В телеграме есть такой задвиг - эта ваша Midjourney... то и дело возникает в разных предложениях - ну там, подпишитесь на наш канал, получите доступ в бот и можете генерить картинки. Как правило, это фикция - дается одна попытка, а там начинается требование пополнить счет. Но я что, я подписываюсь, пусть одна попытка... Главное, сообразить, что спросить, а то она каждый раз на меня неожиданно выскакивает, и я все забываю и пишу какую-нибудь ерунду. Но в этот раз вот подумала и вспомнила - запросила Мела Гибсона в роли капитана Блада.
Костюмы немного бомжовского вида... и выражение лица странное... Но это ерунда - костюмы можно другие подобрать, а выражение лица изобразит, какое надо.
У.Фолкнер. Письма. «проф.Уоррену Беку, 6 июля 1941г. Уважаемый мистер Бек, спасибо за присланные статьи. Я согласен с ними. Вы обнаружили подтекст, о котором я не подозревал. Жаль, что он не был создан сознательно, но я, конечно же, хотел бы верить, что создал его подсознательно, а не просто случайно. Я всегда писал о чести, правде, сострадании, уважении, способности вынести горе, несчастье и несправедливость и выстоять; изображал людей которые поступали так не ради наград, а ради самой добродетели, и не потому, что эти принципы достойны восхищения, а лишь для того, чтобы до конца своих дней оставаться верным себе и остаться самим собой, когда пробьет твой час. Этим я не хочу сказать, что каждый лжец, негодяй и лицемер будет корчиться в лапах дьявола. Я думаю, лжецы, негодяи и лицемеры спокойно умирают каждый день в ореоле того, что называют святостью. Я не говорю о них. Я не пишу для них. читать дальшеПока что я еще не нашел нужного равновесия между методом и материалом. Сомневаюсь, что вообще смогу его найти. Виню в этом частично себя самого, за то, что отказался получить школьное образование (я застрял в 8 классе), но в основном причина в том, что писал я всегда в лихорадке. Я писал слишком много, слишком быстро. Я решил (как теперь мне кажется, очень давно), что то, о чем стоит говорить, само ведает лучше меня, как это должно быть выражено, и что лучше сказать плохо, чем вообще не сказать. И потом, всегда будет возможность сказать еще раз, так как существует только одна, все та же истина, терпение, сострадание и мужество. И я решил, что лучше буду читать Шекспира, со всеми его неудачными каламбурами, ошибками в истории, дурным вкусом и тому подобными вещами, чем Уолтера Пейтера, и что я ослепну, но все-таки попытаюсь писать, как это делал Шекспир, но не буду переписывать Пейтера, чтобы уже настолько уподобиться ему, что он и сам ничего не смог бы отличить, даже если через громкоговоритель кричать ему текст. Извините за сплошное «я». Как видите, пока что мне еще трудно привести в нужное соответствие метод и материал».
Т.Коростышевсая. Невеста Кащея. «Варвара протянула руку к артефакту… - Подожди! – закричал демон. – Не торопись. Я еще попробую… - И что мне за мою доброту будет? Какая выгода? Глаза ведьмы хитро блеснули, но Радар, кажется, ничего не заметил. - Сможешь меня без кровавых жертвоприношений вызывать! Как тебе такая идея? - Никак! Вдруг тебе вместо крови слезы невинных дев или пот грифона понадобится? Таких вещей, знаешь ли, не напасешься. Пока найдешь, пока запугаешь… А то вдруг девка потеть станет, а грифон – реветь в три ручья? Короче, несогласная я! - Ой, так свои же люди – сочтемся, - махнул когтистой рукой демон. – Чего там у вас, как снега зимой? Ну, например… простокваша. Устраивает? Пока Яга думала, Радар беспокойно ерзал и умильно складывал бровки домиком. - Пусть будет молоко, - решила наконец ведьма. – А скислить и сам сумеешь, если захочется. - По рукам! – глаза демона горели восторгом от выгодной сделки. Точно такой же азарт прятала от собеседника ушлая колдунья».
«…Закат солнца, словно замирающий вдали звук органа».
«Написал одно стихотворение, настолько современное, что я сам не знаю, о чем оно».
«Только что закончил самый лучший в мире рассказ. Он настолько хорош, что когда я закончил его, то встал и пошел посмотреть на себя в зеркало. И подумал: «Неужели этот тип с крысиной рожей, эта помесь детскости, слабости и непомерного тщеславия, придумал все это?» А вот и придумал! И рука не поднимается, чтобы вносить поправки».
«Ты хорошо пишешь письма. Человек, который не знает тебя, по тому, как ты пишешь, мог бы даже определить цвет твоих глаз».
«Твое предложение… выделять курсивом даты мне не нравится. По-моему, курсив должен показать читателю сумбур в голове //персонажа//. Если бы только техника печатания позволяла использовать для этого шрифты разных цветов!» читать дальше «Я снова и снова рассказываю одну и ту же историю: о себе и о мире. Томас Вулф попытался сказать обо всем, уместить все: весь мир плюс себя или мир, пропущенный сквозь себя, - попытался уместить мир, в котором родился, прожил, а затем навеки уснул, в одну книгу. Я пытаюсь в этом смысле пойти еще дальше. Думаю, именно этим объясняется непомерная длина предложений, то, что обычно называют сложным и бесформенным стилем. Я пытаюсь выразить все в одном предложении: между заглавной буквой и точкой. Все еще пытаюсь, по возможности, уместить все на булавочной головке».
