут: "Сохранить традиции Эйзенштейна, Пудовкина и Довженко." Это отличная мысль. Но, может быть, стоило бы сохранить не только традиции, но и самих Эйзенштейна, Пудовкина и Довженко? Чтобы "жили традиции" или "жили люди"?

"Процесс кинематографической постановки для режиссера - это поездка на такси, у которого исправно работает только одна часть механизма - счетчик."

"Нельзя открывать новые пути, шагая по Невскому проспекту."

"За выдумку и фантазию теперь иногда сходит хорошая память."

"Канн. Месиво людей, машин, мотороллеров, собак всех пород, цветов, мод, говоров, укладов. Кажется, что руль красного шевроле вылезает из чьей-то спины и голые груди растут из зеленого крыла бьюика. Бред футуристов оказывается реализмом. Спрессованность. Какие-то консервы из спрессованных тел, костюмов, слов,жизней. Может быть, потом все это нужно опустить в воду: концентраты разойдутся и получится какой-то естественный продукт?
Бульварная газета опубликовала интервью с парижской проституткой: "Ваше мнение о фестивале в Канне?" Та ответила: "Жаль, что не пришел американский флот."

"Мы так часто говорим об известном, что является желание, чтобы придумали способ борьбы с произнесением всем известных положений. Например, как только оратор сказал то, что все знают, - штраф. Или в трибуну включена машина, и как трюизм, - в оратора ударяет ток."

"Разговор о модернизме ритмов, ракурсов и пр. Может и должно ли искусство за этим гоняться? То есть "попадать в ногу", иначе - в судорогу?"

"Мы пишем историю изготовления зеркал, вместо повести о людях, в них заглядывающих."

"Конечно, Фальстаф - клоун, рыжий. Но он рыжий у ковра истории."

---

А Метельский уже в предзаказе на лабиринте... 1 сентября обещают.

---

В одноклассниках -



Простоквашино постсоветское.

---

Соседи так долбили своим перфоратором - или чем они там долбят - что у меня выпало стекло из форточки. Ну, то есть, оно уже давно дребезжало, там с одного угла отошла штукатурка или замазка, или что, и этот уголок слегка отошел. А сегодня так все тряслось, так просто все стекло целиком отлетело.
Вот реально заколебали со своим ремонтом. Сколько лет живем в этом доме - и постоянно кто-нибудь что-нибудь да ремонтирует. Маньяки. Психиатрам следовало бы внести это в список психических заболеваний.

---

Набила сумку книжками - которые мною уже прочитаны, но как бы признаны не сильно мне нужными - и отвезла в свою институтскую библиотеку. Там их приняли! Расстались взаимно довольными.
Надо будет еще что-нибудь собрать, в рамках разгребания завалов.
Однако, библиотеки - это такое место... туда же так просто не зайдешь... особенно, если библиотекарь знакомый. В результате набрала себе еще книг на почитать, хотя я еще и прошлые не прочитала. Но меня заверили, что им очень хорошо повышать... уже забыла чего... индекс посещаемости? читаемости? что-то вроде этого.
В этот раз я паслась в разделе истории. Хотя там и все бедненько (эх, где же прошлые времена... ), но я таки отыскала какие-то старые тома с документами... к сожалению, разрозненными... работы издательства "Наука", которое сейчас закрывают, да.
Вот подбираю и думаю - но это ведь материалы по истории! а скоро же начнутся уже занятия! так поди студентам это будет нужно! не слишком ли я борзею?
Потом посмотрела на формуляры - угу, тоже везде последний раз кому-то выдавались лет 20-30 назад. Так что продолжила борзеть дальше.
Но все-таки непонятно - как сейчас учатся-то в ВУЗах? если ничего не читают, включая учебные материалы? или все скачивают из интернета? странно, непонятно...

