В телеграме прочитала, что... в Англии что ли... в очередной раз планируют съемки сериала по лондонскому циклу Аароновича. "Реки Лондона", все такое. И в конце заметки невзначай так сообщают, что у нас "планируют переиздание цикла".
(скептически) Ну... если вы несчастные две выпущенные книжки называете циклом...
Я-то,конечно, только за. Но - поверю, когда увижу. Вон третью книжку Холли Блэк уже десять лет не в силах выпустить. И сейчас - тоже пафосно запланировали "переиздание цикла", похвастались "крутой обложкой" - в результате переиздали первую книгу и что-то все зависло.
Так и у Аароновича поди в лучшем случае переиздадут первую книгу и на этом все заглохнет.

---

Лениво передвигаясь сегодня прогулочным шагом, я расслабленно размышляла, что - вот, значит, и к нам пришла жара...
Вечером включила интернет, и он меня сурово обломал - температура, говорит, 25 градусов. Мда.
Вот ведь как избаловала нас погода, что 25 градусов воспринимаются как жара. А ведь когда жара, да... то о 25 градусах мечтаешь, как о приятной прохладе.
У нас весь июнь был прохладный и дождливый. 10-15 градусов.

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«Я смотрел на месяц в эту ночь, думал о движении земли, стараясь расстаться с нажитыми неверными представлениями, и, когда на момент достиг, - каким пугающим бездушием повеяло на меня от этих летящих, вертящихся миров: казалось, будто в момент моего восхищения лицом прекрасной женщины ей вспороли живот и показали кишки, такие же, как у всех, а когда я вернулся к себе на землю, к своим обычным представлениям, то захотелось с ними и жить, и умереть и верным, действительным и нужным мне стало то, что кажется, а не что есть. Да, неважно, может быть, что солнце такое огромное и земля такая маленькая, а что вот явились в мире существа, которые, взяв землю за огромное основание, сумели полюбить эти огромные пустые звездные миры, как маленькие ангельские душки, - вот что важно»
Если человек и достигнет управления вселенной, то сам он станет таким же рабочим механизмом, как все эти пустые миры».
***
«Наука – я понимаю науку в отношении к жизни против художества вроде того как законный брак и свободные отношения. Ведь как делают ученые: раз получив от жизни какое-нибудь сильное впечатление, они остаются с ним навсегда и тащат сюда, как ломовые кони, возы чужих мыслей, впихивая таким образом свою находку в общее дело познания мира.
Художник, напротив, никогда не вступает с жизнью в законный брак, он – как сама жизнь и, прожив одно, переходит к другому, заполняя промежутки «беспутством». Утомительная и неверная жизнь, почти как акробата! И пусть, утомленный, он прислонится к науке, морали или религии, это не остановит его: он и науку, и мораль, и религию сделает своей любовницей, и если они, все поняв, начнут давить его, вдруг бросит их всех и уйдет сам с собой в пространство жизни, как ушел Лев Толстой из Ясной Поляны и умер на глухой станции, окруженный международными корреспондентами».

Е.Хаецкая. Гуляки старых времен.
«Больше всего любил Госелин намекнуть окружающим на несметные сокровища, которые сумел скопить неправедными трудами. И хранятся, мол, эти сокровища так, что ни одна каналья не сумеет до них добраться, ни при жизни Госелина, ни после его смерти. Потому как клад этот, будучи кладом наемника, не знавшего родины, также не признает оседлого бытия и кочует, где ему вздумается, так что и сам Госелин подчас понятия не имеет о местонахождении своего сокровища…
Уже на памяти Зимородка одна отчаянная девчонка, трактирная служанка по имени Мэг Морриган, выследил клад Госелина, проведя на болотах не менее месяца. Неизвестно уж, что она хотела оттуда забрать, только в последний момент клад обернулся полосатым камышовым котом с медными усами. Мэг повисла у него на хвосте, и почти целую ночь, до самого рассвета, камышовый кот таскал ее по болотам, а с рассветом хвост оторвался и рассыпался жемчугом, который весь потонул в трясине. Мэг Морриган после этого случая долго ходила молчаливая и только спустя год снова начала разговаривать как все люди».

---

Юлия Журавлева "Кафедра зооцелительства". Фэнтези, любовный роман.
Сюжет: юная Элиза Риар наслаждается жизнью... единственная и любимая дочь одаренных магов-целителей, счастливая невеста блистательного аристократа... По семейной традиции Элиза поступила на учебу в магическую академию, естественно, по специальности целительство. Хотя магии жизни у нее предельно низкий уровень, едва хватает для нижней границы норматива. Зато чрезвычайно высокие показатели некромантии и темной магии. Но это же не подобает благородным девицам... к тому же родители резко против. А Элиза вовсе и не собирается посвящать целительству всю жизнь, главное - хоть как закончить академию, а там уже и свадьба... Единственное только, что за полной неспособностью учиться на целительском, девушка выбрала специализациюю в зооцелительстве. Там же меньше спроса? вот она и занимается спустя рукава. Но когда осталось пройти последний год обучения, на Элизу просто посыпались напасти. В результате каких-то политических веяний - в которые Элиза не вникала, зачем ей? - в академии сменили ректора, да и многих преподавателей тоже. В частности, на кафедре зооцелительства появился новый заведующий, молодой и энергичный. Он сразу определил, что Элиза абсолютно непригодна для целительства и настоятельно порекомендовал девушке сменить специализацию... потому что закрывать глаза на ее успеваемость никто больше не будет. Возмущенная Элиза тут же придумала хитрый план, как взять завкафедры под контроль. Но пока она занималась реализацией этого хитрого плана, вдруг как гром среди ясного неба случилась полная катастрофа - родителей арестовала тайная служба по обвинению в заговоре против короны, им грозит смертная казнь... имущество семьи тоже под арестом... В один миг девушка лишилась всего, что прежде было ею жизнью... И внезапно учеба в магической академии, которая до сих пор представлялась ей досадной неприятностью, стала единственной возможностью удержаться на плаву. Но удастся ли Элизе сохранить свое место, ведь она потеряла столько времени, а впереди экзамены, и спрашивать будут по всей строгости...
Книжку я увидела в лабиринтовском каталоге, но совсем не собиралась ее приобретать. До этого уже пробовала читать какую-то книжку автора, что-то там про крики банши... И мне ужасно не понравилось, показалось какой-то несусветной дичью... Так что, думаю, ну его нафиг. К тому же, у этой и обложка совершенно жуткая. Но потом увидела ее в библиотеке и тут уж решила взять для любопытства - все-таки люблю я академки! И неожиданно понравилось! Начало сразу затянуло... Сразу заявлен конфликт, драма, все такое. Тяжелое положение у ГГ, интересно же, как она выпутается... То есть, я отчетливо вижу, что завязка довольно сильно напоминает Б.Вонсович - мое любимое - "Я ненавижу магические академии". Ну так что, действительно хорошая завязка! почему бы и нет, вторичность меня не напрягает.
По мере развития сюжета стало ясно, что автор, отталкиваясь от, так сказать, общей с Вонсович завязки, выходит на что-то свое... Своя тональность, свои образы героев... Сюжетные ходы... И все это было так интересно - чем дольше все продвигалось, тем все больше и больше мне нравилось. Судя по началу, я решила, что здесь будет уклон на детектив - линия с родителями и их участием в заговоре, прошлое Элизы, в котором оказалось много тайн - внезапно. Но, как ни странно, автор этого совсем не стала касаться. То есть, ГГ с прошлым разбиралась и родителям старалась помочь изо всех сил, но все это было просто само по себе. Без детектива и всяких интриг. Ну, и замечательно... (а то любят накрутить некоторые )
Зато здесь оказалось много повседневной жизни, связанной с учебой, со взаимоотношениями - все, как я люблю! Автор придумала столько всего - ну, здесь же речь идет о зооцелительстве... Разные магические животные и какие с ними возникают проблемы, что там требуется по учебе, вот это вот все. Очень завлекательно. Персонажи получились такие живые и симпатичные, со своими характерами... Я прямо не могла оторваться - и радовалась, что книжка довольно толстая... А когда все закончилось, как и заведено, хэппи-эндом, автор еще умудрилась вывести на такой ноте, что мне ужасно захотелось читать про героев и их жизнь еще и еще. Там же зверюшки разные волшебные! и их целители...
Так что - удивительный случай - автор не только перебила мой заведомо отрицательный настрой, но я даже, поразмыслив, пошла на лабиринт и купила таки книжку. Мне тоже такую надо! И даже я настроилась, что ту самую невнятную книжку про крики банши, может, еще попробую почитать, вдруг на этой волне что-то в моем восприятии изменится.
P.S. А обложка все равно кошмарная... Нет, сова миленькая... Но девица выглядит жутко, с этим убойным макияжем... и вырвиглазный розовый цвет...

@темы: Книги

---

В телеграме - Чадаев - разумно...

Разница между тем, кто обладает суверенитетом и тем, кто им не обладает, вообще никак не заметна до «часа икс».