«Не думаю, что для того, чтобы подтекст существовал, необходимо было его специально создавать или знать о его существовании. Искусство проще, чем думают о нем люди, и круг тем очень ограничен. Все, что волнует человека, существовало и будет существовать вечно; и об этом давно написано, и если писать с усердием, искренне, без претензий, с неизменной решимостью никогда, никогда не быть удовлетворенным тем, что напишешь, то снова напишешь все о том же, поскольку искусство, как и человеческая нищета, само о себе позаботится и найдет себе хлеб».
«Я не хочу приниматься за книгу, которая мне не по душе, потому что я как старая породистая кляча, которая жеребилась 15-16 раз и чувствует, что сможет ожеребиться еще раза 3-4, и потому не может позволить себе иметь случайного жеребенка».
«Жители в нашем городке только и делали, что гадали, кого это я вывел: «Как, черт возьми, он все это упомнил и, вообще, когда это произошло?» - их единственные литературно-критические высказывания».
«Я напишу Хемингуэю. Бедняга, надо же было жениться три раза, чтобы понять, что в женитьбе нет ничего хорошего и единственный способ снова обрести покой (если уж свалял дурака и женился) – так это, оставаясь с первой женой, держаться от нее подальше в надежде когда-нибудь ее пережить. По крайней мере, тогда убережешься от повторной женитьбы, а это обязательно произойдет, если развестись. Судя по всему, мужчину можно отучить принимать наркотики, пить, играть в карту, кусать ногти, ковырять в носу, но не от женитьбы».
«Единственный благородный поступок, который можно совершить на войне, - это проиграть ее».
«Мне кажется, я написал и отправил в печать много вещей, прежде чем осознал, что незнакомые люди могут прочесть написанное».
«Сама мысль о договоре мне противна. Мне кажется, что, выдав мне аванс за роман, который еще не написан, от меня не только потребуют сдать его, когда он будет написан, но и заявят о своих правах на следующий роман, после того, как появится этот, еще не написанный».
«Спасибо за чек от «Эллери Куин». Ну и комментарий! Во Франции я – основатель нового литературного движения. В Европе меня считают лучшим американским писателем и чуть ли не самым лучшим из всех писателей вообще. А в Америке моя работа сценариста дает такой жалкий заработок, что приходится зарабатывать на жизнь, завоевывая вторую премию в конкурсе на лучший рассказ о таинственных приключениях».
«Мне безразличны факты, они меня не особенно интересуют, факт – слишком хилое существо, ему нужны подпорки, и если отойти в сторону и посмотреть на него под углом, то станет видно, что он так тщедушен, что не отбрасывает тени».
«Единственное предисловие, которое, как мне помнится, я прочел, причем мне было тогда шестнадцать лет, - это предисловие к роману Сенкевича, я даже не уверен, как это пишется, кажется, «Пан Майкл», точно не помню, но сказано там примерно следующее: «Эта книга написана в трудах», может, там даже сказано, «ценой мук и жертв», с тем, чтобы укрепить человеческие сердца. Я думаю, это единственно достойная цель любого произведения».
«Я буду сопротивляться до конца: никаких фотографий, никаких письменных свидетельств. Я хочу, чтобы меня, как частное лицо вычеркнули из истории, чтоб я не существовал для нее, не оставил бы в истории никакого следа, никакой памяти о себе, кроме опубликованных книг. Очень жалею, что тридцать лет назад я не мог еще предвидеть будущее: нужно было просто не подписывать свои вещи, как это делали елизаветинцы. Все мои помыслы и устремления направлены на то, чтоб итог и смысл моей жизни были выражены в одном предложении, которое будет одновременно и эпитафией, и некрологом: Он писал книги, он умер».
«Несколько лет назад, не помню, по какому случаю, Хемингуэй сказал, что писатели, подобно врачам, адвокатам и волкам, должны держаться вместе. Я думаю, что это замечание скорее остроумно, нежели точно и верно, во всяком случае, к Хемингуэю оно не относится; писатели, которым волей-неволей приходится держаться вместе, ибо иначе они погибнут, напоминают волков, которые только в стае – волки, а разгони их, и каждый станет собакой. А тот, кто написал «Прощай, оружие!», «По ком звонит колокол» и почти все остальное тоже, не нуждается в защите стаи».
«Иногда мне кажется, что только бедствие, может быть, даже военное поражение сможет пробудить Америку и поможет нам спастись или спасти то, что еще останется от нас. Я понимаю, что это очень мрачно… Но люди чудовищны. Надо очень верить в человека, чтобы сносить его глупость, дикость и бесчеловечность».
«Одна из причин, почему я не сделал этого //не написал статью в защиту Хемингуэя//, состоит в том, что человек, написавший «Мужчины без женщин», «И восходит солнце» и большую часть всего остального, не нуждается в защите, ибо те люди, что оплевывают его, не написали «Мужчины без женщин», «И восходит солнце» и все остальное, а тем, кто не написал «Мужчины без женщин», «И восходит солнце» и все остальное, просто не на что опереться для того, чтобы было удобнее оплевывать».
//Шервуд Андерсон// «Он верил в людей, но как будто только в теории. Он ожидал от них худшего… будто единственными людьми, которым он мог по-настоящему верить, с которыми мог общаться, были те, которых он выдумал сам: символы и образы его туманных снов».
«Я понял, чтобы быть писателем, прежде всего необходимо быть тем, что ты есть, для чего ты рожден… Счастлив тот, кто есть художник по призванию, кто верен своему предназначению, потому что в искусстве не ждут наград, как почтальона по утрам».
