М.Пришвин. С/с в 8 томах. том 8. Дневники. Это было эпическое чтение... Еще с тех времен, когда у меня обнаружилась страсть к чтению вот этого вот всего - писем, дневников, рабочих записей - было и желание почитать дневники Пришвина. Да что там, это прямо была навязчивая идея. Потому что они же постоянно мне попадались на глаза на озоне... Останавливало только, что там же была пропасть томов... и каждый отдельный том стоил безумные деньги... и к тому же - они вечно были в разрозненном виде! Какие-то тома есть, каких-то вечно нет. А хочется же, чтобы было все и по порядку! В общем, не срослось.
А тут я, просматривая электронный библиотечный каталог, увидела, что здесь тоже есть дневники Пришвина... еще советского издания... Правда, в одном томе. По этому поводу я стала сомневаться - ну что там один том... я же знаю, что их пропасть... Значит, не все, значит, в сокращениях. Мда. Но все-таки надумала взять почитать. И тут оказалось - что это буквально море разливанное. И я буквально почувствовала, что в этом море тону... Ну да, это один том - но это том из собрания сочинений. Толстый такой томина и мелким шрифтом! И составители, понятное дело, сокращали и выбирали. Но, получается, что они, втиснув весь этот огромный массив в один том, сделали из него просто квинтэссенцию... Масштаб проблемы такой - я так-то люблю выписывать цитаты. Интересные мысли, всякое умное, красивое... Тут надо переписывать ВСЕ. Поэтому вот - читаю и опухаю... от жадности...
Значит, дневники Пришвин вел всю жизнь... заведено у него было так, видимо, что постоянно все вокруг описывать и записывать. При этом - как тут отмечено в комментариях - ранние дневники что ли не сохранились. Что ли он их сам уничтожил... в приступе чего-то... Потом, правда, что-то пытался восстановить. Ну да что уж там - остальное вот. Огромный труд - можно сказать, жизнь, зафиксированная и запротоколированная... свидетельство времени, эпохи... Я думаю, такое всегда полезно почитать. К слову сказать, тех, кто имеет по этому поводу сомнения - ну, все эти идеи, что нельзя читать такие личные бумаги - письма, дневники, это невежливо/некрасиво/неприлично - можно уверить, что вот именно в этом случае они тоже могут спокойно читать. Пришвин сам хотел, чтобы его записи остались для всех доступными, в последние годы жизни совместно с женой готовил свои записи к изданию. (Тут даже есть в записях трогательный эпизод - как Пришвин рассказывает, что к нему обратилась жена по поводу одного неясного места - там он когда-то начал запись и не закончил, оставил пустое место, чтобы потом дописать. Но не дописал. Видимо, у него такое бывало. И вот жена по поводу этого места его спрашивает - так что ты там хотел дописать? интересно же... И он растерянно отвечает - я не помню... Ну как же так - а если сейчас дописать? - Ну нет, уже не получится. Уже все другое...)
Записи можно условно разделить на два вида - просто записи "за жизнь", про то, что происходит вокруг, про родных и близких, про окружающих людей, про события. Все такое. Наблюдения и осмысления происходящего и существующей вокруг действительности. И записи-размышления, чисто философия... Мысли, чувства, какие-то умозаключения - по поводу всего на свете. В этом плане Пришвин - по моим ощущениям - является фактически тем же, что и ЛНТ (дневники я тоже читала! и тоже по советскому с/с!). Тот же самый тип мышления... В смысле, продумать какую-то мысль, идею, а затем ее постараться выразить в каком-нибудь сравнении, образе. Из того, что попадается на глаза. И наоборот - то, что попадается на глаза, ведет к построению умозаключений. Получается очень интересно. (ну, и спорно, конечно, то есть, выглядит очень убедительно, но если вдуматься... то, как бы сказать, можно же предложенный образ и по-другому истолковать? Так что образ - это только инструмент, а стоит за ним сам писатель...) Только по сравнению с ЛНТ Пришвин выглядит, как... ну что ли, версия лайт. Или, правильнее сказать - улучшенный вариант? Более приближенный к невинно-младенческому...
Я не знаю, как это выглядит вообще в дневниках, раз уж здесь сделана выборка. Но по представленному массиву - вот эта философская часть преобладает. Что, собственно, и логично, наверно... выбирали же самое-самое...
Личная жизнь - в имеющейся выборке - большей частью остается за кадром. Можно только отметить, что в молодости Пришвин встретил какую-то девушку, в которую влюбился. Она ему отказала. Нет, если верить записям из дневника, все у них было нормально с отношениями. Но у девушки были какие-то прагматические соображения. Это все глубоко отразилось на Пришвине, образ этой девушки остался у него на всю жизнь, всю жизнь он про нее думал и вспоминал... Женился на какой-то женщине с ребенком, как сказано в комментариях, простой крестьянке. Они прожили вместе до глубокой старости... И тут - Пришвин внезапно влюбляется снова. В молодую женщину, которую ему направили в качестве секретаря. И вот новый брак... Обычно такие моменты из жизни писателей меня глубоко огорчают... Но тут, во всяком случае, в пользу Пришвина можно сказать, что - во-первых, он к этому моменту с женой уже фактически развелся. Он сам пишет в дневниках, что решил вот уехать и жить отдельно. Трудно сказать, что там как - выборка же... и только потом уже появилась эта секретарь. Во-вторых, опять все та же история с первой любовью - что ли ему это напомнило тот самый образ... Что как будто наконец они встретились. Что тут поделаешь. По крайней мере, вместе они прожили уже до смерти Пришвина.
И вот эта заключительная часть - последние годы жизни... Это и при чтении дневников ЛНТ было пронзительно... И тут тем более... Если верить дневниковым записям, Пришвин, в отличие от ЛНТ, проблем с осознанием и памятью не испытывал. Ясно осознавал окружающее. Но вот это все более отчаянное любование всем вокруг... с отчетливым привкусом, что, может быть, это все в последний раз... До слез просто. И вот я опять же думаю, что - надо, надо это всем читать... Как урок, как пример... как с достоинством встретить старость, болезнь... свое постепенное угасание... В комментариях написано, что у Пришвина в последние годы выявили рак. Это не шутки. Наверно, это должно было быть мучительно... Его несколько раз помещали в больницу. Но - во всяком случае, в этой выборке - ничего не чувствуется. Нет жалоб, ужаса, страданий. Только это все более светлое и легкое любование... Прощание со всем вокруг...
При моем настрое и склонности к мистике как-то поразил один эпизод, из последних записей. Пришвин описывает, что вот, он в больнице, выбрался на улицу посидеть на свежем воздухе. И обратил внимание, что какая-то женщина через ограду все за ним ходит и внимательно вглядывается. Ему стало неприятно и он подумал уйти. Но потом все же решил, что это нехорошо, мало ли... подошел к ограде и стал расспрашивать эту женщину. И... она ему что-то рассказала про собаку - Пришвин был с собакой - что вот ей показалось, что это собака ее сына (погибшего на войне), вот она и смотрела, но видит сейчас, что это не та собака. И Пришвин еще в записях радуется, что вот как хорошо, что он поговорил с этой женщиной и выяснил. А я вот мистически выстраиваю - а можно же это так воспринять, что это смерть подходила... приглядывалась... но решила, что еще рано, или жалко еще стало - хороший же человек, душевный...
Ну и, конечно, особенно пронзительно в этих последних записях, что Пришвин дошел до такой стадии младенческой невинности, что - он замечает, что жена плохо выглядит и печальна (в комментариях поясняют, что ей в это время как раз врачи сообщили о диагнозе Пришвина и что это финальная стадия) - и он тут же представляет, что жена заболела! и начинает размышлять, что как же так, вдруг она умрет... раньше него! о себе не задумывается...
В том, что касается времени и эпохи, есть еще один момент - я бы сказала, загадочный! Дело в том, что пока я все эти годы мечтала о дневниках Пришвина, то в инете мне попадалось где-то... да что там, я вот сейчас просто заглянула на гугл в поисках каких-нибудь картинок, и меня сразу вынесло! - в общем, продвигается такая идея, что Пришвин был в глубине антисоветчиком! против советской власти! он понимал ее сущность! и вообще, был чуть ли не за немцев, за Гитлера! И вот, приступая к чтению, я, конечно, понимала, что это советское издание и выборка... что там по-любому уберут все такое... не вписывающееся в канон, неудобное... И ожидаемо этого и не было. Но я не понимаю! Вот я перечитала весь этот том... И там ни слова нет - ни слова! - против советской власти... и уж тем более о симпатии к Гитлеру и немцам. Пришвин всю жизнь пребывал в таком состоянии... человека блаженного, не от мира сего. Какая-то абсолютная кротость - ко всему, что с ним происходит и что случается. И против советской власти он тоже ничего такого не испытывает и не высказывает. Ну, в имеющихся материалах... А что касается войны - то Пришвин тут с ужасом пишет о ней еще задолго до того как. Еще со времен 1938 года. И когда началась война - тоже сплошной ужас... Он даже довольно долго считает дни... Первый день войны, 12-й день войны... 38-й день войны... в таком роде. Ни слова никакого о симпатии к немцам. Так откуда что взялось в этих инет-блогах?! я не понимаю! Ну, то есть, даже если считать, что здесь сделали выборку и все неудобное выкинули, то из оставшегося материала - не может же так быть, что вообще идет прямо противоположное?! Так что это такое было... Загадка. (поскольку те дневники, которые якобы полно изданные, по-прежнему недоступны... )
Дочитав - одолев эту гору материала - я внезапно в комментариях уловила... что это, видите ли, записи, "не вошедшие в специально подготовленное издание"! которое тут поместили в 7 том под названием "Глаза земли". Господи боже мой... Еще один том дневников? Нет, я рада, конечно... но чувствую, что надо сделать передышку. Прежде чем отправляться выяснять, что там за записи в седьмом томе...

@темы: Книги

---

Книжный столик

М.Пришвин. Дневники.

«Философ такой же человек, как и все, и тоже должен поднять весь моральный груз на себя. Между тем в философии заключается спасительная лазейка удрать в иллюзорный мир и свалить с себя необходимую тягость борьбы за действительность. Потому-то вот и говорится: бойся философии. Истинная же, святая мудрость должна быть делом жизни, а не специальностью. Истинный мудрец прежде всего незаметен и прост, а на философа все пальцем показывают, потому что он рассеянный в действительности и спотыкается».

«Бывало, когда станет от чего-нибудь тяжело и легкомысленно мечтаешь, как мальчик: а вот уйду от всех, утоплюсь или замерзну, или просто уйду, и как легко это! И не будет меня. А теперь представляешь остающихся видишь смерть не физическую только, а и нравственную: подло так бросить людей. Вот только тем люди и держатся и связываются, а те, кто не связан, живут в смутном чувстве ожидания чего-то лучшего».

«У человека на свете есть две радости: одна – в молодости выйти из дома, другая – в старости вернуться домой».

«Мой современник это не тот, кто устраивается потребителем всего нового, а кто сам участвует в создании нового времени, кто на это душу свою положил».

«Не нужно только думать, как часто думают старые люди, знающие по опыту, с каким трудом и болью скоплялось добро и как, значит, трудно будет его восстановить. Это неправда: когда собиралось добро, труден был путь к неизвестному будущему, а раз оно было, имеется уже образ его, то восстановить бывает не так уж и трудно: так сгорают в деревне дома, - каких трудов многолетних стоило их поставить, а когда сгорит, дома в один год вырастают и еще даже лучше. Так и гиблые нравы войны: тут вдруг дунет правдой, и как пойдет, и пойдет все расти».