---

Книжный столик

М.Пришвин. Дневники.

«Движение и открытия, движение и радость. Никогда не установишь, как начинается весна. Первая весна – первое прикосновение, всегда первое к жизни. Любить можно только в первом и единственном прикосновении, нельзя любить два раза одно и то же, можно к тому же испытывать новое прикосновение и новую любовь. Весна – это вечно новое прикосновение к новому миру, нашему миру».

«Так ясно, что надо делать для понимания мира: нужно отказаться от себя (эгоизма), и тогда душа будет светиться (поэзия и есть свет души)».

«Вспомнились все эти полузамерзшие врачи и сестры: как они все спокойно шли под пулями, сопровождая транспорт раненых. И так ясно показалось, что добро чрезвычайно просто и делать его можно, как всякое простое немудреное дело, главное, что это дело».

«Именно теперь, во время великих событий, наступило время ценнейших интимных признаний: регистрация событий при нынешних средствах общения сделается механически самой собой, нынешний летописец освобождается от этой работы, участвуя в событиях или озираясь на них, он может быть занят исключительно личной судьбой. Как эта личная судьба совпадет с общей судьбой? Непременно совпадет».

«Выйдешь на крылечко – такой покой! И вдруг падучая звезда, обрезано все небо на два полунеба – метеор, мчащийся во вселенной, коснулся нашей атмосферы и открыл нам, каким сумасшедшим движением дается этот деревенский покой».

«Какая масса людей проходит даром, как тени, и кажется, все это ненастоящие, неинтересные люди, между тем в действительности все они настоящие, все интересные, стоит только попасть с любым из них на одну тропинку, как откроется неизбежно их природа в ужасающей силе, и тогда понимаешь действительность, все равно как, глядя на мелькнувшую падучую звезду, догадываешься о действительной движущейся, мчащейся природе неба, а не спокойной, как кажется».

«Понимающих литературу так же мало, как понимающих музыку, но предметом литературы часто бывает жизнь, которой все интересуются, и потому читают и судят жизнь, воображая, что судят литературу».

«Дело человека высказать то, что молчаливо переживается миром. От этого высказывания, впрочем, изменяется и самый мир».

«Не понимаю, какая это может быть новая счастливая жизнь после войны, если после нее освободится на волю такое огромное количество зла. Зло – это рассыпанные звенья оборванной цепи творчества. А сколько во время войны рассыпалось творческих жизней!»

«Родина. Что скажет о ней дитя ее, что откроет – не откроет чужой прохожий человек. И то, что увидит чужой, не знает рожденный на ней».

«Россия так громадна, что общее число у истоков своих теряет всякое значение, общее число живет одной жизнью, а, скажем, личное число живет другой…»

«Креста для человека бог не творит. И как ни тяжел бывает у иного человека крест, которые несет он в жизни, а все же дерево, из которого он сделан, вырастает на почве его сердца (собственное воображение)».

«После дней революции я еще не напечатал ни одного своего слова, и мне радостно, что я еще ничего не сказал: как будто передо мною лежит огромное невспаханное поле девственной земли, и я, как многие пахари, теперь в марте осматриваю перед началом работ свою соху и потом выхожу на пригорок осмотреть поля. Прошлое, как большая низина болотная, и я в муках ищу высокое место, откуда можно бы оглянуться на себя и на все».

«Нытиков теперь нет, много испуганных, но нытиков нет: жизнь интересная».

«Время такое головокружительно быстрое, кажется, все куда-то летит, но вот попадается на глаза теленок, жует он по-прежнему медленно, ровно, попади он как-нибудь в связь со временем, зацепись как-нибудь хвостиком за человеческое быстрое время – и в какой-нибудь час стал бы огромным быком».

«На вопрос мой одному крестьянину, кому теперь на Руси жить хорошо, он ответил: «У кого нет никакого дела с землей». Солдат ответит, у кого нет дела с войной, купец – с торговлей. И вообще – с настоящим. Кто с будущим живет – тому хорошо. Но будущее теперь никому не известно. Значит, тому хорошо, кто верит или даже просто стремится, движется».

«Терраска у меня крытая, с перилами и столбиками, будто рубка на пароходе. Вечером, бывает, когда спать лягут все и тихо сядешь и оглянешься возле себя – вот деревья распускаются, другой раз сядешь и смотришь – деревья цветут, а то вот уже и пожелтели и листья на террасе лежат, и кажется, будто плывешь куда-то – куда?»

«Мать преображалась, когда выезжала из своего гнезда в Задонск или Оптину пустынь, и так весь народ наш преображается, когда странствует. И вот мы, интеллигенты, эту часть души народа наследуем и поражаем иностранцев широтой и великодушием. Из области литературы, искусства и подпольной политики мы теперь странниками вступили в мир сплетения корысти народов и здесь проповедуем мир всего мира».

«Хозяйство – борьба с природой, с хищниками, нелепым человеком, с его скотом. И сразу тут ничего не сделаешь: дерево мира вырастает в борьбе, и обыкновенно не тот садится отдыхать под ним, кто растил его, сядет кто-то другой. Так разные народы растят свое дерево мира, и оно служит для всякого миром, но растят его они в борьбе».

«Керенский большой человек, он кажется головой выше всех, но только если забываешь и думаешь, что сидишь в театре. В действительной жизни власть не такая, она страшная. Эта же власть кроткая, как природа, приспособленная художником для театра. Так создается это чрезвычайно странное состояние, как в театре: каждый из неподвижно сидящих зрителей, каждый в отдельности готов идти за своим Верховным главнокомандующим, но никто не пойдет, когда представление кончится, и все пойдут по домам».

«Из деревни приехав в город, два месяца ходил я по собраниям, в общественные говорильни, слушал внимательно, что говорят, читал записанное в газетах, накопил гору сказанных и записанных слов, и дух мой, спасаясь от погибели, забился в смертельной тоске. Нет, не теми словами говорим мы и пишем, друзья, товарищи и господа мира сего. Наши слова мертвые камни и песок, поднятые вихрем враждебных, столкнувшихся сил».

«Пламя пожара России так велико, что свет его, как солнца свет утреннюю луну закрывает, так невидим становится свет всякого нашего личного творчества, и напиши теперь автор подлинно гениальную картину, она будет как бледная утренняя луна, бессильная, лишняя».

«Завет художнику. Не искушайся дробностью жизни: в политике, в хозяйстве: страдай или радуйся в этом, но не смешивай одно с другим. Помни, что раз ты художник, жизнь тебе хороша».

«Помню, Петров-Водкин писал яблоко во время революции и потом говорил мне, что такое яблоко он мог написать только во время революции».

«Есть личные тайны, которых не только нельзя рассказать другому, но и себе не признаешься в них: их можно рассказывать только поступками, а словами сказать – убивать их».

«В любви можно доходить до всего, все простится, только не привычка…»

«Вячеслав Иванов у себя в 4-градусной квартире, в шубе, в очках, сидит, похожий на старуху… «Можно ли так дожить до весны?» Оптимисты говорят: «Нельзя! Должно измениться». Пессимисты: «Человеческий организм бесконечно приспособляется…»

«Свобода просто избитое слово, она стала похожа на огромный хомут, в который одинаково проходит и слон, и лошадь, и осел: всякое животное может пролезть через этот хомут, а воз остается на месте. В истинной свободе хомут по шее всякому животному и воз по силам. И эта свобода есть лишь другое название любви».

«Идеал – движение: горе и счастье одинаково могут открыть и закрыть путь».

«Человеком называется такое существо в природе, которое действует так будто нет бога, закона и вообще нет ничего, кроме человека-царя природы».

«Вопрос: что означает слово родина и слово отечество – какая между ними разница? Ответ: родина, где мы родились, отечество – родина, мною осознанная».

«Итак, братья, любовь сказывается только в деле: дело – это слово любви. Любовь молчалива и разговаривает только делом».

«Я встал на рассвете, мелочи бросились на меня и стали грызть, но, посмотрев на последние звезды, я овладел собою и унес в комнату свет звезд, вот это действие звезд, что от них почти всегда что-то уносишь с собой. Я овладел собою, и мне ясно представилось, что я в жизни был счастлив и мне надо за нее благодарить. Так, при всяком приступе отчаяния нужно вспомнить, что был счастлив и стоило помучиться из-за этого, а если чувства не хватит для этого, то поможет рассудок…»

«Из раненой души вытекает любовь. Любовь – это кровь души. Родных своих можно любить только после смерти их, потому что в одном чувстве к родному человеку всегда вперемешку действуют и любовь и неприязнь. Как во всяком живом человеческом теле протекает красная и голубая кровь, так у родных перемежаются любовь и неприязнь. Поэтому и сказано, что отца и мать свою надо оставить, чтобы любить. Но чтобы оставить своих, нужно иметь рану в душе. Из раны душевной вытекает ее кровь – любовь…»

«Какого-нибудь критика интересует в моем произведении только стиль мой, но меня делает автором не стиль мой, а уверенность, что изображенное мною существует в жизни».