«Современные люди по каким-то причинам стыдятся быть пойманными на сентиментальности; кое-кто, видимо, имеет довольно курьезное представление о том, где именно находится сердце, и путает его с более низменными органами, железами, функциями».
«Следует сказать не художнику, но всему миру, самому времени, что труд художника – ценен. Что даже поражение стоит усилий и прекрасно, если только это блестящее поражение, если только мечта прекрасна, недостижима и достойна, ибо это мечта о совершенстве».
«Один из изъянов в нашей американской жизни это успех. Уж слишком велик этот успех и так доступен. В Америке молодой человек может достичь успеха и не очень большим усердием. Он может так легко и быстро добиться успеха, что еще не успеет научиться смирению, с которым следует относиться к нему, а то и вообще не успеет осознать, понять, что ему еще очень пригодится смирение. Может быть, нам нужна горстка самоотверженных пионеров – мучеников, которые, выбирая между успехом и смирением, предпочтут последнее».
«У нас нет законов, преследующих дурной вкус, быть может, потому что в условиях демократии большинство, диктующее свои законы, не распознает приметы дурного вкуса, сталкиваясь с ними, а может быть, и потому, что в условиях нашей демократии торговые компании, создающие рынок и товары, наводняющие его, превратили дурной вкус в предмет потребления, который может быть выброшен на рынок, и, следовательно, обложен налогом и предварительно разрекламирован; дурной вкус, обретя платежеспособность, был очищен от скверны и оправдан.».
«Недостаток индивидуальной свободы лишает человека индивидуальности, лишенный же индивидуальности, он лишается всего, что стоило бы иметь или удерживать».
«…Свободу мы подменили патентом, - патентом на любое действие, осуществляемое в рамках законов, сформулированных творцами патентов и жнецами материальных выгод… Они объявили, что может быть совершено любое действие, лишь бы оно освящалось выхолощенным словом «свобода».
«Истина – это длинная чистая четкая неоспоримая прямая и сверкающая полоса, по одну сторону которой черное – это черное, а по другую белое – это белое, - в наше время стала углом, точкой зрения, чем-то таким, что не имеет ничего общего не только с истиной, но даже и с простым фактом и целиком зависит от того, какую позицию ты занимаешь, глядя на нее. Или – точнее говоря – от того, насколько тебе удастся заставить того, кого ты хочешь обмануть или сбить с толку, занять определенную позицию при взгляде на нее».
«Америке художник не нужен. Америка еще не нашла для него места, - для него, который занимается только проблемами человеческого духа, вместо того чтобы употреблять свою известность на торговлю мылом или сигаретами, или авторучками, или рекламировать автомобили, морские круизы и курортные отели, или (если, конечно, он восприимчив к обучению и сможет достаточно быстро приспособиться к стандартам) выступать по радио и сниматься в кино, где он принесет прибыль, оправдавшую бы внимание, ему уделяемое».
«Промежутки между целью, средством и результатом становятся все короче, доступнее и менее затруднительными для прохождения; все меньше и меньше простора для человека, все больше и больше давления на индивидуум, чтобы превратить его в единообразное верчение шестеренок, напоминающее челюсти жующего человек».
«Дадим же прошлому уйти в прошлое лишь тогда, когда мы сможем заменить его – и сможем ли? – на что-нибудь лучшее; но не будем уничтожать прошлое просто потому, что оно было».
«Сначала вам все вещи и все люди представляются положительными. Затем на втором, циничном этапе вы приходите к убеждению, что все плохие. А потом вы осознаете, что каждый способен почти на всякое – героизм или трусость, нежность или жестокость».
«Вы всегда можете найти время писать. Каждый, кто говорит, что он не может выкроить время, занимается самообманом. Но не пишите через силу. Пишите до тех пор, пока вам есть что сказать».
«Я разрешаю роману писать себя самому – никаких мучительных размышлений о размере или стиле».
«- Как вы находите Голливуд? - Мне не нравится климат, люди, их образ жизни. Там никогда ничего не происходит, и вдруг в один прекрасный день вы узнаете, что вам стукнуло 65 лет».
«Я пишу о людях. Может быть, в книги и проникают разного рода символы и образы, я не знаю. Когда хороший плотник что-нибудь строит, он забивает гвозди туда, куда следует. Когда он кончает, из шляпок, может быть, и образуется причудливый узор, но он вовсе не для того прибивал гвозди».
«Думаю, что если переделывать книгу, вероятно, я мог бы написать ее лучше. Но мне всегда так кажется о любой из моих вещей, как кажется любому писателю. Законченному произведению никогда не сравниться с мечтой о совершенстве, заставляющей художника браться за перо».
«Все мы неудачники. Никому из нас не удалось сравняться с мечтой о совершенстве, и я оцениваю художников на основании великолепия их поражения в попытке достичь невозможного».
«Хемингуэй довольно рано открыл для себя, на что способен, и после не выходил за эти рамки. Он никогда не пытался отступить с освоенной им территории, чтобы не испытать поражения. Из возможного для себя он все делал превосходно, первоклассно, но для меня это не успех, а провал… Поражение для меня выше. Стремиться к тому, чего нельзя достигнуть – так, что даже невозможно надеяться на успех – стремиться и потерпеть поражение и вновь стремиться. Вот в чем для меня успех».
«- Трагична ли в основе своей человеческая жизнь? - В общем, да. Но бессмертие человека в том и состоит, что, сталкиваясь с трагизмом, который не в силах побороть, он все же пытается ему противостоять».