«Писатель может быть при всяких условиях, он, как личность, больше условий».

«Любовь – это история личности. Война – история общества».

«Чувство родины сейчас связалось у всех с концом войны: кончится война, сделаем все последнее дружное усилие для конца и тогда все то хорошее, чего мы ждем, будет родиной».

«…Отчего-то защемило на сердце, и мне захотелось выйти куда-то, где много-много незнакомых людей, и сказать им об этом от всего сердца, что вот хорошее же такое у всех нас есть, и стоит только каждому вспомнить об этом, как и будет хорошо на земле у нас и на всем свете».

«Поэзия и вообще искусство с гражданской точки зрения есть поток мыслей и чувств от неволи к свободе. И мы видим, действительно, что рабство не мешает являться художникам, рабство, бедность, даже болезни. Искусство погибает от неверия и подмены, когда нас начинают уверять, что из стекла можно сделать бриллианты».

«Стремить споры мыслей твоих разрешить в своем сердце, а не вовлекать в их борьбу людей и природу. Те, кто так делает, - это они делают мир, и с миром к людям приходят, и называются у людей мудрецами и миротворцами. Наоборот, те, кто бросает незаконченную мысль свою людям, чтобы они, споря между собой, осуществляли начатую мысль, то эти начинатели, действующие так, чтобы за них другие делали, являются властолюбцами и возбудителями войн на земле».

«Война как испытание всей любви: столько слов наговорили о любви, что теперь уже ничего не понять, но война – это проверка словам».

«Если я мыслью заполнен, то какой же еще мне нужен мир? Я иду в мире, в нем замечая лишь только, чтобы возможно было идти. Но если я мысль потерял, то обращаю острое внимание к миру, чтобы найти потерянную мысль, и мир тоже мне представляется каким-то огромным вместилищем потерянных мыслей, среди которых находится где-то и та, которую я потерял».

«Слава поэта похожа на шест, которым гоняют голубей, чтобы они летали и не рассиживались. Поэт, преданный славе, летает, как голубь, под свист мальчишек».

«Нет, мало того, чтобы твоя поэзия привлекла к тебе сочувствие и нашла тебе друзей. Нужно самую поэзию освободить от службы тебе и создать вещь независимую, чтобы все вышло, как воздушный шар: ты его наполнил, и он от тебя улетел».

«…Хочется сказать каждому: не верьте времени, дети мои, не вверяйте себя ему, не спешите, не думайте, что время есть деньги, время есть смерть, и вы будете тогда только люди, если вступите со временем в смертельную борьбу: я или ты!»

«То, что давно, то прошло: каждая написанная вещь есть могила писателя, он возрождается в замысле новой вещи».

«Символ – это указательный палец образа в сторону смысла. Искусство художника состоит в том, чтобы образ сам своей рукой указывал, а не художник подставлял бы свой палец. Настоящему художнику незачем об этом заботиться: живой образ непременно родится со своими ногами, чтобы странствовать по свету, и со своими руками, чтобы указывать путь».

«Вовсе и не надо для реалиста, чтобы в действительности было то, о чем он говорит. Нужно, чтобы он верил в действительность того, о чем говорит, и обладал способностью уверить в этом читателя».

«После чтения всякой философии остается некоторое смущение: потихоньку от философов спрашиваешь себя: не в том ли цель философии, чтобы простую ясную мысль, действующую полезно в голове каждого умного человека, вытащить, как пружинку из часов, и показать в бесполезном состоянии. Это можно видеть по «Войне и миру»: автор в эпилоге взял и вытащил всем напоказ пружинку, приводившую в движение художника, и читатель дивится, как могла такая жалкая пружинка приводить в движение такую чудесную жизнь. Вот к чему и сказал мудрец: "Бойся философии», то есть бойся думать без участия сердца (любви)».

«Боже мой, как страшно забвение: был человек, и я его забыл, ведь так близко к этому: убил».

«Когда перевалит за семьдесят, то кажется, будто смерть людей так и косит, так и косит, и мир мертвых становится больше намного мира живых. И вот по мере того, как люди, мои сверстники, отходят, мне кажется, будто они поручают мне сказать о них оставшимся и своим писанием я выполняю их поручение. Мне кажется, я даже и знаю, что именно мне надо сказать, а тревожит одно: сохранятся ли среди живых еще такие, кто может понимать мой язык о мертвых».

«Мало кто понимает это состояние души писателя, когда у него отнят читатель. Обыкновенно говорят: «Пиши для будущего, кончится война, все напечатают». Это все равно как актеру в пустом театре говорить: «А ты представляй!» Не понимают, что писатель, когда пишет, то чувствует себя тоже, как и актер, в обществе, что творчество происходит непременно в атмосфере незримого присутствия и неслышимого созвучия».

«Говорится злоумышленник, но не говорится доброумышленник, умысел содержит в себе зло».

«Сейчас еще теплится Мысль возле страдающих, но если новая эпоха принесет освобождение от голода и страха, то человек обратится в скотину. Мы этого, однако, не думаем, потому что «праведников» (то есть личностей) достаточно в обществе, чтобы в решительный момент сила Мысли удержала Бытие от разрушения».

«Социализм в смысле соединения людей – это что ни говори, а есть мировая тема нашего времени. Соединение всего разрозненного человека в единое существо стало настоятельной необходимостью, как будто человечество теперь подошло к потоку, через который для дальнейшего движения необходимо перекинуть мост».

«Люди не породистые собаки, чтобы можно их по заказу выращивать; выращивать будут людей, а вырастут породистые собаки».

«Время у человека есть имя величайшему деспоту жизни, и кто может с ним не считаться – тот есть счастливейший. Это дети, влюбленные и богатые духом празднолюбцы. Все же другие люди спасаются от деспота послушанием и рассчитывают жизнь свою по часам».

«Есть две реальности: одна, что после нас остается, другая – к чему мы стремимся. Умирая, мы оставляем сделанное и недоделанное и остаемся с тем, к чему стремимся».

«Небо опять серое, ровно матовое, как все эти дни. Под этим небом, сосредоточиваясь, собираешься сам в отношении людей в такое же холодное серо-равнодушное существо и чувствуешь, что есть такие люди, так они живут в расчете, свободном от приязни и неприязни. Да так оно и должно быть: раз небо такое, то и люди, значит, такие есть. В человеке еще бывает такое, чего нет в природе, но в природе никогда не бывает и не может быть такого, чего нет в человеке».

«Поднимает тебя волна, и поднимайся, только помни всегда: это ты не сам, а волна тебя поднимает. Пользуйся высотой и живи, только отделяй ту высоту, на которой ты сам от себя поднимаешься, и ту, на которую тебя поднимают».

«Всякой свободе соответствует своя форма принуждения, отживает не самое принуждение, но лишь форма его, которая, в свою очередь, определяет новую форму свободы».

«- Не дают мне быть самим собой.
- Не может быть! Для этого есть время у каждого».

«Чудо происходит из личной веры, и его происхождение должно быть окружено такой же совестливой тайной, как все наши лично-интимные отношения. Но если чудо явилось как факт, то на него, как мухи по запаху, летят все и потребляют, не задумываясь о его происхождении, как будто само собою понятно, что бог до ветру ходит чудесами и надо спешить за ним подобрать. Таким чудом является вся природа нерукотворная и то, что создает человек: его мосты, города, каналы, книги, картины, музыка. Так на свете творятся чудеса, неустанно мы их порождаем и неустанно их потребляем».

«Уметь переносить свою старость – это великое геройство».

«Все больше и больше укрепляюсь в мысли о том, что любить врага – это значит бороться с его злой одержимостью, бороться за плененного злом человека. И вообще любить – это значит бороться за любимого человека».

«Женщины в своих разговорах высказываются о мужчине приблизительно, как великие державы о колониях в том смысле, что колония сама по себе совершенно пассивна и ее забирают как вещь. Так и мужчина в этих высказываниях представляет из себя пассивный предмет борьбы женщин между собой».

«Времена переживаем слишком серьезные для критики их отдельными людьми: не человек отдельной душой будет судить».

«Знаю, что подстилало доброе дело постройки Беломорканала, но я хотел не о подстилке написать… Гадость подстилает не только канал, но и все на свете, если будем искать гадость – найдем, гораздо труднее найти хорошее.
Посмотрите на докторов – одни из них ищут в человеке болезнь и этим специально только и занимаются, чтобы ее найти. И, конечно, находят, потому что почти все люди больны чем-нибудь в какой-нибудь степени. Но все люди, за исключением небольшого числа безнадежных, относительно здоровы. И есть доктора, которые ищут в человеке не одну болезнь, а и здоровье, и лечат человека тем, что поощряют здоровье, и оно преодолевает болезнь».

«Одиночество противоестественно (старая дева, старый холостяк) и антисоциально («лишние люди»). Природа смотрит на них, как на больных, и убивает».

«С «Осударевой дорогой» дела идут так хорошо, что я временами ловлю себя на сладостной мечте своей победы. К счастью, не молод, опытен и гашу легко свою мечту, опрокинув на ее огонь тухлую воду неудач: все это уже и было, и то и другое».

«Что мы противопоставляем детству? Это неизбежность расставания с самим собой: я делаю не потому, что хочется, а что надо, то есть я расстаюсь с собой. Так у людей бывает».

«До вечера солнце с красивыми летними облаками. Подумалось: какой вздор эти облака там , на небе. И что мы снизу в них читаем. Вот бы собрать народ на экзамен и спрашивать, кто что видит. И сразу смотреть и образование, и способности, и воображение. Испытание способностей поэтов должно быть в летний день, профессор, например, спрашивает: «Кто видит Данте в лавровом венке?»

«Я, переиспытав в жизни своей всякие беды, пришел к тому, что людям нельзя жить одним страданием, и что если я буду писать о радости, которая заложена в существе жизни, то все будет у меня хорошо для моего народа и сам я выполню свое назначение и долг. Жизнь есть великое сокровище, и человек хочет им обладать».

«Мудрость человека состоит в искусстве пользоваться одной маленькой паузой жизни, на какое-то мгновение надо уметь представить себе, что и без тебя идет та же самая жизнь. После того, заглянув в такую-то жизнь, без себя, надо вернуться к себе и, затаив паузу, делать свое обычное дело в обществе… «Где же ты был?» - спрашивают мудреца. А он чуть-чуть улыбается и ничего не говорит. Он был там, где жизнь течет без его участия, сама по себе».

«Забывать – это значит прощать. Когда людям ничего живется, они прощают плохое и верят в хорошее».

«Обернулся к себе и увидал, что мой царь природы – настоящая вещь. И еще я увидел, что не только на безрыбье я – писатель, но что и среди рыб я рыба. Мне стало видно, почему я всегда робел понимать себя настоящим писателем: потому что я очень людей хотел возле себя, а быть настоящим писателем – это значит непременно быть одиноким. Пусть даже вырастут горы признаний и вершины их засверкают снегами славы – тут-то, может, среди этих снегов ощутимей всего человеку его одиночество. Я же в простоте своей славу понимал просто как счастье и считал себя его недостойным».

«Живописец может видеть предмет только с одной стороны, и оттого он художник прямой, четкий и сидящий. А художник слова устает смотреть только прямо, у него является сомнение в себе и в том, что он видит. «Дай-ка, - скажет, - я загляну с другой стороны». И это сомнение заставляет его встать и пойти. С этого сомнения, с этого желания заглянуть на другую сторону и начинается движение».