«Человек – это страдающая середина между сверхчеловеком и подчеловеком. Так, Раскольников хотел быть сверхчеловеком, но попал в подчеловека: очевидно, между двумя этими группами есть иррациональный момент, который невозможно учесть вперед и только после действия оказывается. Поэтому ни за какое действие, требующее в с е г о человека, нельзя просто взяться без риска стать негодяем: нельзя, например, и замуж выйти сознательно, нельзя сделаться художником сознательно; берутся под напором жизни и идут в неизвестное».

«Живя, человек отмирает от мира и, как вулкан, оставляет холодную лаву и пепел, так и он оставляет продукты разума».

«Когда-то я принадлежал к той интеллигенции, которая летает под звездами с завязанными глазами, и я летал вместе со всеми, пользуясь чужими теориями, как крыльями. Однажды повязка спала с моих глаз, и я очутился на земле. Увидав цветы вокруг себя, пахучую землю, людей здравого смысла и самые недоступные мне звезды, я очень обрадовался. Мне стало ясно, что интеллигенция ничего не видит оттого, что много думает чужими мыслями, она, как вековуха, засмыслилась, и не может решиться выйти замуж».

«Влетел в открытое окно шершень, гудел, жундел, бился, бился о потолок, пока не спустился побитый пониже и вылетел в окно. Так, может быть, и с философией нашей есть выход где-то пониже, в простом деле: простое дело есть окошко нашей философской тюрьмы».

«Вот адский вопрос литературы: что же, художественное слово есть только последнее, самое вкусное блюдо стола мирной жизни, или оно и в голодное время может быть так же убедительно, как пуды черного хлеба?»

«Газеты выписаны, но не получаются, потому что говорят, что по дороге выкуриваются. Ничего не знаем».

«Как подумаешь иногда, усталый, каких маленьких людей собираюсь я описывать, - оторопь берет: зачем, кому это нужно, и бросишь. А потом соберешься с духом и опять за свое: большие люди, думаешь, сами расписываются на страницах истории, и у них имеется множество слуг, которые не дадут им исчезнуть. Но тихий скромный человек так-таки сходит на нет, такой хороший, милый мне человек, - нет его, нет никому до него дела. Досада вызывает новые силы, и думаешь: «А вот нет же, не дам я тебе от нас исчезнуть, живи, любимый человек, живи!»

«Революция делает то же, что делает ветер в природе: рожденный неравенством распределения тепла на земле, ветер равняет тепло и всюду разносит семена, но растут семена сами, пользуясь теплом и светом солнца и питаясь от земли и воздуха».

«…Гению, конечно… просто написать то, что увидит, но ведь это мы своей сложной работой подготовляем путь к его простоте».

«Нужно посмотреть на вещь своим глазом и как будто встретиться с ней в первый раз, пробил скорлупу интеллекта и просунул свой носик в мир».

«Правда страшная лежит на дне мира людского, как в могиле правда лежит, и весь мир устроен так, чтобы люди встречались и лгали, боясь назвать правду, потому что как назвал ее, так будет непременно война».

«Дело совершенно безнадежное для художника ставить на разрешение проблемы морально-общественного характер, потому что все они разрешаются только жизнью, а жизнь есть некая тайна, стоящая в иной плоскости, чем искусство».

«Судьба ведет людей, конечно, к себе в дом, но какими путями – нам неизвестно, и едва ли найдется хоть один человек, угадавший с юности свою судьбу. У нас в России теперь вот как это видно! Возьми любую жизнь своего поколения и читай, как кому, да! Всякий пришел к себе в дом, но такими кривыми путями».

«Остановись на минуту, присядь записать свои мысли, свое чувство, и этот стул или пень, куда ты присел, - уже твой дом: ты сидишь, ты оседлый, а та мысль, то чувство, которые ты записал, уже покоятся на основании том самом, где ты присел, будь это стул или пень. Вот почему искусства не бывает во время революции: нельзя присесть. И вот почему источником искусства бывает прошлое: ведь каждого из нас судьба ведет в конце концов в свой дом, вот когда бегущий остановился, оглянулся – в этот момент он стал поэтом и судьба повела его в свой дом».

«Весна! А хорошего за весь день вспоминаю только ангорского кота на трубе».

«Я призван, как цвет, украсить путь для отдыха, чтобы страждущие забыли свой крест».

«Не сладкая ты, жизнь, была в юности, вся сладость собирается к старости».

«Читатель, как и писатель, рождаются, а масса занимается чтением, если есть досуг».

«Так-то оно так, конечно, и лучше бы как-нибудь работать гражданином мира, но как перешагнуть через родину, через самого себя? Ведь только я сам, действительно близкий к грубой материи своей родины, могу преобразить ее, поминутно спрашивая: «Тут не больно?», и если слышу «больно», ощупываю в другом месте свой путь. Другой-то разве станет так церемониться, разве он за «естественным богатством» железа, нефти и угля захочет чувствовать человека?»

«Люди живут не по сказкам, но непременно у живого человека из жизни складывается сказка, и если, пережив, оглянуться на прошлое, то покажется, будто жизнь складывалась сказкою».

«Понимаю ошибку Руссо, Толстого и всех, кто зовет людей к «простоте»: они думают, что жизнь проще, значит, и легче, между тем как проще жить гораздо труднее. И самое трудное, что стремление к простоте жизни является у сложнейших душ, а все простое стремится к сложности».

«Мысль была о жизни и смерти, что как это отлично придумано устроить нам жизнь конечную сроком, за которую ни одному, даже самому гениальному, мудрому и долговечному, невозможно исчерпать разнообразие мира, отчего каждая коротенькая жизнь может быть бесконечна в своем разнообразии».

«Художник должен войти внутрь самой жизни, как бы в творческий зародыш в глубине яйца, а не расписывать по белой известковой скорлупе красками».

«Когда плод созрел, то, краснея, сам просится в рот, и если не возьмешь, то даже упадет к ногам: «Пожалуйте, - говорит, - я довольно пожил, теперь вы мной поживите, кушайте, кушайте!» Так у больших ученых созревшая мысль укладывается в конце концов в немногие слова, и тогда мы получаем так называемую популярную книгу. Я много пересмотрел таких книжек по естествознанию и сразу по языку узнаю недозрелые плоды, их очень много, в них всегда встречается страшно избитая фраза: «И вот весна вступает в свои права».

«Мое настоящее искусство живопись, но я не могу рисовать, и то, что должно бы быть изображено линиями и красками, я стараюсь делать словами, подбирая из слов цветистые, из фраз то прямые, как стены ранних христианских храмов, то гибкие, как завитки рококо. Что же делать-то! При усердии и так хорошо».

«Луна всегда одинаковая, но вспомните, как встречали мы ее восход в детстве, в юности и после, да зачем в детстве и юности! Вчера, глядя на месяц, я был один, сегодня вижу и думаю о совершенно другом. Не «луна плывет по небесам и смотрит с высоты», а это мы проходим, вечно мерцая».

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«В романе нужно прежде всего единство лица, то есть чтобы все действующие лица незаметно для читателя были составными элементами одного сложного существа.
В жизни мы разделены друг от друга и от природы местом и временем, но сказитель, преодолев время и место, сближает все части жизни одна с другой, так что показывается в общем как бы одно лицо и одно дело творчества, преображения материи. При таком понимании сказка может быть реальнее самой жизни
Это один процесс творчества, который приводит к ясности, а другой процесс строительства самой жизни, когда нужно в добытую сказку вдвинуть время и место. Есть ли это дело художника? Нет, это дело человека, но труд художника, поскольку он тоже человеческий труд, дает прекрасный пример воплощения, потому что, делая свое любимое дело, он посредством этой любви преодолевает скуку труда и в то же время трудится, как и все. Спасителем человечества будет тот кто приобщит каждого работника видеть в своем труде творчество жизни; значит, чтобы часть узнала себя частью целого (коллектива)».

А.Гайдар. Дневники.
«27 августа 1934. Последние дни крепко работал. Наконец-то кончаю «Военную тайну». Эта повесть моя будет за Гордую Советскую страну. За славных товарищей, которые в тюрьмах. За крепкую дружбу. За любовь к нашим детям. И просто за любовь. Очень, очень странно, что на днях я все-таки заканчиваю повесть».
«23 мая 1939. Ужасного встретил на пляже доктора: «Вы писатель? Очень рад: массу могу вам предложить материала. О чем пишете? – О войне. – Есть у меня в Севастополе знакомые. Могут рассказать из жизни морского флота. Ах, это не интересует! Ну тогда, может быть, нужен матерьяльчик курортно-бытового характера?»
Очень многие еще дела нашего не понимают. Один из самых страшных вопросов – это когда человек интеллигентный и начитанный задает вопрос: «А скажите, как вы пишете? Из жизни материал берете или больше выдумки?» Очень становится от такого вопроса уныло».
«29 июня 1939. Вчера в газете: 120 японских самолетов перелетели границу, 95 советских приняли бой. 31 японский самолет был сбит – советских 12. Позже еще 60 самолетов, опять бой. Сбито японских 25, советских 2. Тревожно на свете, и добром дело, видать, не кончится».
«6 марта 1941. В 1941 году должно быть нами заложено 2995 новых предприятий, шахт, заводов, ГЭС и т.д. 15-летний план развития СССР – мне будет 52 года. Что же, увидеть еще можно!»