---

---

Ф.В.Ростопчин "Ох, французы". Это сборник, как я уловила из примечаний, практически всей прозы Ростопчина. Которая состоит из пары-тройки художественных, так сказать, произведений, записок со впечатлениями и мнениями и мемуаров - воспоминаний о войне 1812 года, когда Ростопчин исполнял обязанности военного генерал-губернатора Москвы. Только открыв книжку, прямо во введении - которое в советские времена заботливо помещали чуть ли не везде, чтобы правильно сориентировать читателя - я сразу наткнулась на то, что Ростопчин - фигура одиозная в нашей истории (также, как Бенкендорф! ). Меня это поразило. В смысле, я же только читала Булгаковых, а там ничего такого не звучало... Теряюсь в догадках - почему одиозная? по какой причине? во введении далее - как написал Толстой в своем романе... А, ну да. Это конечно, базару нет. Если Толстой, это стопроцентно, тут ясно каждому...
Ну ладно, будем разбираться. Что касается манеры письма, то лично мне читать было очень приятно (в отличие от Толстого! ) Я вообще люблю старинный русский язык, он так красиво звучит, так живописно и выразительно, это прямо таки физическое наслаждение. А автор к тому же отличается остроумием, или даже - сарказмом и иронией. Весьма ядовитый был человек... правда, у него к этому было достаточно оснований.
"Путевые записки". Тут все ясно, как я понимаю, в те времена было заведено, чтобы культурный человек, отправляясь в путешествие, составлял потом такие обзоры из своих мыслей и впечатлений по поводу увиденного. В изящных и тонких выражениях. У Ростопчина еще и в ядовито-саркастических (чего стоит, например, одна история с какой-то добропорядочной немкой, матерью семейства, у которой после постоя нашей армии родилась дочь с явно калмыцкими чертами ). В общем, очень интересно.
Небольшая повесть "Ох, французы!" (которая и дала название сборнику). Собственно говоря, лично я так и не поняла, при чем тут французы... Ну то есть рассказ ведется от лица некоего рассказчика, который как бы вводит персонажей и про них рассказывает, а попутно много рассуждает на свою любимую тему - как выражались в советские времена, клеймит низкопоклонство перед западом. Рассуждения звучат очень остро и до сих пор злободневно, тут ничего не скажешь. Ну, а сама повесть вообще о любви - как некий офицер демобилизовавшись из армии решил жениться, присмотрел молодую женщину, которая тоже давно мечтала о женитьбе, и вот они благополучно сошлись и поженились. Все очень мило, автор не мучит читателя всякими сложностями и недоразумениями, всякими там завихрениями сюжета... видимо, его больше занимает критика насчет французов. Но в то же время здесь есть любопытные и занимательные картинки быта, это, главным образом, тетка героини со своими крепостными - характерный образ...
Комедия "Вести, или Убитый живой". Небольшая. Носит явно агитационный и пропагандистский характер, так как изобличает сплетников, которые распространяют панику и слухи. Тут представлено патриотическое и добропорядочное семейство, у дочери которого жених находится в действующей армии, и вот они с нетерпением ждут от него известий после сражения, но пока дожидаются достоверных, за дело берутся городские сплетники и приписывают злосчастному жениху все более тяжелые ранения, пока, наконец, он не оказывается совсем убитым... Тут и все семейство бы померло от отчаяния, но в финале является сам жених и недоразумения разъясняются. Забавно.
Несколько как бы писем от лица лирического героя - он же выступал и в комедии, Сила Богатырев. Тут опять идут рассуждения автора против низкопоклонства перед западом... Сюда же примыкают образцы публицистического творчества автора времен войны 1812 года - афиши. Это отчеты о произошедших событиях на фронте (от советского информбюро, да ), воззвания к народу в духе бодрости и оптимизма (враг будет разбит, победа будет за нами) - как сказано в примечаниях, печатались на листках, которые вывешивались в общественных местах... чисто Окна Роста, разницы никакой. Сказано также, что таких афиш сохранилось очень мало, хотя их и выпускали каждый день - жалко.
Ну и, самая интересная часть сборника - мемуары... Небольшой рассказ о смерти Екатерины и восшествии на престол Павла - оказалось очень выразительно и даже зловеще. Эти упоминания о прежних фаворитах, которые молниеносно теряют свою власть и их даже перестают замечать толпы придворных, которые еще вчера лебезили и угодничали... А сейчас надеются сами занять более выгодное место при новом правителе. Да уж.
"Записки о 1812 годе". Да! вот их я и хотела особо почитать. Очень познавательно... (хотя и не то, чего я ожидала, ну что тут будешь делать )
В сущности, в этих записках автор в каком-то роде излагает свою позицию, причины и резоны, согласно которым он принимал решения, действовал так или иначе. Ну и, излагает, что именно он делал... Кратко, сухо, по делу. Во введении сказано, да, что Ростопчина после войны фактически подвергли казни общественным мнением... но он считал ниже своего достоинства оправдываться - может, эти записки являются своего рода объяснением... К сожалению, он их писал за границей и по-французски, по понятным причинам. В смысле, авторский стиль чувствуется, но нет того богатства языка, которое так радовало в других произведениях. Опять же, в записках изложены только события до вступления Наполеона в Москву. Так и не поняла, или автор изначально не хотел писать дальше - хотя именно дальнейшее и интересовало всех (в том числе и меня! ), Ростопчина же обвиняли, как я поняла, в поджоге Москвы и т.д., а он это отрицал... Или просто не успел. В примечаниях сказано, что он эти записки писал в 1825 году, а умер уже в январе 1826г., причем перед смертью находился в очень тяжелом состоянии долгое время, практически в беспамятстве.