«- Может ли человек достичь совершенства? - Да, может, измени он свою природу и свой характер. Если это и произойдет, то он уже не будет человеком – не будет таким любознательным существом, каким является… Я по-прежнему верю в человека, в его стремление к лучшему, в то, что он жаждет, стремится, хочет поступать лучше, чем по собственному представлению может поступить. И иногда ему это удается – стать лучше, чем от него ожидали. Такой человек бессмертен».
«Уже то, что человек в состоянии выговорить: «Мне это не по душе», свидетельствует, в моем понимании, о непобедимости человека».
«Человеку время от времени необходимо напоминать о существовании зла, с которым он не имеет права смиряться; нельзя постоянно говорить лишь о добром и прекрасном».
«На мой взгляд, писатель, поэт или романист не должны быть простыми протоколистами жизни; их задача – убеждать людей в том, что они могут стать лучше, чем есть».
«Поэты имеют дело с чем-то неуловимым и ускользающим, и потому не скажешь, кто они – англичане или японцы. Поэзия – обращена ко всеобщему».
«Ценность написанного выводится никак не из объема рукописи. И не из выбранной литературной формы, и даже не из авторства. Главное, я считаю, - конечный результат написанного и его правдивость».
«Если чрезмерно заботиться о стиле, то вряд ли к концу работы у писателя останется что-нибудь кроме стиля».
Литературная газета. Александр Бушковский, писатель: «Свои новые тексты я почти всегда начинаю писать ручкой на бумаге. Бывает, это скелет, так называемая рыба будущего рассказа или просто первые абзацы какого-нибудь опуса, который еще складывается в голове. Мне кажется, ручкой легче, чем клавишами, поймать настроение будущих строчек и даже услышать их фонетику». *** «Мы живем в эпоху метатекста. Не избавиться от культурологических ассоциаций, они неизбежны. Мы слишком начитанны, чтобы освободиться от интеллектуальных наслоений». *** «Порой создается впечатление, что поэт боится, что его заподозрят во вторичности. А зря. Все равно заподозрят». *** Альберт Лиханов: «В 1943 году, в году кровавых сражений открылся Театр оперы и балета в Новосибирске – самый крупный за Уралом, была учреждена Академия педагогических наук РСФСР и создан Всесоюзный институт акушерства! Страна собиралась жить после безумных потерь и потрясений. Жить, радоваться, рожать и воспитывать детей. Может ли быть план более жизнеутверждающий?» читать дальше*** Канта Ибрагимов, председатель Союза писателей Чеченской Республики: «Сегодня у нас и ученые не в почете. Профессор-преподаватель получает меньше, чем участковый лейтенант. А если этот преподаватель читает экономику, где во главе всего закон стоимости и все по труду, то получается, что литература – это хобби. А творческие союзы и литобъединения – словно кружки художественной самодеятельности». *** Лулу Жумалаева: «Птица! Ты птица! Значит, должна ты радостью крыльев своих насладиться. Иначе – незачем было крылатым созданием на Землю проситься». *** Михаил Чванов, председатель Аксаковского фонда: «Признаюсь, не однажды бывая в Париже, ни разу не был ни в Лувре, ни в других знаменитых музеях. Бывая за границей, я везде искал могилы русских изгнанников». *** Алексей Ефимов: «Чтобы к чудесам не приобщаться, не приучать нас к чудесам, Бог не дает любовь и счастье – дает наборы «Сделай сам». *** «Бог у поэта то «одинокий», то «бедный» - а каким еще ему быть, имея таких нас?» *** Дмитрий Артис: «Порой поэтическая незрелость прячется за навязчивыми аллитерациями, которые скрепляются между собой натужной рифмой, будто худые фанерки двухсотмиллиметровым гвоздем. Иной раз читаешь стишок и не понимаешь, чем надо восхищаться: то ли тонкостью фанерок, то ли толщиной гвоздя». «Конечно, и в хитро выписанных стихах тоже есть своя прелесть. Игра словами и смыслами, каламбуры и сентенции, выпуклые рифмы и скороговорки, будто вставные цирковые номера, развлекают читателя, как сальто слона или как торт, брошенный в лицо клоуну. Ну, а то, что развлекает, имеет право на жизнь».
Е.Кароль. Джинн на полставки. «Постепенно вечерело, и мы уже не на словах, а на деле приступили к созданию моего божественного облика. Для начала я чуть повзрослела, потому что снова выглядела едва ли на восемнадцать, воплощая свое душевное состояние. Остановились мы на двадцати пяти, моем реальном возрасте, - уже не девочка, но еще не женщина. Чуть прибавили длины ног, чтобы рядом с Фэрри я не выглядела кнопкой (раньше босиком я едва доставала ему до плеча), высветлили волосы до светло-русых с мелированными золотистыми прядками, а глаза сделали не серыми, а голубыми, так они были ярче и невиннее. Барби. Натуральная Барби. - Не кривись, тебе очень идет этот цвет волос. - Не обращай внимания, просто у меня специфичные ассоциации с модой Земли, - отмахнувшись, я силой желания поправила макияж и еще больше выделила глаза, прибавив радужке уже не голубого, а чуть фиолетового оттенка. Да, так будет интереснее. – У нас длинноногие большегрудые блондинки априори считаются не очень умными охотницами за богатыми мужчинами. К сожалению, грудь у меня не особо большая, образование не краснодипломное, но тоже на уровне, а муж уже есть. Когнитивный диссонанс, однако! - Не умничай, милая. Поверь, невинная внешность станет твоим козырем, а ум и характер – джокером».