А.Рай. Магическая академия строго режима.
«Этот поцелуй… этот гадкий обмен микрофлорой…»
«От вида его полуобнаженной груди меня бросило в жар в самых важных стратегических местах».

---

Совершенно невозможно сегодня ничего в дайри делать.

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«Я обыватель: о-быватель! Я бытую и понимаю свое бытие как улучшение личных отношений к людям и вещам, я понимаю быт как постоянное улучшение личных отношений, культуру их. Быт – культура личных отношений своих к людям и вещам. Непременно к вещам, потому что человек, считающий грехом сорить на полу и топтать ногами частицы солнечной энергии, заключенной в крошках хлеба, несомненно, и к людям относится лучше, чем сорящий на пол, небрежный…»
***
«Ведь мы же в России живем и по необходимости должны мерить жизнь свою русскою моралью, пусть где-то на свете есть машинно-легкий пуд хлеба, в России он добывается при условии существования человека в аду: условия деревенской работы – адские, живет человек без грамоты, без всяких радостей, в муках, вшах и болезнях, и тут рождается пуд муки.
У кого есть совесть, кто это знает, чувствует – какой мед своей хитрости (таланта, удачи, творчества, изобретательности) может дать сознание своей правоты, довольства без вкуса полыни во рту: в России всякий мед пахнет полынью и горчит. Какой удельный вес, например слова, должен быть, чтобы оно дало удовлетворение творцу его, это слово должно быть пророческим и никак не служить только забавой и развлечением – таких слов мы ждем от искусства. А дело – оно, кажется, должно быть таким всеобщим, что свое в нем бы исчезало: о себе думать – маленькое. Но мы непременно должны быть большими, - мы – большевики».

Урал.
Анна Матвеева: «Важные книги приходят к нам так же, как значимые люди, - в нужное время. Наше собственное мнение по этому поводу никого не волнует».
***
«Я еще помню, как это бывает, - со мной это происходит все реже, так что, вполне вероятно, скоро забудется. К счастью, я всегда чувствую эту волну и в чужих книгах: автор в такие минуты летит в потоке, равнодушный к падежам и согласованию времен, и в самом деле, это все можно исправить потом, когда выбросит к берегу. Кого-то – лучших из нас! – несет мысль, кого-то – сюжет, кого-то стиль или то, что автор привык называть стилем».
***
«В действительности на память поколений влияет лишь созданное умершим – его книги, его поступки, его дети, наконец. Но не он сам, не его лицо, не его имя».
***
«Древние римляне говорили не «умер», а «ушел за большинством». Но пока мы здесь, с меньшинством, будем держаться поближе к станку, а не к пьедесталу. Чтобы нас в любой момент могли застать там же, где всегда».

Ю.Журавлева. Целитель магических животных.
«Я уже почти готова была выставить высокого лорда за дверь, не собираясь ввязываться в политические игры, как он произнес заветные слова:
- Три тысячи марок, и я живу у вас до конца недели, а вы обеспечиваете мое дальнейшее лечение.
Я сглотнула. Три тысячи марок – да я столько за месяц не всегда зарабатываю! А деньги мне очень нужны…
- Хорошо, давайте помогу встать, а то свежесращенные ткани могут разойтись. Учтите, я не очень хорошо готовлю, а кухарку не держу, - предупредила пациента.
- Переживу.
Куда же он денется. Пока не расплатится со мной, пусть и не думает умирать!
Нет, мне не привыкать таскать пациентов, но Ксавьер оказался очень тяжелый и неудобный, а лестница узкая и крутая. Кое-как я дотащила лорда до единственной свободной комнаты.
- Фух, - выдохнула, стоило нам ввалиться в гостевую спальню. – Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что в гостях. Белье, скорее всего, застелено несвежее, но у меня просто нет сил искать другое и перестилать. Ночку, надеюсь, потерпите.
- Постельное белье не проблема, - задумчиво ответил лорд. – А вот змеиный хвост из-под одеяла, признаюсь, несколько смущает.
Я пригляделась – и точно! Кровать уже была занята. Отпустив Дагье (надеюсь, не грохнется, а то выглядит больно плохо), я стянула одеяло и принялась сталкивать василиска. Он спросонья зашипел, за что получил подушкой и был вынужден недовольно уползти. И как все время умудряется выбираться из террариума?
- И много у вас еще… постояльцев? – Ксавьер сам дошел и тяжело опустился на кровать.
- Несколько есть, так что без особой необходимости не выходите из комнаты. – Лучше сразу припугнуть, целее будет».

---

Проигрыватель напомнил. Да, была у меня в детстве такая пластинка... Как сейчас помню - из гибкого яркого пластика.

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«Обломов». В этом романе внутренно прославляется русская лень и внешне она же порицается изображением мертво-деятельных людей (Ольга и Штольц). Никакая «положительная» деятельность в России не может выдержать критики Обломова: его покой таит в себе запрос на высшую ценность, на такую деятельность, из-за которой стоило бы лишиться покоя. Это своего рода толстовское «неделание». Иначе и быть не может в стране, где всякая деятельность, направленная на улучшение своего существования, сопровождается чувством неправоты, и только деятельность, в которое личное совершенно сливается с делом для других, может быть противопоставлена обломовскому покою… Антипод Обломова не Штольц, а максималист, с которым Обломов действительно мог бы дружить, спорить по существу и сливаться временами, как слито это в Илье Муромце: сидел, сидел и вдруг пошел, да как пошел!»
***
«Дорога поднимается в гору пыльная, на ней следы прошедших людей и домашних животных. Где они, прошедшие, теперь? Лист обрывается неслышно и желтый слетает к моим ногам. Лист окончился в своей жизни, поспел. Но ведь люди, которых я знал, многие из них оборвались на половине затеянного, кто с протянутой для дружбы рукой, кто с оружием, кто с идеей, кто с желанием; их идеи, желания – я понимаю, между нами, мы их наследники, но… Да! Я живой наследник их, они все во мне, и я за них отвечаю! А дорога все выше, и следы продолжаются.
Шли они в гору и думали; может быть, что за горою что-то откроется, с интересом шли, думали, что куда-то придут. Вот лес расступился, хутора, оседлое место, тут отставшие осели, и жизнь им стала повторяться одинаковыми кругами из года в год. И видят они, что мимо них все идут, идут.
Старики – это память о прошлом, верстовые столбы на дороге, люди, обращенные, как жена Лота, в соляные столбы за то, что оглянулись назад. Нельзя назад оглядываться, назади по дороге только следы прошедших, а решение впереди, за горою…»

Л.Летняя. Академия Легиона.
«- Что ж, я тоже поздравляю вас, - мягко заметил Мор, но в его тоне Хильде послышалась едва заметная горечь.
- Не понимаю, с чем вы все меня поздравляете? – она бросила на него опасливый взгляд.
- С началом коллекции. Отец вам не рассказывал? Это такая шутка в рядах боевиков. Мы коллекционируем шрамы. И потом хвалимся, кто насобирал больше
- Какая глупость, - нервно фыркнула Хильда, натягивая рубашку.
- Если однажды вы все-таки вступите в ряды боевого отряда, то удивитесь, какими идиотами порой могут выглядеть со стороны серьезные мужчины и женщины, регулярно рискующие собственной жизнью. Редко кто начинает собирать коллекцию еще в Академии. Чаще это происходит в первый год службы".

---

Ольга Коробкова "Секретарь для некроманта". Фэнтези, любовный роман. Для фанатов жанра... особенно для тех, кто не желает трепать себе нервы хотя бы за чтением любимого жанра.
Сюжет: девушка Настя жила в нашей реальности обычной жизнью, как вдруг попала в фэнтези-мир. Там, в общем, не удивились, попаданцы на них сваливаются регулярно, работа с ними налажена. Насте разъяснили, что ей дается определенный период на адаптацию и прохождение всяких обучающих курсов, на это время ей будет выплачиваться пособие. Ну а потом будут принимать решение - если попаданец продемонстрирует свою полезность для мира, то его куда-нибудь пристроят в нормальных местах, а если нет - то отправят в глухомань, так сказать, на фронтир для освоения. Но Настя, как девушка серьезная и ответственная, не стала впустую тратить время, а сразу отправилась искать работу. Тут же подвернулась вакансия - секретарь у некроманта. Работодатель оказался роковой и сексуальный мужчина, но к Насте подошел с душой - сразу почувствовал, что она определенно принесет много пользы. Настя так-то всегда была сдержанной и хладнокровной, но работодатель в конце концов ее очаровал. Да и работа интересная, да уж.
В общем, сплошное о-хо-хо и ми-ми-ми. Стиль наив и примитив до крайней степени. В книжке, по большому счету, вообще ничего не происходит! В смысле, никаких проблем, никаких конфликтов, мир спасать не требуется, катаклизмов и злодейств не происходит, все возникающие инциденты решаются в обычном порядке - чисто рабочие будни и повседневная жизнь. Все у ГГ было в порядке в нашем мире, и когда она попала в фэнтези-мир, там тоже стало все в порядке, а потом ей стало еще лучше, и дальше так оно лучше и шло - по нарастающей.
Но лично я прочитала с удовольствием - автор пишет без сногсшибательных эффектов, но ровно, какое-то ощущение возникает, что автору и самому тут все нравится - это приятно. Ну, и нервы успокаивает, да.