«Сейчас мы не можем видеть человека нового, как не можем без зеркала видеть себя. Выстроим Новый Свет, и он будет нашим зеркалом: поглядимся в него, и в нем увидим себя новыми».

«Нас поражает не Сервантес, а что нашлась для Сервантеса среда, в которой его Дон Кихот ожил и едет на своем Росинанте в веках из поколения в поколение… Так и разделилось все человечество на всей земле в своей «холодной» войне: одни стоят за Сервантеса, за незаменимость личности человека, другие за среду, порождающую эту личность».

«…Незаменимость есть основание для большого здания любви».

«Жестокость нами переживается с детства и кончается у человека милостью (биологический закон). Действительно отцы в общем идеалисты, как и дети неминуемо в общем жестоки… Так что мы, поколения старших, не можем честно сойтись с молодежью из-за их жестокости. Но молодежь неминуемо по биологическому закону идет к нам, и, значит, этика старости состоит в умении ждать».

«Искусство обладает особенной силой, если выступает как искусство, невозможно искусство принудить быть моралью. И не думаю, что такое оскопленное искусство может помочь, и нужно ли такое искусство».

«Любовь создает свой полюс, и качества любимого располагаются, как железные опилки у магнита: одни, милые, поближе, а что похуже, то подальше. Бывает, по мере движения любви, отдельные качества приближаются, и это значит, проходит любовь. В настоящей любви на всю жизнь отдаленные качества, оставаясь на том же месте, делаются более видимы, и любящий их видит, но мирится, как с чем-то несущественным».

«Играть в политику поэту с нерешенными вопросами в душе опасно. Политика сейчас – это как религия в прежнее время».

«Можно убить свой дух в запойном труде. Кажется, еще никто не описал этого способа самоубийства… Надо оставаться в своем труде и в крайнем случае, если в себе нет ничего, растить живых детей».

«Только быки борются своей силой, а человек борется тем, за что держится: во что верит, тем и бьет».

«Добрые люди хотят, чтобы художники вместе с ними строили будущее. Для этого должны родиться факты нового быта, и эти факты, как цветы, ароматом своим привлекающие пчел, должны привлекать художников. Наверно, в этом возникновении привлекательного и есть сущность возрождения? Во всяком случае, сейчас нам надо этого ждать и сюда обращать свое внимание, очень опасаясь искушения мелочь случайного выставлять за идеал».

«Вокруг меня идут люди, бросившие все свое лучшее в общий костер, чтобы он горел для всех, и что мне говорить, если я свой огонек прикрыл ладошками и несу его и берегу на то время, когда все сгорит, погаснет и надо будет зажечь на земле новый огонь. Как я могу уверить моих ближних в жизненном строю, что не для себя лично я берегу свой огонь, а на то далекое время».

«В жизни, кроме меня, действует другой человек, и путь к этому другу и есть наш жизненный путь».

«Весь смысл и все должное философии состоит в том, чтобы побудить каждого мыслить самостоятельно и собственными словами выражать свои мысли».

«С помощью улыбки можно бесконечно упростить высказывание мысли. А «простота» должна быть в том, чтобы ее принимали в себя охотно без понимания, а потом эта мысль, поселившись в душе человека, лежала и в благоприятном случае прорастала бы, а человек говорил: ах, так вот оно что! Улыбка – это единственное, чего не хватает в Евангелии…»

«Деревья качаются – это, значит, на улице ветер Но я приучил себя, когда сижу в комнате и вижу сквозь стекло дерево, забывать, что это ветер качает их. И так я смотрю в тишине своей комнаты так, будто и там за соснами тишина, а деревья качают ветками своими сами и у них свой разговор между собой. Кто знает? Может быть, и мы тоже не сами качаемся и бегаем, а кто-то нас запускает? А деревья пусть сами, и тогда о том и другом начинаешь догадываться».

«Радость происходит оттого, что там, где-то за пределами моей души, что-то само собой делается очень хорошее, и мне достается без моего вековечного труда, без моих заслуг и усилий, и, значит, если я и умру когда-нибудь, то кто-нибудь за меня на земле будет радоваться жизни у этого оврага с лебедиными шеями».

«Мне кажется так, что во всяком настоящем таланте содержится особое чувство современности. Может быть, даже в состав их таланта включен какой-нибудь особый орган, и посредством него они, художники, ориентируются во времени подобно тому, как перелетные птицы определяются в своих огромных пространствах».

«Современность является после длительного упражнения в душе художника ощутимой, как ощутим воздух бегущему на лыжах, как вода – скоростному гребцу, как лес – охотнику».

«Самое важное для инженера, строителя, например, моста через реку, это чтобы мост был бы прочным. Так и у нас главное, чтобы вещь оставалась и по ней, как по мосту, читатели долго бы устанавливали путь своего сознания».

«…Так и живут люди все: непременно все расстаются, и одни, расставаясь, уверены в том, что встретятся: это счастливые, здоровые, хорошие люди. Другие не верят в то, что встретятся: это несчастные, озлобленные».

«Немец способен на всевозможное и в этом лучше всех во всем мире. Русский в возможном недалеко ушел, но он, как никто, в невозможном (чудо)».

«Не от перелета ли птиц взялась у людей мысль о том свете и что мы можем туда улететь?»

«Думал о том, что одни люди ищут сходства во всем и подобия, другие, напротив, ищут особенностей и случаев. Два совершенно разных миросозерцания. На одной и той же парковой дорожке с лавочками одному хочется посидеть на лавочке, другому же – походить по дорожке, и это тоже два разных миросозерцания».

«Одна из причин, побуждающих сделаться писателем, - это ненаходчивость. Счастливый всегда имеет в запасе острое слово, раз! – и убито. А кандидат в писатели должен еще слово свое поточить дома, но зато как он остро наточит! Слово готово, но девать некуда: враг посмеялся и скрылся. Куда же девать слово? Остается напечатать, да так и пойдет: на бумаге отменно хорошо, а в жизни во всем с опозданием – и писатель готов…»

«…Поэзия была мне как хрустальный дворец с тысячью зал, но одна комната запретная: в нее нельзя мне входить, в ней правда живет».

«Поэзия бросает лучи свои во все стороны, и один из них проходит сквозь правду и освещает ее изнутри».

«Каждому из нас ведь еще бы немного пожить, и весь изменишься так с виду, что другой, свой человек, самый близкий и единственный и неповторимый в духе своем, придет и не узнает в тебе того самого, кого он искал всю жизнь и ждал. Как свеча горит жизнь, и как же, значит, надо ею дорожить, чтобы друг пришел и узнал».

«…И все разговоры наши, когда мы близко сходимся, существуют только для того, чтобы души наши вошли в единство».

«Не есть ли то, что мы называем «природой», просто хранилище или кладовая нашего собственного человеческого опыта, всего того, что с человеком уже было. Не может ли так быть, что, обращаясь в этом смысле к природе, человек обращается к тому, что с человеком было? Человек советуется с близкими ему людьми и старшими в опыте, и они ему дают два совета: 1) не повторяй того, что мы сами без тебя делаем; 2) не забегай так вперед, чтобы выйти вовсе из наших глаз».

«Есть какое-то определенное поведение художника, имеющее целью держать свои окна открытыми навстречу прекрасному мгновению. Пусть оно явится даже в виде синички, влетающей в форточку, - поведение художника должно подготовить на подоконнике зернышко. Так от воли и внимания художника зависит длительность прекрасного мгновения. Можно представить себе художника, своим поведением обращающего в вечность текущее мгновение».

«Каждый организм, старея, вынужден в природе отказываться от того, за что борются между собою молодые. Старея, человек, естественно, делается лучше, потому что он освобождается от слепых страстей и тем самым входит в свой разум. Воспитание детей старшими к тому должно быть направлено, чтоб молодые уважали опыт старших и считались с их разумом, освобожденным от слепых страстей».

«С какой надутой гордостью Х. сказал: «Мы принимаем Пушкина». Почему бы не спросить его: «А примет ли Пушкин нас таких?» Знаю, он примет, но хорошо бы таким словом нос утереть дураку».

«Думаю о подарках, что как трудно подарить кому-нибудь, чтобы на всю жизнь, и ему, кому подарил, и после него, у кого-нибудь этот подарок хранился и по-своему как-то жил. Я думаю, что настоящий большой писатель, как Лев Толстой своей «Войной и миром», делает нам всем подарок».

«Обиду нельзя стереть усилием воли, ее можно стереть кулаком или легкомыслием. Всякое усилие порождает Сальери».

«По секрету сказать, глупость необходима в поэзии, как весенние лужи земле, но дело поэта подвести людей к этой луже. Там каждый находит свое отражение и, дивясь, говорит про себя: «А ведь я это за глупость считал!» И, расширяясь душой, радуется, что он такой же, как все, и приближается по себе к пониманию всех, казалось бы, раньше недоступно умных людей».

«Все хорошее в человеке почему-то наивно, и даже величайший философ наивен в своем стремлении до чего-то просто додуматься. Серьезна и ненаивна в человеке только мощь: могу – вот и все».

«Я думаю, каждый художник во все времена был борцом против временного».

«Тема нашего времени… как любить всех, чтобы сохранить внимание к каждому».

«…В нас, как в дереве, таится спящая почка, ожидающая в переменах внешних своего пробуждения».

«Ты думаешь, правда складывается и лежит кладом, что нашел клад и богат. И перешагнул. Нет. Истинная правда не лежит, а летит».

«Известно, как бывает в поэзии: ты думаешь, а оно выходит, и никак не из того, о чем ты думаешь, - само выходит. Не от думы рождается поэтический образ, но если ты не будешь думать, он не родится».

«Много еще придется вложить в нее //повесть// труда, но это уже не труд в моем смысле, а просто работа. Трудом же я называю такое дело, когда тебя «несет», и великая трудность такого труда состоит только в том, чтобы удержаться в седле».

«На прогулке вчера видел красивейший гриб, похожий на минарет. Любовался им и думал: «Гриб красивейший все называют поганым только за то, что его нельзя съесть».

«И любовь, и доброта, и счастье – все родится с нами. И весь вопрос только в том: что за жизнь свою мы сделаем из этого великого богатства каждого из нас?»

«Видел фильм об охоте, показывали расстрел волков. Самому бы стрелять – ничего, но смотреть, как расстреливают даже волков, очень неприятно. Так и со всей охотой: можно охотиться, но хвалиться тут нечем».

«У людей бывают в жизни два вопроса, один чисто детский: «почему?», другой: «кто ты такой?» Одни ищут в природе сходства и спрашивают: «.Почему?» - для того, чтобы все понять в сходстве, другие ищут, напротив, различия и спрашивают: «Кто ты такой?»

«Вот если бы совесть свою сохранить до того чистой, чтобы жизнь после всего отошла от меня самого, как отходят листья с деревьев».

«Жертва – это ответ невинного за ошибку другого, и потому живи и не ошибайся. Не греши не потому, что тебе будет за это нехорошо, а потому, что за твой грех будет отвечать другой, невинный».

«Еще понял я, как оживляет всякого попытка что-то сказать хорошее живым. Что скорей всего эта золотоносная жила человеческих слов мне и встретилась, и я этой радостью живу».

«Жить надо, как яблоня, она живет и растет, и плоды сами собой спеют».

«Вишни цветут… Необъятная теснота белых цветов, как собор наших душ: такими мы сойдемся когда-нибудь и такими останемся».