Вера Чиркова, трилогия "Личный секретарь младшего принца", "Ловушка для личного секретаря" и "Принцесса для младшего принца". Фэнтези, любовный роман... где-то как-то... Сюжет: девушка Иллира - сиротка, воспитывалась у тетки, которая отличалась скупостью и эгоизмом, так что девушка привыкла сама о себе заботиться и уже составила себе план будущей жизни - устроиться секретарем к какому-нибудь достойному престарелому хозяину... или хозяйке... Но тут в королевстве объявили отбор фавориток для младшего принца, и тетка, не долго думая, отправила туда Илли. Вот как тут быть - только и остается надеяться, что принц не обратит внимания... а чтобы было совсем уж наверняка, то постараться выглядеть пострашнее. Все это расстроенная Илли объясняет случайно встреченному в дворцовом парке симпатичному незнакомцу, по виду, одному из служителей. Кто же знал, что он и окажется тем самым младшим принцем... И в ходе отбора выберет именно Илли... но любезно предложит ей место своего личного секретаря. Оно у него как раз оказалось свободно. И уж точно никто не мог предположить, что очень скоро новый личный секретарь станет для принца исключительно ценным и незаменимым сотрудником... Это у меня знакомство с автором. То есть, до этого я пробовала читать какую-то юмористическую трилогию, но так и не одолела первой главы, так что с тех пор и мысли не возникало читать что-то еще. Но по рекомендации решила попробовать - взяла в библиотеке. читать дальшеИ вот как-то душевно пошло, прочитала с большим удовольствием. Единственное только - странный какой-то эффект. Вот первая книга мне вообще очень понравилась, такая славная, уютная... О том, как герои знакомятся, как ГГ начинает свою работу личного секретаря, наводит порядок в хозяйстве, заводит друзей. Все, как я люблю, с разными повседневными мелочами и обыденными делами... практически производственно-хозяйственное. Так что я немедленно перешла к продолжению - и была удивлена. Автор вдруг свернула куда-то в сторону дворцовых интриг, все более сложных и запутанных, подключились всякие темные силы чуть ли не хтонического характера... То есть, и в первой книге были такие... момент экшна... но в пределах допустимого, так сказать. Издержки дворцовой жизни. А тут это вообще стало главной сюжетной линией. К тому же ГГ стала все больше набираться крутизны - она и до того была чрезвычайно умная и способная, но тут, опять же, это перешло всякие пределы - вплоть до превращения буквально во что-то божественное... Затем подключились переходы в другие миры и т.д. В общем, я читала и только диву давалась - полное впечатление, что автор вдруг споткнулась о какую-то только что придуманную деталь, стала ее развивать, в результате чего свернула с намеченного пути и понеслась по кочкам и буеракам... Нет, я все же прочитала и даже вполне себе с удовольствием... но только окончательно сбилась насчет того, как это все воспринимать.
А.Пикуль. «Уважаемый Валентин Саввич!» «Конечно, не здорово, когда в умах – «неразбериха». Отсюда «неразбериха» в политике, экономике… Это общая беда, и виноваты в ней, прежде всего, специалисты-идеологи, навязывающий народу через СМИ вполне определенный, порочный, на мой взгляд, подход к оценке жизненных ситуаций, событий нашего прошлого и настоящего. Если говорить о прошлом, то вполне очевидно, что прошлого уже не переделать… Поэтому его незачем ХВАЛИТЬ или ОХАИВАТЬ, его надо ОБЪЯСНЯТЬ, а для этого надо свершить еще более трудное – ПОНЯТЬ! Понять мотивы и стремления отдельных лидеров, руководящих органов и большинства народа, выработавших и принявших в определенной обстановке определенное решение. Причем с учетом всех нюансов, сопутствующих ТОМУ времени. читать дальшеС позиций сегодняшнего дня осуждать прошлое очень легко. Ведь умных так много: почти любой выпускник вуза или даже школы – эрудированней… Пифагора. Эрудированней, но не талантливей. А для понятия прошлого нужен талант. И пытаясь понять свое историческое прошлое, надо всегда относится к нему УВАЖИТЕЛЬНО… Историей своего отечества можно и нужно гордиться ЦЕЛИКОМ. А если выбирать из нее самые блестящие грани, то это уже не история, а … бижутерия. «У истории нет корзины для хлама». Этой фразе Виктора Гюго мне нечем возразить…»
М.О.Глакс. Мгновения до бури. Выбор Леди. «- Что происходит? – осмелилась я задать вопрос. - Темные устроили массовую атаку, такое творится по всему городу. Мы не справляемся, - с грустью в голосе ответил Картер. – Нам надо идти, но я не знаю, как отпустить вас. Площадь просто кишит опасными преступниками. Он задумался, и сзади что-то блеснуло. Я не успела даже сообразить, что это и откуда. - Осторожно! Атака растворилась в ночи, когда нас накрыл барьер. Мы и трое хранителей замерли. Нападавших не было видно. На секунду я даже подумала, что мне померещилось. Но, оглянувшись, поняла, что нас окружают темные силуэты в капюшонах. Шестеро, может, больше. Я вгляделась в лицо их лидера: длинные волосы, тонкие черты и горящие одержимостью глаза. Он смотрел на нас, как на закуску с праздничного стола. - Ты еще кто такой? – спросил мой преподаватель. - На твоем месте я бы волновался и думал, как скорее унести ноги, старик! Город наш! Ты даже не представляешь, какая власть в наших руках! Главное сейчас не поддаваться страху и держать барьер. Тогда все будет хорошо. Хранители и Джейсон смогут отбиться. Только бы не дрогнуть. - Я перефразирую вопрос, - терпеливо откликнулся Картер. – Что вам нужно? Слова преподавателя вызвали у темных новый приступ смеха. - Ничего, - адепт скучающе пожал плечами. – Всего лишь как следует развлечься. И быть может, отпраздновать победу твоими потрохами. – Он поморщился. – Хотя нет, ты уже старый и невкусный. Вон тех двоих мы бы забрали».