@темы: Книги

---

В телеграме - котиковое.

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«Приближенные царские давно уже, как карамельку, иссосали царя и оставили народу только бумажку. Но все государство шло так, будто царь где-то есть. Та часть народа, которая призывала к верности царю, сама ни во что не верила. Не было времени, и можно было узнать его скорость лишь в быстрой смене министров и росте цен. В тишине безвременья каждый давно уже стал отворачиваться от забот государственных и жил интересом личным: все грабили. Это привело к недостатку продуктов в городах и армии. Недостаток хлеба вызвал бунт солдат и рабочих».
***
1919г.
«26 октября. Не сразу удалось нам установить, что казаки покинули нас или их прогнали. В 12 дня это уже было видно по внешнему городу, принявшему обычный красный вид: везде ходят военные и много жителей, добывающих себе крохи питания и топлива.
13 ноября. С тех пор как почту эвакуировали, время заблудилось, верных часов нет, негде проверить, во всех учреждениях разное время.
18 ноября. Время от времени я прерываю свой урок географии и говорю ученикам: «Деритесь!» - все начинают возиться, греться. Через несколько минут я кричу: «Конец, начинаю!» - и опять все слушают. Помещение при 15 градусах, совершенно не топится.
19 ноября. У Лидии тиф 9-й день, температура упала до 38 – угрожающий признак, организм отказывается бороться. Может умереть. Мы с ней ссорились очень, теперь не из-за чего, и все больше и больше охватывает чувство родового одиночества…
20 ноября. Говорят, что красные взяли Курск, и еще у них какая-то большая победа, и что будто бы Деникин отступает до Казани.
8 декабря. Сны: видел поломанную липовую аллею и умирающего брата Сашу – и я выл…Приехал из Москвы Шеламов Илья Спиридонович и привез известие – мир грядет, зажег надежду на избавление.
9 декабря. Так вот почему я выл, как пес, укусив свой хвост, и весь день ходил в глубокой тоске – в эту ночь умирала сестра Лидия и умерла в Красном Кресте, умученная голодом и холодом».

Л.Летняя. Академия Легиона.
«- Что касается реальной практики: как я могу пустить вас на нее, если вы не справляетесь даже с симуляциями?
- С этой симуляцией невозможно было справиться! Она не имела решения. Противник был непобедим…
- Госпожа Янг могла просто вовремя отдать приказ, который ей подсказали. И вы все получили бы свои баллы.
На мгновение Хильда потеряла дар речи. Больше всего ее поражало и злило непробиваемое спокойствие куратора.
- Так вы поставили нас в заранее безвыходную и абсолютно нереальную ситуацию, чтобы научить бросать товарищей, обрекая их на смерть? Но это в симуляции каждый потом отряхнулся и пошел писать реферат, а в реальной жизни это конец. Разве можно так? Разве вы не должны учить нас выходить из боя без потерь?
В глазах Мора появилось странное выражение, которому Хильда никак не могла найти определения. Словно сквозь колючий холод пробивалось сочувствие.
- А как вы себе представляли службу в боевом отряде, Сатин? – его голос прозвучал мягче, но все еще оставался строгим. – Вы думаете, почести и высокое содержание достаются боевикам за красивые глаза? Нет, их служба требует полного самоотречения и готовности умереть в любой момент. Умереть самому и оставить умирать лучшего друга, если того требует выполнение задания. Так это работает. Если вы не согласны, вам стоит подумать, действительно ли вы хотите служить в боевом отряде».

---

(лазая в ЖЖ) Я смотрю, Попова уверенно пробивает днище за днищем...

Я точно так же считаю, что большинство российских фантастов и вообще авторов "последней волны" — редкостный отстой, годный в лучшем случае на подборки "Перлы года", и тоже имею на это право.

Надо ли так понимать, что - как честный человек - себя она тоже относит в категорию "редкостный отстой и перлы года"? Или она себя относит в категорию - "я одна вся в белом стою красивая"?
Все, нафиг, вот прям завтра выкапываю из завалов последнюю книжку "Конгрегации" и берусь читать. В конце концов, этот вопрос требует исследования! Или это редкостный отстой, или это я вся в белом и красивая...

Откуда цитата: Симоньян где-то там поместила пост, что неожиданный и радостный итог текущей ситуации - открытие прекрасных поэтов - Пелевина, Долгаревой и кто-то там еще. Креативно-либеральная тусовка тут же наваяла ведро помоев в духе "Симоньян тупая дура и сволочь, оцените вот, что за прекрасные у них поэты - с подборкой какого-то отвратного адского трэша. Конечно, не Пелевин с Долгаревой, а вообще не пойми кто. Попова, не рефлексируя, это все к себе перепостила.
В комментах собралась обычная компания с издевками над Симоньян и помещенными трэшовыми авторами. Нашлись все же люди, которые написали, что это некорректный пост, Симоньян называла совсем других поэтов, и у Долгаревой с Пелевиным прекрасные стихи. Попова проигнорировала. Остальные стали топтать уже Долгареву с Пелевиным.
P.S. а затем в телеграме Пелевин пишет, что к нему приходят люди с претензиями, какое вы дерьмо и какое дерьмо пишете.
P.P.S. о, да ситуация еще пикантнее... Попова указала, что она "погуглила". Я не спец насчет того, чтобы "погуглить", но пошла тоже... И узрела, что, по крайней мере, один из приведенных трэшаков - вообще автор с украинской стороны!! с украинской!!!

Нет, все, знаете, сил у меня на Попову уже нет. Я понимаю, что человек лечится у психиатра и сидит на таблетках... но у меня тоже нервы не железные. Отныне так: первые книги "Конгрегации" были очень интересные, на у а потом... что получилось, то получилось.

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«Так неоткрытым, неузнанным остается для меня лицо моей родины. Несчастной любовью люблю я свою родину и ни да, ни нет я от нее всю жизнь не слышу, имея всю жизнь перед глазами какое-то чудище, разделяющее меня с родиной. Чудище, пожирающее нас, живет где-то близко от нас, и я видел вчера в день призыва, как ворчливая негодующая толпа оборвышей поглощалась им и они, как завороженные змеем, все шли, шли, валили, исчезая в воротах заплеванного зассанного здания… А может быть, это весна? Самая первая весна, и грязь эта и оплеванная родина, все это как навоз и грязь ранней весной, выступающая всем напоказ».
***
«27 февраля 1917. Сегодня утро сияющее и морозное и теплое на солнце – весна начинается, сколько свету! На улице объявление командующего войсками о том, что кто из рабочих не станет завтра на работу, призывается в действующую армию. Мелькает мысль, что, может быть, и так пройдет: вчера постреляли, сегодня попугают этим и завтра опять Русь начнет тянуть свою лямку…
Прихожу к начальнику с докладом, а он говорит: теперь все равно: Артиллерийское управление захвачено бунтующими войсками, Предварилка открыта – политические выпущены и проч. Но бумаги мы продолжаем писать в министерство земледелия о том, что вследствие недостатка муки и рыбы каменноугольные копи Донецкого бассейна должны прекратить работу, что Невьянские заводы должны прекратить перевозку дров по недостатку овса.
При выходе из министерства смотрим на большой пожар на Выборгской стороне: Предварилка или Арсенал?
Хозяйка моя заявляет, что хлеба она мне давать больше не будет: «Теперь, - говорит, - каждый должен думать сам о себе». Я ей отвечаю, что теперь именно и должны мы думать не только о себе.
Позвонился к Петрову-Водкину: ничего не знает, рисует акварельные красоты, очень удивился. Попробовал пойти к Ремизову, дошел до 8-й линии, как ахнет пулемет и потом из орудий там и тут, выстрелы раздаются, отдаются, кто бежит, кто смеется, совершенно как на войне вблизи фронт, только тут в городе ночью куда страшнее… А телефон работает, позвонил к Ремизову, что дойти до него не мог.
«Какой-то старичок на Лиговке, - рассказывает швейцариха, - хлеб получил в очереди два фунта, так, бедный, и лежит с хлебом в руках». Наступили великие и страшные дни».