Ну, в любом случае, это крайне интересный материал. Я думаю, следует его рассматривать, как показания свидетеля! То есть, помнить, что у автора могут быть личные мнения, предвзятые и все такое. И в то же время принимать информацию к сведению.
Что тут следует из записок, как мне кажется: на момент вторжения Наполеона Россия была к войне не готова (звучит знакомо... ) Армия не была подготовлена, численность ее была более чем в два раза меньше наполеоновской армии, хотя населению, чтобы не создавать паники, это не сообщалось, а наоборот, уверялось, что "нас тьмы и тьмы, и тьмы". Плохо были разработаны схемы снабжения войск - из-за чего постоянно шли поборы и требования с населения на выделение того и этого. Ростопчин об этом постоянно пишет, хотя ему где-то было легче, как он упомянул в самом начале записок, Москва была богатым регионом, поэтому поступавшие требования он мог исполнять более-менее без напряга. Но самое главное - отсутствовала единая военная доктрина - кажется, так я выражаюсь? То есть, одна часть генералитета выступала за сдержанность, уклонение, отступление, основываясь на вышеизложенном. Другая считала, что нужно бить в лоб, навалиться толпой и задавить, "ура, мы ломим, гнутся шведы" и все такое. Ну, как нам известно из истории, победила первая линия - ее проводил Барклай де Толли, потом Кутузов...
Сам Ростопчин тут находится в сложном положении. С одной стороны, как человек здравомыслящий, он определенно признает правоту Барклая-Кутузова. Что в прямом столкновении наши силы будут только нести огромные потери, а достижение какого-либо результата далеко не гарантировано. С другой стороны, это голый рассудок, а что касается чувств, эмоций, то сама мысль о том, что приходится отступать перед французами, сдавать им свои территории, сдавать Москву... невыносимо. К тому же, Ростопчин с самого начала "держал город", уверяя, что сдачи Москвы не будет, потому что это просто невозможно, и даже клялся жизнью, честью и т.д. Он вел эту линию практически до последних дней - массовая эвакуация населения и ценностей началась буквально в последние два дня (это ему потом тоже поставили в вину). Но опять же он свои действия объясняет тем, что в военное время любой ценой нужно пресекать панику, потому что тогда все начнет рушиться катастрофически, и как тогда устоять перед сильным и опасным врагом... И все равно он испытывает чувство глубокой неприязни к Кутузову, который допустил сдачу Москвы, это чувствуется. Но тут уже определенно идут одни эмоции. Я все же думаю, что он к Кутузову не совсем справедлив.
Но какая все-таки трагедия! или драма? не важно. Человек же чувствует чуть ли не с самого начала, что его должность расстрельная, что его просто назначили "козлом отпущения"... И все равно продолжает выполнять службу до самого конца, держит город, держит лицо... Ну, я не знаю, но мне кажется, что на месте той высокодуховной интеллигенции, которая его потом с ужасом порицала, это не слишком-то честно, потому что они-то в таком положении не находились, рук не марали, как говорится. Но и не делали ничего, устранились.
Понятное дело, что все было жестоко, кроваво - ну, это же война! Охота на шпионов, аресты распространителей слухов и упаднических настроений. К слову сказать, давайте вспомним о 37-м годе. У нас любят рассуждать, что это все придумали проклятые большевики со Сталиным. Ну вот, можно посмотреть - никаких большевиков нет в помине, а описываются ежедневные доносы публики, и со слов Ростопчина следует, что многих ему приходится арестовывать просто, чтобы сбить накал страстей и успокоить общественность, и следует еще радоваться, что только арестовывать, а не казнить на месте. Впрочем, как предельно откровенно пишет Ростопчин, он бы без раздумий и казнил, но старался этого до последнего избегать, чтобы не провоцировать толпу и не разжигать погромных настроений, потому что потом было бы просто не удержать контроль, все бы посыпалось. Зато эпизод в последний день перед отступлением, когда он вывел одного из ранее арестованных и приказал его зарубить на глазах у толпы - жуткая сцена. Ну, он еще не просто это сделал, а еще отпустил арестованного француза, с тем, чтобы тот рассказал наступающим французам, как русские поступают с предателями. Работа на пропаганду среди противника. Мда. Ну, может, поэтому интеллигенция его и не полюбила - не желая пачкать руки и брать на себя ответственность...
Да, все же очень жаль, что нет рассказа о том, что происходило дальше. И во введении говорится, и сам Ростопчин в записках упоминает, что он остался поблизости и, видимо, вел какую-то подрывную деятельность. То есть, он мельком упоминает, что в последние дни подобрал несколько человек, с тем чтобы они переодетыми ходили в Москву и ему докладывали, что там происходит. Но ведь это, наверно, не просто ради интереса ему понадобилось? Полагаю, что одним из таких агентов был Булгаков! Он что-то такое очень смутно упоминает в своих письмах. Вроде бы даже его один раз чуть не схватили, чудом уцелел. Но опять же ничего конкретного! Я думаю, это цензура, самоцензура, и все такое. Эх.
Из писем же Булгакова я знаю о том, как закончилась вся эта история - то есть, он подробно описал, как умирал Ростопчин, герой 1812 года, всеми заброшенный и преданный... на руках только своего бывшего секретаря (как следует из писем). Там же упомянуто и о трагической судьбе Мамонова - тоже герой войны, как я поняла, на свои средства организовавший отряд ополчения и даже вроде его возглавивший - партизанил что ли? Мамонов тоже умирал в одиночестве, сойдя перед смертью с ума, под присмотром опять же Булгакова. Ну, то есть, он писал про сумасшествие Мамонова, и сколько с ним было хлопот, а в записках Ростопчина уже упомянуто, про собранный отряд ополчения. Как это грустно...

