Виталий Бианки. Собрание сочинений в 4 томах, т.4 "Письма, дневники". Ну, соответственно названию - письма и дневники... Советская литература.
В детстве я не очень любила читать книжки "про природу". (Хотя кого я обманываю, я и сейчас их не люблю читать, а в детстве у меня просто читательская всеядность была повышенная, так что я даже временами "про природу" читала... ) Я не оценила Пришвина... (сейчас оценила, думаю, все-таки это для более взрослого и ответственного возраста ) Соколова-Микитова... кого там еще... Исключением стал только Виталий Бианки. Ну как, в смысле, исключением - по воле случая у нас дома была книжка рассказов Бианки, надо сказать, совсем не детская, еще каких-то 50-х годов издания... Вот ее я любила читать. Помню, там было много про охоту. Некоторые рассказы были по-настоящему жуткие - ну, мне в детстве так казалось. (Ладно, мне и сейчас так кажется - например, про охоту на медведя или про ураган в тайге ) В общем, к В.Бианки у меня всегда было самое положительное отношение.
Ну и, естественно, когда мне - совершенно случайно - попалось в библиотеке на глаза собрание сочинений в 4 томах, а там еще в последнем томе письма и дневники, все как я люблю! - я сразу же этот том ухватила.
Сразу признаюсь, что в томе я прочитала только, собственно, письма и дневники. Ну, и еще, как бы сказать, путевой дневник - путешествие автора на Север, который с некоторой натяжкой тоже можно отнести к дневникам... Хотя понятно, что это скорее предназначалось для очерков в газетах-журналах. Тут еще в томе помещены, как я поняла, проекты-наброски-незаконченное - к большому сожалению, я это не стала читать - ну, просто не успеваю с библиотечными сроками...
Но то, что я прочитала - очень интересно. Правда, писем тут совсем немного - поместили самое избранное. Видимо, отбирали по принципу познавательности - здесь автор много пишет о наработке литературного мастерства (советы дает) или рассказывает о себе. А дневники, как тут выразились - скорее не дневники, а рабочие записи. Когда автор для себя записывает какую-то мысль, чтобы не позабыть. Но очень, очень красиво. Прямо временами настоящие стихи в прозе...

Цитаты - вторая часть - из путевого дневника.

«Лица поплыли, замелькали белые платочки. Открылись пути, пути, пути. Назад поползли железные, обмызганные пространством вагоны».

«Поезд летит, тасует версты, тасует часы. Едем ведь прямо навстречу времени: прямо на восток. Поезд – минутная стрелка. Станции – цифры на циферблате».

«Валентин раздобыл где-то половик и шьет себе из него штаны. Для тайги, говорит, лучше нет».

«Идем под берегом. Рядом, по гребню горы идет, идет несметное черное войско тайги».

«Туман окутал всю вселенную. Ни земли, ни солнца, ни города. Тепло и сыро, как в выеденном огурце».

«Солнце зашло. Светло в мире. Простор. И от этой ли просветленной дали, оттого ли, что привычно делятся сутки на день и ночь, кажется: просторно и время, медлит оно, течет без сроков, как сон, без берегов, как вода кругом».

«Я узнал по голосу большую белолобую казарку, и сразу вспомнилось самоедское меткое ее название: сенгрыянту – колокольчик-гусь».

«…Подбородок у него тяжелый, таким можно дробить серьезные препятствия».

«- Самоеды волка никогда не трогают. Боятся: он, говорят, все мысли человека знает, - отомстит. Полярный волк хитрый, действительно как черт. Мерзавец, с закрытыми глазами к стаду подходит. Против ветра всегда. Он и видом другой: вытянутый, низкий на ногах – ползать приходится много – и белый весь. В капкан и думать брось – ни за что не полезет».

«Что за любопытные глаза! Они прошивают насквозь, быстро и многократно, как игла швейной машины».

«- Я двадцать три года служил у крупного эксплуататора, у американского капиталиста Зингера. Делец был – куда там нашим купцам: размах. Но, однако, таких делов, как нынешние, не мог. Подумать надо: ведь целину подымать. А какую, позвольте вас спросить, целину? Целину жизни, больших тысячелетий пласты. А целина та вечной мерзлотой скована, и в той вечной мерзлоте люди со всей своей жизнью вмерзли, подобно как ископаемый допотопный зверь мамонт».

«- А чем ты докажешь, что сюда надо? – спросил Валентин.
Это был жабий вопрос. Мы стали думать, какое направление правильное, и каждый разуверился в своем направлении и не двигался с места. Мы подумали и сделали так: разделили угол между моим и его направлением пополам и пошли по этой средней линии. Надежды, что это и есть правильный путь, ни у кого не было. Зато оба в равной мере отвечали за свою половину ошибки. Это было неверно, но здорово справедливо».

«От времени до времени мы замечали на кустах белые кости, белые голые головы с дыркой вместо носа: рога и черепа оленей. Местами рога были нагромождены высокой кучей – жертвенные места самоедов. Все, так сказать, полезнейшее утильсырье, драгоценная кость.
На одном из холмов мы наткнулись на сколоченный из белых досок гроб. Над ним стояли шесты с перекладиной, как маленькая виселица. Рядом валялась полозьями вверх полуистлевшая нарта. На перекладине маленькой виселицы висел колокольчик. Самоеды – родственники похороненного в гробу – приезжают к нему в гости, звонят в колокольчик: «Здравствуй!» Рассказывают ему про свою жизнь».

«Якимыч встретил нас на крыльце.
- Вы? Ну, слава те тетереву!
- А что?
- Как что? Уж думал, в тундре закружались или на беду в лодке по уткам отправились. Север же!
Слово это – север – он произнес так выразительно, точно хотел сказать: дьявол. Только тут мне вспомнилось, что у самоедов север – сердитый бог, что-то вроде дьявола. Живет где-то во льдах полуночного моря, никто не видел, где. Как дунет оттуда – вся жизнь замирает, время останавливается, все живое ложится на землю, прижимается к земле: переждать, перетерпеть, пережить».

«Мы взяли одну из лодок, лежащих на берегу, скатили ее в воду. Вода долго не хотела принимать ее, как капризный больной лекарство, - выплевывала назад».

«Тут начало владений полуночного льдистого океана. Последняя утлая полоска земли, а дальше – только небо да вода. Пустота между ними – разинутая пасть Вселенной. Дунет из нее север – как смертью дохнет из межпланетных пространств».

«И так сразу спокойно и ясно стало: нет человеку конца… Разинутая пасть Вселенной – только ворота в неизведанное».

