Митицуна - Но Хаха "Дневник эфемерной жизни". Средневековое японское... Книжка, которую я счастливо обнаружила, копаясь в библиотечном каталоге... Точнее, я ее заметила на LiveLib во фленте и мне тогда еще стало грустно, что я вот тоже хочу такое почитать, а нету. А вот в библиотеке нашлось...
Сюжет: да какой сюжет... В том же духе, что и "Записки у изголовья" Сэй-Сёнагон. И примерно в то же время, как я понимаю... Но по сравнению с этой автором Сэй-Сёнагон просто фонтан радости и оптимизма, прямо живчик на манер американской чирлидерши. Здесь автор ооочень печальна и всю жизнь ооочень тоскует. Это просто средневековая японская аристократка, то есть, конечно, не просто - раз ее записки дошли через тысячу с лишним лет и считаются классикой жанра, но по статусу и положению - обычная. Вот она юная девушка, которую заприметил знатный вельможа при дворе, это вроде как не вызвало у нее восторга, но женщина в этих условиях ничего из себя особо не представляет, вот ее выдают замуж. У вельможи - это некто Канэиэ - есть еще жены, есть и любовницы, и вообще он живет полной жизнью. А для автора потянулись долгие и тоскливые годы. Вся жизнь заключается в том, чтобы сидеть дома взаперти и ждать, когда супруг соблаговолит приехать с визитом. Это происходит далеко не всегда. Канэиэ человек занятой, к тому же ревностно исполняет религиозные запреты, а их в то время ужасно много, в том числе и на посещения жен! Так что автору только и остается сидеть тихонько - чтобы никто не заметил! ради приличия - у окна и наблюдать, как супруг, "очень красивый в своем наряде", важно проезжает мимо... А прислуга не забывает известить обо всех случаях, когда "хозяин" навестил ту или иную даму... Единственный доступный для автора способ как-то выразить свои чувства - это уехать в паломничество к какому-нибудь монастырю. А так только и остается записывать стихи - по случаю или просто по настроению. В бесконечно изящных выражениях.
Это совсем небольшое произведение, прочитывается быстро... да тут, можно сказать, ничего особо и не происходлит - все одно и то же, одно и то же, одно и то же, месяц за месяцем, год за годом. Но вот книга прочитана, а все равно как-то крутится в голове. Видно, не зря это классика... цепляет.
И вот я думаю - а так-то, чтобы верно воспринимать это все, у меня не хватает знаний. Об указанном периоде и стране, все это от нас так далеко! Культурные особенности всякие... А может, здесь вообще для знающего человека какие-то имеются мощные глубинные смыслы (примечания здесь есть, но микроскопического размера). Я заглянула во вступление-предисловие. Из которого внезапно узнала, что автор ездила по всем этим монастырям, так как ее мучило, что у нее больше нет детей - один сын родился. (Она его, видимо, очень любила, даже выбрала себе такой псевдоним - "мать Митицуны"). Это меня очень удивило, потому что из текста я этого совершенно не поняла! (культурные различия?)
Также там было упомянуто, что автор считалась одной из самых красивых женщин своего времени. Ага! а вот это мне из текста даже как-то пришло в голову. В общем, смешно, конечно, мне тут с умным видом о чем-то судить (я ничего не знаю об этих нравах и обычаях), но просто подумалось... А вот этот супруг автора, Канэиэ - он же занимает какой-то немалый чин при дворе императора. А жены его - ну, по крайней мере, автор - всю жизнь сидят от всех взаперти. А как там было заведено в то время? Могли ли - должны ли были - придворные аристократы и своих жен вводить ко двору? или нет? В смысле, что Канэиэ прячет от всех свою жену - это по обычаям эпохи, или вызвано его ревнивым характером собственника?
А вот то, что автор печалится от отсутствия у нее других детей (согласно предисловия) - это вызвано тем, что супруг ее так редко навещает? или она не может забеременеть? (подумав) ну да, наверно, не может... или как? В конце концов, она решила взять себе девочку на воспитание - ей хотелось девочку - и это оказалась дочь ее супруга от какой-то его любовницы. Ей прислуга присоветовала. Так в тексте упомянуто. Ага, а может, тут тоже какой-то потаенный смысл, может, в этом какое-то глубоко запрятанное оскорбление? Ну, автор вроде бы к девочке отнеслась с большим участием...
А потом, уже в финале, автор описывает, как еще один придворный вельможа вдруг стал осаждать ее с желанием посвататься к этой девочке. А Канэиэ стал что-то делать морду кирпичом, как говорится... Но я через какое-то время думаю - а может, тут тоже что-то более скрытое? Может, этот назойливый вельможа ездил не ради девочки - которой на тот момент было лет двенадцать что ли, и которую он даже никогда не видел - может, он ездил ради автора? раз она была "одной из самых красивых женщин", а из-за замужества ее никто и не видел. Может, сватовство к девочке было только предлогом?
Или, в финале, довольно подробно автор описывает, как ее сын - он уже подрос и представлен ко двору - увлекся какой-то таинственной дамой и типа ведет с ней переписку... Посылает, как это у них принято, тонкие и изящные послания в стихах. Но таинственная дама отвечает прямо резко и насмешливо. Ладно, понятно... Но через некоторое время я опять думаю - а может, тут тоже какой-то скрытый смысл? Может, автор это все придумала? То есть - может, это она сама вообразила такую ситуацию, что кто-то присылает ей вот такие и такие послания, а она вот так и этак отвечает. Резко и насмешливо. В реальной-то жизни она бы никогда на такое не осмелилась...
И хотя это очень нагло с моей стороны, но я все же думаю, что не согласна с названием. То есть, как его перевели. Там в предисловии сказано, что в оригинале будет что-ли... Дневник поденки, как-то так... Там были приведены рассуждения и обоснования, что переводчик подумал и решил, что правильнее будет про эфемерную жизнь. Раз поденки так недолго живут. Ну, а я подумала и решила, что лучше бы оставили Дневник поденки! Это звучит поэтически и ближе по духу к стихам автора. И вообще - выглядит многозначительно. Сразу столько смыслов - что вот автор, к примеру, одна из тех скромных мотыльков, которые танцуют над водой, и уходят, не оставляя следа... Что стороннему наблюдателю нет никакого дела и до этих мотыльков вообще, не говоря уж о каком-то конкретном одном мотыльке... Что эти мотыльки не создают ничего, кроме красивого танца... Ну, я не знаю! Но мне однозначно больше нравится вариант с поденкой. "Эфемерная жизнь" - это как-то слишком резко и презрительно звучит, мне кажется.

«Мне было грустно, когда я думала об отце, который находился теперь под небом странствий.»

«Когда изменчивое, легкомысленное сердце вижу я, о ветре разве думаю всерьез?!»

«А ежели сердца внезапно охладели, они – как те следы, что тысячами птиц оставлены на берегу песчаном.»

«Конечно, было б жаль, когда бы ветром разбросало твои слова. Но ты их не сказал…»

«Как ни трудно все это было вынести, но то, что я жила, постоянно сокрушаясь, было, видимо, предопределено в моих прежних жизнях.»

«Моя матушка стала росинкой на лотосе. Не та ли роса намочила рукав у меня сегодняшним утром?»

«Мысли у меня запутались в тысяче трав…»

«Он был весь в делах, даже заметил как-то, что окружен ими плотнее, чем запущенное жилище полынью.»

«Прошу у богов – всех трудностей сей жизни мне не показывайте, боги!»

«Если… я перестану о жизни своей сокрушаться, - подумаю, это сигнал от богов.»

«Была бы разлука, как у диких гусей, - то отлет, то прилет!»

«Когда сравним мы падающий снег с сугробами годов, - увидим, что и снег, и годы тают.»

«Когда, глубоко очарованная зрелищем горного пути по ту сторону заставы, я оглядывала лежащую впереди дорогу, то обнаружила: то, что прежде представлялось мне двумя или тремя птицами, на самом деле оказалось рыбацкими лодками на реке.”

«Служанки сказали мне:
- Тут была такая суматоха, будто Вы уехали в неведомые края.
И я отвечала:
- Вы говорите приятные вещи. Действительно, я такова, что вполне еще могу вызвать суматоху!»

«Я стала раздумывать о том, что в этом мире ничто не заслуживает внимания. Так, весною прошлого года я просила прислать мне для посадки черный бамбук. Теперь мне сообщили: «Присылаем!» Я ответила: «Думаю, что задержусь в этом мире ненадолго. Мысли у меня только об этом, и я не хочу привязываться ни к чему мирскому.» В ответ на это мне написали: «Очень узко мыслишь. Гёги-босати изволил насадить плодовый сад для тех, кому предстоит жить в будущем». Тогда я попросила прислать мне этот бамбук и плакала, когда высаживала его, думая, что кто-нибудь, вероятно, будет вспоминать меня добрым словом, когда станет смотреть на этот бамбук.»

«Числа двадцать четвертого мне приснилось, что волосы на моей голове острижены и челка убрана – как у монахини. Еще дней через семь-восемь я увидела, как змея, которая как будто живет у меня в утробе, ползет и пожирает мою печень, а чтобы избавиться от нее, мне нужно на лицо лить воду. Не знаю, были ли те сны хорошими или плохими, но записываю их, чтобы те, кто интересуется моей судьбой, установили, что у снов и у будд достойно веры, а что – нет.»

«И не отчаивайтесь сразу – хотите видеть чей-то образ, так выпейте сакэ».

«Я погрузилась в прежнее уныние, думала, что свою жизнь мне жаль не больше, чем промелькнувшее сновидение.»

«Когда вы слышите кукушки кукованье, ее судьба вас не касается совсем.»

«Ведь никакой журавль по облачной дороге не взлетит, не опираясь на крыло надежды.»

@темы: Книги

---

В одноклассниках напомнили... моя любимая детская пластинка! Не то что эта конкретная песня... в детстве я ее опасалась сильно слушать, вот я сейчас слушаю - и вдруг думаю, что, наверно, она уже тогда ощущалась какой-то страшной...
Сейчас слушаю и думаю - но это же странно... Песня для конца 60-х-начала 70-х, но она кажется как будто для нашего нынешнего времени... Ну да, тогда-то чего было припоминать. А сейчас, ага, припомни.



Вот из роликов как раз вариант с монтажом на наше время.