@темы: Книги

---

Книжный столик

Ф.В.Ростопчин. Записки.

"Сколько миллионов зарыто на петергофской дороге, и все для того, чтоб доставить возможность днем прогуливаться по болотам, а ночью заражаться лихорадкою!"

"Покуда у дворянина осталось что-нибудь непроданное, он думает, что у него достаточно денег на расходы."

"Дорогу в Стрельну я знаю тридцать лет и сколько на ней воспоминаний! Здесь езжал я танцевать, вздыхать, блистать умом, делать глупости. Теперь дорога эта имеет для меня разве ту цену, что, едучи по ней, я убеждаюсь, что у меня есть память."

"Соловья я никогда не любил. Мне кажется, что я слышу московскую барыню, которая стонет, плачет и просит, чтоб возвратили ей ее вещи, пропавшие во время разгрома Москвы 1812 года."

"... Что до Кутузова, на всех портретах он всегда похож на плута, никогда на спасителя."

"Человек калечит лошадь; это благородное, послушное, полезное и несчастное животное изнемогает на службе человеку. Для человека также заставляют и свинью сидеть в горячей воде, чтоб она еще пожирнела и мясо ее сделалось бы приятнее для вкуса человека. А между тем, это двуногое создание, еле дышащее, с явственной печатью смерти на челе, величается царем земли. О! если в один прекрасный день лошади, свиньи и другие животные возмутятся по примеру французов и провозгласят пресловутые права равенства и свободы, - как будет жить человеку?"