Вот чем завлекает нейросеть - это что никогда не знаешь, что получишь в ответ на запрос. Ну, то есть, возможно, опытные и умелые программисты могут добиваться нужного результата, а у меня все дело случая. Поэтому я просто радуюсь, если выдают что-нибудь милое... или интересное.
Эти милые котики получились от запросов на "фрактал". Хотя я предполагала несколько другой результат, но и так хорошо. Я обрадовалась, но больше нейросеть на слово "фрактал" не пожелала реагировать. В смысле, выдавать что-нибудь милое. читать дальше А это типа сказки. Можете угадывать.
Ну и, в момент хорошего настроения, нейросеть согласилась на совместное пение Агаты Кристи...
Когда я на почте служил ямщиком, то мне повстречался косматый геолог, и глядя на карту на белой стене, он усмехнулся мне
Он рассказал, как плачет тайга, без мужика она одинока, нету на почте у них ямщика, значит, нам туда дорога
Облака в небо спрятались, звезды пьяные смотрят вниз и в дебри сказочной тайги падают они
А ночью по лесу идет Сатана и собирает свежие души, новую кровь получила зима и тебя она получит
Куда бы ни уплыл моряк, от смерти не уплыть ему, и ждет его зеленый мрак, когда моряк на берегу
Тут любопытный выверт - нейросеть отказывается принимать в запросах некоторые слова, например, смерть, так что пришлось ее заменить словосочетанием... что повлияло слегка на результат
Ольга Коробкова "Таинственный отбор, или Русские не сдаются". Фэнтези, любовный роман. Сюжет: ГГ - вполне взрослая, адекватная женщина... однажды спокойно засыпает у себя в квартире, а просыпается уже в фэнтези-мире. Ей сообщают, что ее отобрали для участив в королевском отборе невест для наследника королевства. При этом, оказывается, она может совершенно не беспокоиться - ее просто клонировали, так что ее оригинал в родном мире продолжит жить своей жизнью, никто даже ничего не почувствует... А также, что ее никто ни к чему не принуждает, участие в отборе дело добровольное: хочет - участвует, не хочет - не участвует, тогда ее просто развеют... Зато в случае участия получается сплошная выгода - солидные выплаты, обеспечение статуса в новом мире проживания в любом случае, ну а уж если она выиграет отбор... В общем, как выражался капитан Блад - "к чему насилие, вам предоставляется абсолютно свободный выбор между пером и веревкой..." Вот и ГГ не стала долго раздумывать, согласившись на все условия. Тем более, что она для себя твердо решила не рваться на первое место... Книжка довольно своеобразная - ну, для ромфанта. Но мне нравится авторский стиль - такой суховатый, сдержанный... но обстоятельный. Так что и эту прочитала с удовольствием. Она мне вообще понравилась больше всех - из тех, что я прочитала. ГГ действительно адекватная, здравомыслящая женщина - оказавшись в сложной ситуации, не стала истерить и впадать в отчаяние, а отнеслась ко всему разумно, взвесив все за и против... Ну, а далее - происходит отбор невест, все, как положено по уже сложившемуся канону. Вариантов тут существует не особо много, и любой читатель - фанат жанра - с ходу догадается и как в целом будут развиваться события, и что будет с ГГ и ее перспективами. В процессе автор весьма толсто намекала на проблемы и опасности, так что с этой стороны сюрпризов тоже никаких не возникало. Но в финале автор все-таки сделала интересный поворот - я даже не рассчитывала. В общем, советовать никому не буду, и автор, и книга - сильно на любителя... но для себя убедилась, что на автора можно рассчитывать.
Литературная газета (июль 2020). Анатолий Макаров, писатель: «С цензурой можно бороться, ее преодолевать. Но есть цензура вкусовая, неузаконенная, зависящая в наши дни от рыночной конъюнктуры, издательского (подчас не очень прозорливого) расчета и от редакторского вкуса, а он бывает разным. В былые времена даже на категоричное замечание можно было выставить свои доводы. Сейчас их просто никто не слушает и не испытывает охоты общаться с автором. На мой дилетантский, но выстраданный взгляд, необходимо хотя бы одно государственное издательство. Которое не стремилось бы к мгновенному доходу и признавало право писателя на немассовое, не подобное ширпотребу сочинительство. Кинопродюсеры, не менее издателей озабоченные прибылями, все же признают необходимость не кассового, а артхаусного кино. Ведь без него развитие этого искусства остановится. Трудно поверить, что среди издателей нет таких личностей. Но их должен кто-то поддерживать. По-моему, эту роль должно взять на себя государство, чтобы граждане дальне не дичали». *** читать дальшеМихаил Ремизов, политолог: «Главным символом западного модерна была идея свободы. Сейчас мы видим, как эта идея приходит к своей противоположности. Это кризис эпохи модерна, он сам себя пожирает и уничтожает. Принуждение становится не просто государственным, а всеобщим: на молекулярном уровне, в каждой точке социального пространства на человека оказывается давление, связанное с требованием принудительного единомыслия». «Думаю, наша правильная стратегия в мире формирующейся биполярности – стать флагманом движения неприсоединения. Есть много стран, не желающих односторонней зависимости ни от США, ни от Китая, и мы могли бы вместе работать над достижением технологической независимости». «Мы так привыкли «догонять», что рефлекторно бежим за лидером, не задумываясь, куда и зачем он бежит. Сегодня, когда все центры развития – США, Европа, Китай, Россия – находятся под угрозой серьезной дестабилизации, пора понять, что победит не тот, кто первым уйдет в прорыв, а тот, кто избежит срыва». *** Герман Греф: «Цели, которые ставит перед собой правительство лично меня вдохновляют. Это попытка построить эффективную государственную платформу, резко снижающую бюрократический уровень и повышающую скорость принятия решений. Она нацелена на вовлечение большего количества бизнес-инициатив. Не замещение бизнеса государством, а наоборот».