---

Читательский дневник

А.М.Коллонтай. Дипломатические дневники.
«11 марта 1924. Только что вернулась из ресторана «Бристоль» - завтракала с нашим норвежским консультантом по торговым делам. Он с женой уезжает на юг, в Италию и Францию, это здесь принято весной. Мне будет не хватать наших нечастых, но всегда симпатичных завтраков в «Бристоле». Я люблю этот тихий час. Зал «Бристоля» почти безлюден, принято завтракать в другом зале, «грильрум». А мне нравится именно этот большой, высокий зал в мавританском стиле, задумчивый, сумеречный, в ожидании вечерних танцев, музыки, веселья. Я вообще предпочитаю радостное ожидание, чем достижение. Взять хотя бы де-юре. Осуществлено, а новых забот полон рот. Делегация в Москву еще не утверждена. Впереди переговоры о торговом договоре, эти скучные визиты, а там снова осень и рыбный Иоганесен с его треской… Но завтраки в «Бристоле» с Сиверсеном – мой отдых. У него обширные знакомства в политическом, финансово-деловом и газетном мире. Всегда узнаю новости, и мысль моя находит новый выход из текущей проблемы. И притом всегда приятно чувствовать, когда собеседник ценит вас и прислушивается к вам. Меню у нас всегда одно и то же, чтобы о нем не думать: отваренный свежий торск //треска по-норвежски// с растопленным маслом, натуральная вода «Фарис» для меня, вино для него и черный кофе. Я иногда беру еще мороженое. В три часа я снова в полпредстве, будто вернулась откуда-то издалека…
ВЦИК прислал Нансену медаль и благодарность за его помощь нашему Поволжью в неурожайные годы. Но медаль эту прислали просто в спичечной коробке. Заказала футляр. Давала Нансену обед и опять навещала его в Люзакере на его вилле. Какой это большой человек! Он мыслит и оперирует величинами не меньше целых наций. Забота не об отдельном человеке, а о целых народах. Сейчас его заботит судьба Армении и тех армян, которых не удалось репатриировать. Лига Наций не дает средств. Интересуется ирригационными работами в Советской Армении. Я рассказала, что в Поволжье его не забыли и одну девочку в деревне назвали «Нансеном». Он хохотал и был доволен.»

Т.Тронина. Огненный Марс.
«Его мать звали Лимонкой. Одну лишь ласку дарила она – вылизывая, кормя, воспитывая своего сына. Могла лишь иногда осторожно подтолкнуть его лапой. Успокаивала, утешала своего сына Лимонка так – прижималась к нему и заводила волшебную песню. Эта песня чудесным образом преображала все вокруг, делала мир лучше. Дарила покой и мудрость, которая, в свою очередь, помогала смириться с различными неудобствами, досаждавшими маленькому детенышу: холодом, беспокойством, страхами, неприятными коликами в желудке… «Все хорошо. Все пройдет. Ничего не бойся. Впереди – только лучшее!» - пела Лимонка сыну. И после таких песен Марс обычно засыпал глубоким, спокойным, счастливым сном. А просыпался потом свежим, полным сил.
Помимо Лимонки рядом находились еще какие-то существа. Люди – как потом сообщила Марсику мать. Сначала люди ужасно пугали его – потому что другие. Чужие! Непонятные. Когда Марсик наконец открыл глаза, то ужаснулся тому, какие эти люди огромные! Иногда люди брали его в руки, переворачивали, гладили, говорили по-своему – странными, непонятными, тоже чужими голосами.
Лимонка, как хорошая мать, постоянно сообщала Марсику сведения о внешнем мире. Сначала рассказала сыну о своих – о том, как различать сородичей, чего опасаться, а чего нет, и многое другое. Потом поведала о людях. Посоветовала не бояться тех двоих существ женского пола, мать и дочь, что жили рядом. А вот мужчину лучше стороной обходить, поскольку он кошек не очень-то жалует…»

---

Читательский дневник

Кардинал де Рец. Мемуары.
«Горячность маршала де Ла Мейере не оставила мне времени обдумать мои выражения, так как вместо того, чтобы сопровождать меня, как он мне предложил, он возглавил гвардейскую легкую конницу и ринулся вперед со шпагой в руке, крича во все горло: «Да здравствует Король! Свободу Брусселю!» Однако видевшие его оказались многочисленнее тех, кто его слышал, и потому людей, которых он подстрекнул своей шпагой, оказалось больше, нежели тех, кого он успокоил своим голосом. Раздались призывы к оружию. Напротив Убежища Слепых какой-то крючник замахнулся саблей – маршал уложил его выстрелом из пистолета. Крики стали громче, все бросились за оружием, толпа, следовавшая за мной от самого Пале-Рояля, не столько увлекла, сколько вынесла меня к площади Круа-дю-Тируар, и там я увидел де Ла Мейере, который схватился с большой группой горожан, раздобывших оружие. Я бросился в гущу толпы, пытаясь разнять сражающихся, в надежде, что и та и другая сторона отнесутся с некоторым почтением хотя бы к моему облачению и моему сану. Я не вполне ошибся, ибо маршал, находившийся в большом затруднении, обрадовался предлогу приказать своим конникам прекратить стрельбу; горожане тоже перестали стрелять, довольствуясь тем, что заградили перекресток, но человек двадцать или тридцать из них, - вооруженные алебардами и легкими мушкетами, они вышли с улицы Прувель, - не оказали такой сдержанности, то ли не заметив меня, то ли не пожелав заметить; они внезапно атаковали верховых, пистолетным выстрелом перебили руку Фонтраю, со шпагой в руке державшемуся возле маршала, ранили одного из пажей, поддерживавших полы моей сутаны, а мне самому угодили камнем пониже уха, отчего я упал на землю. Не успел я подняться на ноги, как подручный аптекаря уставил мне в голову свой мушкет. Хотя он был мне вовсе не знаком, я счел за благо не показывать этого в такую минуту, наоборот, я сказал ему: «Несчастный! Если бы на тебя сейчас посмотрел твой отец…» Он вообразил, будто я близкий друг его отца, которого я меж тем никогда не видел. Полагаю, эта мысль заставила его всмотреться в меня повнимательней. В глаза ему бросилось мое облачение, он спросил, не господин ли я коадъютор, и, получив утвердительный ответ, тотчас закричал: «Да здравствует коадъютор!» Все вокруг подхватили этот крик, бросились ко мне, и маршала Ла Мейере довольно легко удалось отступить к Пале-Роялю, ибо я, чтобы дать ему выиграть время, направил свой путь в сторону рынка.»

Д.Сугралинов. Дисгардиум 2. Инициал спящих.
«Инфект с Краулером набили по паре фрагов, но это в свалке, когда они смогли просто добить кого-то. Я сдерживался, как бы мне ни хотелось влить в очередной слабый выстрел из лука немного чумной энергии, злясь, что снова не могу шевельнуться, хотя при желании легко отправлю на кладбище издевающегося надо мной разбойника.
О да! В выражениях никто не стеснялся. Это была не песочница, и ненормативная лексика лилась с обеих сторон, но самые яростные проклятия как в наш адрес, так и в сторону противников изрыгал Виталик. Благодаря встроенному переводчику, я постиг значение многих русских слов, но все они означали или половые органы, или акты, с ними связанные. Что удивительно, совершаемые в немыслимых – да вообще нереальных физиологически! – позициях.
Окончательно психанув от тупизны Мойлорда, Виталик обругал того падшей женщиной и гомосексуалистом одновременно, а Карамбу и Диггершу неострыми вагинами, совершенно утвердив меня в мысли, что русские дьявольски изобретательны, и дальше откровенно спамил в рейд-чат заковыристыми язвительными комментариями.
Издевки противников, снимающих с моего трупа Знак доблести, довели меня до исступления. В очередной раз возродившись, я разыскал и издалека пристрелил вражеского рогу, присовокупив к каждому выстрелу по сотне очков чумного урона.»

---

Наталья Косухина "Все двадцать семь часов!" Фэнтези, любовный роман. Хм.
Сюжет: некий мир... в декорациях э... похожих на стимпанк... (хотя не поручусь) с разными расами (непонятно какими). ГГ, девушка Таисия приехала э... в столицу? (фиг знает) надеясь здесь пробиться, но все сложно. Она уже собиралась уезжать домой, но в последний момент ей попалось на глаза объявление, что открыта вакансия на должность личного помощника э... барона Макса Лагфорта... это здесь такая помесь финансиста-олигарха-промышленника-аристократа, все такое. Таисия отправляется на собеседование, и ее берут на работу. (что, по законам жанра, ясное дело, никого не должно удивлять). Работодатель выдвигает ряд жестких требований, которые, по меркам этого мира никого не напрягают, и ГГ в том числе. Контракт на 50 лет, и Таисия должна будет находиться на работе круглосуточно (судя по названию, в этом мире сутки занимают 27 часов) и заниматься буквально всем, начиная от секретарской работы до подбора трусов начальнику (чем они сразу же и начинают заниматься). В виде компенсации Лагфорт обязуется платить высокую зарплату, обеспечивать полное содержание, включая даже регулярные курсы омоложения. ГГ приступает к выполнению своих обязанностей, постепенно втягивается, становится неотъемлемой частью жизни барона Лагфорта, а он, соответственно - ее жизни. В конце концов, оба доходят до осознания, что с таким уровнем отношений можно уже и пожениться, все равно разницы никакой.
Ну... в принципе, я прочитала с интересом, книжка не напрягает. Опять же я люблю, когда много идет о повседневной жизни, о буднях, о рутине... Но все-таки книжка ощущается, как очень странная. Для ромфанта. C одной стороны - как я уже сказала - написано неплохо... легкий стиль повествования... Не сильно заезженный сюжет - такое спокойное, в общем-то, развитие отношений, даже почти без эксцессов (хотя автор и пыталась что-то такое изобразить, но как-то неубедительно ) Интересные получились образы героев, со своими закидонами, с особенностями характеров. Автор вообще проявляет выдумку и фантазию (одна процедура омоложения с использованием червей-паразитов чего стоит! )
C другой стороны - ну, как-то все это... разболтано и невнятно. Автор тут придумывает разные расы - ну ладно... Но лично я так и не уловила принцип - что за расы, откуда они тут взялись... даже как они внешне различаются... Только и поняла, что одна раса отличается повышенной чувствительностью по части обоняния (это Лагфорт), а еще одна раса - повышенной эмоциональностью-темпераментом. Не прописано ничего.
Сюжет развивается какими-то рывками, с довольно дикими поворотами. Вот начали душевно - герои знакомятся, описывается их жизнь, рабочие будни, отношения как строятся, все такое. Потом вдруг резко начинается линия с загадочными жестокими убийствами, и все как-то направлено против Лагфорта, типа злодеи его подставляют. Герои беспокоятся, начинают собственное расследование. Ну, хорошо, ладно... Переключились с производственно-хозяйственной фэнтези на детектив... Но это самое расследование по воле автора проходит в таком карнавально-цирковом духе, так что героям все время требуется в кого-то переодеваться, кого-то из себя изображать, куда-то там тайно проникать... В конце концов, это начинает раздражать. Создается впечатление, что автора не столько интересует детективная интрига, как эти самые гэги с переодеваниями и двусмысленными ситуациями. Потом вообще все это вдруг превратилось в кровавый магический ритуал - я сразу вспомнила недавний трэш с Гришаевой и затосковала. Как выяснилось, не зря, потому что с этим ритуалом вообще все превратилось в дурдом, и автор быстренько закруглилась. Вроде все уже и закончилось, что еще тянуть. Но тут автор внезапно опять делает очередной поворот сюжета - и вдруг появляются родственники Лагфорта, которым позарез приспичило его женить, и они привозят какую-то одиозную девицу, которая тут же производится автором в соперницы - в духе классических любовных романов. А ГГ внезапно начинает психовать и мучиться ревностью, тут же вдруг у нее открывается магический дар, и она начинает его активно использовать - против соперницы. Короче говоря, я бы сказала, тут автор запихнула в одну книжку три совсем разные по настрою и по всему вообще линии, которые еще надо потрудиться, чтобы гармонично увязать друг с другом - но автор этим вообще не заморачивалась, все просто так и свалено в одну кучу.
Это у меня первая книга автора, которую я читаю. Там еще есть, и я их тоже прочитаю... Но так чтобы бежать и скупать все книги - нет, как-то такого желания у меня не появилось.