М.Ртуть. Жена проклятого князя.
Маньяк, тварь такая, даже не торопился! Шел за ней, едва ли не насвистывая. Ах ты… в угол загоняешь, да? Будет тебе угол, тварь! Лучший угол во всем доме!
- Не надо, прошу вас, - прошептала Матильда, прижимая руки к груди и мысленно крича: «Дом! Помоги мне! Помоги!»
- Иди ко мне, детка, и я буду нежен… может быть, - тварь была уверена в победе.
- Убирайтесь! – глядя Маньяку в глаза, Матильда шагнула вниз по лестнице, замерла на миг и, подобрав юбку, развернулась и припустила прочь – к подвалу, к ходу в винный погреб.
Маньяк топал сзади, не слишком торопясь ее поймать. Вот он, слабо освещенный магическими факелами тоннель. И плита потемнее… да, вот она! Прыгнув на нужную плиту, Матильда услышала каменный грохот и забористый французский мат. Не упал, черт бы его подрал! Ну почему, почему ей так не везет? Обернувшись, она уставилась в полыхающие яростью глаза Маньяка. Он стоял на самом краю провала, из которого поблескивали острые металлические штыри.
- Вот так, значит.
Маньяк с интересом заглянул в провал. Широкий, метра в три. Не перепрыгнуть.
- И ты бы позволила мне умереть? Тебя бы совесть замучила.
- Не замучила бы. В следующий раз бегите за мной быстрее, мсье.
Чертов Маньяк рассмеялся. Ну смейся, смейся… Матильда сделала вид, что опирается на стену… да, вот на эту шершавую панель… Арбалетный болт с глухим чавканьем впился в бедро Маньяка.
- Ах ты… - услышала Матильда новую порцию мата. Восхищенного, мать его! Не предсмертный хрип, как надеялась Матильда. Черт, ну почему, почему?!
- Детка… - Маньяк выпрямился, не обращая внимания на текущую по ноге кровь. Он сиял, мерзавец, словно выиграл джек-пот. – Я тебя недооценил.
Под его взглядом Матильда чуть не рухнула в обморок. От страха. Подмигнув Матильде, Маньяк резко дернул болт – и тот вылетел, словно по волшебству… почему словно? Темный маг, чтоб он сдох!»

---

"Дамы без камелий". С привлекающим эпатажным подзаголовком "письма публичных женщин Добролюбову и Чернышевскому". Издание ВШЭ - из той их серии... с редкими источниками... (раньше из этого читала дневник секунд-майора Ржевского )
Про что: небольшой - да! микроскопический! - сборничек писем проституток XIX века.
Я люблю читать письма и дневники... и как только узнала об этом издании (вот я перестала регулярно проверять, что там выходит нового по части писем и дневников, и могла бы пропустить!), сразу же загорелась почитать. Ну да, мне это надо... все такое...
Надо сказать, что по оформлению - по подзаголовку этому и по аннотации - я вообразила, что... ну, я не знаю, что Чернышевский и Добролюбов как-то поддерживали переписку с этими проститутками... в целях изучения вопроса в социально-революционном аспекте... Я же как бы со школы уважаю Чернышевского и Добролюбова... Ну, точнее, Чернышевского, поскольку его роман, как по мне, едва ли не единственное приятное чтение среди уныния и безнадеги Великой Русской Литературы. О Добролюбове-то я так... имею весьма смутное представление. Тем более, да, в аннотации тут так важно сказано про массив...
Ну и, оказалось, что все не то и не так. Никаких социально-революционных исследований. Это Добролюбов имел такие пристрастия - по части отношений с женщинами - предпочитал проституток... С некоторыми даже поддерживал отношения более-менее длительные периоды времени. Вот они ему тогда и писали. Чернышевский, по счастью, тут вообще сбоку припека - к нему писали только, если не знали, где Добролюбов. Хотя что я говорю - писали. Заразилась от авторского коллектива и аннотации. Какое там "писали", да и какой "массив". Речь идет всего лишь об одной (!) проститутке, некой Терезе Грюнвальд. Девушка оказалась немного обучена грамоте, поэтому могла вот писать свои письма. И их совсем немного, причем за несколько лет. К этому еще присоединили пару-тройку писем от проституток из Франции - Добролюбов в какой-то период поехал за границу и там тоже заводил знакомства с проститутками.
Так-то, в общем, очень интересный материал, тут я ничего не говорю. Но раздражает манера этих издателей выпускать свои публикации (которые они именуют "введением в научный оборот") микроскопическими дозами и при этом разливать воды и всячески нагонять объем.
Письма этой злосчастной Терезы выглядят очень наивно и трогательно... Ну, любому понятно, что жизнь простой обыкновенной женщины в XIX веке была не сахар, а тем более если она проститутка. Девушка пишет с ошибками и довольно коряво. Но зато все выглядит натурально и искренне. Большей частью письма заполнены заверениями в любви и рассказами, как она тоскует без своего "ангельчика Колечки". Ну и - увы, но проза жизни такова - просьбами о деньгах. Хотя совсем немножко проскальзывают и упоминания о каких-то реалиях.
В общем, получается такая картина, что Добролюбов - в его оправдание сказать - видимо, придерживался тех демократически-прогрессивных идей о проститутках, как о жертвах социального порядка и о необходимости их спасения. Так что он даже выкупил Терезу из борделя и взял к себе. Одно время у него даже возникла идея на ней жениться. Во всяком случае, Тереза вроде как даже вела его хозяйство. Но из этого ничего не вышло - знакомые дружно набросились с призывами не сходить с ума, к тому же, как тут деликатно и обиняками упоминают авторы-составители, Добролюбов отличался приступами мнительности и ревности. Так что скоро Тереза ему надоела и он постарался от нее избавиться. Тереза же надумала переехать в Дерпт. Оттуда и идет большая часть писем. Вроде как Тереза надумала получить какой-то прочный и законный статус в жизни - пройти обучение на акушерских курсах и стать повивальной бабкой. Об этом она все время и пишет - ну, в том ключе, что нужно денег, денег, денег - чтобы заплатить за курсы, потом заплатить за получение лицензии, потом заплатить какие-то судебные штрафы и т.д.
Подача получается несколько односторонней - тут же приведены только письма Терезы (ну и других). А ответных писем от Добролюбова и Чернышевского нет. Хотя про них упоминается в комментариях, для разъяснения. Но уж с такими объемами - вполне могли и поместить полностью! И, конечно, очень жалко эту злосчастную Терезу с ее страданиями, болячками и ударами судьбы. Ну, и других тоже, чего уж там.
Но с другой стороны - как опять же осторожно упоминают авторы-составители - существуют и сомнения. В искренности девушек, Терезы, ясное дело, в первую очередь, раз ее тут больше всего. Действительно ли она испытывала все эти чувства... действительно ли она собиралась учиться на акушерских курсах и затем работать в качестве повивальной бабки... действительно ли она работала и имела каких-то клиентов... от которых потом надо было с такими трудами откупаться... Или это все были выдумки, с целью выудить побольше денег у Добролюбова и Чернышевского? Как тут упомянуто - не нашли никаких подтверждений упоминаемых Терезой фактов и обстоятельств. Что она посещала эти самые курсы в Дерпте. Что она там работала. Что ее привлекали к суду и т.д. Но, с другой стороны, как пишут авторы-составители, это может ничего и не значить. Документации с этих времен сохранилось крайне мало, большая часть пропала в разных исторических катаклизмах. А Тереза все-таки упоминает какие-то четкие реалии...
Так что, по итогу, получается вполне себе что-то такое... напоминающее современную литературу. Постмодернистское, может, даже. Просто несколько писем с одной стороны - ну и какое-то понятие о реакциях с другой стороны, в комментариях. И читателю самому представляется возможность решить, какая из сторон тут права/невиновна, а какая неправа/виновна. Или обе эти стороны правы и невиновны - со своей позиции?
Мне вот как-то упорно стало представляться, что - не использовал ли в какой-то мере этот случай Достоевский, когда в своем романе описывал Раскольникова и Соню Мармеладову. Ну и, кроме того, из комментариев я уяснила, что у нас издавалось с/с Добролюбова, и там включены какие-то его дневники... Неважно, что у меня смутные представления о Добролюбове - дневники, это интересно. Вот обдумываю, что надо взять на заметку и присматривать. Вдруг где попадется.

@темы: Книги

---

Книжный столик

М.Пришвин. Дневники.

«День размылся. Все плывет, расползается. Боязнь разлива. Значение разлива. Любовь русского человека смотреть на ледоход. Весна без исхода: так все расползается».

«Какая бывает весной ночь перед морозом. Вышел вчера на балкон, и вот звезды… Глянул и заблудился там, на небе…Что-то они значат… Что-то такое в них есть… Это великая семья не просто так… И только тут, в деревне, бывают вечера, когда одни звезды хозяева… В городе каменные углы на домах… А тут это ночное поле одно…»

«Думал о Гоголе, о его богоискательстве… о том: нельзя ли все, что я видел и пережил, унести дальше нашей родины… ведь где-то есть общая родина, и наша родина есть только часть той…»

«Мужик теперь весь пропитан, азиатом глядит… Вот, вот лопнет все. Бог остарел, на печке лежит… Мужик теперь весь напитался».