"В сем мире даром ничего не делается. Хорошо, если можно отделаться деньгами."

"Четыре года, протекшие со времени Тильзитского мира, совершенно изгладили те прискорбные впечатления, которыми поражены были умы после последней войны. Перестали уже бояться и верить в возможность новых наступательных действий со стороны Наполеона. Публика, приняв на веру все, что могло льстить ее самолюбию, успокоивалась надеждами на силу империи, на отвагу войск и, в особенности, на отдаленность и климат России - две преграды, через которые Наполеон никогда не осмелится перешагнуть. Каждое отдельное лицо обладало своею системою обороны; в каждой семье имелся собственный герой,созданный чванством, враньем, легковерием и пристрастием к чудесному."

"Так как лица, которых считали нужными, в большинстве случаев ломались и, ничего еще не сделав, желали оценки их будущих трудов, просили денежных наград, лент, чинов и т.п., - то я взял на себя смелость потребовать от государя, чтобы мне лично ничего не было дано, так как я желал еще заслужить те милости, которыми августейший его родитель в свое царствование осыпал меня; но, с другой стороны, просил принимать во внимание мои представления в пользу служащих под моим началом чиновников. Нет надобности говорить, что на просьбу эту последовало милостивое согласие, - так легко ничего не давать и не ломать головы над придумыванием, чем бы можно было удовлетворить того или другого человека, часто для того, чтобы сделать его неблагодарным."

"Политика графа Румянцева в отношении Наполеона сводилась к двум пунктам: 1) выигрывать время; 2) избегать войны. Публика, постоянно пребывающая покорнейшим слугою клеветы и послушным эхом глупости, глядела на него как на человека, преданного Наполеону и жертвующего ему интересами России."

"Я удержал его при себе, как и всех прочих, которых нашел в управлении; ибо мое правило было таково, что переменить всегда успеешь, что бывают люди и похуже и что можно извлекать пользу из человека хотя порочного, но умного, который применяет поведение свое к поведению начальника и нередко изменяет оное из страха, раскаяния или расчета."

"Управление городом и губернией требовало немного труда и еще менее бдительности. Изобилие господствовало без малейшего вмешательства администрации."

"Три недели уже стояли жары, заставлявшие опасаться неурожая, подобного прошлогоднему; но в тот самый день, когда весть о моем назначении достигла Москвы, выпал дождь и оживил раскаленную солнцем землю. К дождю присоединилось известие о заключении мира с турками. Благодаря этим двум событиям, на меня очень благоприятно начали смотреть все те, которые верят, что звезда одного человека может влиять даже на атмосферические явления."

"Государь требовал от московского дворянства и купечества субсидии в миллион рублей на покупку волов, и сумма эта внесена была немедленно и вполне охотно."

"Несколько полковников, отправленных из главной квартиры в Малороссию для сформирования там уланских полков, распустили слух, будто после перехода через Неман Наполеон тотчас занял Вильну и что главную квартиру нашу чуть было не захватили там врасплох. Такое начало было дурно. Известие, к несчастью, оказывалось справедливым, и так как я ничем не мог его опровергнуть, то прибегнул к средству, которого держался и во все продолжение этой войны. Средство состояло в том, чтобы при каждом дурном известии возбуждать сомнения в его достоверности. Этим ослаблялось дурное впечатление; а прежде чем успевали собрать доказательства, внимание опять поражалось каким-нибудь событием, и снова публика начинала бегать за справками."

"Я прекратил деятельность полудюжины шпионов, стоивших довольно дорого, так как признавал ее бесполезной при таких обстоятельствах, когда все выражали страх и все общество пребывало в недоумении. Но мне важно было знать, какое впечатление производилось военными событиями на умы. В этом отношении мне хорошо прислуживали три мелкие агента. Переодевшись, они постоянно таскались по улицам, примешиваясь к толпе, в изобилии собиравшейся по гостиницам и трактирам. Затем они приходили отдавать мне отчет и получали кое-какие наставления, чтобы распространять тот или другой слух по городу или чтобы подбодрять народ и ослаблять впечатление, произведенное каким-либо недобрым известием."