«Думать надо о всем, а писать хорошо можно только о самом простом, чем вся жизнь наполнена, этого простого надо искать и на это простое все думы поменять. Жалеть нечего мысли, они сами собой потом скажутся и запрячутся в образы так, то не всякий до них доберется. Кажется, эти образы складываются, уважая и призывая каждый человеческий ум, как большой, так и маленький: большому так, маленькому иначе. Если образ правдив, он всем понятен, и тем он и правдив, что для всех».

«Никогда я с таким счастьем не глядел на росу… и так хочу кончить жизнь свою: что взглянул, вдохнул в себя бессмертное качество мира и с этим ушел».

«…Общие слова требуют подтверждения личного, личность художника все равно как печать на казенной бумаге, есть свидетельство правды».

«Отчего же наши книги, когда их пишут, то все разрастаются больше и больше. В то же самое время хороший автор только и думает о том, как бы поскорее высказать то самое, из-за чего началось писание книги. Это происходит оттого, что автору хочется правду сказать, а у правды, оказывается, нет слов, и оттого их нужно долго самому искать и много трудиться. В то же самое время кажется, будто все можно сказать простыми короткими словами. Часто и спрашивают читатели: «А что вы этим хотели сказать?»

«И что это за победа, если дается усилием, если победитель выходит из борьбы с искалеченной душой. Хороша такая победа, когда сам и не знаешь о ней, когда она сама из тебя вытекает. Хорошо быть таким, а не сделаться».

«Уже в самом твоем решении говорить только правду таится насилие, потому что слово правды делается всем человеческими и нечеловеческими правдами и неправдами, а не тобой одним».

«Родина решает вопрос, от кого и как я родился, но о том, какой на родине у меня образовался характер, кто из меня вышел в свет, решает отечество».

«Обломить сухие сучки и самому ничего – и дереву лучше. Вот и все бы так… на всем свете создать жизнь такую между нами, чтобы всем хорошо было, и каждому лучше».

«Деревья опадают, и все, что остается на них, все последние листики яснеют, и нам, конечно, по себе кажется, будто они глядят сверху на опавшие листья и говорят между собой: «Вот они все опали, а с нами еще не известно, что будет: они пали и лежат, а мы, может быть, еще соберемся с духом и улетим».
Мне кажется о себе, что я тоже какой-то лист, стремящийся избежать общего уплотнения внизу в удобрительную массу, и мало того! Смешаться с птицами и улететь без крыльев, прямо по ветру».

«Становится совсем непонятным, как мало люди берут из того, что им дано на земле и как счастлив я, что свою долю в значительной мере взял».

---

Люблю узнавать что-нибудь актуальное читательское...
На этот раз - ради разнообразия - не LiveLib, а ЖЖ.

Но и у Льва Толстого его философствования тоже читать смешно.

Что им там было смешно??

---

Читательский дневник

Вокруг света.
«Самый маленький встречавшийся в науке интервал времени – 10 в минус двадцать четвертой степени секунды – необходим свету, чтобы пройти путь, равный размеру протона».
***
«28 января 1887г. фермеру Мэту Коулмену довелось увидеть близ своего ранчо в штате Монтана самые крупные из когда-либо наблюдавшихся снежинок. Рассказывая о гигантских снежинках величиной приблизительно 38х20см, он уподоблял их «мискам для молока». Считается, что размеры снежинок находятся в интервале от 0,5 до 5мм, хотя экземпляры до 10мм не так уж редки. В Москве самые крупные снежинки видели 30 апреля 1944г. Пойманные на ладонь, они закрывали ее почти всю целиком и несколько походили на страусиные перья».
***
«По форме кисти человек идентифицируется не хуже, чем по отпечаткам пальцев, а вот украсть ее гораздо труднее. Тепловой отпечаток ладони может служить для идентификации и одновременно подтверждать, что сканеру предъявлена теплая, т.е. живая рука».
***
Б.Н.Стругацкий: «-Прогрессорство есть стремление (и умение) «спрямить» историю, сделать ее менее кровавой и жестокой. Существенно, что это – занятие для людей высоконравственных, совершенно бескорыстных и ТОЧНО ЗНАЮЩИХ, какой именно путь (вариант) истории является «правильным». Без этих условий прогрессорство превращается в более или менее закамуфлированное колонизаторство вроде захвата рынков или продвижения на чужую территорию своих собственных обычаев или миропредставлений.
- Какую бы роль вы выбрали для себя в фильме, снятом по мотивам произведений братьев Стругацких?
- Я годен на одну-единственную роль – зрителя. Все остальное, как говаривал Остап: quasi una fantasia”.
***
«В XVII веке Нидерланды превратились в европейский центр книгопечатания – именно здесь издавали те книги, которые в другой стране не пропускала бы цензура. Здесь публиковали философские труды, фривольную литературу и даже романы – во Франции с 1737 года любой роман можно было печатать только со специального разрешения. Поскольку романы стали первым массовым чтением в Европе, роль голландцев в выработке нового мировоззрения сложно преувеличивать».
***
«Разработка нового лекарственного препарата и его легальный выпуск на рынок могут оказаться не по карману даже самым богатым университетам. Учитывая стоимость всех испытаний, а также расходы на изучение веществ, которые потом оказались непригодными, выпуск на рынок принципиально нового лекарства обходится разработчику в 1-1,7млрд долларов. И именно финансовые трудности могут отодвинуть открытие на долгие годы».
***
«В 1883г. на баптистском празднике в американском городе Кэмден мороженым насмерть отравились 59 человек. Правда, это было не обычное мороженое, а многоразовое. Ведь полакомиться сладостью хотелось всем, но не многие могли себе это позволить. Так появились изобретения вроде «ватного мороженого Смита» - конуса из спрессованной ваты или «методистского мороженого Брауна» - рожка из резины. Фокус состоял в том, что на рожок брызгали немного подслащенного молока и облизывали его, представляя, что в руках настоящее мороженое. По мнению газеты New York Times, баптисты не разобрались и сжевали имитации мороженого подчистую”.
***
«В лондонском универмаге «Харродс» покупателям предлагается 20 видов мороженого со вкусом традиционных британских блюд: шотландского хаггиса, копченой рыбы, йоркширского пудинга, гренков с сыром или вустерширского соуса. Создатель оригинального мороженого Джино Солдан считает, что такое мороженое лучше всего подавать с горячими блюдами. И все же наиболее изобретательными остаются итальянские мастера – омаровое мороженое, сырное мороженое, мороженое со вкусом оливкового масла…»

Е.Флат. Его тьма.
«- Не справишься сегодня, не быть тебе Стражем никогда.
И он направился к выходу из зала.
- А вы куда? – опешила я.
- Знаешь, какой лучший способ научить человека плавать? – маг даже не обернулся. – Это бросить его на глубину, и пусть сам выкарабкивается. Желание жить – лучший учитель.
Двери зала с лязгом захлопнулись за седым Стражем, оставив меня наедине с собственным возмущением.
- Потрясающе, - мрачно пробурчала я, оглядываясь по сторонам. – И с кем мне тут сражаться, многоуважаемый Сариф? С колоннами, что ли?
Не придумав занятия поинтереснее, минут пять вышагивала по мраморным плитам из одного конца зала в другой, пока вдруг мое внимание не привлек тихий скрежет. Такой неприятный и дребезжащий, словно кто-то выцарапывал рытвины на каменной поверхности. И действительно, посреди зала на полу все отчетливей угадывались очертания круга вызова, который начал светиться. Я не сдержала снисходительной улыбки. Тоже мне, испытание. В худшем случае, Сариф заговорил круг на воплощение дракона. Но даже если и так, стараниями моего папы у меня в запасе имелось с десяток нужных заклинаний. Да и общение с Пакостником никак не располагало к вполне естественной боязни этих существ. Тем более иллюзорных.
Это действительно оказался дракон. Черный, словно обуглившийся от бушующего внутри пламени, и настолько огромный, что одним ударом шипастого хвоста мог бы запросто разрушить массивную колонну… И хотя вид столь грозного крылатого создания и вправду немного пошатнул мою самоуверенность, но в панику впадать я не собиралась. Ровно до того момента, как дракон окончательно воплотился. Что-то совсем не походил он на иллюзию…»

---

Пелевин в телеграме (который А) - Warning! нецензурная лексика.


Давайте не будем говорить "и рыбку съесть и на хуй сесть". Давайте говорить "ихтиофаллическая дилемма".

---

Читательский дневник

В ответе за город.
Ю.Гетлинг «Летом 1930 года».
«Поезд прибыл в Тагил ночью. Десятка полтора извозчиков наперебой кричали: «Отвезу на Гальянку за семь гривен! Вам на Выю надо? Полтинник!» Бревенчатый город был погружен во тьму. Ухабистые улицы были пустынны.
На другой день на металлургическом заводе, куда я заглянул, бросилась в глаза устаревшая техника. На колошник крошечной домны материалы завозились лошадьми, клети приводились в действие напором воды.
Площадь в этот день была многолюдна. У массивного здания окрисполкома, где раньше размещалась канцелярия управителя демидовскими заводами, стояла изрядная толпа. Вдруг в середине толпы что-то затрещало, зафыркало, и от здания отъехала, окутанная густыми клубами дыма, какая-то причудливая колымага, нечто среднее между первобытным автомобилем и современной крестьянской телегой. Народ шарахнулся в стороны. Подымая столбы густой пыли, колымага, сопровождаемая ребятишками, торжественно заковыляла по Салдинской улице. Прохожие останавливались и с любопытством смотрели на «чудо ХХ века».
Это был первый автомобиль на улицах Тагила. Его изобрел тагильский самоучка Вася Мазин. Свою машину он любовно называл «Мерседесом». «Мерседес», с трудом подпрыгивая на камнях, едва дотянул до кинотеатра «Искра» и здесь остановился. Все попытки Васи Мазина завести мотор не увенчались успехом. Поздно вечером можно было видеть, как водовоз дядя Кузьма на паре лошадей вез злополучный «Мерседес» обратно в сарай исполкома».

Н.Косухина. Корпорация Лемнискату. И начнется отсчет.
«Алексей вошел в комнату, после чего в ней послышалась тихая возня. Обратно он вернулся уже с мальчиком на руках.
- Вы уверены, что это именно тот, кто нам нужен?
- Да. У него глаза темнее. Я его усыпил. Но нам нужно торопиться: вот-вот придут люди, чтобы готовить детей к коронации.
Я вновь неуверенно покосилась на завернутого в одеяло ребенка, и мы направились дальше по коридору. Маленькое помещение напоминало кладовку. Только мы закрылись там, я активировала щит и накрыла им комнату. Защита точно не позволит никому войти в помещение в поисках принца.
Некоторое время мы сидели молча, а потом, вглядываясь в спящего ребенка, я не удержалась и сказала:
- Это просто ужасно, что мы сейчас решили судьбу этого мальчика. Ведь именно он мог править Францией, а не его брат. Правильно ли мы поступили?
Алексей тихо засмеялся:
- Вот они, первые сомнения. А ведь вам еще не пришлось делать ничего действительно серьезного.
От этих слов я напряглась:
- Разве вас никогда не посещали сомнения в правильности своих действий? Мы ведь вершим не только историю, но и людские судьбы. Знать, что твоя судьба от кого-то зависит, - это страшно.
- Людям не вредит то, чего они не знают».

---

(просматривая свежий ролик на буктьюбе) "... ну, эти книги я приобрела в преддверии повышения цен на книги..."