@темы: Книги

---

Книжный столик

Кардинал де Рец. Мемуары.

«Ложное тщеславие и ложная скромность – вот два подводных рифа, которых редко случается избегнуть тем, кто берется описывать историю собственной жизни.»

«В день моего рождения в маленькой речке в Бри, где моя мать произвела меня на свет, выловили громадную белугу. Я не столь высокого о себе мнения, чтобы почитать себя достойным предзнаменования, и не стал бы упоминать это обстоятельство, если бы в пасквилях, сочиненных впоследствии против меня, о нем не говорилось бы как о предвещании смуты, зачинщиком которой меня пытались обвинить, а стало быть, мое умолчание могло бы показаться преднамеренным…»

«Она показалась мне красавицей: ослепительная кожа, вся – розы и лилеи, восхитительные глаза, прелестный рот, в сложении изъян, впрочем не столь уж заметный и весьма основательно прикрытый видами на восемьдесят тысяч франков доходу, надеждами на герцогство и множеством воздушных замков, которые я строил…»

«- Вашему дяде, архиепископу Парижскому, повредил не столько его распутный нрав, сколько низменные его пристрастия. Духовные особы, подобно женщинам, могут сохранить честь в любовных связях лишь в том случае, если избирают достойный предмет.»

«Я вкушал тогда первый пламень наслаждения, который молодость легко принимает за первый пламень любви.»

«Участие в заговоре часто бывает безрассудством, но оно как ничто другое способно нас потом образумить, по крайней мере, на известное время: поскольку в подобных предприятиях опасность продолжается долгое время спустя, мы остаемся до некоторых пор осторожными и сдержанными.»

«… Понятие героического, важнейшее назначение которого – отличать необыкновенное от неисполнимого.»

«Поддержать общественную благосклонность всегда легче бездействием, нежели деятельностью, ибо слава деяния зависит от успеха, за который никто не может поручиться; зато слава, какую в подобных обстоятельствах приносит бездеятельность, всегда надежна, поскольку зиждется на ненависти к правительству, никогда не утихающей в обществе.»

«Ничто так не воодушевляет и не подкрепляет мятеж, как осмеяние тех, против кого он обращен.»

«… Люди, которым принадлежит, без сомнения, самая великая роль в народных возмущениях… Богатые участвуют в них лишь поневоле, нищие приносят более вреда, нежели пользы, потому что из страха перед грабежом к ним относятся с опаской. Более всего значат в революциях люди, которые находятся в обстоятельствах достаточно стесненных, чтобы желать перемен общественных, но которые в то же время не настолько бедны, чтобы открыто просить подаяния.»

«Я не строил из себя святошу, так как не мог поручиться, что долго смогу им прикидываться, но я всячески почитал святош, а в их глазах это один из главных признаков благочестия.»

«Как-то в разговоре с покойным президентом де Мемом я высказал ему мысль, сродную той, что я однажды высказал вам, когда заметил, что мне известна особа, в изобилии наделенная мелкими недостатками, но нет из этих недостатков ни одного, который не был бы источником или следствием какого-нибудь достоинства. А президенту де Мему я сказал, что у кардинала де Ришелье нет такого великого достоинства, которое не было бы источником или следствием какого-нибудь великого недостатка.»

«Король умер. Герцог де Бофор, всегда бывший сторонником Королевы и даже ее воздыхателем, забрал себе в голову, что будет править королевством, на что был способен менее, нежели его лакей. Епископ Бовезский, самый глупый из всех известных вам глупцов, сделался первым министром и в первый же день потребовал от голландцев, чтобы они, если желают сохранить союз с Францией, приняли католическую веру. Королева устыдилась своего шутовского правительства. Она приказала предложить от ее имени первое место в нем моему отцу, но, видя, что он упорно отказывается покинуть свою келью в Ораторианской обители, предалась во власть кардинала Мазарини. Надо ли вам объяснять, что мне не составило труда получить желанное место в ту пору, когда никому ни в чем не было отказа.»

«Залог успеха тех, кто вступает в должность, - сразу поразить воображение людей поступком, который в силу обстоятельств кажется им необыкновенным.»

«Парижское архиепископство хирело перед лицом света из-за недостойных дел моего дядюшки и прозябало перед лицом Бога из-за его небрежения и бездарности. Я предвидел препятствия, которые встретятся мне на пути к его возрождению, и был не настолько слеп, чтобы не понимать: величайшее и самое непреодолимое из них кроется во мне самом. Я не мог не знать, сколь необходимо епископу соблюдение строгих правил нравственности. Я чувствовал, что скандальное беспутство моего дяди предписывает мне правила еще более строгие и неукоснительные, нежели любому другому, и в то же время чувствовал, что не способен к этому… После шестидневного раздумья я принял решение творить зло намеренно, что несомненно есть самое тяжкое преступление перед Богом, но бесспорно самое разумное поведение в отношении света, ибо, поступая так, мы берем меры предосторожности, которые часто покрывают зло, и таким образом избегают наибольшей для нашего сана опасности – попасть в смешное положение, некстати примешивая грех к благочестию.»

«… Первенство мое подтверждено было решением Совета, и то, как много у меня оказалось сторонников, убедило меня, что снизойти до малых есть самый верный способ уравнять себя с великими.»

«… Очень ловко воспользовались многозначительностью, какую герцог де Бофор, как это свойственно тем, в ком тщеславие превосходит ум, при всяком случае старался придать любому вздору. Заговорщики кстати и некстати держали совет, назначали бесполезные встречи, даже выезды на охоту окружали таинственностью. Кончилось дело тем, что их арестовал в Лувре капитан личной гвардии Королевы Гито.»

«Влияние моды, столь заметное во многом, ни в чем не сказывается столь сильно, как в отношении королевской милости или опалы. Бывают времена, когда опала подобна огню, очищающему от всех пороков и освещающему все добродетели, но бывают и такие, когда человеку порядочному не пристало ее на себя навлекать.»

«Королева была любима благодаря своим злоключениям куда более, нежели за свои достоинства. Ее постоянно преследовали на глазах у всех, а страдания у особы ее сана заменяют великие добродетели.»

«Все геройское снискивает успех, ибо, обладая величием, оно не выглядит злодейством.»

«… Он коварно передал мои слова Кардиналу. Кардинал посмеялся над ними и поступил весьма умно, но намотал их на ус и поступил весьма неглупо.»

«… Мудрое равновесие, какое отцы наши установили между произволом королей и своеволием народа. В равновесии этом добрые и мудрые венценосцы видели приправу к своей власти, весьма даже полезную для того, чтобы власть эта приходилась по вкусу их подданным; правителям же дурным и злонамеренным оно представлялось препоной их беззакониям и прихотям.»

«Генрих IV не питал недоверия к законам, потому что верил в самого себя.»

«Сам себе довлеет один лишь Вседержитель. Монархии, самые могущественные, и монархи, самые полновластные, нуждаются в соединенном поддерживании оружием и законами, и соединение это столь необходимо, что одно не может обойтись без другого. Безоружные законы попираются, оружие, не сдерживаемое законами, клонится к анархии. Судьбы Римской империи, пошедшей с молотка, и Оттоманской империи, изо дня в день угрожаемой удавкой, кровавыми знаками свидетельствуют нам слепоту тех, кто полагает власть в одной только силе.»

«Они утвердились на троне теми самыми средствами, какими приобрели влияние на своих государей, а именно, расшатывая и изменяя законы государства, - это всегда сначала льстит венценосцам, не довольно просвещенным, ибо они усматривают в том усиление своего могущества, но впоследствии служит предлогом для вельмож и поводом для народа встать мятежом.»

«Следуя по стопам кардинала де Ришелье, который довершил разрушение всех старинных начал государства, Мазарини шел путем, со всех сторон окруженным пропастями, но, поскольку он не замечал этих пропастей, о которых памятовал всегда кардинал де Ришелье, он не пользовался подпорами, какими тот уснастил свою стезю.»

«Когда дело идет о государстве, последней степенью заблуждения бывает обыкновенно своего рода летаргия, и наступает она лишь после того, как болезнь явила опасные симптомы. Страна впала в летаргию, а кардинал Мазарини оказался столь несведущ, что ложный этот покой принял за истинное выздоровление.»

«Суперинтендант финансов Эмери, на мой взгляд самый продажный человек своего времени, изобретал один налог за другим, озабоченный лишь поисками названий для них.»

«Болезнь государства достигает своей высшей точки, когда те, кто властвует, теряют стыд, ибо в эту самую минуту те, кто повинуются, теряют почтение.»

«Судьба великих умов – прежде других угадывать благоприятную минуту.»

«Причина, по какой страждущие государства пребывают в состоянии спячки, кроется в длительности их бедствий – завладев воображением людей, эти бедствия представляются им нескончаемыми. Но, увидев возможность их одолеть, а это случается непременно, когда бедствия достигают известного предела, люди, безмерно изумленные, обрадованные и возбужденные, тотчас впадают в другую крайность, не только не считая переворот невозможным, но, напротив, полагая его легкодостижимым; одного этого расположения умов иной раз достаточно, чтобы его произвести.»

«Парламент возроптал на эдикт о ввозных сборах, а стоило ему лишь заворчать, очнулись все. Очнувшись, стали как бы ощупью искать законов – не нашли их, пришли в растерянность, возопили, стали о них расспрашивать; в этой сумятице порожденные их вопросами объяснения, из невнятных, какими они были прежде, и от этой невнятности почтенными, приобрели вид сомнительный, а потому для половины подданных ненавистный. Народ вторгнулся в святилище, он сорвал покров, который во веки веков должен скрывать все, что можно сказать, что можно подумать о праве народов и о праве королей, согласию которых ничто так не содействует, как умолчание.»

«Королева приказала магистратам от короны объявить Парламенту, что, поскольку союз этот имеет в виду личную выгоду судейских, а не реформу управления, как ее хотели уверить вначале, она не видит причины возражать против него, ибо всем и всегда дозволено ходатайствовать перед Королем о своей пользе, меж тем как никому и никогда не дозволено вмешиваться в управление государством.»

«Дюжинные умы полагали, будто слабодушие кардинала Мазарини дало последний толчок ослаблению королевской власти. Он не мог теперь действовать иначе, но по справедливости должно приписать его неосторожности то, что нельзя отнести на счет его трусости; он виноват, что не предугадал и не предотвратил обстоятельств, в которых не остается ничего иного, как совершать ошибки. Я замечал, что судьба сама никогда не ставит людей в подобное положение, несчастнейшее из всех, и оказываются в нем лишь те, кого толкают в пропасть их собственные ошибки.»

«Двор придумал послать в Парламент декларацию с предложением учредить Палату правосудия, которая привлекла бы преступников к ответу. Парламент сразу же уразумел, что предложение учредить такую палату, должностные лица и действия которой будут полностью зависеть от министров, преследует одну лишь цель – уберечь воров от руки Парламента.»