«Когда-то я написал в своей книжке от души «на границе природы и человека нужно искать бога». И вот теперь даже об этой, кажется, искренней фразе не могу сказать: подлинная ли она. Вообще, если говорить о самом боге, то никогда нельзя знать, о нем ли говоришь… Чтобы сказать о боге… бога нужно прятать как можно глубже…»

«Земная жизнь сама по себе есть любовь и убийство, а стремление человеческого сознания – устранить убийство и оставить одну любовь».

«Весна – болезнь… Я чувствую только боль, я не чувствую ни малейшей радости… Но меня охватывают радостные волны предтечи сознания. Ведь майская заря для всех… Ведь эти соловьи звучат на весь мир. Недаром же этот хор в саду напоминает мне церковь».

«Мужики левшинские… Насмешливо-угрюмые глаза с выражением: глянет – и борозда, глянет, будто пашет черное поле… глянет – и борозда».

«Там, в центре всего неба, этот цветок неподвижен… Все остальное вертится и исчезает. Все остальное вращается вокруг этого цветка… Значит, вот какое новое, вот какое огромное открытие: мир вовсе не движется вперед куда-то к какому-то добру и счастью, как думал… Мир вовсе не по рельсам идет, а вращается… Все мельчайшие пылинки совершают правильные круги… Каждая из них приходит неизменно на то же самое место, и все в связи с тем главным, в центре всего…»

«Земля как развернутая зеленая книга. Земля – для меня это родина, это черноземная равнина. А потом и всякая земля. Но без родины – нет земли».

«Ничего не сравнится с кленовыми листьями, будто это щеки слепых щенят…»

«Забрел в молодой осинник с листьями, будто вырезанными из бумаги русалочьими руками…»

«Вот еще надо заметить что: есть слова, которые записываются… И есть слова, которые нехорошо записывать. Как узнать то, что нужно писать, и то, что не нужно…»

«Мама говорит: «Я всегда думаю, что мужчины тряпки». Сила женщины – господство над буднями. Мужчина взлелеянный цветок… Что же такое свобода? Что же такое рабство? Быть может, рабство вечно необходимо, как тень ласточки, летящей над спокойным прудом? Можно ли гордиться свободой, когда ее питают рабы?»

«Нелепость положения этих парней, забравшихся в чужой сад хозяевами, откуда их могут выгнать самым оскорбительным образом, очевидна. Нелепость эта происходит из нелепости русской жизни. Если и допустить положение, что земля божья, то из него никак не вытекает как следствие: забраться в чужой сад. Русская жизнь вообще такая: признание какого-либо теоретического положения ведет за собой немедленное практическое действие».

«Белые куколки черемухи сидят на сучках, как недовольные невесты…»

«Запах ландыша… Не отгадать… Чуть-чуть и отгадаешь… Все цветы о чем-то…»

«… А ведь в этом и смысл всякой жизни, чтобы личное перешло в общее…»

«Помню молчаливую толпу крестьян перед горящей усадьбой. Никто не двинулся для помощи, - а когда увидели в огне корову, то бросились заливать… потому что корова божья, безвинная… Я помню 17 октября, когда уличная толпа с красными флагами, с пеньем «Марсельезы»… На Дворцовом мосту встретились мне мужики, - увидев всю эту толпу, они перекрестились… Быть может, они приняли красные знамена за хоругви, а «Марсельезу» за «Боже, царя храни»…Не знаю. Кажется, я так понимал, что они хотели выразить радость революции… Мне так хотелось… и я так понял…»

«Почему же люди, которые говорят о боге, невнимательны к собеседникам, не видят их…»

«Какое право я имею быть пессимистом, когда жизнь не удалась мне…»

«Если у писателя есть свое оригинальное содержание, то он никогда не будет неоригинальным по форме. Бояться подражаний не нужно, если помнить, что единственный путь – это от содержания к форме».

//Волошин// «Не то зависть, не то горечь поднималась у меня со дна души…То, чего этот поэт коснется, может быть, лишь случайным стихом… у него в руках вечная игрушка, о которой я мечтал с детства, у меня игрушка, которая вот-вот сломается… И так завидно, что он имеет, что он ею играет…»

«Родные поля… вглядываюсь в пейзаж… Изучаю…Хочу смотреть на все это, как свалившийся с неба… не будь мужика в России, да еще купца, да захолустного попа, да этих огромных просторов полей, степей, лесов – то какой бы интерес был жить в России?»

«Весна родится в марте, как ребенок с чистыми глазами, целует, не думая, нечаянно…»

«Сколько отмерено человеку в ширину – столько и счастья, сколько в глубину – столько несчастья. Итак, счастье или несчастье – это зависть наша одного человека перед другим. А так нет ничего: счастье или несчастье – это только две меры судьбы: счастье – в ширину, несчастье – в глубину».

«Отдать себя жизни, пусть ранит она сердце, чем больше ран, тем глубже свет. И каждый человек будет открытая книга, и по одному звуку голоса другого человека будешь сразу узнавать, кто он такой, что с ним было, чем он мучится, как он ранен… А то можно забить себе в голову гвоздь и так с гвоздем всю жизнь прожить и ничего не узнать…»

«Каждый закон, по-моему, лучше бы вышел из дела и поступка, чем из мысли».

«Путешествие – это особый пост «ураза» на все привычное… Нужно, чтобы каждый так постился…Нужно сделать, чтобы путешествие было без определенного дела и без каких-нибудь грубых непосредственных потребностей… Оборвал привычки, знакомства, привычную природу… Лопнул канат… И вот все живое в себе ищет восстановить это нарушенное равновесие, хватается за людей, всяких, за новые деревья,камни… пройдет время и… связи восстановлены, привычки найдены… все обыкновенно… Но смысле пережитого остался… остался какой-то налет, колорит жизни, и вот, право, не знаю, что это значит: какое имеет значение – география или роман…»

«Не удалось устроиться самому, войти внутрь жизни, и вот, куда ни пойдешь, везде кажется не так, не похоже то и далеко от него… Нужно пахнуть теми же запахами, чтобы их не замечать…»

«Неужели это все только декорация? Неужели не связана жизнь этих звезд с жизнью этих людей как-нибудь так, что значение их не потухает…»

«…И воспоминания, как птицы, крыльями зашумят вокруг меня…»

«Если бы когда-нибудь звезды спустились с неба на землю, как скучно бы нам стало, как тяжело…»

«Есть секта служителей красоты в Петербурге: декаденты. Красота есть тоже бог».

«С большими людьми лучше не сходиться лично, потому что их идеи часто есть последнее, что они могут дать, больше ничего у них нет».

«Природа некрасива. От человека узнали, что она красива… У меня есть наблюдение: две любви природы: 1) как любят родину (природа-родина) и 2) как предмет искусства. Киргизская степь – родина. Швейцария – картина. Красота рождается из страдания. Она есть просветление страдающего (гордого?) человека».

«Религиозное чувство, как и поэтическое, есть поправка жизни. Кто живет всей полнотой жизни, тот не нуждается ни в поэзии, ни в религии. Я не могу отказаться от представления возможности жизни вполне счастливой и прекрасной без искусства и религии. Я не вижу такой жизни теперь, но верю, что она была и что она возможна, если человечество почему-нибудь одумается и обратит свой взор не на старость, а на детство… Я знаю, есть другое мнение: жизнь есть навоз для философов…»

«Я не могу взять море, но я могу подобрать самоцветный камушек и берегу его».

«Люди настоящие, смиренные, не знают света, исходящего от них. Вообще лучшее человеческое дается даром (поэтому простым народом не ценится красота) – это такой же дар, как свет, вода. Добро, красота есть дар природы. Этой естественной силой завладевают пророки и поэты, но если они оторваны жизнью от почвы, то неизбежно теряются в личном, становятся в лучшем случае колдунами, их слово висит в воздухе, возникает культ слова и за этим словом разломанная душа (декаденты)».

«…То лучшее, детское, которое весь мир бросает нам, мечтателям, поэтам и художникам, и мы возвращаем его миру обратно».

«Мы где-то основными концами все в пучок связаны, а другие конца так болтаются. В этом наше небесное благословение и земное проклятие».

«Женский вопрос я понимаю как свой собственный мужской вопрос. Женский вопрос это вопрос о пробуждении нашего сознания. Я рождаюсь в женщине. Женщина меня родила, но это не значит, что она моя или я ее, напротив… есть только я. Женщина такой же знак, как и бесконечность, с помощью этой мнимой величины мы решаем уравнения жизни со многими неизвестными».

«- Смерть, - говорит Крюков, - всякая смерть легкая. Жить трудно, а умирать легко: умер, стало быть, отмучился. А страх от людей. В горячке, беспамятстве бормочет человек, а ближним представляется страх. Это хорошо: страх ведет к смирению. Человек смиряется и на другого смотрит: как другой живет. Мы сто в одиночку: как дикие звери, сами по себе, в норах забивались. А как страх загулял, так на другого смотришь, а третий зовет к послушанию, хочет привести всех к одной точке. Только это трудно, чтобы к одной точке – вы как думаете?»