@темы: Книги

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. 16 октября задано – Ангел. Я поняла – сегодня как раз середина этого марафона… вот и решили дать передышку… чтобы было что-то милое. (хотя некоторые все равно умудряются изобразить ангелов с черными крыльями).
Я задавала просто – Ангел осенью.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Станислав Ежи Лец.
«Высший контингент клаки: те, кому платят, чтобы они не аплодировали».
***
«Будь реалистом – не говори правды».
***
«Бывает, что лавры пускают корни в голову».
***
«Трагизм эпохи выражен в ее смехе».
***
«С Сократами на брудершафт пьют цикуту».
***
«Другие сделали все смешным, а я незаслуженно пожинаю лавры сатирика».
***
«Все уже написано. К счастью, не обо всем еще подумано».
***
«Есть пьесы настолько слабые, что не могут даже сойти со сцены».
***
«Власть чаще переходила из рук в руки, чем от головы к голове».
***
«Сено в головах иных поэтов, очевидно, неплохо служит Пегасу».
***
«Выдержало испытание временем? Указать – каким».
***
«Я заметил: людям приятны мысли, которые на заставляют задумываться».
***
«Об эпохе больше говорят те слова, которых не употребляют, чем те, которыми злоупотребляют».
***
«Шедевр поймет даже дурак. Но насколько же иначе!»

Н.Косухина. Академия создателей, или Шуры-муры в жанре фэнтези.
«Комната, в которой я очутилась, имела общую прихожую, а дальше была разделена перегородкой.. Одна половина, по правую руку, была занята, левая оказалась свободной. Первое впечатление: серо, уныло, убого и пусто!
Стоящая у окна полненькая девушка в красивом нарядном платье встретила меня настороженно.
- Кава Зир, - представилась она, вскинув подбородок, будто защищаясь.
Младшая дочь двоюродного брата главы рода. Для элиты положение у нее не блестящее, но все равно лучше моего.
- Ариадна Элаи.
Кава несколько расслабилась.
- Комнаты каждый год появляются из подпространства и возникают в академии то тут, то там. Наша не в самом лучшем состоянии. Поможешь убрать?
Я пожала плечами:
- Легко! Но где вся мебель?
- Нет ее. Когда я спросила у Мур, та ответила: что сами создадим, с тем и будем жить. Не положено нам.
- И спать на полу? – ужаснулась я.
- Вижу, ты поняла проблему.
Я начинала понимать политику преподавательского состава. Трудности сближают, да. И сейчас, с учетом того, что спать нам придется на полу, мы были близки, как никогда».

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. 15 октября задано – Dagger – кинжал. Хм. Совместными усилиями с Кандински пришли к какому-то результату… Потому что я все вспоминала, что приходит в голову в связи с кинжалом… В итоге вспомнила Криса Ри с Auberge… You meet the silent type on a windy trail with a shiny cloak and an unseen silver dagger, you can talk till you ache, give yourself one more break, you can tell by the look on his face that it just doesnt matter. (это я специально в гугле поискала слова песни). Кандински проявил удивительное понимание и стал генерить этого самого «типа в плаще с кинжалом»… В смысле, так-то вполне можно ожидать, что он бы зацепился за тропу, и тогда вообще непонятно что было бы. Постепенно, разглядывая варианты, я осознала, к чему меня подводит Кандински – что фактически это получается наемник, наемный убийца, в таком духе… Так что вполне можно было просто написать «рыцари плаща и кинжала» и не мудрствовать с длинным текстом на английском…
Поразившись, я еще попробовала тоже вариант из вертевшихся у меня в голове – «вдруг выходят два злодея и у каждого кинжал». Тоже вышло интересно…

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

В телеграме - вести с другой стороны баррикад.

Многие из моих оставшихся друзей не хотят уезжать, так как думают, что жизнь эмигрантов плачевна. В реальности она попросту смехотворна.

Например, вчера я вышла из дома и отправилась на презентацию нового журнала «Комета» - про Восточную Европу. Это меня мама вытолкала: «пойди, отвлекись!».
Дело было в книжном магазине и мне досталось место напротив полки с феминистской литературой. Честно говоря, как только кто-то из спикеров, кажется, его звали Мишка Ассайяс или Егор Гранд, заявил, что Россия больна, я взяла с этой полки сборник «Пенис хоррибилис» и погрузилась в чтение.

На меня с осуждением посмотрела соседка, оказалось, что из Болгарии. Чуть позже она закричала: «мы Россией и русским империализмом сыты по горло, хотя вообще-то в Евросоюзе состоим с 2004».

Из презентации выяснилось, что журнал основали независимые исследователи из Парижа - на деньги независимых парижских банкиров, имеющих склонность к прекрасному. Поэтому рекламы в журнале нет, зато есть текст Филиппа Дзядко «Радио Владимир», рассуждения Александра Эткинда о Пушкине, который естественно ни в чем не виноват, а также глоссарий, объясняющий, что означают энигмы - тыквенный латте, лилипутин и гетман. Все это великолепие собираются продавать по 22 евро, хотя Вог стоит около 9.

Россия - прекрасная страна - разорялся Егор Гранд или Мишка Ассайяс - но все ее жители за Путина! Особенно простые люди! Они брали Париж и могут повторить! Это очень грустно, но я написал про них с присущим мне юмором!

Его коллега сообщила также, что сперва журнал хотели назвать «Потемкин», но потом подумали, что не надо темнить. Кстати, какие вы знаете русские слова? - перебил ее все тот же Егор Гранд, обращаясь к аудитории.
- Водка! Карандаш! Спутник! - раздались веселые голоса.
- Прекрасно, друзья, мы вас пригласим для работы над следующим номером!

Я тем временем покончила с «Ужасным пенисом» и принялась за сборник эссе «Бейонсе - феминистка?».

Среди пришедших послушать диагноз России мелькнуло лицо Марка де Мони, в конце девяностых возглавлявшего British council по Петербургу и очень любившего до войны все русское, особенно Курентзиса. Остальные смахивали на ничьих бабушек и на «знатоков», с которыми хотел расправиться ещё Остап Бендер.

На выходе я приобрела альбом про Жанну Моро, потому что обещала маме отвлечься. И двинула в сторону Одеона - пить красное вино. Пушкин ни в чем не виноват, нам повезло меньше.