Шо, опять?!! куда уж еще дальше повышать... и так уже сплошное безумие... книги вон по две тыщи продаются, только акции и выжидаешь...

---

В телеграме пишут -

Почему обручальное кольцо носят на безымянном пальце.

Это объяснил древнегреческий писатель Плутарх, ссылаясь на сочинение греко-египетского писателя Апиона «О Египте».
Плутарх пишет, что при вскрытии тел по египетскому обычаю была обнаружено, что от безымянного пальца отходит один тончайший нерв, который достигает сердца.
Если говорить коротко, то безыменный палец связан с сердцем больше всех остальных и поэтому именно на нём носят обручальное кольцо.

Хм.

---

Наталья Егорова "Не дать отнять свою мечту". Фэнтези, академка... любовный роман... ну, видимо, в перспективе.
Сюжет: девушка Наталья живет обычной жизнью в нашей реальности и вдруг в совершенно обычный день оказывается в фэнтези-мире. Выясняется, что ее сюда притянули магическим путем, это здесь такая целенаправленная политика. Здешнее население испытывает большой кадровый голод - по части магов - вот и придумали их перетягивать из других миров посредством магии, а там как получится. То есть, какие-то кадры оказываются с очень полезными дарами, какие-то не очень... но их все равно пристраивают. Потому что - билет в один конец. При проверке Натальи выяснилось, что магический дар у нее очень небольшой - ну что делать, значит, не повезло. Но девушка оказалась хваткая и тут же выяснила, что имеющегося потенциала в притык хватает для поступления в магическую академию. А она, будучи любителем ромфанта, всегда об этом мечтала. И вот, хотя все ее отговаривают и разъясняют, что ей придется очень трудно, Наталья устремляется... грызть гранит магии. Да они просто не представляют, на что способен российский студент при должной мотивации!
Вот в жизни бы не собралась читать эту книжку - серия Центрполиграфа! обычно я туда вообще не заглядываю... - если бы не наткнулась на упоминание на LiveLib (вот какой полезный ресурс! ). Писали про хорошо прописанную академку - это я всегда люблю... И оказалась очень и очень приятная книжка. Прочитала залпом, не в силах оторваться.
Хотя внешне сюжет предельно простой и заезженный. Попаданка - в нашем мире типичный офисный планктон - в фэнтези-мире внезапно супер-пупер-мега звезда, без которой там непонятно как до сих пор существовали и все такое. Мэри-Сью. Штамп на штампе, шаблон на шаблоне. Но до чего же все это мило и душевно...
Академка - ну вот действительно хорошо прописана! (не как у Корнева, конечно... только что прочитанного... но в том же духе) ГГ - ну и прочие персонажи - тут действительно учатся... Автор подробно описывает разные предметы, уроки, занятия. Объясняют, что это они тут учат и зачем. Мир... ну, наверно, есть к чему придраться... автор не вываливает все сразу. Но текст ощущается плотным, проработанным. Скажем так - мир раскрывается постепенно.
Интересно прописаны характеры. Не совсем даже типичные для ромфанта. Хотя бы даже потому, что - здесь магическая академия фактически представляет собой обычную школу. То есть, сюда на обучение поступают дети 8-9 лет. С выявленными магическими способностями. ГГ в свои двадцать с лишним выглядит на этом фоне, понятное дело, дико... Ее, собственно, так и предупреждали, что многие не хотят идти в магическую академию из-за такого возрастного разрыва. Но ГГ, в ее стремлении к магии, это не остановило. Я уж приготовилась, что возникнут какие-то проблемы с этой мелочью. Но, как ни странно - ну, то есть, конечно, автор так решила - все эти детишки отнеслись к ГГ очень дружелюбно. Прямо она тут стала такой э... классический типаж советской пионервожатой. Ну да, в том числе и из-за этого неожиданного ракурса мне так и понравилось. Ведь как тут описывается - маленькие детки, у которых вдруг выявился магический дар, попадают сюда, многие оказываются оторванными от семей, от прежнего образа жизни... чувствуют себя потерянными... А ГГ о них заботится. Конечно, как мне такое может не понравиться...
Зато проблемы у ГГ возникают с преподавателями - ну, кое с кем из преподавателей. И этот конфликт у автора тоже прописан очень интересно и ярко. Да что там! Как любитель ромфанта я вообще считаю, что это жжж неспроста... И не окажется ли этот склочный преподаватель в будущем как раз тем самым... роковым и сексуальным... Очень уж подозрительно с ним все идет. Собственно говоря, в лучших традициях жанра, автор обрисовала вокруг ГГ аж двух перспективных мужиков. Оба яркие, колоритные... глаза разбегаются... выбрать невозможно... (да-да, как я смотрю, многие читатели развлекаются в детективах попытками вычислить убийцу, а я развлекаюсь в ромфанте вычислением, кто будет парой ГГ. Тут иногда тоже бывает трудно догадаться заранее ) И тут вдруг автор одного из них берет и снимает с дистанции! с веским обоснуем. Но не успела я подивиться, как ловко автор выпуталась из затруднения (ей же самой и созданного), как она тут же подсунула нового кандидата в треугольник... ну что тут поделаешь.
В общем, не могу сказать, что мне "не додали" чего-то... Книжка довольно объемная - толстенькая и мелким шрифтом... Но все равно это первая часть, и на титульном листе завлекательно указано, что это "цикл"... От этого, конечно, становится волнительно и печально - потому что хочется поскорее читать дальше, но неизвестно, как Центрполиграф относится к читателям и начатым сериям. Про эксмо-то, к примеру, я в курсе. Ну да ладно, буду теперь посматривать - вдруг что появилось. (вздыхает)
P.S. Обложка жуткая. Даже не так - она не просто жуткая, она чудовищная... Я до сих пор считала, что таких уродов, каких в Армаде рисует М.Поповский, никто больше не рисует, а тут смотри-ка... Прямо диву даешься, о чем думало издательство, на что рассчитывало с такой обложкой - лично я, глядя на нее, могу только выдвинуть версию, что издательство сделало все, чтобы как можно меньше читателей заинтересовалось книжкой и захотело ее прочитать. Мда.

@темы: Книги

---

Читательский дневник

С.Уранова. Четыре года в шинели.
«8-11 октября 1944.
Мы ни одного дня не стоим на месте. Трудно стало делать даже небольшие зарисовки. Кругом, куда ни глянешь, по всем дорогам – войска, войска и войска. Вот совсем еще свежие немецкие ровики и окопы у дороги, вот наши солдаты-пехотинцы поспешно обгоняют нас, вон там в долине от сильных залпов батарей белые клубы дыма взлетают высоко в воздух. Наш повозочный Медведев дергает меня за рукав и молча кнутом показывает в сторону. На каменных руинах взорванного здания гигантской кистью намалеваны наглые фашистские лозунги: «Мы еще вернемся!», и черной сажей намазан крест, череп и кости.
- Ого! Еще огрызается, собака!- ругается Медведев.
Навстречу нам по шоссе тянутся повозки с беженцами. Объезды и кюветы особенно опасны. Здесь, как и под Брестом, - множество мин.»
***
«- Подождите уходить, - сказал мне начальник политотдела, - я жду старшину-разведчика Ходосова из 29-го полка. Видели вы его когда-нибудь? Это не человек, а легенда! Советую остаться.
Не прошло и получаса, как мы услышали тяжелые шаги. На пороге блиндажа выросла богатырская фигура. После доклада, который старшина сделал начальству, полковник сказал:
- Ну, Ходосов, расскажи-ка нам о своих делах.
Слегка смутившись, старшина засмеялся, сел возле железной печки и стал рассказывать, как ходил с товарищами на вылазку. Командир полка полковник Евстигнеев сказал Ходосову, что каждый вечер немцы выкрикивают с переднего края по радио: «Ходосов! Сдавайся! Мы тебе под Берлином дачу дадим! Будешь обеспечен!»
Ходосов пошел к своим разведчикам, посоветовались и решили положить конец такому возмутительному делу. Ночью пошли. Кругом болота непролазные. С трудом пробились, уже далеко зашли – вдруг слышат то же радио, только где-то уже позади. Влево – овраг. Дорога. Рассмотрели – следы шин. Подползли ближе. Агитмашина в овраге! Шофер в кабине спит. В машине голоса. Товарищ тихо расправился с шофером, а Ходосов в одно мгновение открывает дверь машины и кричит: «Хальт! Хенде хох! Шнель!» Фашисты были так огорошены внезапностью нападения, что растерялись и, не успев схватить оружия, сдались в плен.
- А аппаратуру мы всю разбили на мелкие куски, - заключил старшина. – Пленных утащили к себе и сдали в штаб».

Н.Жильцова. Глория. Капкан на четвертого.
«- Снова тайны службы? – нахмурился Винсент и уставился на брата. – Так ты учти, если в какое-то дело Глорию впутать хотите, то я ее одну не отпущу!
- Вот как? Значит, ты уже нашел Пусиню? – ядовито поддел Айронд.
- Какого Пусиню? – не поняла я.
Винсент поморщился, словно от зубной боли, но промолчал. Однако Айронд был неумолим и с видимым удовольствием пояснил:
- Пусиня – скунсовый кот леди Ремарии, который имел глупость потеряться на днях. А мой брат – лучший сыщик Лиранийского королевства. Во всяком случае, так говорили в новостях…
- Да иди ты, - обреченно махнул рукой Винс. – Кот этот, чтоб его демоны взяли, и не терялся вовсе. Или леди Ремария настолько тупая, что не нашла его в собственной спальне. Да еще и меня встретила в пеньюаре. А ведь договаривались, что я подъеду к десяти. Могла бы и одеться!
Я прыснула.
- Не кот ей был нужен, Винс… Ой, не кот!
Винсент широко улыбнулся.
- Да понял я. Не тем не менее дело сделано, вознаграждение получено».

---

Книжный столик

М.Пришвин. Дневники.

«И когда я понял себя, что я могу быть сам с собой, тогда тоже все вокруг меня стало как целое и без науки. Раньше при науке было мне, что все в отдельности и бесконечном пути и оттого утомительно, потому что вперед знаешь, что до конца никто никогда не дойдет. Теперь каждое явление, будь то появление воробья или блеск росы на траве… все это были черты целого, и во всякой черте оно было видно все, и было оно кругло и понятно, а не лестницей».

«Господство», как основное зло современного человечества: «господство» над людьми доходит до человека, господина всего живущего: человек – господин вселенной. В то же время сам он постепенно делается рабом им же сотворенных вещей, и они вовлекают господина Вселенной в мясорубку современной войны».

«Вклинился вопрос, как заноза в тело, ничего другого не впускает в душу: быть войне из-за Чехии, или помирятся все, чехи у утратой, демократы с Гитлером… Все народы всего мира органически не хотят войны и боятся ее ужасно (помнят 1914 год). Люди готовы отдать последний кусок, чтобы охранить себя от войны… И этим страхом пользуется Гитлер, чтобы держать все правительства в своих руках, побеждать и забирать без пролития крови целые государства».

«Люди умирают не от старости, а от спелости».

«Мучила Перовская, придираясь к каждому слову моего детского рассказа. Ошибка педагогов вечная… им надо, чтобы для детей все было правильно, а детям нужно неправильное».

«Только одно еще запомните, деточки, что жить для игры и сказки трудней и больней».