"Газетчики, биографы, сочинители исторических романов превозносили иного человека до небес за какой-либо его поступок или за слово; а между тем сам он, может быть, совершив этот поступок или сказав это слово, тотчас же в том раскаялся."

"К счастью, слухи, распускаемые им, не имели тех результатов, на какие он льстился. Общество было слишком занято, слишком озабочено для того, чтобы хоть на одну минуту увлекаться легковерием и обманами, так что всякий слух, который пытались распространить, встречался с недоверием. Самым ядовитым из этих слухов был, будто Наполеон есть сын императрицы Екатерины, которого она наказала воспитать в чужих краях, и будто на одре своей смерти она потребовала от императора Павла клятвы, что он уступит половину Российской империи своему брату Наполеону, если тот когда-нибудь придет туда."

"Мне принесли несколько листков, которые были рассылаемы по почте во все города, находящиеся по большой дороге. Манера их изложения вовсе не соответствовала видам правительства. Ополчение называлось в них насильственной рекрутчиной; Москва выставлялась унылой и впавшей в отчаяние; говорилось, что сопротивляться неприятелю есть безрассудство, потому что при гениальности Наполеона и при силах, какие он вел за собой, нужно божественное чудо для того, чтобы восторжествовать над ним, а что всякие человеческие попытки будут бесполезны."

"Я испрашивал у государя повелений и инструкций относительно того, что должен делать при таких или иных обстоятельствах, но не получал другого ответа, кроме следующего: "представляю вам полное право делать то, что сочтете нужным. Кто может предвидеть события? и я совершенно полагаюсь на вас." Он не захотел, чтобы я проводил его до заставы, сел в свою коляску и уехал, оставив меня полновластным и облеченным его доверием, но в самом критическом положении, как покинутого на произвол судьбы импровизатора, которому поставили темой: "Наполеон и Москва".

"Часто я прогуливался в Кремле, куда присутствие мое привлекало многих лиц из купечества и простого народа, с которыми я разговаривал запросто, сообщая им какие-нибудь добрые вести, которые они потом шли распространять по городу. Однако, надо было быть весьма осторожным с этими людьми, потому что никто не обладает большим запасом здравого смысла, как русский человек, и они часто делали такие замечания и вопросы, которые затруднили бы и дипломата, наиболее искусившегося в словопрениях."

"Когда я появлялся после прибытия курьера, то все глаза устремлялись на меня, стараясь прочесть на лице моем, какого рода известия мною получены. С наблюдений этих часто возвращались, находя, что выражение мое было спокойным и веселым, а между тем у меня была смертельная скорбь на душе. Большая часть этих случайных Лафатеров не знала, что я был очень силен по части пантомимы и в молодости своей отличался актерским искусством."

"Во время занятий, не оставлявших мне ни минуты покоя, злая судьба моя привела в Москву г-жу Сталь. Надо было видаться с ней, приглашать ее к обеду и успокаивать насколько возможно. Г-жа Сталь все жаловалась и страшно боялась, как бы Наполеон, занятый единственно ее преследованием и бесясь на то, что она ушла, не послал бы отряда кавалерии, чтобы похитить ее из Москвы. Чтобы более убедить меня в том, она всегда прибавляла: "Вы знаете этого человека, он на все способен!" Так как в то время, когда она опасалась быть похищенной по приказу Наполеона, последний находился еще на расстоянии 800 верст от Москвы, то я не принимал никаких мер для воспрепятствования этому похищению."

"Время от времени полиция забирала кое-каких появлявшихся болтунов, но так как я не желал оглашать подобные истории, то вместо того, чтобы предавать суду этих людей, которые сами по себе не имели значения, я отсылал их в дом умалишенных, где их подвергали последовательному лечению, то есть, всякий день делали им холодные души, а по субботам заставляли глотать микстуру."