---

Читательский дневник

А.Пикуль. Валентин Пикуль. Из первых уст.
«Валентин Саввич очень любил… игрушки. Проходя мимо витрин магазинов, где были выставлены детские игрушки, он непременно надолго останавливался, внимательно все рассматривал, любуясь и пытаясь понять: что дают эти игры детям? Почему-то не любил машин, отдавая предпочтение куклам, собакам, кошкам и вообще «всякому зверью», среди которого особо выделял верблюда. Свое преклонение перед характером этого, может быть, внешне не примечательного животного, Валентин Саввич в одном из интервью выразил такими словами:
- Я очень люблю это животное, в общем-то осмеянное. В моем представлении все человечество делится на верблюдов и арабских скакунов. Особенно это заметно среди творческих работников. Один, как арабский скакун, скачет очень быстро, все ему аплодируют, но довольно скоро он сдыхает. Над верблюдом же все смеются, а он тянет и тянет. И обязательно дойдет до цели. Вот почему верблюд для меня стал в какой-то степени символом.
Небольшое стадо различных симпатичных верблюдов и верблюжат приютилось в пикулевском кабинете. Восторг Валентина Саввича вызывали и экзотические обитатели морей и океанов: засушенные рыба-еж, морские звезды, кораллы, панцири крабов.
- Тебя к игрушкам тянет как ребенка, - заметила я однажды.
- Наверное, в детстве не доиграл.
И рассказал о том, как родители, уходя на работу, на целый день оставляли маленького Валентинку в комнате совсем одного. Игрушек не было, и он доставал из буфета тарелки и переставлял их, двигал по комнате. Они были для него и машинами, и пароходами, и животными.
- Но ни одной не разбил, - подчеркивал Валентин Саввич.
Недоиграл… недолюбил… недописал… Как жаль, что порою человеку в положенное время не достается того, что приносит радость и удовлетворение. Не дай Бог, чтобы наши дети жили детством отцов. Но не приведи Господь, чтобы наши дети его не помнили».

Юнна Мориц.

-Куда?
-В переулок Оливера Твиста.
-В какой переулок? Оливера Твиста?
Там что же живут исполнители твиста?
- Острите пореже! Семья пианиста,
Семья исполнителя Ференца Листа
Живет в переулке Оливера Твиста.
Он был уничтожен фашистами в гетто...

За ним в крематорий втолкнули поэта,
Шофера, электрика, легкоатлета.
Последним - студента по классу кларнета.
Их пеплы смешались, и носится где-то
Атлет, обнимающий кости поэта...
Предельно отважна мораль атеиста!

Ничто не воскреснет - моя же мораль!
Но там, в переулке Оливера Твиста
Остался концерный рояль пианиста!
Рояль исполнителя Ференца Листа!
Небесная дека! Небесные струны!
Небесный осколок! Немецкий рояль!

И пепел маэстро его посещает.
Он с голосом собственным струны сличает.
Рояль - идеален! И вслух обещает,
отпущенный странствием пепел маэстро
Большую программу - рояль без оркестра.
Из двух отделений! Для тех, кто из гетто
Ушел сквозь трубу крематория... Где-то
В окне разливается зарево света
Приходит серебряный пепел поэта
Шофера, электрика, легкоатлета
И горстка студента по классу кларнета...

Я знаю, что нету ни рая, ни пекла
И грудь человека не урна для пепла,
А пепел Клааса - шестнадцатый век.
Но скорбь современна в своем ритуале!
Она совершенна в своем ритуале!
Свечой воссияй на немецком рояле,
Цветок, несгораемый как человек

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. За два дня (потому что вчера опять на сайте сделали сноски с рекламными вставками!) 13 октября задано – Rise – подъем… 14 октября – Castle – Замок.
Относительно подъема я задумалась… Ну, потому что у меня при слове Rise автоматически выскакивает – Rise’n’Shine, вместе со всеми прилагающимися сердечками и прыгающе-танцующими смайликами. (это, кто из соответствующего фандома, тот помнит, эпохальный конвент с участием почти всего актерского каста Квиров… да, было время золотое… 2012 год…) Но, настроившись на соответствующий готический лад, я придумала – «Подъем темной империи»! (конкретно – «Империи черного солнца»). Кандински нагенерил соответствующих картинок, есть из чего выбрать… все вышло вполне себе дарково и фэнтезийно, в общем, в лучшем виде. Потом мне еще пришла мысль, что можно попробовать «Подъем Луны Октября» - но, по правде говоря, сил на нее уже особо не хватило.

Темная империя.






























Луна.


























Ну, а для Замка я решила ничего особо не придумывать… А запросить картинку для любимого цикла – Замок на Вороньей горе.