«… Слушать советов его в делах значительных было тем более опасно, что они порождены были рассуждениями, но не отвагою. Люди подобного склада сами ничего не способны исполнить и посему готовы советовать все.»

«Кардинал совсем перестал со мной церемониться; так, например, однажды, когда я при нем сказал Королеве, что раздражение умов велико и успокоить их можно одною лишь ласкою, он привел мне в ответ итальянскую притчу: во времена, когда животные говорили человечьим языком, волк, мол, клятвенно заверил стадо овец, что станет защищать их от всех своих сородичей, с условием, если одна из них каждое утро будет приходить зализывать рану, нанесенную ему собакою. Это побудило меня на выходе из Пале-Рояля сказать маршалу де Вильруа, что я вывел два заключения: во-первых, министру еще менее подобает говорить глупости, нежели их делать, во-вторых, правительству всегда кажутся преступными советы, которые ему не по вкусу.»

«Вблизи венценосцев иметь власть творить добро столь же опасно и почти столь же преступно, сколь и желать зла.»

«Королева в гневе изрекла своей пронзительной и резкой фистулой: «Воображать, будто возможен бунт, само по себе уже бунтовщичество.»

«Один только аббат Ла Ривьер был убежден, что волнение народа развеется подобно дыму, он твердил это Королеве, которая желала ему верить; наблюдая одновременно поведение Королевы, которая была самой бесстрашной особой в мире, и Ла Ривьера, самого отъявленного труса своего времени, я пришел к мысли, что в неведении опасности безрассудная отвага и чрезмерный страх действуют одинаково.»

«Нет ничего более опасного, нежели угодливость, когда к тому, кому стараются угодить, подкрадывается страх. Не желая испытать его, он готов поверить всякому утешительному слуху, который лишь мешает искоренить причины, этот страх породившие.»

«Страху более свойственно совещаться, нежели принимать решения.»

---

Читательский дневник

А.М.Коллонтай. Дипломатические дневники.
«Февраль 1924.
Ну вот мы и добились признания. Полгода подготовки, пять месяцев напряженной, нервной, напористой работы, еще за ними три месяца лихорадки разрешения вопроса. Вот-вот неосторожное решение, чрезмерный нажим или несговорчивость, и снова все дело откладывается в долгий ящик. В такой работе есть своя огромная прелесть. Нет себя, существует только прицел. Но зато за эти последние недели у меня появились пряди седых волос.
Подписали признание 16 февраля. Думала – вздохну. Рассчитала с ошибкой. Теперь-то и всплыли все неизбывные недовольства сторон. Желание исправить кажущиеся ошибки признания и т.д. И за два-три дня такое нагромождение новых забот и неприятностей, что вздыхаешь о днях, когда еще воевали и добивались признания.
Жду решающих вестей из России. Знаю, что другой на моем месте и этого не добился бы. В этом я твердо убеждена и поэтому спокойна и ясна. Но я опять на перекрестке дорог. Не хочу быть прикована к дипломатии. Я «массовик», а не инструмент для переговоров с буржуями.»

Разум сердца.
Л.Н.Толстой. «Самый лучший человек тот, который живет преимущественно своими мыслями и чужими чувствами, самый худший – который живет чужими мыслями и своими чувствами. Из различных сочетаний этих четырех основ, мотивов деятельности – все различие людей, вся сложная музыка характеров.»
Пифагор: «Жизнь подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные – торговать, а самые счастливые – смотреть.»
Эпиктет: «Если ты увидишь, что человек хочет распоряжаться другими, то знай, что он не свободен: он сделался рабом своего желания властвовать над людьми.»
И.Лойола: «Самый опасный враг – отсутствие врагов.»
Л.Н.Толстой: «Все люди хотят быть добры, только не умеют, не могут. Это неумение быть добрым и есть то, что мы называем злым.»
Б.Паскаль: «С какой легкостью и самодовольством злодействует человек, когда он верит, что творит благое дело!»
Ф.Энгельс: «Нельзя уйти от своей судьбы, - другими словами, нельзя уйти от неизбежных последствий своих действий.»

М.Заболотская. Рыжая племянница лекаря.
«Дядюшка Абсолом сохранял самое безразличное выражение лица. Его, казалось, не тронули ни горячая речь юной родственницы, ни жалобное выражение ее лица, ни волнующие картины сибаритского существования в стенах дома герцога Таммельнского.
- Ты непроходимая дуреха, Фейн, - наконец соизволил ответить он. – Да смилуется провидение над твоей пустой головой – ты не умрешь своей смертью. Ну как можно только подумать о том, чтобы добровольно сунуть свою голову в пасть дракону? А ведь то, что ты предлагаешь, еще хуже!
- Дядюшка, сдается мне, вы преувеличиваете, - немного сбавила напор Фейн. – Да что сделает нам этот герцог?
- Герцог, предположительно страдающий душевным недугом, - бесстрастно уточнил дядюшка Абсолом. – Да что угодно! Повесит, к примеру. Или посадит на кол, ежели имеет склонность к аффектации.
- С какой стати?
- Если ему это взбредет в голову, то он объяснять нам не станет. Может, ему покажется, что тем самым он снимет свою порчу или развеет осеннюю ипохондрию, - дядюшка пожал плечами. Много ли сумел объяснить тот аптекарь, где влюбленные по недоразумению отравились по очереди? Вышла весьма поучительная история, всякому аптекарю нужно бы ее выучить назубок. Хорошо, если нас в итоге просто прогонят пинком под зад из этого города! Представь, что со мной сотворят, если я его не излечу? А если вдруг у герцога невпопад случится расстройство желудка и он решит, что я его отравил? Да мою голову наколют на пику у городских ворот, не успеет он с ночного горшка встать!.. Да я голову даю на отсечение, что в этом городе нет ни одного аптекаря: половина их на кладбище, а вторая спешно переехала в другие края! Нет, заниматься лечением в наши дни опаснее, чем сражаться с драконами…»

---

Ну, что у нас сегодня - дата, что ли?
Мне должно быть очень стыдно, но этот день в 1991 году я провела совершенно бесславно. В беготне по поводу трудоустройства. Этот вопрос тогда волновал меня больше всего, ну и родителей моих тоже...
Если кто не помнит - это был еще СССР. И существовали такие нормы, как обязательное распределение после института. Меня распределили... в маленький городок на границе области, нас это держало в диком напряге... Я, конечно, совсем-совсем не хотела туда ехать, но изворачиваться и выискивать какие-то обходные пути нам и в голову не пришло. Раз положено, значит, положено...
Значит, 15 августа мы поехали (меня повезли с вещами), чтобы явиться для трудоустройства. И там оказалось, что пока мы тряслись и переживали, одно из мест сократили. Так что мы (с вещами) вернулись домой, получив от местных какую-то бумажку, наверно... с официальным отказом... и нам сказали дальше ехать решать с облоно. 16 августа - на следующий день - мы, конечно, в облоно не поехали, так как измотались (дорога пять часов в один конец, нервы, все такое). Дальше были выходные. В понедельник, 19 августа, мы встали в четыре утра и поехали в облоно. На электричке. Естественно, ничего не знали, что происходит. Приезжаем, там все бегают с выпученными глазами, мы ничего понять не можем... Ходим со своей бумажкой... Там не до нас... И они что ли, чисто чтобы от нас отделаться, просто нам что-то подмахнули... это я смутно помню... но суть, в общем, в том, что нас (меня) от распределения освобождают, типа ищите сами себе место. Вот так у нас получилось, без всяких обходных путей.
Да уж, одно надо признать, что в каком-то смысле события 19 августа лично мне оказались на руку.
А так, когда приехали домой и немножко осознали масштабы происходящего, то были в шоке, конечно. Телевизор особо не смотрели... Что там смотреть-то было... У нас тогда было два канала, и по обоим вроде только и показывали это обращение от ГКЧП. Да и то у нас сигнал плохо принимался, все плыло. Родители пытались по радиоприемнику уловить какие-нибудь голоса, чтобы хоть там, может, что-то услышать - тоже не особо что услышали. Раз прием сигнала плохой.
А через несколько дней объявили, что - ура, мы победили! Ну, все и успокоились.
Мы же не знали, что все только начинается.

@темы: Вспоминаю

---

Читательский дневник

К.Робертс. Павана.
«Руками он будто что-то отталкивал – нечто невидимое, а расширенные от страха глаза следили за дребезжащими от весеннего ветерка медными висюльками на канделябрах, за желтыми бликами от раскачивающихся ламп – отсветы метались по чеканке на камине и на спинке кровати. Сара решила, что хозяин зовет локомобиль, - бедняжка, он теперь боится своего любимца: его грозная тень мерещится хозяину, когда качаются лампы и побрякивают канделябры. Хотя нет, чего хозяину бояться «бурреля», тот надежно заперт в депо. Если уж он и боится какого локомобиля, так это «Холодной Бесс». Есть у буксировщиков такая легенда про исполинский черный локомобиль, который несется в ночи с зажженными передними фонарями, с неугасимым бешеным огнем в топке. Когда-то, никто уж и не помнит как давно, действительно существовал локомобиль под названием «Холодная Бесс» - где-то далеко на Западе. Его водитель снял предохранительный клапан, чтобы выиграть пари на скорость – ну паровой котел и взорвался, отправив его к праотцам; но с тех самых пор в недобрый час можно услышать, как «Холодная Бесс» несется в ночи, грохоча колесами незримого дорожного поезда, и ее леденящий душу гудок прорезает погруженную во тьму округу. Нынче этой байкой только детей стращают, чтобы быстрее засыпали. Но когда сами буксировщики упоминают «Холодную Бесс», они всегда имеют в виду смерть. Маргарет, даром что получила образование, с тяжелым предчувствием суеверно перекрестилась. «Холодная Бесс» уже вползала в эту комнату…»
***
«- Это, наверно, покажется странным, сэр Джон, - но сегодня утром из пушки стреляла не я; я только стояла рядом и наблюдала за действиями своего тела. Мне чудилось, что и я, и вы, и все остальные – просто куклы, расставленные на траве. Или на помостках сцены. Марионетки на пружинах, которые честно играют свои роли, ничего не соображая… Это… это как… ну, будто танцуешь… менуэт или павану. Нечто обусловленное жесткими и бессмысленными правилами, все фигуры и их последовательность заранее известны, неизменны. С этого вот начать, этим вот закончить… Сэр Джон, иногда мне кажется: жизнь полна смысла, в ней все нити искусно упорядочены, как в ковре или парче; стоит потянуть одну ниточку – и весь кусок ткани будет испорчен. А в иные моменты я думаю: нет, все бессмысленно, нити спутаны, за какую ни дергай – все одно, нет ни причин, ни следствий, все идет через пень-колоду, как Бог на душу положит… Да, так должно быть в последние времена – перед концом света. Весь мир распустится, словно снег по весне, а ветер будет дуть сам себе в спину…»

К.Шэнахан. Умный ген.
«Различия в генетических метках могут объяснить, почему у близнецов с одинаковой ДНК могут возникать совершенно разные проблемы со здоровьем. Если, скажем, одна из сестер-близнецов курит, пьет и питается одним фастфудом, а другая хорошо ухаживает за своим телом, то два набора ДНК получат совершенно разные химические «уроки»: один получает сбалансированное образование, а другой, образно говоря, вместо школы бегает по грязным улицам химического хаоса.»