«Жизнь желанная – это игра, все, кто может, играет, а кто не может, трудится в надежде когда-нибудь поиграть. Иные, даже вовсе потеряв надежду когда-нибудь поиграть, переносят мечту свою в будущее на «после нас», или даже совсем далеко, на тот свет».

«Сказку делать – это не математика. Тут идешь наугад, и если не выйдет, запутаешься, то это, значит, оттого же самого, отчего запутался в лесу: взял неверный путь. Но зато если выйдешь и сказка получится, то ценится это много больше, чем вычисление в математике: тут ведь знаешь, что выйдет, а в сказке на счастье выбираешь путь».

«…Мне и в голову тогда не приходило, что, может, не Тургенев легкий, а я, как читатель, отравленный этическими сгустками нашей русской литературы, почти что религии – читатель тугой и не воспринимаю красоту».

«Муза… существует и необходима в поэзии почти так же, как в математике бесконечность».

«Конечно, полезно и хорошо всем бы знать действие света, но вредно было и прямо убийственно для жизни, что при объяснении бессознательно, тенденциозно внушалось: раз оно так просто объясняется, то нет никакого чуда и вообще нет тут ничего удивительного. Через это объяснение человек лишался удивления, как будто все чудесное достижение человеческого разума было именно в том, что внутри всего чудесного нет ничего, и смысл всего только в том, что все эти новые открытия – дай сюда, все это – человеку на пользу. Я вступаю в борьбу с таким объяснением и вместо этого, чтобы вернуть удивление людям, даю свою сказку. Удивление лежит в природе человека, и оно соединяет природу человека и природу мира в единство: там в мире что-то происходит, а человек удивляется, думает и создает свое».

«Огромное большинство ошибочных суждений о писателях зависит оттого, что о поэзии судят с точки зрения ее потребителя, а не созидателя. Двигаться за недоступным – вот сущность поэта, напротив, потребитель поэзии никуда не движется и берет готовое, читает, учит и потребляет, как хлеб, разбирая, как он выпечен, достаточно ли посолен и т.п.»

«Проза честнее поэзии, в прозе невозможно поэтический ритм подчинить метрически…»

«Читаю «Всадник без головы». Такая динамика в романе, что умный пожилой человек с величайшим волнением следит за судьбой дураков. И таким механизмом романа не пользуются!»

«Всякая вещь является свидетельством отношений между людьми, и даже самое человеческое Слово в душе сказителя чудесным образом становится вещью».

«Тихо. Пока люди спят, с деревьев слетают грачи и важно разгуливают по улицам города. В этом и есть счастье мое, чувствовать себя, как грач, знать время, когда можно быть самому собой».

«Горе наше, что люди цветут не как деревья каждый год, а только раз в жизни и все в разное время и у каждого человека своя весна. Вот почему, когда вся природа в мае цветет, на человека грустно смотреть – так он сер кажется в это время».

«Культура – это сознание того, что жизнь не есть личная твоя собственность – не «я», и твое отношение к этому «я» - это только сознание, а сама жизнь не твоя, и сознать ее до конца, значит, присвоить себе невозможное. Личность – это сознание, но никак не право распоряжаться жизнью, как собственностью. «Личная жизнь» - это сознательная жизнь, у нас же личную жизнь понимают, как присвоение».

«Ты гляди на человека на всякого, как на временного. И в этом временном, что есть в человеке: бывают и зверские лица, ужасней крокодилов, казалось бы, с такими и жить нельзя, но подумаешь – временно, умрем, исчезнет это чудовище – и успокоишься. Зато бывает увидишь такое прекрасное, что и время забудешь и покажется Весь-человек».

«Всякое истинное творчество есть замаскированная встреча близких людей. Часто эти близкие живут на таких отдаленных окраинах мест и времени, что без помощи книги, картины или звука никогда бы не могли друг друга узнать. Через тоску, через муку, через смерть, через все препятствия сила творчества выводит одного человека навстречу другому».

«То, чем я с малолетства живу, что ношу в себе, вынашиваю всю жизнь, - это что я д о л ж е н быть самим собой и дать такое, чего еще в мире не было: ко всему, что было, прибавить нечто свое».

«Каждый мастерит свою жизнь и отчасти прямо, как надо для себя, а и чтобы кто-то поглядел, похвалил или позавидовал. Но приходит этому срок, и все мастерство жизни для других, для показу отпадает, свидетелей вообще никаких не остается: перед лицом Смерти ты разглядываешь сам себя во всех подробностях, каков ты сам есть, а не каким мастерил себя для других».

«Есть такой час в жизни каждого человека, когда можно самому себе по своей шее выбрать хомут необходимости. Надо уметь воспользоваться человеку самому надеть этот хомут, наденет – будет свободен, пропустит – на вас его наденут. Свобода – это если хомут по шее, а необходимость, когда он шею натирает. Так что, молодой человек, будьте начеку: успейте выбрать по шее хомут и будете так же свободны, как я, и можете заниматься всем, чем захотите».

«Если я чувствую согласие своего духа с народом, то я, конечно, только радуюсь, и не завидую гению. Как дитя своего народа, я знаю: в народном организме в момент великого напряжения всегда находится щелка, через которую радужным пузырем выдувается гений».

«Поэтическое чувство исключительно редко выражается в слове. Поэтом можно быть в разных делах: поэзия часто входит в общий состав движущих сил. И кто поэт в своем деле и не знает этого, то после, когда расстанется с любимым делом, вспоминает о нем, как поэт. Так что можно жить поэзией, не сочиняя стихов и рассказов».

«Сколько раз мне мелькало, как счастье, взять на себя подвиг телеграфиста, утонувшего на «Лузитании»: он, погибая, до последнего вздоха подавал сигналы о спасении гибнущих людей. И мне казалось, что в писаниях своих я займу когда-нибудь положение этого телеграфиста. Но где они те люди, которых я стал бы вызывать на помощь: тех, кого я знал, все сошли, и чем они жили, больше не имеет смысла, те же, кто будет впереди…»

«К сказкам, поэзии все относятся, как к чему-то несущественному, обслуживающему отдых человека. Но почему же в конце концов от всей жизни остаются одни только сказки, включая в это так называемую историю».

«В воздухе висит: война или мир? Ждут отставки Чемберлена.
Отдыхал, пытался писать и вечером поехал в Москву. По дороге любовался людьми русскими и думал, что такое множество умных людей рано или поздно все переварит и выпрямит всякую кривизну, в этом нет никакого сомнения: все будет к а к н а д о».

«Потребность писать есть потребность уйти от своего одиночества, разделить с людьми свое горе и радость. Было время, когда я в одиночестве своем дошел до того, что стало невыносимо и страшно оставаться с самим собой. И когда я в таком состоянии вздумал писать, оставаться с самим собой мне стало не страшно. Я тогда же понял, что занятие искусством слова исходит из потребности поделиться с кем-нибудь своим душевным миром.
Но я видел, с какими чувствами люди идут на похороны и с какими на свадьбу. Вот почему с первых же строк своих горе свое стал я оставлять при себе и делиться с читателем только своей радостью. И так поиски материалов для писания обратились в моей практике в поиски такой радости жизни, которая бы созывала ко мне хороших друзей. Не так-то легко это вечно справлять весну и свадьбу, месяцами, десятками лет я учился переносить личное горе и делиться радостью жизни с другими».

«Смерть – это налог на живого человека в пользу будущей жизни».

«Исследование от настоящего, потому что в настоящем содержится все прошлое. Если писатель жив и движется, надо брать его последнее лучшее и освещать им прошлое. Если он умер, но живет в своих произведениях, то в настоящем надо искать их смысл».

«Любовь предназначена человеку для питания души в той же мере, как воздух для крови».

«Вся любовь, как вода, каждый берет из нее сколько может зачерпнуть своим ведром. К воде приходят с ведром, к любви – с душой. Бывают и ведра побольше и поменьше, а уж души! Вот оттого все по-разному и понимают любовь, что каждый вмещает в себя сколько-то и о своем говорит. Я же, мои друзья, хочу вам говорить о всей любви, как будто я пришел на берег океана».

«Дело художника – это расстановка смешанных вещей по своим первоначальным местам».

«Искусство создано, чтобы заполнить пустоту между жизнью и смертью».

«Если женщина разлюбит, бог почему-то не заступается. Так что, как бы мы ни любились, несчастие допустимо… Значит, держись в любви своей так высоко, чтобы, встав на цыпочки, на большие пальцы, земли касался бы, а кончиками длинных пальцев руки доставал бы до неба, - в такой любви тебя не унизит никакое несчастье».

«Мудрость – это ведь существо женское, и нужен ребенок с вечными вопросами, чтобы из недр материнства поднимался ответ. Мудрость, как спящая красавица, ее пробуждать нужно».

«После смерти человек будет тем, к чему он при жизни стремился».

«Когда нива поспела и колосья согнулись от тяжести зерен, - не верьте колосу, что высоко над нивой стоит: этот колос пустой».

«Нет спасенья теперь в одиночестве. Чувствуешь себя, как рыбка на сковороде: пусть все далеко и за сковородою не видно, все равно же чувствует рыбка на сковородке, что жарится, и не все ли ей равно, кто жарит.
Из московских впечатлений самое главное, что известие о падении Смоленска всех придавило, все об этом думают, и дума человека незнакомого высвечивает как бы нимбом. Сытых и самодовольных вовсе не видно, и заметно очень, что средний человек стал лучше».

«…Тотальная война, в которой встанут на борьбу священную действительно в с е, как живые, так и мертвые. Ну-ка, ну-ка, а вставай, Лев Николаевич, много ты нам всего наговорил».

«Каждый из нас не тем подавлен, что среди белого дня самолет, управляемый мальчиком, снижается и из пулемета в окна школы расстреливает школьников. Или что в центре многолюдного города падает тонна динамита и летят в разные стороны головы, руки, ноги женщин, стариков и детей. Даже к этому люди привыкают, спасаясь тем, что кого убило, тот не чувствует, а кто остался, тот радуется, что сам уцелел. Не это страшно, а вот страшно всем, что это м о ж н о, и против никто ничего не может сказать».

«Сколько зла, сколько злобы в зиме, столь красивой для того, кто живет в тепле, и столь ужасной для застигнутого врасплох в поле путника! Ведь нет теперь в такую метель никаких путей, и твой собственный след тут же за тобой заметает. Сколько замерзнет в одну только такую метель живых существ, сколько наломает ветвей, изуродует деревьев. Но придет время, и каждая прекрасная и злая шестигранная звездочка зла превратится в круглую каплю доброты, включающей в себя и красоту: сверху добро, внутри красота, какая сила, а зимой наружу красота, а внутри зло».

«Женщина из Ленинграда стала притчей во языцех, все узнали вдруг, какою ценою достается наше продвижение вперед… С детства мы говорим «народ», как что-то священное, и много перевидали подвижников и мучеников за народное дело, за его землю и волю. Только теперь начинаю понимать, что этот народ не есть какой-то видимый народ, а сокровенный в нас самих подземный, закрытый тяжкими пластами земли огонь, и что это не только мужики и рабочие, и даже не только русские люди, а общий всему человеку на земле огонь, свидетельствующий о человеке, продолжающем начатое без него творчество мира. Только и чувствуя, и зная в себе самом этот огонь, можно теперь жить и надеяться».

«Коты от голода, страшного холода этой зимы куда-то исчезли. Видел одного кота, живущего в печке, исхудалого, а люди в той же холодной квартире жили и не очень ежились. Вот и говорят в благополучии: живуч, как кошка. Наверно, теперь у кошек в неблагополучии говорят: живуч, как человек».