---

"Журнал путешествий Никиты Акинфиевича Демидова. 1771-1773". Альбомчик. Ну а так - можно отнести к дневникам...
Про что: соответственно названию. В указанные годы указанная персона предприняла (совместно с женой) путешествие по Европе... в ходе которого делались эти дневниковые записи - или путевые записки... которые затем были красиво оформлены. Для потомства, надо полагать.
Книжку взяла в библиотеке. Почему-то, когда наткнулась в каталоге на упоминание о ней, мне - по описанию - взбрело в голову, что это будет нечто такое... промышленно-деловое. Типа путешествия с целью изучения рынков сбыта... заключения выгодных сделок... ознакомления с последними новинками в производстве... Но это оказалось совсем не то, или не совсем то.
Все мы, конечно, знаем (во всяком случае, у нас, на местах), кто такие Демидовы. А упомянутый в названии Н.А. - их прямой потомок и наследник. Но с тех пор, как Демидовы взялись поднимать металлургию на Урале, прошло немало времени. Металлургия уже давно поднята... и Н.А. - скорее человек светский. Ему нет необходимости торчать на заводах и самолично контролировать производственный процесс. Он вращается в столицах, в высшем свете. Интересуется материями высокими и утонченными - науки, искусства. В конце концов, на дворе век просвещения! И вот он надумал совершить путешествие по Европам... Основанием для этого, как я понимаю, явилась необходимость лечения любимой супруги. Чета Демидовых планировала побывать на модных европейских курортах (соответственно духу времени, нужно понимать буквально - кур-орт - место для лечения, по-нашему, санаторий, здравница), проконсультироваться с модными европейскими врачами... Ну и, раз уж все равно поехали, то осмотреть все достопримечательности. Об этом Н.А. и делает записи в своем путевом дневнике. Краткие, но обстоятельные. По существу вопроса. Что за место посетили, где остановились, кого встретили, что видели, что приобрели. А поскольку финансы позволяют себя ни в чем не ограничивать, то время проводится исключительно приятно... Н.А. везде принимают в самом лучшем виде - при княжеских дворах и т.д. Да что там - он даже получает письма от Вольтера! забавно такое читать. Супруги осматривают дворцы и парки, различные коллекции, в основном художественные и естественно-научные... Ну да, в эти годы как раз у аристократов считается хорошим тоном заводить кабинеты диковин - своего рода естественно-научные музеи частного характера... Н.А. и сам явно такой имеет, и много для него приобретает - как, например, янтарь в Прибалтике. Но большей частью Н.А. скупает картины.
Надо сказать, что лично я - в результате идеологически выдержанного семейного воспитания - к Демидовым вообще не испытываю особо теплых чувств. С чего бы вдруг - это же баре... хозяева... Если уж - сколько там прошло, лет двести точно - а бабушка все еще при случае говорила - "Демидовы нас пригнали"... Но при чтении данного путевого журнала не могу не отметить, что впечатление он оставляет самое приятное. Н.А. действительно, судя по всему, образованный человек. Записи сделаны таким особо вкусным старинным языком... Он описывает Европу того времени - и судя по его записям, там течет жизнь самая благолепная и приятственная. Роскошные дворцы, пышные приемы и празднества, великолепные музеи... Расцвет искусства, наук и ремесел. Германия, Франция, Англия, Италия... Прикольно при этом чтении знать, что пройдет пятнадцать лет - и начнется бурная эпоха революций и мировых войн. Ну, а пока аристократия наслаждается безмятежной жизнью. Как говорится, ничто не предвещало...
В общем, вполне поучительная и интересная книжка оказалась. Несмотря на то, что это чисто аналог современного гламурного блога о путешествиях. К тому же, издание получилось действительно великолепное - сам по себе текст небольшой, но издали в виде альбома, на толстой глянцевой бумаге... Это потому, что сюда включили массу иллюстраций. При этом они все подобраны аутентично - если Н.А. упоминает, что приехали в такой-то город, то подыскана гравюра данного города именно за данный период времени. Ну, по возможности, конечно. И карты чтобы тоже были данного времени... Если упоминаются такие-то персоны - то вот их портреты. Помещены, конечно, и портреты самих Демидовых. На них Н.А. предстает таким крепким мужчиной - в возрасте, но явно полный энергии. А его возлюбленная супруга Александра Евтиховна, судя по приведенным портретам, была действительно редкой красавицей... (хотя в виде скульптурного портрета - куда более материальной и приземленной может, это личные впечатления творческих деятелей? )

«За городом //Митавой// виден герцогский замок, расположенный на весьма хорошем месте и имеет два жилья.. Под одним флигелем сего строения кладутся герцогские тела, которые по большой части заключены в свинцовых гробницах, внутри прилично украшенных».

«Будучи в Кенгисберге, купил разные янтарные вещи с насекомыми для своего натуральной истории кабинета. Янтарь оный находят на берегу моря, от польского местечка Поланги до Данцига простирающемся. Он выбрасывается приливом воды и остается на берегах с морским мшистым илом, между коего мы, едучи, сами множество находили».

«Подле сей крепости //Пиллау// стоит деревня, населенная рыбаками. Здесь остановились мы ночевать у почтмейстера, бывшего во время войны у нас в полону в Сибири».

«В сем городе //Данциг// находится славный арсенал, в коем великое множество мортир, пушек, ружей, пистолетов, лат, копьев и щитов, однако все сии военные снаряды служат более украшением городу, нежели обороною».

«Переночевав, выехали из Брауншвейга и проезжали очень изрядные домы. Время было самое хорошее и приятное, а особливо ехать столь увеселительными местами».

«А как еще было рано, то ходили по городу //Льеж// посмотреть его и прогуляться, взяв с собой человека, которой мог нам все показывать, что ни есть лучшего. Он нас водил на фабрику, которая весьма хорошо выстроена по берегу реки, где горностаевые мехи подкрашиваются разными цветами и делают из них для употребления разные вещи, как-то: муфты, выкладки на платья и обои. Содержателю надлежит отдать справедливость в приведении в совершенство сей фабрики, почему она и заслуживает смотрения каждого любопытствующего».

«В Малине довольное число церквей. В некоторых есть образа Рубенсовой работы. За самую высокую во всей Брабандии почесться может одна здесь находящаяся колокольня готической и хорошей архитектуры. Только сожалетельно, что верх, или шпиц, не окончен, с коим бы она все высокие башни превысила».

«Мы целой день проездили по продавцам и были у 17 человек, купили две картины: одна плоды, а другая зайца изображающие».

«В соборной готической архитектуре церкви //в Амстердаме// находятся самые лучшие в Голландии и во всей Европе органы, разные голоса живо изображающие, также флейтраверсы, гобои, трубы, а особливо человеческий голос столь естественно подведен, что обмануться можно, точно как бы пели многие хорошие певцы и соло. Мы даже не хотели и верить, но, взошед нарочно к ним, смотрели около и действительно нашли, что играют органы. Художник оных, конечно, учинил по себе память незабвенную, устроив вещь столь редкую».

«…Отдали бархат, купленный в Голландии, перешить в платье, чтобы не беспокоиться от таможни, везя в куске».

«Смотрели великий княжеский старинный дом с хорошим садом и конюшнями. В нем изрядный находится внизу кабинет натуральной истории. А более всего примечания достойны модели, сделанные из дерева, всем рукоделиям и мастерствам. В погребе такая с ямою горница, что если закричишь, то эхо 32 раза повторяет».

«19-го разведывали о картинах. Купили только одну – «Разорение Трои», писанную с великою окончательностию Брегелем».

«Заезжали к часовщику Грексону, которому велели сделать часы весьма плоские горизонтальные – с секундами».

«За ужином сделали нечаянный фейерверк; незадолго перед тем, как вставать, зажгли так искусно, что никто не мог приметить; только увидели вдруг весь стол в огне, все десертные фигуры обратились в прекрасный и хорошо расположенный фейерверк: из свеч, подле княжны Прасковьи Васильевны Урусовой нарочно поставленных, из однех полетели ракетки, а из других начали высоко бить огненные фонтаны».

«Около сего времени к чувствительной Никиты Акинфиевича радости по всем признакам Александра Евтиховна оказалась беременною, о чем уведомили господина Габиуса, которой и прислал наставление, каким образом надлежит ей себя беречь».

«Фигуры в натуральную величину совершенного искусства славного живописца Рубенса наипаче в колерах живо представлены так, что эллегоричные идеи, с настоящею историею соображенные, особливое внимание заслуживают».

«Купили медную курительницу и собачку для накладки на книжки медную же».

«Здесь находящиеся купцы, проведав о склонности Никиты Акинфиевича ко всем любопытства достойным вещам, касающимся до наук и художеств, всякое утро приносили их премножество. Из всех получше были ящичек из окаменелого дерева и рыноцеросов рог, кои и куплены».