Д.Сугралинов. Дисгардиум. Угроза А-класса.
«Я скрежетнул челюстями, когда лазер прошелся по открытой шее. Боль была уже не той, что я чувствовал еще пару дней назад, она стала намного сильнее! И это странно, учитывая, что навык устойчивости у меня повысился. Так… боли нет, я просто воображаю, что она есть. Этого всего не существует. Мое тело в безопасности, в капсуле дома…
Итак, учеба. Она требует денег. Много денег.
Двадцать миллиардов человек, живущих на планете, за пару десятилетий полностью изменили представление о ценности человеческой жизни. Никто не стремится «дать шанс» и «оказать поддержку малоимущим слоям населения», как призывали определенные движения активистов. Такие появлялись каждый год, причем из числа граждан высокого статуса, но стоило снизить класс их проживания на уровень-другой, как протест сходил на нет, и они искренне раскаивались в собственном невежестве.
Планета не в состоянии прокормить столько народа, и даже начавшаяся колонизация Марса не поможет: там пока всего две тысячи жителей, и это число удвоится только через несколько лет. Меньше капли в океане, и решить проблему с перенаселением никак не поможет.
После того, как ввели понятие «социальной значимости для общества», началась бешеная конкуренция. Люди стремились любыми путями повысить свой класс проживания, а сделать это можно было, только повысив собственную социальную значимость. Стать полезным для общества. А такое возможно только при наличии востребованной профессии, которой реально овладеть, лишь получив высшее образование. Плодить конкурентов в сражении за теплые места никто не захотел, и именно поэтому стоимость учебы так возросла. Нужды цивилизации удовлетворят те 10% отличников, что учатся за счет общества, остальные могут катиться в бездну или учиться за свой счет. Даже если я успешно пройду тесты на гражданство, и мне присвоят самый низкий гражданский статус L, все, что меня ждет, - это нищенское прозябание… Без образования сколотить капитал я смогу только в Дисгардиуме.»

---

Подкинули на одноклассниках. Прикольно...

---

Данияр Сугралинов "Дисгардиум. Угроза А-класса". Фэнтези, литРПГ. Первая книга из цикла.
Сюжет: некоторое отдаленное будущее. Человечество по-прежнему находится на Земле, но потихоньку пытается осваивать космос, по крайней мере, уже отправлена экспедиция на Марс. Земля задыхается от дикого перенаселения - численность населения достигла 20 миллиардов, все прежние законы и структуры уже не действуют. Так что установлен примерно такой порядок: небольшая часть общества, элита, живет более-менее нормальной жизнью и защищена социальными гарантиями. Остальные поделены на касты, в зависимости от приносимой обществу пользы. Подавляющая часть населения отнесена к негражданам, они лишены всего, могут рассчитывать только на самую неквалифицированную и низкооплачиваемую работу, проживают в гетто, застроенных "человейниками", где каждый может рассчитывать только на микроскопическую каморку и ежедневную порцию универсальной питательной смеси - синтетический продукт, чисто чтобы не помереть с голоду. Малая часть общества, так сказать, средний класс, имеет статус "граждан", обозначаемых буквами, начиная с L и выше, уровень жизни повышается с каждой градацией. Они могут рассчитывать, если очень постараются, на получение какого-никакого образования, а следовательно и хорошей работы. Но конкуренция тут жесточайшая, и при малейшем нарушении класс понижается...
Для снижения социальной напряженности введены и в законодательном порядке насаждаются виртуальные игры. Особенно это касается подростков, которые в обязательном порядке должны проводить в виртуале не менее часа в день. Считается, что это способствует образованию и социализации, но фактически - просто способ занять чем-то огромные массы населения. К тому же, здесь можно найти хоть какую-то работу, а также получить хоть какой-то шанс улучшить свое социальное и финансовое положение. Одна из самых массовых и развитых виртуальных игровых систем - Дисгардиум.
ГГ - подросток Алекс Шеппард до поры до времени не задумывался ни о чем, жил обычной жизнью, прилагал все старания, чтобы хорошо учиться. По своему происхождению он относился к относительно благополучному и привилегированному классу F, представители которого хотя и не купаются в роскоши, но им доступен сносный образ жизни и, главное, шанс на получение хорошего образования. Как и все, по достижении 14 лет, Алекс получил виртуальную капсулу и доступ в Дисгардиум. Но игра его ни в малейшей степени не интересовала. Алекс мечтал о профессии космолетчика, нелепые схватки с фэнтезийными монстрами и охота за дурацкими магическими артефактами сюда никак не вписывалась... Положенный игровой час Алекс проводил, сидя в тихом уголке в "песочнице" и держась от всех в стороне. Но однажды в его жизни все резким образом меняется. Казавшийся таким прочным мир вот-вот рухнет... Родители объявили Алексу, что находятся на грани финансового краха, их сбережения давно истрачены. А это значит, что планы Алекса на образование не осуществимы, ведь для этого требуются огромные суммы. В довершение всего они решили развестись! а это автоматическое понижение статуса на несколько ступеней... В отчаянии Алекс, не зная, что придумать, решает углубиться в игру, ведь сейчас только в ней он может раздобыть какие-то средства. И тут же обнаруживает, что это совсем непросто. В то время, как он просиживал на лавочке, его сверстники нарабатывали опыт и игровой статус, распределялись по кланам и группам... Алекс, и так не особо общительный, остался один со своим нулевым уровнем и в отсутствие каких-либо возможностей прокачаться... А время стремительно истекает - Алексу уже скоро исполнится 16 лет, когда, в соответствии с законодательством, их всех выкинут из "песочницы" в общую игру, а там-то, само собой, нужно уже иметь какой-то статус и достижения. И у Алекса так бы и не появилось никаких шансов чего-то добиться, если бы из-за глупого стечения обстоятельств он вдруг не получил некое проклятие. При обычных условиях оно бы несколько осложнило игроку прохождение игры и доставило некоторые неприятные ощущения. Но Алекс, находящийся в бедственном положении, уловил, как можно это все повернуть в свою пользу. И вот игра начинает его все больше затягивать - сейчас он уже может прокачивать своего персонажа... но в то же время, чем дальше, тем больше появляется все новых сложностей и патовых положений...
Книжка, в общем-то, совершенно обычная литРПГ, со всем положенным набором декораций, штампов, сюжетных ходов, типов персонажей. Для фанатов жанра. Мне вот еще не надоело, и я с удовольствием читаю. К тому же, мне нравится, как пишет автор - я уже прочитала все, что издано на бумаге... И как только увидела, что в печати по требованию запулили и этот цикл, сразу воодушевилась. У меня были благие намерения сначала дождаться, когда все выпустят, и потом уже сразу читать, залпом, ага. Но я не выдержала. Ну да - время идет, а издают чего-то медленно! из объявленных четырех вот только две отпечатали... а остальное все - ждите, ждите... И опять же - по списку у автора же вроде книг больше, где остальное?
Так что я махнула рукой и взялась читать. Как обычно, затягивает сразу. Все таки, все эти объявления о достижениях и игровых статусах имеют какое-то особое очарование... К тому же автор умеет внести какие-то нюансы в отработанные схемы, придумать какие-то свои хитрые повороты... Да и устройство мира в целом интересное. Прямо антиутопия. Есть, конечно, некоторые небольшие шероховатости, иногда получается слишком резко... Но я решила не обращать внимания. Мне все нравится, все жутко интересно, невозможно оторваться. Эх! читаем дальше.

@темы: Книги

---

Читательский дневник

Кардинал де Рец. Мемуары.
«Кардинал де Ришелье был происхождения благородного. Еще в юности проявились блестки его дарований: он был отличен в Сорбонне; сила и живость ума его обратили на себя внимание. Обыкновенно он умел принять верное решение. Он исполнял данное слово, если только какой-нибудь важный расчет не побуждал его нарушить обещанное, но и в подобном случае он старался представить дело так, будто вышло это не по его воле. Щедрость не была ему свойственна, но он давал более, нежели сулил, и умел в выгодном свете преподнести свои благодеяния. Он любил славу много более, чем предписано моралью, но следует признать, что, преступая мораль от избытка честолюбия, он отпускал себе этот грех ради притязаний, соразмерных его дарованиям. Ни ум, ни сердце не возвышали его над опасностями, однако не ставили ниже их; можно сказать, что он чаще предвосхищал их своим проницанием, нежели преодолевал своей твердостью. Он был верным в дружбе и желал бы заслужить общую любовь, но, хотя он и соединял с учтивостью приятную наружность и многие другие свойства, потребные для этой цели, ему всегда недоставало чего-то такого, что в этом деле необходимо более, чем в каком-либо другом. Своим могуществом и царственным великолепием он затмевал величие особы Короля, но при этом с таким достоинством исполнял королевские обязанности, что дюжинному уму не дано было провести здесь грань между благом и злом. Никто в целом свете не видел зорче его различия между плохим и хорошим, между хорошим и лучшим, а это отменное качество в министре. Ему недоставало терпения в мелочах, которые предшествуют великим делам, но недостаток этот, проистекающий от возвышенности ума, обыкновенно соединен с прозорливостью, его выкупающей. Он был благочестив в меру земных требований. Он творил добро по склонности, а может быть, по велению здравого смысла во всех случаях, когда выгода не толкала его ко злу, творя которое он его ясно сознавал. О благе государственном он помышлял лишь в пределах отпущенного ему земного срока, но никогда ни один министр не прилагал больших стараний, чтобы внушить окружающим, будто он печется о будущем. Словом, должно признать, что все пороки его принадлежат к числу тех, какие могут заслужить славу человеку высокого звания, ибо они из числа тех, чьим орудием могут быть лишь великие добродетели. Вам нетрудно представить, что человек, обладающий столь многими великими достоинствами, а по наружности также многими из тех, каких у него нет, без труда вызывает в обществе того рода почтение, какое не примешивает к ненависти презрения и в государстве, где более не существует законов, выкупает, по крайней мере на некоторое время, их отсутствие.
Кардинал Мазарини обладал характером совершенно противоположным. Происхождение его было безвестным, а детство постыдным. У стен Колизея выучился он шулерничать, за что был бит римским ювелиром по имени Морето. Он служил пехотным капитаном в Вальтелине, и Баньи, бывший его генералом, рассказывал мне, что на военной службе, которая продолжалась у него всего три месяца, он успел прослыть мошенником. Милостью кардинала Антонио, которую в ту пору невозможно было заслужить средствами благородными, назначен он был чрезвычайным нунцием во Францию. Непристойными итальянскими побасенками он завоевал расположение Шавиньи, а через Шавиньи самого де Ришелье, который сделал его Кардиналом. Пурпурная мантия не мешала ему оставаться лакеем при кардинале де Ришелье. Когда Королева остановила свой выбор на нем просто за неимением другого, вначале можно было подумать, что собственно с него списан Труффальдино. Успех ослепил его и всех окружающих, и он вообразил, да и другие вообразили тоже, будто он – кардинал де Ришелье, но он остался лишь бессовестным его подражателем. Он навлек на себя позор повсюду, где первый стяжал почести. Он пренебрегал верой. Он обещал все, ибо не имел намерения исполнять обещанное. Он не был ни кроток, ни жесток, ибо не помнил ни благодеяний, ни оскорблений. Он слишком любил самого себя, что свойственно душам низким и слишком мало себя остерегался, что присуще тем, кто не заботится о своей репутации. Он часто предвидел зло, потому что часто испытывал страх, но не умел вовремя его исправить, потому что трусость брала в нем верх над осмотрительностью. Он был наделен умом, вкрадчивостью, веселостью, умением себя вести, но из-за всех этих достоинств выглядывала низкая его душонка, заметная настолько, что самые эти достоинства в минуты неудач выглядели смешными, а в пору наибольшего успеха продолжали казаться шарлатанством. Он остался мошенником в должности министра, чего не случалось прежде ни с кем, и от этого мошенничества власть, хотя он начал править удачливо и самовластно, оказалась ему не к лицу; к нему стали проникаться презрением, а это болезнь самая опасная для государства, ибо в этом случае зараза в обществе легко и быстро перекидывается с головы на все тело.»