К.Вайт. Отрочество. «- Как деньги появятся, зайду к вам за накопителями. - Хорошо, - улыбнулся мне Леонид, - я тебя не тороплю. Как получится, заходи. Я попрощался и потянул дверь на себя. Только сделал шаг на улицу, заправляя амулет под одежду, как дверь окрасилась красным цветом, и улицу огласил громкий вой сирены. В недоумении я остановился на пороге. В этот момент трое мужчин в форме стражей набросились на меня. От первого удара меня внесло обратно в лавку, и я врезался в стену. - На нем амулет защиты, - крикнул один из стражей. - Сейчас разберемся, - ответил другой и запустил в меня огненный шар. Я, как в замедленной съемке, видел, как шар набирает скорость и врезается в меня. Защита выдержала. Но если бы я не опирался спиной о стену, меня бы сбило с ног. За первым шаром последовал второй, затем третий. После третьего попадания я почувствовал, что защита спала. Страж тоже уловил этот момент и, резво подскочив ко мне, сильно ударил кулаком в живот. Я согнулся от боли, и второй удар – в лицо – свалил меня на пол. Мне не дали разлеживаться. Грубые руки схватили меня и подвели к стойке, за которой стоял ошарашенный Леонид. В голове все плыло, перед глазами стоял кровавый туман. Я видел, как один из стражей вытряхнул мой рюкзак на стойку. Тетради выпали небольшой кучей, карандаши раскатились по полу, и вслед за ними из рюкзака вывалились два кубика накопителей. - Это ваши? – обратился один из стражей к Леониду. Тот взял кубики и озадаченно повертел их. - Да, мои, лежали на витрине. Но они незаряженные. Просто образцы. - Хищение налицо, - строго произнес один из державших меня. – Мы забираем его. Заявление оформите завтра. - Подождите… - попробовал возразить Леонид. - Разберемся, не мешайте нам выполнять нашу службу, - грубо ответил один из стражей».
Н.Гумилев. Письма. «В.Я.Брюсову. 25 марта – 6 апреля 1908г. Я чувствую свою вину. Открылась выставка «Независимых». И я ничего не пишу о ней в «Весы». Это происходит не от лени и не из-за моих других работ, но исключительно из-за самой выставки. Слишком много в ней пошлости и уродства, по крайней мере, для меня, учившегося эстетике в музеях. Может быть, это тот хаос, из которого родится звезда, но для меня новые течения живописи в их настоящей форме совершенно непонятны и не симпатичны. А писать о том немногом, что меня заинтересовало, не имело бы смысла. читать дальшеНе могу Вам не признаться в недавней мальчишеской шутке. Я познакомился с одной барышней m-lle Богдановой, которая бывает у Бальмонтов и Мережковских, и однажды в Café d’Harcourt она придумала отнести мое стихотворение «Андрогин» З.Н.Гиппиус, не говоря моего имени, ни моих литературных заслуг. Стихотворение понравилось, было возвращено с надписью «очень хорошо», и даже Мережковский отнесся к нему благосклонно. М-lle Богданову расспрашивали об авторе и просили его привести, но, конечно, ей не удастся этого сделать. Так что, если «Андрогин» не будет в «Весах», для З.Н. останется загадкой «застенчивый» талант-метеор (эпитет Образования)».
М.Сурикова. Зов чужого прошлого. «- Они мучили его… раны по всему телу, которые кровоточили. Его раздели и приковали к скале, а эта сволочь заставляла смотреть. Не позволял отвернуться или закрыть глаза, чтобы видела, как будут разрывать душу с телом. Как я его ненавидела, как же ненавидела тогда! Сама бы убила. Миранда, ты видишь, я тоже стала чудовищем. - Что ты говоришь, что ты? Тебе же больно, Сэй, поэтому… - Я больше не вижу ясно границы между добром и злом, и тем, что правильно. Мне казалось, поступала, как должно, а каков итог? Посмотри на нового владыку, взгляни на роскошь их дворца и что творится за пределами. Мне теперь видится, будто добро может быть злым и наоборот, понимаешь?»