«5-го поутру списывалась Александра Евтихиевна //позировала// у Рослейна. Получили письмо от Вольтера».

«По надобности в зеркалах для отправления в Россию на украшение дому принуждены были ехать в предместье Св.Антония на фабрику, думая там найтить совсем готовые и вставленные в рамах для продажи. Но мы во мнении сем ошиблись, потому что здесь множество работников трудятся только в полировании и приведении в совершенство стекол и делают зеркала, которые отдают потом купцам в лавки, а они уже должны заказать рамки, вырезать и вызолотить, чрез что пользуется фабрика, купцы, резчики и золотари и кормятся работники».

«Ездили в большую оперу. Декорациями и танцованием отменно хорошо представлены были ад и рай».

«Заезжали на фарфоровую фабрику, Севская называемую. Производства работы мы не видели, затем что надлежит для сего испросить позволения, а хотели только видеть и купить из магазейна сервиз и другое, что нам покажется».

«Вознамерясь ехать в Англию, писали к господину Гобиусу и требовали от него совета, может ли Александра Евтихиевна по причине своей беременности с нами туда ехать по морю, и просили, чтоб он уведомил нас о том немедленно».

«Ездили в Булонский лес, где гуляли в роще наподобие великого зверинца, весьма искусно расположенной. В ней напущены дикие козы и олени для короля, который здесь забавляется охотою. Летом всякое воскресенье сюда собирается простой народ и танцует на открытом месте; приезжает также множество и знатных людей гулять по сему лесу».

«Приводили в порядок дела свои, укладывались и распоряжали, чтобы в отъезде нашем Александра Евтиховна не имела никаких затруднений. А притом старались, чтоб и самим ехать с сей стороны уверенными и ни о чем в дороге не заботиться. Мы взяли с собою только необходимо нужное, и притом такое, что без задержания от таможни провесть можно; ибо между Англиею и Франциею великая в том наблюдается строгость. С парчевых кафтанов, камзолов и других вещей не токмо берут большую пошлину, но тут же на месте у кого бы то ни было, а особливо у англичанина, своего единоземца, перед его глазами сжигают».

«Кантербури- древнейший город в Англии, как у нас Новгород».

«Видели колокол, в коем может опущен быть человек на дно моря для привязания какой-либо вещи с намерением оную вытащить».

«Ездили смотреть загородный дом милорда Тилнея, отстоящий на 8 миль от города. Он построен на чрезвычайно хорошем месте; окружен прудами и рощами; убран довольно хорошо; может быть, он бы гораздо богатее еще сего был мебелирован, если бы сам хозяин его в нем жили или бы, по крайней мере, в Англии находился, но не может в отечестве показаться по причине особливого преступления и затем принужден был немедленно скрыться».

«В ноябре месяце начаты делать Никиты Акинфиевич и Александры Евтиховны мраморные бюсты русским пансионером г.Шубиным, из Рима возвратившимся. И чтобы более иметь время работать, то господин Шубин переехал к нам жить. А между тем всегда рассказывал Никите Акинфиевичу о древностях римских и о всех достопамятных вещах, чем возбудил охоту видеть и Италию. А как новорожденная не в состоянии была понести беспокойства дорожного, то и оставили ее с хорошим присмотром в Париже. С нами согласились вместе ехать Алексей Иванович Мусин-Пушкин и князь Сергей Сергеевич Гагарин. К тому же уговорили мы с собою провожатым и господина Шубина, по довольному его знанию италианского языка».

«Жители сих гор имеют превеликие зобы, висящие от подбородка до груди. Говорят, что будто у них почитаются за красавцев те, которые имеют оные более других. Наипаче щеголяют сим женщины, что для нас весьма показалось отвратительно. Сия болезнь не опасна и не болезненна и чаятельно происходит от застаивающихся в полукаменных разных шпатах вод, которые за неимением других сии жители употребляют».

«Королевская придворная церковь во имя св.Сюера великолепнейшая из всего Тюреня //Турина//. Сия церковь весьма способна для музыки, которую мы слушали, будучи у обедни в праздник Рождества Христова, где видели всю королевскую фамилию. Король всегда имеет лучших музыкантов; особливо же немалое время находились здесь непосредственно известные в Италии музыканты Фаринелли и Сомис».

«Были в театре, который весьма обширен, так что в представляемой опере, изображающей победу Александра Великого над Дарием, которую тогда нам видеть случилось, было несколько десятков пехотного войска и конницы с ланцами //пиками// до 12 человек на натуральных лошадях, по театру один за другим скакавших. Певица же, называемая Бастарделля, приятным своим голосом приводила нас в восхищение. Голос ее столько высок, что она тремя нотами брала выше всякого инструмента и уподоблялась чрез то птице, нежно поющей».

«Театр Пармский наивеличайший, древними римлянами построенный, в нем могут вмещаться до 12 тысяч зрителей. В сей театр напущалась и вода посредством приведенного фонтана, когда надобно было представить на судах военное сражение».

«Отменного же удивления находится один кабинет, сделанный весьма искусною работою из воску, расцвеченного и живо подведенного под натуру. Представлены в нем язвою умершие каждого возраста люди, коих тела сперва кажутся целы, потом начинают портиться, напоследок появляться станут на иных черви, другие совсем истлевшие, а наконец и обнаруживаются скелеты, и все с такою представлены точностию, что непонятно почти, как можно человеку довесть такое страшное и трогающее позорище //зрелище// до толикого совершенства».

«13-го генваря, поутру в 7 часов выбрались из Флоренции и, проезжая, наслаждались приятным воздухом, тогда как у нас от морозу трескаются камни. Здесь так бывает тепло, как в России в конце маия, в самое хорошее время».

«В последнем нише на правой стороне находится древняя бронзовая статуя св.Петра, которая в великом почтении. К ней прикладываются и целуют в ногу, отчего оная чрез столь веков истерта лощиною».

«Осмотрев церковь св.Петра, были в Ватикане, папских палатах, примыкающихся к сей церкви. Оные почитаются настоящим дворцом сих священноначальников, но для дурного воздуха совсем ныне оставлены, а живут в них только во время конклавов, или выбора из кардиналов в звание папское».

«На последних днях нашего пребывания в Риме, ездив в разные загородные места и деревни, поблизости находящиеся, купили несколько померанцевых и фиговых деревьев самых толстых и, выкопав с корнями, отдали банкиру Барацию для отправления их морем в Россию».