К.Огинская. По темной стороне.
«Он был такой бледный, такой несчастный. Такой бракованный.
- Вернись, пожалуйста, в свои покои, - попросил мой бракованный кошмар, которого я уже очень сильно жалела.
- Ладно. Давай так: я постараюсь тебя полюбить, утоплю в положительных эмоциях просто. И никаких попыток ухаживать и завтраков в постель с твоей стороны. Договорились?
- Думаешь, у тебя получится? – Кто-то очень сильно во мне сомневался, и, несмотря на мою заниженную самооценку, это была не я.
- Получится. – Особой уверенности у меня не было, просто жить очень хотелось. – Ты, главное, не забывай о взаимности… Книги там почитай какие-нибудь по этому делу, ага?
- Книги, - задумчиво повторил он, очень меня этим обнадежив.
Может, у них тут есть какая-нибудь специальная литература. Может, еще не все потеряно. В любом случае, хуже советов Делмара едва ли можно что-то придумать.
Из гардеробной, а потом и из комнаты, так же затопленной тьмой, я уходила, стараясь не очень сильно задирать ноги и не подавать вида, что мне страшно. В свое оправдание хочется заметить, что идти по чему-то, что способно тебя сожрать в считанные секунды, довольно сложное дело.»

---

Читательский дневник

Кардинал де Рец. Мемуары.
«Кардинал де Ришелье, если можно так выразиться, оперся на злую волю и неведение, накопившиеся за два последних столетия, и использовал их, когда это было ему выгодно. Он облек их в правила, полезные и необходимые для укрепления королевской власти; фортуна потворствовала его замыслам, и, воспользовавшись поражением протестантов во Франции, победами шведов, слабостью Империи, неспособностью Испании, он утвердил в самой законной из монархий тиранию, быть может, самую постыдную и опасную, какая когда-либо порабощала государство. Силою привычки, которая в некоторых странах приучила народы не чувствовать ожога, мы притерпелись к тому, чего отцы наши боялись пуще самого огня. Мы не чувствительны более к рабству, которое они ненавидели не столько из своекорыстия, сколько из преданности своим же властителям; кардинал де Ришелье заклеймил преступлением то, что в прошедшие века считалось добродетелью.»

Митицуна-но хаха. Дневник эфемерной жизни.
«Одна из моих дам встала с постели и толчком открыла дверь.
- Оказывается, выпал снег! – воскликнула она, и тут я услышала первую песню камышевки. Однако чувствовала я себя слишком старой и даже не подумала сложить обычное для такого случая стихотворение.»
«Перед самым рассветом было слышно, как в соснах бушует ветер. Я слушала бурю и думала, что когда встречала рассветы одна, не слыхала подобных звуков – видимо, этим я была обязана покровительству будд и богов.»
«Обыкновенно весенними вечерами, осенью же – когда одолевает скука, я пишу картины: я тогда пребываю в глубокой печали… Люди, которые останутся после моей смерти, как мне кажется, смогут смотреть на них и вспоминать меня. Посреди мирской суеты я все ожидала конца жизни: вот теперь, вот сегодня, но наступила уже восьмая луна, а я все не умирала и думала, что счастливые люди лишаются жизни скорее, чем несчастные.»

О.Куно. Невеста по завещанию.
«- Послушайте, мы ведь можем договориться. – Я снова приподнимаю голову. – Сколько вам заплатил тот человек? Вы знаете, что я – виконтесса? Уверена, я смогу дать вам больше. Вернее, не я, а мой муж. Если вы оставите меня в живых, он заплатит столько, сколько вы скажете.
Не слишком ли я тороплюсь с подобными обещаниями? Заплатит ли? Так-таки сколько угодно? За жену, на которой он никогда не хотел жениться? За девчонку, с которой хлопот не оберешься? Впрочем, сейчас это не имеет особого значения. Главное – отсрочка. Чтобы мне развязали руки. Чтобы сняли с этого проклятого алтаря. А дальше у меня появится время на то, чтобы подумать и найти выход. Или как минимум попытаться его найти.
- Все не так просто, как вы думаете, - поморщился он. – И дело не в деньгах… Вернее, не только в них. Да, деньги имеют значение, и вряд ли ваш муж смог бы дать мне столько, на сколько я рассчитываю. Но кроме денег есть, как я уже говорил, общественный интерес. Продвижение науки, даже скачок. Спасение жизней.
- Жизней? У вас что, несколько больных?
- У меня вообще нет определенных больных – сейчас, - покачал головой лекарь. – Я собираюсь извлечь вашу кровь, чтобы с ее помощью лечить людей впоследствии.»

---

Ольга Куно "В полушаге от любви". Фэнтези, любовный роман. Карнавально.
Сюжет: герцог Альмиконте по традиции враждует со своей сестрой. Не то чтобы на это были какие-то серьезные причины, но просто оба отличаются упрямством и горячим темпераментом, так что не могут не противоречить друг другу. Так что, если герцогиня Мирейя заводит нового фаворита, герцог считает своим долгом открыть на парочку охоту под лозунгом борьбы за благопристойность, если герцог находит для сестры выгодного жениха, та считает своим долгом свадьбу расстроить, если герцогиня желает покровительствовать актерам, герцог немедленно начинает кампанию за развитие провинций - для чего, разумеется, понадобятся все наличные средства, главным образом принадлежащие сестре... и т.д. и т.п. Доверенное лицо герцога и его правая рука, лорд Кэмерон Эстли, к несчастью всего двора отличается развитым интеллектом, умением плести интриги и способностью реализовывать свои планы, не считаясь ни с какими препятствиями, так что герцог чувствует себя на коне. Но у герцогини Мирейи среди ее фрейлин есть леди Инесса Антего, бесконечно преданная своей покровительнице и... отличающаяся развитым интеллектом, умением плести интриги и способностью реализовывать свои планы... ну, вы поняли. Леди Инесса и лорд Кэмерон слишком похожи друг на друга и слишком часто сталкиваются в ходе той или иной интриги, которая, в результате изощренной схватки заканчивается в пользу того или другого, с переменным успехом. Не иначе как это судьба - но постепенно противники понимают, что уже не могут обходиться друг без друга...
Милая и ненапряжная книжка. В самом деле! Каких-то серьезных проблем, драматических конфликтов тут нет никаких (хотя автор и старалась что-то придумать для фона). Атмосфера напоминает всем известных "Трех мушкетеров" Дюма - вот вам мушкетеры короля, вот гвардейцы кардинала, вот их вечная вражда и склоки, только без всяких кровавых крайностей с отравительницей миледи, войнушками и заговорами против короны. Автор решила ограничиться строго мерлезонским балетом и алмазными подвесками.
Уровень достоверности, проработанности мира и обоснуя, конечно, как в кружке школьной самодеятельности, но почему-то совсем не напрягает. Да, я же уже упоминала про карнавал? Именно на него это все и похоже - много красок, блесток, смех и танцы, и музыкальные номера, все такое. Как в старых новогодних шоу-бенефисах. Надо было это книжку читать на новый год. Я, кстати, тогда же ее ведь и покупала... но застряла на всяких торнсайдских хрониках.

@темы: Книги

---

---

Читательский дневник

Кардинал де Рец. Мемуары.
«Я высунулся из кареты, но, поскольку я всегда страдал близорукостью, ничего не заметил. Решив, что это грабители, я бросился следом за г-ном де Тюренном – тот пристально вглядывался во что-то, чего я разглядеть не мог. «Пойдем, поглядим, что это за люди», - сказал он. «Какие люди?» - изумился я; мне и впрямь казалось, что все вокруг потеряли рассудок. «В самом деле, может, это черти», - ответил он. За это время мы сделали пять или шесть шагов, и я начал кое-что различать; глазам моим представилась длинная процессия призраков в черном, которая вначале оказала на меня сильное впечатление, но потом мне пришло на ум, что я уже давно искал встречи с духами и вот наконец случай свел меня с ними; мысль эта побудила меня действовать с большей живостью, нежели этого допускали повадки де Тюренна. В два-три прыжка я оказался впереди процессии. Сидевшие в карете, полагая, что мы схватились с самой нечистой силою, испустили громкий крик, и, однако, не они больше всех натерпелись страху. Бедные босоногие августинцы, называемые черными капуцинами, которых воображение наше превратило в чертей, увидев двух мужчин, приближающихся к ним со шпагами, перепугались еще пуще; один из них, отделившись от остальных, крикнул нам: «Господа, мы бедные служители Божии, мы никому не делаем зла и просто искупались в речке для поддержания телесных сил».
Вы легко можете представить, как смеялись мы с виконтом де Тюренном, воротившись в карету, и оба мы тогда же сделали наблюдения, которыми наутро не преминули поделиться друг с другом. Он клятвенно заверил меня, что при первом появлении воображаемых призраков ему стало весело, хотя прежде он всегда полагал, что, если ему представится случай увидеть что-нибудь сверхъестественное, ему непременно сделается страшно; я же признался, что был смущен, хотя всю свою жизнь мечтал увидеть духов. Второе наблюдение состояло в том, что большая часть читаемых нами жизнеописаний лжива. Г-н де Тюренн поклялся мне, что не испытал ни малейшего страха, но согласился в том, что по пристальному его взгляду и медлительным движениям я имел причину заподозрить, будто он сильно испуган. Я же признался ему, что вначале оробел, а он заверил меня, что поклялся бы спасением души, что не заметил во мне ничего кроме отваги и веселости. Кто же в таком случае может правдиво описать какое-нибудь происшествие, кроме тех, кто сам его пережил? Верить можно лишь историям, написанным людьми, у которых достало искренности говорить правду о самих себе.»

Митицуна-но хаха. Дневник эфемерной жизни.
«С наступлением средней декады мужчины поделились на команды и стали упражняться в стрельбе из лука. Они спешили натренировать друг друга. В тот день, когда в моем поместье собралась одна отстающая команда, члены ее попросили моих дам вручить премии победителям. Под рукой ничего подходящего не оказалось, и выход нашли в том, что к ивовой ветке прикрепили листок голубой бумаги, на котором написали:

Когда дует
Ветер с гор
В лицо, -
Весною – пряди ив
Назад клонятся.