"8 августа в 6 часов утра я был разбужен курьером, привезшим мне известие о взятии Смоленска, со всеми подробностями дела. .. По отъезде курьеров надо было изготовить мой бюллетень и объявить о взятии Смоленска, который в общественном мнении был возведен в оплот Москвы. Я в объявлении своем превозносил до небес героизм одного корпус, который, по моим словам, защищал Смоленск в продолжении трех дней и который перешел за Днепр лишь для того, чтобы присоединиться к главной армии и снова остановить врага. Я воспользовался словами бюллетеня Наполеона, где говорилось, что его потери в людях были неисчислимы. Когда в час завтрака я спустился вниз, к моей жене, она спросила, что со мною? - и когда я объявил ей о взятии Смоленска, то увидел, как губы ее затряслись и конвульсивное движение пробежало по ее чертам. Я пробовал ее утешить, не зная, что произвело в ней такое потрясение - потому что потеря Смоленска ее не удивила. Насилу произнося слова, она спросила у меня: "А Сергей? он, значит, убит?" Она спрашивала о сыне, а я не имел возможности прекратить ее опасений, потому что и сам ничего не знал о судьбе нашего сына, служившего адъютантом при Барклае... Я был так озабочен с 6 часов до 12-ти, что мысли мои не следили за моим единственным сыном. Я думал лишь о спасении России и о погибели ее врага. Вне этого мне все казалось почти безразличным."

"Отыскали в Апокалипсисе пророчество о падении Наполеона и о том, что северная страна, которую страна южная придет покорять, будет избавлена избранником Божьим, имя коему Михаил. На утешение верующим, и Баркла, и Кутузов, и Милорадович были Михаилы. Каждый день в часы моего приема являлись несколько человек с библиями под мышкой; они с таинственным видом объясняли мне разные тексты, приносили мне молитвы собственного сочинения, просили об учреждении крестных ходов, и архиерей совершил один такой ход, - что занимало народ в течение целых суток."

"Я держался правила - никогда не поблажать толпе, иначе она мгновенно теряет к вам уважение. В ее глазах добродушие есть слабость, а потому при поблажке делаешься рабом такого господина, который сам никогда не знает, что делать, и очень редко понимает, что требует."

"Надо признаться откровенно, что, с самого начала этой войны, чем более неприятель занимал областей, тем сильнее возрастали мои опасения насчет того - как бы не согласились заключить мир и с одним росчерком пера утратить доверие России, а вместе с тем и самую Россию. Можно предполагать, что если бы государь находился при армии, то после Бородинского сражения, желая спасти столицу, он оказался бы склонным к выслушиванию предложений врага, замышлявшего его гибель."

"Князь Кутузов, прибыв в Гжатск, потребовал у меня продовольствия для армии, которая теперь находилась в стране, где не было заготовленных магазинов и где даже лучший урожай не может прокормить жителей в течение полугода. Хлеб уже созрел, но какая же была возможность заниматься его уборкой в присутствии двух армий, которые все опустошали: одна - для того, чтобы существовать, другая - чтобы отнять у противника средства к существованию. Однако в губернских магазинах была мука. Я скупил все, что имелось в Москве, и учредил комиссию, которая на другой же день начала свою деятельность. Хлебопеки пекли хлеба, другие разрезали его на кусочки, высушиваемые в печах, нанятых и употреблявшихся для этого дела беспрерывно, в течение дня и ночи. Каждое утро обоз в 600 телег отвозил сухари и крупу в армию, и такого рода продовольствование 116 тыс. человек продолжалось до дня, предшествовавшего вступлению неприятеля в Москву."

"Мною было решено, что прибытие нашей отступающей армии в Гжатск должно служить сигналом к вывозу из Москвы всего, что должно быть оттуда увезено. Не понимаю до сих пор, каким образом все это дошло в указанные места и как не встретило препятствий в недостатке переменных лошадей! Кроме дел судебных, сенатских, военных комиссий и архивов министерства иностранных дел, пришлось увозить заведения ведомства императрицы-матери, государственную казну, патриаршую ризницу, сокровища соборов, Троицкого и Вознесенского монастырей да еще 96 пушек 6-фунтового калибра.. Все это вывезено в течение двух дней и направлено в Нижний, Казань и Вологду. Приходилось глядеть сквозь пальцы на совершавшиеся при этом злоупотребления."

"Многие из знакомых мне богатых купцов приезжали ко мне на дачу, чтобы справиться, там ли еще моя жена и дети, и присутствие оных успокаивало этих купцов относительно приближения опасности."

"День сражения 26 августа был проведен Москвою в сильном беспокойстве. У городских застав можно было слышать пушечный гром."