«При самом въезде из Террачины начинается неаполитанского короля владение, где находится застава, в которой надлежит показывать проезжающим паспорты. Мы, вышед из кареты, увидели превысокую каменную гору, чрез которую препятствующие к проезду большие куски каменьев подобно расселине расчищены подорванием пороха до 20 шагов в ширину. А на левой стороне в стене на большой мраморной доске высечена следующая надпись: «В царствование Филиппа Второго Католицкого короля. Чужестранец! Здесь положены границы Неаполитанского государства, если ты в него едешь как друг, то все вещи найдешь в тишине, а государство управляемо добрыми законами по изгнании из него худых обыкновений. Лета Христова 1563-го».

«23 февраля насилу могли взъехать по крутизне горы, на коей находится королевский замок //в Неаполе//, в библиотеке коего немалое число книг имеется».

«По причине неудобности нанятого нами за краткостью времени дому, принуждены были переехать в другой, называемый «Под вывескою крестика», на берегу моря стоящий, из коего на море вид, будучи наполнен разными предметами, доставлял нам приятное зрелище».

«Переехавши морской сей залив, провожатый наперед показал нам Люкренское озеро, сказывая, что оно прежде весьма было пространно и славно по своему великому изобилию всякого рода рыб, но теперь – как малый пруд, с четверть версты длины и со ста шагов ширины. Оно засыпано от бывшего здесь землетрясения».

«На вечер званы были к аглинскому милорду Тилнею, куда и ездили. Около полуночи того вечера сделался великий ветер, а наконец и гром ударил в дом господина Тилнея во время карточной игры, коею занято было тогда все собрание гостей, как русских, так и иностранных. В передней оказался огненный шар //шаровая молния//, прошел по комнатам даже и над головами всех гостей и едва посещением своим у многих не отнял дыхания, однако ж, по счастию, никому немалого вреда не причинил, только навел на всех великий ужас, наделал в палатах немалый убыток и перервал для колокольчика протянутую проволоку, всю позолоту с зеркалов, с потолков и с плафонов сбросил на гостей, кои на платье привезли оную домой».

//в Риме// «Обедали у претендента на аглинскую корону, оставшегося от Стуартовой фамилии и принявшего католицкий закон, которого французские, испанские и португальские дворы содержат на своем иждивении».

//пасха// «Папа вышел на балкон около полдней и после обедни, одевшись в белую одежду, имея на голове тиару, сел на сделанный здесь под малиновым балдахином престол, окруженный кардиналами, одетыми в богатую одежду. Папа, по прочтении молитвы, привстав, благословлял иаклонившийся народ троекратно, после чего в мгновенье ока слышна была стрельба из пушек с крепости святого Ангела в соответствии здешнего сигнала. Потом кардинал бросал в народ бумаги, содержащие индульгенции, или отпущение грехов, позволенное только одним церквам».

«Прибыли в город Пизу, в коем на мосту реки Арны нашли множество экипажей и людей, собравшихся по той причине, что великий герцог Тосканский с двором своим здесь находился для отправления кавалерского праздника святого Стефана, ибо сего ордена он гроссмейстер».

«Из Пизы поутру в 8 часов проезжали между местечками Такою и Сарзаною в Леричи, где приключилось нам несчастье, ибо, переезжая чрез малый, но крутой мыс, у кареты, в коей сидели Александра Евтиховна, будучи беременной, Никита Акинфиевич и Михайла Саввич Бороздин, две впереди заложенные лошади оторвались. Коренные две не могли удержать кареты, потащены были тягостию оной в буерак, на краю коего стоящее дерево удержало стремительность падения и, исподволь гнувшись, переломилось. Карета хоть и опрокинулась вверх колесами, но упала не столь сильно, отчего хотя и большого повреждения никому не учинилось, однако ж крайне все были испуганы. Из буерака вывезли карету с великим трудом на быках, на коих поблизости тамошнего места пахали».

«В 4 часа ездили за город в театр, который построен на французской земле в верстах двух от Женевы, потому что Вышний совет никак не дозволяет быть никакому позорищу в городе, дабы жителей здешних отвлечь от всяких излишеств и убытку».

«В рассуждении дурной дороги от Данцига до Кенигсберга наняли фурманщиков и 15 октября выехали из Данцига и на дороге 17-го по оплошности извозчика, правившего лошадей, карета, где находилось дитя с няньками, кормилицею и камердинером, опрокинулась в ров, чем Александра Евтиховна, как мать, более всех испугана была. Но, по счастию, дочь Катерина Никитишна, быв на руках у расторопного человека, осталась невредима. А как сие приключилось неподалеку от находящейся тут корчмы, то немедленно вошли в оную, дабы успокоить дитя и сделать вспоможение раненым женщинам, где и ночевать принуждены были».

«9 ноября поутру не могли уже отсюда //село Чирковицы возле Нарвы// выехать по причине, что Александра Евтиховна с осьмого часу начала чувствовать приближение ею родин, для чего послали немедленно по бабку, а между тем упросили и почтмейстерскую жену о неоставлении в сем случае вспомоществованием. А в 9 часов с четвертью благополучно разрешилась от бремени, и к неописанной радости ее супруга даровал ему Бог сына, как бы в награждение за его столь дальнее и многотрудное путешествие, предпринятое им единственно для ее исцеления. Здесь прожили в чрезвычайно студеных покоях, в коих печей не было, 12 дней, и в разсуждении того поторопились, хотя и в великой слабости, Александру Евтиховну перевесть в Петербург, куда благополучно прибыли 22-го числа ноября. И окончали тем счастливо наше путешествие, привезши в Отечество, к великому удовольствию Никиты Акинфиевича, дочь и сына».

@темы: Книги

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Книжный столик

А.Пикуль. "Валентин Пикуль. Из первых уст".

«До прихода в дом Пикуля я считала, что немного разбираюсь в литературе, искусстве, истории. Но, пообщавшись с ним, поняла, что не знаю практически ничего, а имею лишь представление, и то довольно смутное, о революционном движении, истории коммунистической партии, личности Ленина. На фоне его знаний мой интеллектуальный багаж представлялся какими-то жалкими обрывками, если хотите, выжимками из разных периодов прошлого…»

«Для Пикуля дом с любимыми библиотеками и картотеками был его Вселенной, а домашний уют и очаг – Отечеством».

«Жена поэта и писателя должна постоянно помнить, что когда ее муж вроде бы бесцельно смотрит в окно – он РАБОТАЕТ».

«Чтобы быть красивой, надо, чтобы другие люди считали тебя таковой. Для счастья этого не нужно. Вполне достаточно, если ты сама считаешь себя счастливой».