Юлия Журавлева "Огородная ведьма". Фэнтези (юмористическая?), любовный роман. Сюжет: девушка Галя жила себе обычной жизнью, занималась любимым делом - дизайнер по интерьерам... и тут вдруг посреди рабочего дня ее вызвали в больницу, бабка при смерти. Бабка всю жизнь отличалась исключительно мерзким характером, но все же единственный родной человек. Примчавшейся в реанимацию внучке бабка сообщает поразительные вещи - оказывается, она из другого мира, с магией, ведьмами, магами и вот это вот все. Но что хуже всего, Галя, как ее наследница, должна туда отправиться и позаботиться о семейном огороде. А чтобы вдохновить внучку, бабка на нее накладывает проклятие, которое не спадет, пока она не поднимет огород. Видя старушку в привычном состоянии, девушка понадеялась, что все не так страшно, а у бабки просто настал старческий маразм. Но не тут-то было - на следующий день бабка действительно помирает, а вскоре девушку затягивает магическая воронка и выбрасывает посреди заросшего огорода. Что ж, хочешь не хочешь, а придется браться за лопату... Книжка забавная и легкая, прочитала с удовольствием. И все-таки, по сравнению с другими прочитанными книгами автора воспринимается, как такая... ровная, спокойная. В смысле, все здесь происходит не спеша, без эксцессов и катаклизмов, ни войн, ни всяких там ужасов. За персонажей можно не волноваться вообще, и так понятно, что все у них будет хорошо, с проблемами разберутся, порешают... Нервы отдыхают. И хотя автор и постаралась добавить тайн и злодеев, но это никак не повлияло на общую атмосферу. Любовная линия тоже ровная, спокойная и гладкая. Оба героя с самого начала проявили себя как взрослые, разумные, адекватные люди... Сюрпризов и потрясений никаких - едва на страницах появляется роковой и сексуальный, так любому читателю, привычному к жанру, сразу понятно, чем дело закончится. Но все равно все очень душевно, славная история.
А.Алексин. Из блокнота. «Ты, наверное, очень удивлен, что после нашего возвращения с Волги я словно бы забыл твой адрес и телефон. «Вот, - думаешь, - человеческая неблагодраность: жил в моем доме, спал на моей постели, ел за моим столом, моя мать ухаживала за ним, угадывала каждое его желание, а вернулся в Москву – и сразу испарился, исчез… Ни слова признательности!» Думая так, ты не прав. Я уже послал твоей матери три письма! Я поклонился ее рукам, то легким и нежным, то ловким и быстрым… Я поклонился ее голосу, то осторожному, словно передвигавшемуся на цыпочках, когда она боялась разбудить нас или помешать нашей шахматной игре, то гостеприимно зовущему («А у меня уж и стол накрыт!»). Я поклонился ее сердцу, которое любит весь мир, потому что ты, ее единственный сын, живешь в этом мире. читать дальшеДа, я послал твоей матери три письма. Я написал ей и за себя и за тебя… Ведь сам ты, кажется, почти никогда ей не пишешь. В шкатулке, как самую большую драгоценность, хранит Анна Филипповна твое единственное за весь год письмо: «Я забыл дома библиотечную книгу. Она называется «Сага о Форсайтах». Лежит, кажется, в левом верхнем ящике. Пришли поскорей. Только не потеряй страницы: книга старая и вся рассыпается». Помнишь, оправдываясь, ты сказал, что не умеешь и не любишь писать письма? Однако ты чуть не каждый день атаковывал посланиями Марину. Она и читать, наверное, не успевала. Значит, все-таки умеешь? Сказал бы уж точней: «Не люблю писать матери». Впрочем, не только писать – ты и разговаривать-то с ней не очень любишь. Меня помнится, обжигали твои ленивые, словно в пространство брошенные фразы: «Эх, если б сейчас скатерть-самобранку! Да полную яств!», «Уж полночь близится… Вот бы постель сама собой расстелилась!» И постель расстилалась «сама собой», и «сам собой» накрывался стол. Тебе не нужно было скатерти-самобранки и ковра-самолета: их заменяла тебе маленькая сухонькая женщина, которая в совершенстве владеет волшебством материнской заботы…»
Л.Каури. Золушки из трактира на площади. «Из открытой двери трактира пахнуло жаром, дымком и лесными ягодами. Матушка шагнула через порог, скинула капюшон и застыла в восхищении. Пол перед зажженным камином был застелен медвежьей шкурой, которой в доме отродясь не бывало, а сам камин задрапирован шторами из комнаты Бруни. Справа лежал, склонив голову на лапы, волк-переросток, насмешливо блестел зелеными глазищами на Тучу Клози, не слишком целомудренно замотанную в шикарное красное покрывало, явно снятое с чьей-то кровати. Перед шкурой валялись небрежно брошенные алые шлепанцы с пушистыми помпонами, а рядом с ними застыл, опустившись на одно колено и поигрывая мышцами, красавец Марх, облаченный в одну лишь набедренную повязку. Судя по всему, период смущения перед публикой у него уже давно прошел. Мастер Висту, кажется, похудел и потемнел лицом, но полнился нервической энергией. Застыв у мольберта, освещенного полукругом стоящих прямо на полу свечей, он внимательно разглядывал только одному ему заметный штришок, которым был явно недоволен. За столом в центре зала сидели благодарные зрители, наблюдавшие за рождением шедевры. На столе дымились чашки с морсом, были расставлены тарелки с сыром, мясом и уже остывшими лепешками. В центре красовался никем пока не тронутый сырный торт. - Что здесь происходит? – подойдя к Пипу, тихо поинтересовалась Матушка. - Мастер пошел на диптих! – оглянулся повар. – Пока был дневной свет, рисовал Осеннюю фею изобилия, но света не хватило, а чуйство полета осталось. Поэтому Дух Осени ждет завтрашнего утра, а матрона Мипидо была таки вынуждена согласиться стать Пресветлой, у которой коварный Аркаеш похищает тапочки. - У меня затекло колено! – заныл коварный Аркаеш, видимо, уже в который раз».