"Единственными выгодами, которые Россия извлекла из этого сражения, были: 1) почти окончательное уничтожение французской кавалерии, сильно уже расстроенной походом и недостатками в фураже, и 2) впечатление, произведенное прибытием и рассказами раненых офицеров, разъехавшихся по всем губерниям, где у них были имения и родственники. Это примирило с военными народ, зараженный столичными сплетнями, которые приписывали измене отступление наших войск и обвиняли их в трусости."

"Пришли мне доложить о большом столплении людей около одной, очень высокой колокольни, находившейся на краю города, и что повиснувший на кресте оной сокол привлекает внимание всего народа. Я отправился туда не столько из любопытства, сколько для того, чтобы разогнать народ, который всегда склонен выкинуть какую-нибудь глупость, когда соберется толпою. Я застал сборище человек в 1000, глазевшее на несчастного сокола, который, имея путы на ногах, как все соколы, которых дрессируют для охоты, опустился на крест и не мог отцепиться. И вот тысяча зевак остановилась тут, чтобы насладиться зрелищем, которое, по объяснениям самых ученых между ними, предрекало торжество над неприятелем, потому что, говорили они, сокол образует Наполеона, погибающего на кресте. Я стал поддакивать этой бедной толпе, и, таким образом, сокол явился лучом надежды для дураковых людей, которые никогда не обретаются в меньшинстве."

"Я отправился к арихиерею, чтобы сообщить ему о желании Кутузова, то есть, чтобы он отправился к войскам крестным ходом, с образами Богоматери, чтобы священники пели молитвы и кропили войска святой водой перед сражением. Сообщение это пришлось не по вкусу владыке.
- Но куда ж я пойду после молебна? - спросил он меня.
- К вашему экипажу, - отвечал я, - в котором вы отъедете от города, ожидая исхода битвы.
- А если она начнется прежде, чем я кончу? Я ведь могу попасть в эту сумятицу, и меня могут убить.
Чтобы его успокоить, я ему высказал мое убеждение, что сражения не будет; но советовал быть готовым на всякий случай."

"Но более всего озабочивал меня увоз раненых и больных. Еще за пять дней я приказал выставить у одной из городских застав около 5000 повозок с упряжкой и при них довольно сильный караул для того, чтобы крестьяне не убежали. Начальнику транспорта было предписано не отпускать ни одной подводы без приказания, подписанного моей рукой. После письма Кутузова, сообщавшего мне об отступлении, я тотчас же отправил к транспорту надежного человека, который немедленно приказал запрягать телеги и направил их к госпиталю. Там уже отданы были мои приказания: положить на телеги по стольку больных, сколько могло поместиться, и объявить остальным, что неприятель скоро вступает в Москву и что они должны потихоньку идти за транспортом.. Более 20000 человек успело поместиться на подводы, хотя и не без суматохи и споров; прочие последовали за ними пешком. Но около 2000 больных и тяжелораненых остались на своих кроватях, в ожидании неприятеля и смерти. Из них, по возвращении моем, я только 300 человек застал в живых."

"Я послал камердинера на свою дачу, чтобы взять там два портрета, которыми я очень дорожил: один - жены моей, а другой - императора Павла."

"Я не имел ни минуты свободной. Беспрестанно приходили ко мне люди всяких сословий; одни просили повозку, другие денег, так как не имели средств выбраться из города; один известный мне полицейский офицер пришел весь в слезах, ведя за собою своего трехлетнего ребенка, о котором мать при отъезде забыла."

"Ординарец мой возвратился с донесением, что Милорадович с нашим арьергардом уже прошел через Арбатскую улицу и что неприятельский авангард непосредственно за ним следует. Я направил мою лошадь к Рязанской заставе и у моста через Яузу, думая обогнать один из конных отрядов, увидел, что это князь Кутузов с своим конвоем. Я поклонился ему, но не хотел говорить с ним; однако он сам, пожелав мне доброго дня, что можно было бы принять за сарказм, сказал: "Могу вас уверить, что я не удалюсь от Москвы, не дав сражения". Я ничего не ответил ему, так как ответом на нелепость может быть только какая-нибудь глупость."