«Портовый город… город моряков… Всегда и везде такие города были городами красивых встреч и красивых расставаний».

«Действительно хорошие соседи – они как родственники».

«- Мне хочется, чтобы ты понравилась, - суетился Пикуль. – Ведь ты теперь – моя визитная карточка».

Пикуль: «Интересно, счастливы ли люди, живущие в красивых домах?»

«Не раз бывало, Валентин Саввич задумывался на некоторое время. Потом неожиданно произносил какое-то, видимо, ключевое слово или короткую фразу и настоятельно просил:
- Запомни. Обязательно запомни, чтобы я это не потерял. Повторишь мне дома.
Понятно, что после такого задания наш разговор немного травмировался. Поскольку, если Валентин Саввич еще продолжал о чем-то вслух размышлять, то я дисциплинированно твердила про себя эту фразу, чтобы неискаженно донести ее до дома. Я уже знала, что по приходе домой, еще не раздевшись, Пикуль бросится к столу, и мысль, зашифрованная в короткой фразе, за несколько минут разольется по двум-трем рукописным страницам».

«Не надо пытаться совместить несовместимое. Самое благоприятное расстояние между полюсами – когда они на своих местах».

«Валентин Саввич большое значение придавал первой фразе любого своего произведения. Для него она была камертоном, настраивающим на работу. И поиски этой ключевой интонации часто были мучительно долгими».

«Валентин Саввич, каждое утро оставляя на столе записку, обращался ко мне: «Тануки…»

«Неожиданно заявил:
- Я заказал такси, поедем в Венден.
Он любил этот небольшой латышский город. И, приезжая в него, всегда обязательно посещал одну маленькую улочку, где старые деревянные дома окнами вросли в землю, вымощенную средневековыми булыжниками. Нищета и убожество пейзажа вызывали у меня какую-то жалость, а на одухотворенном лице Валентина Саввича феерически горели глаза:
- Ты пойми, каменные замки рассыпались, а эти, деревянные, стоят, - объяснял он мне необъяснимое».

«Пикуль уже вынашивал идею окунуться в эпоху Ивана Грозного. Все чаще у него возникало желание уйти подальше от действительности, зарыться в глубь веков – только там Пикуль чувствовал себя спокойно».

«Удавкой» в своем лексиконе Валентин Саввич называл договоры с издательствами, которые загоняли свободу творчества в железные временные рамки, нервировали его, подгоняли, словно невольника кнутом, в работе».

«Для него было важно одно: дать понять распятым в одной плоскости, что мир многомерен, и помочь услышать стереофонию звуков истории».

«Но писал он, как я заметила, не все подряд из ранее задуманного, а выбирал таких героев, в деяниях которых мог вложить свои сегодняшние мысли и настроение».

«Первая ступень патриотизма – причастность к истории своего Отечества».

«Честно говоря, его сильно раздражали вкусы молодой современности. Он не помниал видеоклипов, в которых полуголая девица выскакивает на сцену из орбит здравого смысла».

«21 мая Пикуль встречал Юрия Даниловича у себя дома. Войдя в дом, Вовк с такой любовью обнял Валентина Саввича, что тот даже крякнул. Боль в боку не проходила несколько дней, заставив даже обратиться к врачу. Рентгеновский снимок помог установить диагноз: «осложнение от любви» - трещина ребра».

«Люди! Прежде чем обвинить человека – постарайтесь найти оправдание его поступку и действиям. И в 90 процентах случаев его вина растает как дым. Душа ведь так ранима. А нервы рассчитывались природой на быте очень небольшим запасом прочности. И чтобы нечаянно не разрушить это хрупкое создание, нужен в общении между людьми… запас душевности».

«А как порой катастрофически легко из искры пустяка, попавшей на «сушняк» человеческих взаимоотношений, разгорается пламя трагедии… Искры не страшны, если убрать «сушняк».

«…Ведь если встать на позиции чистой констатации фактов, исполняя роль то ли объектива, то ли диктофона, тогда, наверное, вообще не стоило браться за этот ох какой нелегкий труд. Только присутствие автора – субъекта со своими чувствами и мыслями – делает книгу книгой».

Пикуль: «Время, мною любимое и благодатное, но не могу найти сильного героя. А так бы хотелось вновь окунуться в дипломатию…»

«- Ты очень волнуешься, сильно переживаешь, сильно переживаешь за новую книгу, - посочувствовала я Валентину.
Ответ его впечатался в память: «Когда дрожат все струны души писателя, тогда в ответ будут дрожать все струны души читателя».

«Воистину: чтобы сказать правду – ее надо СКАЗАТЬ, а чтобы соврать – иногда достаточно ПРОМОЛЧАТЬ!»

«Книги, необходимые для работы Пикуль всегда приобретал, в крайнем случае ксерокопировал или снимал фотокопии. Писал он только тогда, когда материал был у него под рукой и был его собственным, то есть на нем можно было делать всевозможные, часто одному ему понятные пометки».

«В наши дни семейное чтение задушено телевизионным бурьяном, по которому ходят марианны, альберты и просто марии, гангстеры и проститутки, респектабельные бизнесмены и нищие политики, да рекламные клипы в толстом-толстом слое импортного шоколада. Все уравнены. Все получают одно и то же информационное воспитание, дозируемое главным гувернером – телевизором. Негативы и позитивы процессов, сопутствующих цивилизации, так раскачали чаши весов, что заставили качать головой и самую недоумевающую Фемиду с завязанными… руками».

«В несытую молодость он сам переплетал все редкие книги своей библиотеки. Стоящие на полках, они, может быть, и не так красивы внешне, но сработаны добротно и главное с любовью».

Пикуль: «Родина всегда одна, и надо принимать ее такой, какая она есть, и делать все возможное, чтобы изменить жизнь к лучшему…»

«С разделителями была просто беда. Их писатель делал своими руками из коробок для конфет или обуви. Доходило до смешного.
- Сходи, - просил Валентин Саввич, - купи какие-нибудь туфли или сапоги, но только чтоб в красивой коробке.
Не покупать же все время из-за коробки сапоги, вот и запомнилась я, наверное, многим продавцам обувных магазинов, как женщина, просящая продать, если можно, пустые обувные коробки».

«Да и сейчас у нас еще немало людей, которые привыкли делить правду, как в прежние времена, на пионерскую и комсомольскую, рабочую и сельскую, на чистую и чистейшую и т.д. Для Валентина Саввича Пикуля правда была понятием целостным, однозначным, не нуждающимся в прилагательных».