«Ночью проснулись от грохота: это снег обрушился с крыши.
- Не бойся, Ляля, это не бомба.
- А что же это?
- Весна».

«Бедствие произошло через подчинение нравственного свойства закону причинности. Вот почему вместе с ликвидацией безграмотности, заменившей мудрость простака, широко распространяется «почемукольство». Стоит вам воскликнуть: «прекрасно», как ваш сосед уже готовит вопрос: «почему».

«Правда и обман между собой отличаются только силой: если силы достаточно у человека, творящего правду, - удается правда, если не хватает – выходит обман, и утомленный человек говорит: суета сует. Люди рождаются и, набираясь сил, все начинают сначала свою песнь песней».

«Становится ясно как день, что живой силой Англия и Америка действовать не могут, что в такой большой войне никого не обманешь просто дипломатией и даже махинацией, что к этим двум силам войны долна присоединиться живая сила народа».

«Да разве можем мы знать человека, с которым живем? Мы узнаем человека, если только, пожив с ним, съев пуд соли, навсегда расстанемся».

«Я должен быть на страже времени, без чувства своей со-временности невозможно оставаться писателем, писатель – это стрелочник времени…»

«В предрассветный час и знаю, и чувствую, что с каждым ударом сердца моего непременно выходит на священную прямую чья-то душа и удаляется, и новый удар сердца, и новое мгновенье, и так складывается у нас время, а у них путь…»

«Прошлую кампанию немцы, наступая на Москву, убедились, что прямая не есть кратчайшее расстояние между Москвой и Берлином. В нынешнюю кампанию 42-го года они убедились под Сталинградом, что и кривая не есть истинный путь».

«Любовь, как творчество, есть воплощение каждым из любящих в другом своего идеального образа. Любящий под влиянием другого как бы находит себя, и оба эти найденные, новые существа соединяются в единого человека: происходит как бы восстановление разделенного Адама».

«Все искусство такое, все оно, как решето, рассчитано на избранных, все оно учит лучших. А война – та учит в с е х».

«Заведующий спрашивает: почему я не черпаю материалов на фронте. Отвечаю, что там кровь, и я крови раньше видел много, довольно, теперь смотрю на слезы в тылу».

«Тем-то и силен русский человек, что он не резко очерчен: глядеть прямо – человек как человек, а по краям расплывается так, что и не поймешь, где именно кончается этот и начинается другой человек, и в этом вся сила: один выбыл, соседи сливаются, и опять сила…
Смотрю в себя и через себя одного понимаю все русское: до того я сам русский. Так, если хочу понять, откуда у нас берется столько героев… как будто сидишь ни у чего и ждешь, что тебя позовут, и как только позвали, то ты делаешься, будто снаряд: вложат тебя в пушку и ты полетишь и с удовольствием, с наслаждением разорвешься, где надо».

---

Ну вот еще о нейросети... в телеграме вынесло. Как бы ей дают задание-описание, и на основании этого она создает свои изображения.

Дарт Вейдер в стиле Ван Гога.


Египетские пирамиды в стиле стимпанк.

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«Можно ли мне гордиться перед молодежью своим литературным мастерством и требовать от них такого мастерства, если по себе знаю, что для такого мастерства надо жертвовать собственной жизнью. Могу ли я, пожилой человек, требовать от молодого, чтобы убавил от своей и так ограниченной временем жизни сколько-то, чтобы вертеть словами, как вертит акробат своими шарами? Как я буду учить такому мастерству и судить молодую жизнь, если я не знаю, для чего ему нужно такое мастерство».
***
«Никакой правды не бывает без выдумки, напротив! Выдумка спасает правду, для правды только существует выдумка.
Правда без выдумки, как самолет без горючего. Правда лежит. Когда же нальют горючего, то правда летит, пересекает меридианы и полюсы нашей планеты.
Так можно легко себе представить, что к великой всей правде мира, созданной покойниками, приходит живой человек со своим вымыслом, и неподвижно-вечное человечество движется, летит».

Урал.
Андрей Тавров.
«Вся история – краб, который приполз к ноге, немудрящий скарб за плечом бедолаг акул, вся она – в мухе, зажатой в твоем кулаке, в сердце, зажавшем прозрачный и Божий гул».

Иван Клочков.
«Как с похорон – из тишины –
Кричит подстреленная птица,
Так наше фото со стены
Всю ночь болит и долго снится…
Там наши радостные лица,
Там мы с тобой обручены,
Там наше счастье длится, длится…

Как с похорон – и так светло –
Постель бела, и сладко спится…
Сквозь запотевшее стекло
На нас глядели наши лица…
Пространство длилось, время шло
И не могло остановиться…
И фото продолжало сниться,
И сердце билось, как могло…

Как с похорон – домой, домой –
В чужое фото, где больнее,
Где холоднее голос твой,
Всю ночь лежать лицом к стене и
Вдыхать твой воздух ледяной…
Теперь ты там, где все светлее,
И оттого, что там покой,
Любовь правдивей и страшнее…

Н.Жильцова. Глория. Пять сердец тьмы.
«- Все нормально, - наконец тихо сказал король. – Молодость – это глупость, без которой не станешь мудрым».

---

Кстати, размышляя о только что прочитанной книжке Корнева, вдруг осознала невероятное. В смысле, что мне удалось засечь уникальный случай среди отечественных авторов...
Ну, это я, в общем, давно уже размышляю о том, как различаются "мужская" и "женская" фантастика - в своих, так сказать, крайних формах. Ромфант и фантбоевик. С четко выраженной целевой аудиторией. Условно говоря, "мальчики" читают одно, "девочки" другое. У тех и других свои интересы. Но те образы и сценарии, которые они транслируют - ну вот практически не совпадают!
Что - размышляю я - наверно, не очень хорошо. В смысле, говорит же как-то о... коллективном бессознательном, или как там.
В частности, среди всего этого выделяю, например, такой момент - "спасение в последний момент", очень часто используется в ромфанте. То есть, вот ГГ куда-то там влезает (расследуя жуткие и загадочные убийства или на нее вообще случайно сваливаются неприятности, злодеи преследуют и все такое), и у нее происходит катастрофическое что-то... Злодеи ее похищают и притаскивают в какой-нибудь тайник, чтобы там замучить до смерти. Или там ГГ в счастливой беззаботности, после приятно проведенного вечера в компании друзей и близких, прощается с ними и спешит к себе домой, чтобы забыться сном... и тут вдруг на нее обрушивается удар, "в глазах потемнело и все пропало" и т.д. И все, кажется, сейчас ГГ придет окончательный конец. Потому что никто же не знает, где она и что с ней (она и сама не знает). И тут вдруг - по воле автора - является Он (роковой и сексуальный)... выбивает двери, проламывает стены, раскидывает злодеев, разрушая их злодейские замыслы, и выносит ГГ на руках. Ура! спасение. А потому что он что-то подозревал и тайком решил проследить. И вот вмешался. В последний момент.
Очень красочный и волнительный момент, тут не поспоришь. Однако - читая "мужскую" фантастику, все эти фантбоевики, я что-то ничего подобного не наблюдаю. То есть, там у ГГ есть герлфренды, боевые подруги или как... Бывает, что с ними происходят разные трагические события. Но вот такое, чтобы ГГ озаботился - а как там моя любимая, что-то мне за нее тревожно... не требуется ли ей помощь... надо что ли мне этим заняться... - такого не встречаю, нет. Собственно, в "мужской" фантастике ГГ вообще не приходит в голову ничего касательно его девушки/женщины. Ну, кроме того, что связано с сексом, конечно же. При случае.
И тут вдруг - читая последнюю книжку Корнева - я на это натыкаюсь! Что ГГ узнает кое-что тревожное, относящееся к его хорошей знакомой, и тут же решает расследовать и вмешаться... и да, прямо успевает спасти ее в последний момент! (конечно, с небольшими оговорками, касательно классической ромфантовской ситуации, но все же). Надо же!! Вот ведь Корнев - прямо таки уникальный у нас автор.

---

Павел Корнев "Негатив. Эскалация". Фантастика/фэнтези. Очередная часть цикла. Вот только начала читать - и сразу обнаружила, что в этой книги фактически втиснуто целых две части! прямо-таки аттракцион неслыханной щедрости. По нынешним временам.
Сюжет: итак первоначальные курсы операторов сверхэнергии закончены, курсанты отправляются по местам службы согласно распределению... Все, кроме Пети, который ухитрился получить разрешение на допуск к занятиям в институте. Конечно, только вольным слушателем, и с массой оговорок и дополнительных условий... Но Петя рад и этому, поскольку решил использовать малейшую возможность, чтобы увеличить свой потенциал. Однако, это все оказывается далеко не таким простым делом. Оно и понятно - обстановка в мире тревожная, надвигается мировая война, в связи с чем усиливаются вражеские провокации и прочее в том же духе...
Написано все на том же уровне, автор уверенно держит планку. И мне опять все ужасно понравилось - понятное дело. Здесь все, как я люблю... мой любимый цвет, мой любимый размер... То есть, много-много-много рабочих будней и повседневной жизни, с самым подробным и (критики скажут!) подчас занудным описанием и перечислением мельчайших деталей... зато уж, когда происходит какое-нибудь ЧП, то это прямо взрывает мозг... И вот - не могу сказать, что "закончилось на самом интересном месте!!" - то есть, оно, конечно, закончилось на интересном месте, но с логическим завершением части, не на полуслове, да уж... А все равно хочется читать дальше, про дальнейшие приключения ГГ, и как он будет разбираться со своей сверхсилой и своими проблемами... И вообще, страшно интересно, что запланировал автор... Неужели дойдет таки до эпического описания альтернативной второй мировой...
Вот, вспомнила про авторский сайт и заглянула в поисках новостей. Ну, по крайней мере, автор кратко сказал, что книг в цикле "будет много". И начало очередной выкладки намечается на конец лета-начало осени. Оу... что ж, видимо, она все-таки пишется... (пускаясь в догадки) В этой части ГГ - ну и его кураторы из госбезопасности, конечно же - здорово замутил с кругами эмигрантов-монархистов... и заикались тут об эпицентре в Айле... (в Англии, то есть). Так не отправится ли в следующий раз Петя туда?
А так вообще было много чего интересного (для фанатов ). В финале предыдущей части Пете кое-что обломилось по части секса (это было внезапно! ), так что тут он в этом плане слегка обнаглел и перешел в стадию "активного поиска". С переменным успехом. Еще более внезапно Петя вступил в РСДРП!! (ах-ха, я не могу, автор, что ты делаешь... ) Ладно, утрирую, партия здесь именуется РСДП - но с условием альтернативной реальности понятно же, о чем речь... Однако, я сейчас буду на этот счет переживать! Автор до сих пор не был замечен в симпатиях к коммунистам, однако и антисоветчиной не занимался, персонажи коммунистического толка у него выходят достаточно колоритные... И тут ребята тоже выглядят симпатично. Не будет же автор их сливать? я надеюсь...
В финале книги автор и вовсе вознамерился меня добить! Там один из персонажей возвращается из служебной командировки в... столицу, в общем... и в числе прочего упоминает, что там есть в спецслужбах отдел 15-К!! Ну надо же!!! (бегает по потолку) Нет, вы замечаете тенденцию?! В своей последней серии Васильев упоминает между прочим персонажа Корнева! А в этой Корнев упоминает между прочим контору из цикла Васильева! Это что - обменялись дружескими жестами? Или это жжж неспроста? А может, вы уже объединитесь и что-нибудь вместе сотворите?? только не называйте это, ради бога, словом коллаборация, я его ненавижу...