«…Весь мир одна семья, стоит только заговорить по-человечески».

«Много раз топили печь, и опять изба остывала – то жар, то холод, ничего среднего, ровного – вся наша Россия снежная».

«Метод писания, выработанный мной, можно выразить так: я ищу в жизни видимой отражения или соответствия непонятной и невыразимой жизни моей собственной души. Встречаясь с достойным писания сюжетом, вдруг получаешь как бы веру и, не находя, страдаешь неверием. Поэтому я и не могу ничего написать из прошлого о себе самом: прошлое мое есть то, что перешло в невыразимое, что есть уже сама душа без материала для выражения, там все стало «я», то есть хаос бесчисленных материально умерших существ или даже, может быть, не рождавшихся. Нужно жить, переживать что-нибудь, и они оживают, и я пишу об этих новорожденных. В своем прошлом я «засмыслился» и потому не могу о нем писать, нет концов клубка. Нужно верить в настоящее, знать, кто я, чтобы писать о прошлом».

«Счастье и несчастье – это только два различных измерения жизни. Я был несчастлив «глубоко», я жил в себя, а не в ширину… Я только испытывал предчувствие счастья широкого и был однажды на рубеже двух дорог, двух миров… А то мне иногда представляется, будто где-то висит громадное зеркало, похожее на спокойное озеро с прозрачной водой, и в этом зеркале-озере все видно, и там все настоящее и прекрасное, а когда очень плохо, и мелко, и непонятно здесь, то стоит мне только заглянуть в то озеро-зеркало и все понимается».

«Неопытному человеку может показаться, будто я действительно о себе это пишу – нет! Нет! Это «я» мое – часть великого мирового Я, оно может свободно превратиться в того или другого человека, облекаться тою или иною плотью Это Я – вершинная линия, проведенная над бесчисленными «я» всяких ямок, долин, горушек, пригорков».

«У человека, почти у каждого, есть своя сказка, и нужно не дела разбирать, а постигнуть эту самую сказку».

«На войне у меня чувство такое же, как в сибирской тайге: оно меня давит, я беспомощен. Но в тайге я нахожу какого-нибудь постоянного жителя, здесь нет обитателей, здесь все подавлены так же, как я».

«Во сне я подходил к смертельно раненым и потом лег на спину и захотел что-то кричать на весь мир, но язык, как у парализованного, не повиновался, и только по-театральному выговаривал начало мирового вопля: «Милосердный боже!» - и обрывался».

«Не знаю, как для всего света, много ли даст существенного война, только для России она положит грань совсем новой жизни»

«Я очень чувствителен к этому февральскому свету еще младенческому… первый год своей жизни я равнодушен к нему, теперь мне все равно, все это задавлено войной, и еще я знаю, как будет весной… страшно подумать об этом отравленном трупами запахе, какая героическая борьба предстоит общая со всеми эпидемиями… какая тут весна, какое солнце может обрадовать».

«С каждым часом работы, мне казалось, люди взбирались все выше и выше на неприступную гору: муки давали силу; муку брали мукой».

«Один мой знакомый сравнил войну с родами: так же совестно быть на войне человеку постороннему, не имеющему в пребывании там необходимости. По-моему, это прекрасное сравнение, я уже видел войну, я именно такое и получил там представление, как о деле жизни и смерти, поглощающем целиком человека. Потом, вернувшись в тыл, я долго не мог помириться с настроением тыловых людей, в большинстве случаев рассуждающих о какой-нибудь частности. Перед ними была завеса, а я заглянул туда».

«Так ясно, что жизнь постигается в очень короткое время и даже в момент, а все остальное долгое напрасное карабканье вверх. Так ясно и почему мы так мучимся над разрешением мировой загадки и не можем ее разрешить: просто мы не живем полною жизнью, не причащаемся к ее постижению собственным подвигом. И, конечно, война – постижение, но не отдельным человеком, а всеми».

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«И корреспонденции писать некуда, разве только в старый Петербург из Петрограда, покойникам, что за это короткое время осыпались, как желтая листва после осеннего мороза: милые покойники, мы, поколение, следующее за вами, в глубине души вашим покоем живем, наши надежды на мир, на победу, на хорошее правительство – надежды людей, мечтающих о покое. А не нужно этого, пусть уж больше и больше все разрушается до последнего часа, когда молодежь будет строить новый град…»
***
«О, если бы вы знали, в какой обстановке, в каком настроении хозяина добывается теперь то, что люди ежедневно потребляют: хлеб, мясо, масло, молоко и другие подобные продукты. Что вы думаете: есть и в хозяйстве синяя птица, о, да еще какая! Но теперь она улетела – мучительно думать: куда? Умрешь и узнаешь? А пока жив, пусть будто где-нибудь в Бельгии живет теперь синяя птица. Боже мой, что было бы на земле, если бы каждый сельский хозяин ясно и точно видел цель свою: свиную тушу и больше ничего. Не было бы Руссо, Толстого, Аксакова, русского мужика, старинных усадеб, воспоминаний, да, ничего бы не было: поели бы и еще откормили и еще поели, и так бы шло. А вот оно так теперь все в хозяйстве: всякий обман исчез, синяя птица улетела от жизни. Война обнажает мир, каким он есть».

В ответе за город.
«В декабре 1917 года Д.Н.Добрынин избран председателем первого Нижнетагильского Совета рабочих и солдатских депутатов. Немногим более трех недель он занимал эту должность. В январе 1918 года на Базарной площади Нижнего Тагила возникли народные волнения из-за перебоев с хлебом. Дмитрий Николаевич, как руководитель Совета, выступил перед собравшимися и объяснил ситуацию. Но страсти накалились, и, чтобы утихомирить толпу, красногвардейцы отряда, охранявшие здание Совета, были вынуждены дать залп поверх голов собравшихся на площади. Толпа рассеялась, но один рабочий погиб, несколько человек были ранены. Вину за этот инцидент Д.Н.Добрынин взял на себя и, как «руководитель-интеллигент», в ту же ночь покончил с собой».
***
«С сентября по ноябрь 1919г. в городе было национализировано 120 домов бывшей буржуазии, объявлена борьба со «злостными кумыварами», истреблявшими хлеб на кумышку (самогон). В связи с эпидемией сыпного тифа и ростом заболеваемости холерой введены штрафы от 50 до 2000 рублей за неисполнение санитарных правил.
Начало 20-х годов было очень тяжелым. Так, в 1920-1921 годах временно закрылись 16 школ, половина от действовавших, по причине непосещения детьми занятий из-за отсутствия одежды и обуви. Уездный продовольственный комитет призывал население заготавливать ягоды и грибы. За собранные «дары леса» полагалось вознаграждение солью. А уличным комитетам поручалось следить за охраной огородов и при обнаружении хищений «сообщать немедленно в исполком для предания виновных суду Ревтрибунала».

М.Козинаки, С.Авдюхина. Ярилина рукопись.
«- Я только что поболтала с Забавой, она рассказала мне про Экспериментальный сад.
- Что это такое? – без воодушевления спросила Маргарита.
- Сад, где растут необычные растения, выведенные колдунами. Земляные там иногда занимаются селекцией. Например, скрещиванием яблони с грушей.
Найти Экспериментальный сад оказалось не так-то просто: сверившись пару раз с указателями, подруги все шли и шли по дорожке, но вокруг росли обычные на вид деревья.
- Ну и где этот Экспериментальный?.. – Маргарита не успела договорить, потому что в этот самый момент Полина вскрикнула и чуть не упала, запутавшись в чем-то ногой.
- Что это такое? – с недоумением глядя на зеленые стебли, обвивающие ее лодыжку, спросила она.
- Похоже на горох.
Назойливый горох никак не желал освобождать пленницу, пуская тонкие стебли все выше по ее ноге.
- Смотри, - Полина указала рукой на невысокую стройную березку. Вместо сережек на ней покачивались колокольчики, издававшие приятный звук, словно ветер колыхал не цветки, а настоящие музыкальные инструменты».

---

Юзефович в телеграме -

Дорогие друзья, если вы в Москве, то приходите в воскресенье, 3 июля, в 20.00 на встречу со мной в книжный магазин "Фаланстер". Поговорим о новых практиках чтения, которые начали формироваться ещё в ковид и, увы, не теряют актуальности поныне, а также о тех книгах, которые помогают пережить тяжёлые времена.

Ну вот, и Юзефович возвращается? Страдала,страдала в Турции и оп - приходите на мою лекцию в Москве. Я ж говорю - все они вернутся. И даже Эйдельман, уверена, и та вернется.
Тут на днях все попадалось - в телеграме и ЖЖ, что - а вот Хаматовой после всех помоев, которые она вылила на Россию, путь назад заказан! Я бы сказала, что товарищи тут проявляют неуместный оптимизм. Чего это Хаматовой путь заказан... Прискачет с визгом. Еще и премию ей какую-нибудь выпишут. Надо же поддержать бедняжку, пострадавшую во всех видах от событий.