Ответы на это стихотворение сочиняли все стрелки, но я их забыла. Один ответ был таким:

Если станете
За нас
Переживать,
Вмиг распустятся
Ивовые почки.

Состязание предполагали проводить в конце месяца, но все перепуталось, потому что в установленное время в мире случилось неожиданное – разнеслась весть, что за какие-то прегрешения многие чиновники понижены в должности.»

А.Гринь. Принцессы бывают разные.
«Я просто замерла, молча пялясь на барона. Мои мысли тоже остановились, а потом испугались и убежали.»

---

Книжный столик

Д.Урнов. Кони в океане.

«Лошади жевали овес. Если пожмут плечами: «Вот это наблюдение! Что за новость?» - то замечу, далеко не извечно и не само собой разумеется, что лошади едят овес. Овес лошади начали есть только с XIV века в Норвегии. У нас же в пути как раз против Норвегии у Лофотенских островов лошади отказались от овса.
- Беда, - вздохнул доктор.
Нет более верной приметы здоровья и заболевания лошади: жует ли она овес? Тренер приходит рано утром на конюшню и сразу проверяет: как проели овес? Лошадь пробежала на приз, и тренер ждет, пока она остынет и можно будет дать ей овса. Он посмотрит: ест? Лошади едят овес, - значит, они в порядке. Корм остался нетронутым, стало быть, беда.
Качало. Ревело. Похожий на клоуна доктор, цепляясь за канат, висел над лошадью и целился шприцем в вену. Морской болезнью мы сами, к счастью, не страдали. Лошадям приходилось тяжело. Желудок у лошади так устроен, что она лишена возможности облегчиться естественным способом от морской качки. У лошади если уж пошло горлом, то – кровь: конец. И когда мы чувствовали, что бессильны поддержать лошадей своими средствами, то шли к капитану. Огромный корабль разворачивался, менял курс и наваливался на волну, словно хотел смирить ее. А капитан спускался в трюм посмотреть, как теперь себя чувствуют лошади.»

«Грузчики прекращают забастовки, если приходит в порт корабль с лошадьми.»

«Морские волки поражались, что классный рысак перетянет по цене иной пароход.»

«Насколько все это рискованно, мы с доктором представить не могли, потому что нас декабрьский океан просто пощадил, ни разу до Ньюфаундленда не нахмурившись. «Прошли, как по озеру», - шутили на корабле. Доктор настолько осмелел, что даже по неосторожности проглотил «Историю кораблекрушений», которую нам кто-то из команды подсунул. Дома на диване надо читать такие книги, а не в открытом океане.»

«Мы от души сделали журналистам заявление: «Тройка – это исконная эмблема нашей Родины, символ русского раздолья, народной сноровки и удали», - и я сел на облучок. Доктор с мэром города сидели сзади за пассажиров, и тройка тронулась в направлении толпы, расположившейся полукругом на поле. Множество мелких беспокойств владело мною. Правая пристяжная, по обыкновению, не ладила, хомут кренился на сторону, но – светило солнце, коренник нес шею картинно, по-лебединому, пристяжные кипели, медвежья полость сверкала, бубенцы мягко перезванивались, и ярким пятном мы играли по полю. «Словно серые лилии на зеленом лугу», - на другой день писали газеты.»

«- Мы, люди Северной Дакоты, умеем уважать. Мы говорим так: у ковбоя грязь может быть на сапогах, только не в душе.»

«Да, удивительно у миллионеров отношение к деньгам. Одна монетка или миллион в руках – он распорядится любой суммой с одинаковой почтительностью.»

«После месячного морского путешествия наши лошади ходить на четырех ногах, кажется, вовсе разучились, предпочитая плясать на двух задних.»

«- Мистер С., почему вы связались с красными? Что может быть у вас с ними общего?
Юпитеры режут глаза. Напряженная тишина оглушает. Едва слышным, шелестящим, как желтые листья, голосом, владелец заводов, газет, пароходов говорит:
- В Советском Союзе интересуются конями. Вот мы и нашли общий язык.»

«Вот есть у ковбоев кодекс. Там много всяких правил и пунктов. «Не позволяй лошади, сбросившей тебя, так и остаться без всадника», «Не делай ничего пешком из того, что можно сделать, сидя в седле», «Когда отправляешься в город, брюки могут быть рваные, но шляпа и сапоги должны быть новые» и т.п.»

«Томас отличался умением растить телят – мясистых, увесистых, стандартных. Это – благодаря непрерывной пастушеской бдительности. Быкам не позволялось терять даром ни минуты: они должны были жевать или двигаться. Если бык переставал работать челюстями, Томас заставлял его работать ногами. Расхаживая по загону или разъезжая верхом по пастбищу, наш ковбой зорко следил, не спрятался ли где-нибудь лежебока, который просто так лежит себе и все.»

«Лошадей он не просто знал, он их понимал, и даже не как человек, хотя бы и очень знающий, а просто как может лошадь понимать другую лошадь.»

«У старика-то ведь не руки, а часы фирмы Буре!» - так выражался директор. Почему часы, это уж неизвестно, но понятно было всякому: кони после рук Сергея Васильевича будут идти как идеальный механизм!»

«Колдовать начал Кольцов. У лошадей из хвостов вырвал по волоску и вставил каждой лошади в рот поверх железных удил. Это может показаться на самом деле каким-то шаманством, но, как потом я узнал, то был старинный наездничий прием: чувствительность рта! Малейшее натяжение – особая резь, и лошадь бросается вперед, что есть сил. Потом Сергей Васильевич взял бутыль скипидара, строгим тоном велел мне привязать у каждой лошади хвост и натер скипидаром куда следует. Эффект этого средства очевиден: жжет! Лошадь бежит, ей жжет еще сильнее, потому что пот, скипидар пробирает все глубже, лошадь бежит все шибче, бежит как бы от самой себя!»

«На как, в самом деле, можно объехать резвых соперников? Это называется «съесть ездой» - тактикой.»

«С лошадьми известно, прежде чем ездить, надо повозить их на себе. Поить, кормить, потом вдруг у них колики, потом – попоны, компрессы, горчичники, втирания, водить в руках часами, наконец, слава богу, езда, и опять водить, и снова поить-кормить…»

«Скачки в Англии не спорт, а ритуальное действо. Таможня спускалась в трюм, как к причастию.»

«Так жили мы в последнем повороте. Только вот чайки мешали нам и зайцы. К чайкам наши лошади, впрочем, скоро привыкли. Они видели их, эти белые комочки, взлетающие с дорожки прямо из-под копыт, видели и перестали бояться. С зайцами было сложнее: таятся в траве у самой бровки. Проминаешь лошадь и, летя на полном ходу, вдруг точно там, где печатает копыто, замечаешь остекленевший глазок. А если он вздумает прыгнуть? Что тогда сделается с живой машиной, которая, кипя пеной и нервами, дрожит на приводе вожжей?
Но Гриша договорился с одним барышником – любителем из публики – травить зайцев. Тот прибыл пораньше утром в грузовике, набитом собаками, борзыми, - поменьше наших и все больше серые. Меньшая из них, Дымка, на узком зеленом пространстве подозрила зайца, и началась травля. Дымка сделалась линией. Заяц успевал метров на пять впереди.
- Come on, Smoky, - кричал барышник, - take him, sweety!
Взять они ни одного зайца не взяли, места для разгона не было, но, по крайней мере, прогнали. Сквозь щели в заборе зайцы перебрались по соседству на поле для игры в крикет. Мы после этого слышали иногда из-за забора: «Послушай, Джим, откуда вдруг взялось здесь столько зайцев? Играть же невозможно! Бьешь в лузу, попадаешь в зайца».

«- Дозвольте взойти и лошадок ваших взглянуть. Я их и дыханием своим не обеспокою.»

«С ноги на ногу двигался он к старту, солнечный луч скользил по атласному плечу, указывая, почему, собственно, наши претензии наезднику безразличны. Он сообщается прямо с солнцем, вращаясь вместе со всем беговым кругом и несущимися лошадьми на самой оси мироздания.»

«В «Основах критического анализа» прославленный профессор Р. развил идею о том, что всякий постигает книгу в меру своих сил: один смотрит Шекспира как кровавый боевик, другой как трагедию мысли.»

«Матерая английская профессура смотрела на него с умилением. Истосковавшись по «истинной славянской душе», британцы получали от Ефимова нашу душевность в таких количествах, что, казалось, они ее как-то специально упаковывают и сохраняют про запас. Один профессор-патриарх, уже приближавшийся к пенсионному возрасту, поделился с Ефимовым своими горестями: порядки в Англии жесткие – что можно, то можно, а что нельзя, то нельзя – шестьдесят пять стукнуло, и до свиданья!
- А ты приезжай к нам, - говорил ему Ефимов. – Брось все и приезжай. Будешь читать не только до седых волос, а хоть до полной лысины. У нас это просто.»

«- Простите, - обратилась ко мне одна из наших преподавательниц, - вы не знаете, в какой башне //Тауэра// была заключена Мария Стюарт?
Был бы на моем месте Самарин! «Извините, не могу сказать». Вечером выяснил: Мэри, королева шотландская, была казнена в замке Фотерингей, в графстве Нортхэмптон. В Тауэре она никогда не была. Зато все читали «исторические» романы. Нет, пора, наконец, выяснить, что сильнее – правда или вымысел?»

«Некоторые названия старых улиц все же сохранились, и чтобы понять, что здесь произошло, надо отправить на угол Фор-стрит и Вуд-стрит, Передней и Лесной, где когда-то родился Дефо. Но дело сейчас не в Дефо. Там сказано: «Здесь в августе 1940г. упала на Лондон первая фашистская бомба». Фашисты били с расчетом. Очень точно. По культуре. В библиотеке Британского музея вместо уникальных старинных книг я получал свои заказы обратно с пометкой «П». Погибла во время войны – книга.»

«Прайваси. Единственный способ пробить броню замкнутости англичанина – все-таки поймать его взгляд и улыбнуться.»

«Люди выводят лошадей, похожих на самих себя», - писала правнучка лорда Байрона. И дальше она как пример приводила толстых, мясистых лошадок, которых особенно уважали при дворе короля Генриха VIII, и судить, насколько отвечали эти лошади наружности и нраву полнотелого, плотоядного короля, мы можем по портрету великого Гольбейна и пьесе Шекспира. Рассказывала леди Вентворт и о конноспортивных нравах при королеве Елизавете, которая отправила на эшафот, не дрогнув, своего бывшего фаворита и покровителя Шекспира, графа Эссекса. Королева любила бешеную скачку в погоне за зверем, но особенно любила она, когда кожу с загнанного оленя сдирали живьем. Исключительным расположением королевы пользовался ловчий по имени Селвин: он был искусным наездником и охотником, умел на полном скаку прыгнуть из седла на спину оленя и, схватив его за рога, держаться на нем до тех пор, пока королева не подъедет как можно ближе, и тут, у нее на глазах, полоснуть живую добычу по горлу.»