@темы: Книги

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«В писательстве самое трудное это разобраться верно в своих материалах и знать каждый, когда и где его можно взять. Есть материалы, над которыми работать можно во всякое время, скажешь им: «Надо!» - и они слушаются. Но есть такие материалы, и притом самые лучшие, составляющие в золотом сплаве самое золото, - они воле нашей не подчиняются и в работу идут при условии, если и мастеру и им самим вместе идти хочется.
Что за хитрость – подумаешь! – работать с подчиненными тебе материалами, которые боятся тебя и слушаются. Вот ты поди поработай с равными, и не по приказу, а по желанию и их и себя самого».

С.Уранова. Четыре года в шинели.
«7 октября 1944. Глубокая темная ночь. Медленно, в напряженном молчании движется вперед по фронтовым дорогам Латвии наша огромная, нескончаемая колонна машин, артиллерии, обозов, пеших и конных частей. Мы идем на Ригу. Наша дивизия вступила в бой в районе Сигулды. В полночь прошли линию вчерашней обороны противника. Во тьме кромешной с трудом можно различить остатки недавних тяжелых сражений. Скелеты разбитых домов зловещими силуэтами чернеют на фоне темного неба, поминутно освещаемого то красными, то зелеными, то фосфорно-голубыми ракетами. Огромные воронки вспахали землю. Орудия так накреняются, что вот-вот опрокинутся…
Грозно гудят бомбардировщики в этой черной бездне. То и дело слышится грохот разрыва авиабомб. Огненные зарницы полыхают над горизонтом. Но что это? Я невольно вздрагиваю и прижимаюсь к повозке. Внезапно с ревом и свистом из темноты ночи вынырнуло огромное тело мессершмитта. Он прошел совсем низко, прямо над головой, и, чуть не задев нас брюхом, злобно зажужжал и взмыл в высоту.
- Ишь, сатана! Пешком ходит, - пробурчал себе под нос рядовой Медведев, сидевший рядом со мной.
Зарядил мелкий назойливый дождик, все прозябли и промокли до костей. Хоть бы у костра погреться! Но какие тут костры – об этом и думать нечего. Немецкие самолеты всю ночь рыскают по небу».

А.Одинцова. Начальник для чародейки.
«Я невольно похвалила себя за то, что презентовала Фейту такую особую примету, как откушенное ухо. Теперь он точно не затеряется в толпе усатых темноволосых злодеев с карими глазами».
«Не стоит искать джинна в обычном чайнике».
«- Сейчас я открою вам один секрет, который в Ордене заставляют усвоить еще в первый год обучения. Вы ничего не достигнете в магии, если будете действовать по правилам».
«Труд следователя был тяжел и начинался очень рано. Прямо с того момента, когда нужно заставить себя встать с кровати и тащиться в управление по сонным, промозглым улицам».
«Для меня путешествие дилижансом вместо телепорта – это как греть суп одной спичкой вместо печи».
«- Ты как ребенок. Мужчина срывается среди ночи спасать тебя, собирает для этого чуть не целую армию боевиков, ползает на коленях на пару с освобожденным вором, а ты считаешь, что он поцеловал тебя случайно».
«- Господа адепты. Прежде всего хочу сказать спасибо всем за чудесный праздник. Спешу сообщить, что благодаря некоторым из вас он станет на самом деле незабываемым. И мы приступаем к финальной части. По последним данным, среди нас есть предатели. В течение следующих десяти минут в зале будет проводиться операция по их аресту. Настоятельно прошу всех сохранять спокойствие и не оказывать сопротивления».

---

В телеграме - "Вас посетил кот на летающем тазу. В ближайшие два дня вас будет ожидать удача во всем".


лучший фотохостинг

---

Читательский дневник

М.Пришвин. Дневники.
«Помню, когда я вышел с узелком, покидая навсегда свой отчий дом, встретился мне один приятель из мужиков, человек большой совести, и я ему вздумал пожаловаться.
- Не своей волей ухожу, - сказал я, - боюсь, что убьют: не поглядят ведь, что это я, а заодно с помещиками возьмут и кокнут.
- И очень просто, что кокнут, - ответил мой знакомый, помещая свое сочувствие неизвестно куда, то ли ко мне, уважаемому писателю, то ли к тем, кто меня кокнет.
- Слушай, Захар, - сказал я серьезно, - ты меня знаешь, неужели же тебе не жалко глядеть на меня такого, в бегах, с узелком?
Захар во все лицо улыбался.
- Слушай, милый, - сказал он, положив руку мне на плечо, - ну ты же раньше-то хорошо пожил, лучше много, чем наши мужики?
- Ну, положим.
- Вот и положим: пусть поживут теперь другие, а ты походи с узелком, ничего тебе от этого плохого не будет. И очень умно сделал, что все бросил и ушел с узелком. У тебя же есть голова, а у них что?
Так, с колыбели я живу в атмосфере этого особенного восточного чувства человека к человеку, и среди этого мужицкого народного моря, как острова каменные и рифы, торчат помещики, купцы, кулаки и разные… «образованные»…»

Вокруг света.
«В день своей смерти, 24 мая 1543 года, разбитый параличом Николай Коперник увидел только что вышедший из печати главный труд своей жизни – трактат «О вращениях небесных сфер». С этой книги началось изгнание человечества из центра мира, где Земля уступила свое место Солнцу. Через полвека великий фантазер Джордано Бруно поставил под вопрос и центральное положение Солнца, до смерти – увы, своей собственной – напугав общество идеями о множественности обитаемых миров. И вот четыре столетия спустя мы живем на третьей из восьми планет у рядового светила на окраине Галактики. В ней 400 миллиардов звезд, еще больше вокруг нее других галактик, и это лишь крошечная часть Вселенной. Этот последовательный отход от представления об особом месте человечества во Вселенной в конце ХХ века стали называть принципом Коперника».

А.Одинцова. Начальник для чародейки.
«Эйрик и Морвран проводили меня до самой двери и уже собирались попрощаться, как их внимание привлекло движение возле ограды. Впрочем, тот, кто шел к нам, таиться не собирался. И это был не кто иной, как отец Гленн Бойд. Мертвый отец Гленн Бойд в ливрее камердинера и с подарочным бантом на голове. У нас троих одновременно вытянулись лица, когда зомби невозмутимо прошествовал ко мне и вручил записку.
«Дорогая Рэй! Помнится, у тебя были трудности со слугами, а я изрядно напортачил в твоей гардеробной. Надеюсь, этот скромный подарок хоть немного загладит мою вину и скрасит одинокие вечера, когда ты, несомненно, будешь вспоминать обо мне…»
Я перечитала, как минимум, три раза, прежде чем до меня дошел смысл. Понятия не имею, как Джерлассу удалось изъять тело Бойда у орденских некромантов, но подарок пришелся мне по вкусу. Полагаю, это именно то, что следует дарить такой девушке, как я.
- Зомби от Джерласса? – спросил начальник тайной службы.
Я усмехнулась. Неужели он ревнует?
- Да, от него.
- Хорошо, - кивнул Эйрик. А то, если бы зомби был от Абархама или кого-то еще из адептов, это было бы подозрительно.
Я сразу почувствовала себя глупо. Надумала себе непонятно чего. А ведь начальник тайной службы знал, о чем говорит. Зомби можно настроить на подчинение вторичному хозяину, но у создателя все равно остается власть над поднятым мертвецом. Желай мне кто-нибудь зла, подарок в виде зомби – идеальный вариант это зло причинить».

---

(лазая в ЖЖ) конспирологическое - попугаться...

---

Анна Ахматова "Я научилась просто, мудро жить..." Честно говоря, затрудняюсь, в какой раздел отнести эту книжку... Как по мне, так начисто бессмысленное что-то... Ну, видимо, остается только - к поэзии что ли.
Сразу уточняю - оценка у меня относится не к стихам Ахматовой. Но по аннотации здесь указано - "Избранные стихотворения и поэмы. Записи из дневников. Воспоминания об Ахматовой современников. Множество фотографий". Стихи меня в данном случае не интересуют - у меня и так есть сборник Ахматовой... А вот записи из дневников - это да, это мое. Очень интересно. Но сразу было понятно, что по сравнению со всем остальным эти дневниковые записи... ну, не очень много места занимают. Так что я на эту книжку все посматривала в интернет-магазинах и все сомневалась. А тут углядела, что в библиотеке она есть! здорово же.
Ну и вот... оказалось, что сомневалась я не зря. Потому что вот этого самого, что меня интересовало - здесь было не то что даже мало, а... прямо-таки в следовых количествах. Выражаясь языком разных юридических бумажек.
То есть, первоначально я предполагала, что в книге будет - стихи, потом вот эти дневниковые записи. Ну и в довершение воспоминания современников. Обещанные. Ничего подобного - оказалось, здесь все вперемешку - стихи, письма, воспоминания, дневники - и все клочочками, обрывочками...
Ладно, я решила, что, возможно, авторы-составители... или это одно лицо? непонятно... в общем, хотят таким образом сделать нечто вроде биографии Ахматовой. В хронологическом порядке. Дополняя это все стихами по соответствующим периодам. Допустим... где-то даже интересный подход.
Но затем и эта версия стала вызывать сомнения. Потому что хронология как-то плавала туда-сюда - ну вот, скажем, прошли уже период 1910-х, уже начало первой мировой упомянули... раз - через сколько-то страниц опять снова-здорово, опять все то же самое - салоны 1910-х и прочее. Кроме того, если уж говорить о биографии, то какая-то она получается с большими пробелами! Какие-то моменты рассматриваются снова и снова, какие-то вообще опускаются. Хм. Говоря попросту - похоже, что здесь авторов-составителей больше всего интересовали разнообразные любовно-романтические отношения. С кем там Ахматова... когда и как... Так что разнообразные "предметы" и "увлечения" описаны довольно подробно - ну, по меркам данного издания, конечно - а все остальное остается за кадром. Большей частью.
И насколько же мало этих обещанных по аннотации "дневниковых записей"! По моим ощущениям, если их сложить вместе, так от силы на пару страниц наберется. И эти подписи "из дневниковых записей" выглядят сущим издевательством... Значит, где-то эти записи есть! почему бы их не издать...
В общем, я интересуюсь письмами и дневниками - чтобы почувствовать каким-то образом личность автора. Здесь мне этого не удалось. За отсутствием материала. Не по чему чувствовать. Зато авторы-составители любезно мне предложили свое собственное мнение и видение. Спасибо, не интересно. Кроме того, как-то оно не вызывает у меня доверия... Скажем, они усиленно здесь изображают Ахматову как такое нежное-робкое-болезненно-трогательное создание... не от мира сего, витающее в облаках и все такое... Тут я не знаю (из-за отсутствия материала), но вот, скажем, из записок Чуковской все-таки вырисовывается несколько другой образ. Женщина как бы умная, ядовито-язвительная, да уж... (кстати говоря, почему-то авторы-составители и Чуковскую с ее записками тоже проигнорировали, то есть, какой-то фрагментик взяли, но так-то она накатала три толстеньких томика! )
Единственное, что здесь могу отметить положительного - это фотографии. Обещанные. Действительно, много фотографий здесь имеется. И даже, что удивительно, хорошего качества. В смысле, печать четкая, изображение на расплывается. Тут ничего не скажу.

@темы: Книги