---

Дмитрий Урнов "Кони в океане". Советская литература, нон-фикшн...
Удивительно, чего только не отыщешь, копаясь в библиотечных каталогах. И даже то, о чем совсем не в курсе и не подозреваешь. Это я, в противостоянии с библиотекой, изо всех сил старалась прошерстить электронный каталог ("скажите, что вам надо - мы принесем!" - супер... откуда же мне знать, что мне надо, если я не знаю, что у них есть?? ) - и вот уж не помню, что я там забивала в поиске... наверно, какие-нибудь авторы из зарубежной классики... Но, в общем, мне в списке, помимо прочего, выдали эту книжку. Я посмотрела и сразу сильно поразилась. Про автора, то есть, даже я что-то такое знаю/слышала, это литературовед... Хотя я и не увлекаюсь особо литературоведением... Наверно, мне это имя попадалось в каких-нибудь предисловиях-послесловиях, когда я точно так же, во время учебы в институте, выписывала из каталога подряд книги по английской классике.
Короче говоря, про автора знаю... Но тут сказано, что он вдруг написал эту книгу не о литературоведении, а о вопросах совсем экзотических! Конный спорт, конные бега, Московский ипподром... звучит-то как! Мне до сих пор в связи с данной темой только Дик Фрэнсис был известен... А тут - наш автор! да еще и целый литературовед... - написал тоже об этом книгу... Я страшно заинтересовалась и сейчас же отправилась ее требовать в библиотеке. (нашли еле-еле, чего-то там она у них ездила по шифрам, сначала проверяли "сельское хозяйство" ( но, наверно, конезаводчики тоже относятся к сельскохозяйственному разделу... ), потом высчитали, что ее передали в читальный зал, и только чудом обнаружили в "детской литературе"! ага-ага, в любом непонятном случае... если сомневаешься насчет книги, записывай ее в детскую... )
И вот читаю. Книжка тоненькая... (хотя, может, и не сильно. По советским обычаям отпечатана мелким шрифтом - все, как я люблю!) Судя по аннотации, я решила, что автор будет повествовать об истории, так сказать, конезаводства в нашей стране... Приготовилась переживать и заливаться слезами (название как бы сразу вызывает в памяти знаменитое стихотворение Слуцкого... все! я уже реву... кошмар войны и лошади... ), но, оказалось, тут вовсе не об этом. А автор, оказывается, рассказывает о своей собственной жизни! Он, оказывается, сам был... как это называется? кучером? наездником? на ипподроме! Боже мой, как удивительно... вот уж точно Wonderland...
Первая часть книги совершенно очаровательна - автор рассказывает о соревнованиях, в которых участвовал - за рубежом! выезжали в США и в Англию. Ну, как я понимаю, тут наши удачно совместили участников делегации, если один человек одновременно и наездник и переводчик! И это так захватывающе... Автор пишет увлекательно, с мягким юмором, с огромной любовью по отношению ко всему этому миру - ипподромы, лошади, горстка увлеченных людей, которые посвятили этому всю свою жизнь... Сразу чувствуется, с каким восхищением и уважением он описывает настоящих профессионалов своего дела - и это не только спецы из мира скачек, но и, к примеру, капитан корабля, на котором через океан везли в Америку лошадей. Там, оказывается, возникает столько сложностей и тонкостей!
Но, конечно, основной упор приходится на лошадников. И хотя это не художественная литература, а краткие зарисовки "с натуры" - на какие же они все невероятные и замечательные, эти спецы по скачкам... старые наездники, ветеринары, кто там еще... настоящие фанатики. Как вот тут, скажем, история, как автор, по поручению самого авторитетного знатока, а точнее, всего Московского ипподрома! знаток только набросал перечень информации - разыскивал в США сына (!) знаменитого американского наездника... который участвовал в бегах на Московском ипподроме еще в 1910 году, выводил лучшего жеребца из московских конюшен, красу и гордость, все такое... и тот вдруг проиграл! уступил победу американской лошади! Это была трагедия для всего русского конного мира. Их всех это терзало! И сейчас, раз выдался случай, пусть наконец его разыщут (он уже помер, но сын-то у него остался?) и спросят - нет, пусть он честно признается! что он нарочно придержал тогда русского коня! Это так феерично... 1910 год... С тех пор прошли две чудовищные мировые войны... у нас прошли две революции и не менее жуткая гражданская... Но пусть американцы не думают, что здесь, в России забыли о том позорном поражении 1910 года! пусть ответят!
Рассуждая логически и дедуктивно (автор в книге почему-то не указывает конкретных дат) - как написано в справке и википедии, автор родился в 1936 году... Ну, я все-таки полагаю, что наездником на ипподроме он, скорее всего, был в годы своего студенчества... может, какое-то время после (раз тут упомянуто что-то про журнал? или газету?) То есть, описанные события происходили, видимо, где-то в это время - конец 50-х. Ну вот, вполне реально представить, что люди, которым в 1910 году было около 30, или даже около 40 - были еще живы и в твердой памяти спустя 50 лет. Да, думаю все же, что эти выезды проходили, ну, наверно, не позже 1961-1962 года... Это я опять вспомнила про Дика Фрэнсиса! а автор про него ни словом не упоминает. Хотя он тут собрал и привел кучу цитат и высказываний разных писателей про лошадей и скачки. Он же наверно бы не пропустил тогда романы Дика Фрэнсиса? А в википедии указано, что первая книга Фрэнсиса вышла в 1962 году.
Во второй части автор писал уже не о скачках-соревнованиях. Он тогда уже был просто литературоведом и профессором, выезжал в университеты опять же Англии и США, рассказывает просто историю знаменитого английского скакового жеребца, а в США - про свой визит к ковбоям (тут старые знакомые из первой части). Тоже интересно и с массой занятных и увлекательных сведений по английской литературе. Но раздел про скачки все равно более яркий.
И вот думаю, кстати, что автор, видимо, все же больше был погружен в английскую (англоязычную) культуру. Вот тут, рассказывая о старом наезднике перед началом скачек, он мимоходом упоминает, что тот "стал напевать "Алло, алло, милорд" - и это, значит, свидетельствовало о том, что его настроение выправляется. Я прикинула, что скорее всего наездник напевал знаменитый шлягер Эдит Пиаф "Милорд" - и там тогда будет, не "алло, алло, милорд", а "ну же, ну же, милорд!" ("allez venez milord")... Хотя, вполне возможно, что это не автор напутал, а корректор не разобрался и исправил.
Замечательная книга. А автор сейчас еще жив... хотя про него и не слышно... но переехал жить в США. Грустно, но, в принципе, понятно...

@темы: Книги

---

Читательский дневник

К.Робертс. Павана.
«Странные эти дорсетские крестьяне, темные души. Приходили по одному и группками, усаживались на корточки, глядели – и хоть бы один попробовал остановить работающего. Впрочем, что толку, он бы снова взялся за свое – с той же неотвратимостью, с какой этот ветрище раз за разом возвращается с пустошей. Молот не унимался с рассвета до заката; к ветру добавился дождь, ряса у Джона промокла насквозь. Но он не обращал внимания ни на холод, ни на боли в животе, ни на шум в ушах. Древние боги это бы уразумели, думал он, - те, которые днем, с рыком, обливаясь потом, выпускали друг другу кишки в нескончаемой битве не на жизнь, а на смерть, и к вечеру гибли, но наутро восставали из мертвых, проведя ночь на пиру в своем дворце в Валгалле. Ну а христианский Бог, доступно ли это Ему? Одобрил бы он кровавые жертвоприношения так же, как он принимает пытки колдунов и ведьм? Конечно же, - отвечало Джону его помутившееся от усталости сознание, - потому как Он того же поля ягода. Пьет Он кровь людскую и пожирает плоть их. Таинства его – суть труд и нищета и боль без конца и края и без надежды…»
***
«Однажды она прибежала к нему с большой ракушкой, крича: «Послушай, как плещутся внутри волны!» Он отвлекся от своего неустанного делания денег и повел ее на холмы, где нашел каменоломню, выкопал древний-предревний камень и велел крепко прижать его к уху. Она услышала ту же могучую мелодию, а дядя пояснил, что это шум веков – миллионы лет заключены внутри и стонут от желания вырваться на волю. Маргарет хранила тот камень долго; даже когда повзрослела и узнала, что шепот и рокот – всего лишь эхо биения крови у ее собственной барабанной перепонки, то отмахнулась от этого знания: ведь она продолжала слышать в камне то, что слышала и прежде – звучание угодившей в ловушку вечности.»

Д.Снежная. Агентство ТЧК. Война с астралом.
« - Эй! Ты не можешь мстить мне за месть, это нечестно!»
***
«- С каких пор вообще ты стала такой смелой? Мне было спокойнее, когда ты бежала и пряталась.
- Ага, если бы это еще помогало. Догоняют ведь и находят!»
***
«- Вообще, из нас получилась бы прекрасное семейство. И тебя, и меня, и Нику – всех по разу похитили!»
***
«- Вы даже труп до седых волос доведете.»

---

Читательский дневник

А.Н.Островский. Письма.
«А.С. и С.С.Кошеверовым, П.М.Садовскому, И.Е.Турчанинову. 16 июля 1857.
Летал медведь по поднебесью… Уж именно летал! Лишь только я приехал в Ярославль, пошел снег, значит – сиди дома да гляди в окошко либо сочиняй. А так как сочинять уж мне надоело, то я глядел в окошко. Перед моими глазами на всей красоте на среднем здании Гостиного двора со скрипом вертелся флюгер. А на флюгере знаете ли что? Ярославский герб. А ярославский герб – медведь. Вот золоченый медведь, держась лапами за шпиль, с алебардой на плече, пресмешно поворачивается по воле ветра. Я поглядел на него и подумал: ну, заехал я в медвежью сторону. Пришел чиновник губернского правления, гляжу – на пуговицах медведь, пришел профессор лицея – на пуговицах медведь, прошел мимо квартальный – на каске медведь; взглянул в окно, а медведь все летает по поднебесью. Видно, и мне так летать. Вот и полетел я в разные страны, и долетался я, добрый молодец, до Рыбинска. Тут было я и живот скончал. А каким образом, расскажу при свидании. Теперь, слава богу, поправился и опять, как видите, весел. Теперь еду в деревню, поживу там дней пять и потом в Нижний. Место тоже опасное.»

Д.Снежная. Агентство ТЧК. Война с астралом.
«- Ты же сказала, что он справляется! – возмущенно уставилась я на Миру, когда Фей с Крисом уединились в уборной.
Маг заявился в ТЧК в таком виде, что мы его едва узнали. Весь в серой пыли вперемешку с кровью, в драной футболке и порванных штанах. Из него бы вышел очень устрашающий зомби, вот только этот конкретный темный маг меня категорически устраивал в живом и совершенно не устраивал в ожившем варианте! За спиной Криса маячила фигура сирены.
- Я так видела, - Мира пожала плечами, хотя вид у нее был виноватый, и мне тут же стало неловко за этот упрек.
Все же предсказатель – это не кабельное телевидение, она не может вещать нам будущее без перерыва и выходных, да еще и никогда не ошибаться. Главное, что Крис жив, а после приватной беседы с Феем будет еще и здоров. А той гадине, которая исцарапала ему спину, я бы лично волосы повыдергивала! Это мой маг! Только я могу его кусать, царапать и бить по голове прикроватным светильником. Последнее, правда, случайно вышло… но забыть об этом инциденте он мне не позволит еще, наверное, лет пять-десять, если не больше.»