«В одном из телеинтервью на вопрос об отношении к критике Валентин Саввич ответил так: «Я ее не читаю. Я был бы большой негодяй, если бы читал о себе положительные статьи и не читал бы отрицательные. Я поступил честнее – не читаю ни тех, ни других».

«…Наша ленинградская студентка-экспедитор //дочь АП// повезла рукопись в издательство. С джокондовской улыбкой просыпалась НАДЕЖДА».

«Почасовиком» Пикуль называл составляемый им на каждое новое произведение хронологический, из которого было ясно, какие события происходили в тот или иной год или даже день, с кем встречался герой, о чем они говорили, где можно прочитать об этом событии и герое. Именно создание «почасовика» требовало огромного многолетнего труда, знаний, таланта. А сам процесс написания книги по подробному «почасовику» был для Пикуля, как говорится, делом техники».

«…Совсем незапланированная, но ставшая какой-то почти фатальной зубная боль. Прямо какая-то напасть – уже третий роман пишется Пикулем с ее обязательным участием».

«Переписка продолжалась. Президент комплекса универмагов тактично интересовался нашими габаритами – рост, размер. Но эти данные во избежание непредсказуемых осложнений мы хранили, как государственную тайну».

«Из издательства пришел ультиматум: «Дайте другое название книге, «Каждому свое» - не пойдет». По тону было понятно, что самая высшая инстанция наложила вето и спорить бесполезно.
- Роман, по-видимому, им понравился, а название – нет. Слава Богу, что не наоборот.
Валентин Саввич включился в работу по выбору, а может быть, сочинению нового названия романа».

«… Это невозможно передать словами, для этого надо научиться чувствовать обаяние жестов, с которыми он рассматривает, берет с полки и открывает заинтересовавшую его книгу. В такой момент весь человек перед вами».

Пикуль: «Литератор не всегда может предчувствовать зарождение новой вещи. Так случилось и со мной. Я целиком был погружен в эпоху Семилетней войны с ее политикой, дипломатией, интригами и любовью, как вдруг меня властно увлекло наше недавнее прошлое. Снова вспомнилась жестокая качка, стонущие завывания корабельных сирен и привиделся полярный океан, задымленный кораблями союзных караванов. Так я приступил к написанию «Реквиема…», ибо моя молодость еще жила во мне, она требовала своего повторения – на этот раз на бумаге».

«Говорят, что рано или поздно правда всегда торжествует. Используемое как аксиома выражение неверно и отражает скорее желаемое, чем действительное. Нет, торжество правды наблюдается далеко не всегда… А если она и торжествует, то не сама по себе, а на похоронах части здоровья и нервов, погибших во имя того, чтобы среди вороха лжи и дезинформации докопаться до первозданной правды факта».

Пикуль: «Понимаешь, вот я расстроился, выпил, но, хорошо подумав, решил: так вести себя нельзя. Впереди еще тачки грязи и клеветы, если на все так реагировать, то никакого здоровья не хватит. А любая пакость отлично плавает, так что ее в стакане не утопишь».

«…Люди и кони… Кони и люди… Вместе добывавшие славу русской гвардии… Кавалергарды. Слово-то какое звонкое – как цокот копыт…»

Пикуль: «Что касается вопросов, что автор что-то там не раскрыл, не отразил и т.д., отвечу: «А я этого не хотел и не собирался делать».

«Эта кажущуюся даже смешной привычка Пикуля: если днем у Валентина появлялась необходимость или настроение что-то написать, он задергивал шторы и включал люстру. Другой обстановки для творчества он не признавал».

---

Читательский дневник

Журнал путешествий Никиты Акинфиевича Демидова. 1771-1773.
«Собачий грот походит на малое отверстие, в длину имеющий от 9 до 10 футов, в ширину 4,5, а в вышину 6 футов. Он сделался сам собою без всякого искусства. Низ его есть обыкновенная земля, из которой, когда наднесешь руку, не касаясь до земли на одну четверть, весьма ощутительно исходят как бы выдуваемые тончайшие и проницательные пары, почитаемые за смертоносный яд. Стены же сей пещерки превеликим множеством маленьких скорпионов преисполнены, которые от времени в петрификацию, или окаменелость превратились.
Надлежит также сказать, что надзиратель сих мест хранит ключи как от серных бань, так и от грота и не покидает их незапертыми для предосторожности. А как он при нас в сем гроте, стоя на коленках и не наклоняя своей головы, клал на землю связанную собаку, держа ее за ноги, то в минуту сие бедное животное зачало дрожать, как бы будучи в конвульсиях, поворотило глазами, высунуло язык, протянулось без малейшего лаяния и стало неподвижно. Державший оную выбросил ее из пещеры сей, как мертвую, а потом, нимало не мешкав, бросил ее в озеро, которое в двадцати шагах оттуда находится. Чрез три минуты собака сия, оживши и выплывши сама из воды, бегая, лаяла, как бы изъявляя тем свою радость, будучи избавлена от смерти. Подобные сему опыты, как сказывал нам провожатый, делывыны были и с людьми, на смерть осужденными, с которыми то же самое последовало. Сказывают, что один аглинской лорд рассудил опыт учинить, поставя на тарелке сырого говяжьего мяса более трех фунтов, которое чрез три недели по градусам свойства сего воздуха уменьшалось до тех пор, пока не больше лесного ореха осталось».

В.Бианки. Лесная газета.
«В защиту от студеных ветров медведь любит устраивать себе зимнее убежище – берлогу – в низких местах, даже в болотах, в частом ельничке. Но вот удивительно: если зима предстоит мягкая, будут оттепели – все медведи непременно залягут на высоких местах, на пригорочках, на юру. Это проверено многими поколениями охотников.
Понятно: медведь боится оттепели. Ну как, в самом деле, среди зимы побегут ему под брюхо струйки растаявшего снега, а там вдруг опять хватит мороз – обледенелый снег превратит мохнатую шкуру мишки в железные латы. Тут уж не до сна – вскочишь, пойдешь шататься по всему лесу, чтобы хоть как-нибудь согреться! А раз не спишь, двигаешься, расходуешь свои запасы сил, - значит, надо есть, подкрепляться. А есть-то медведю зимой в лесу нечего. Вот он, на теплую-то зиму глядя, и выбирает себе для берлоги местечко повыше, где его не подмочит и в оттепель. Это-то нам понятно.
А вот откуда он знает, по каким таким своим медвежьим приметам чует, какая впереди будет зима – мягкая или жесткая? Почему всегда, еще с осени, безошибочно выбирает себе местечко для берлоги либо в болоте, либо на пригорышке? Это нам неизвестно
Слазай в берлогу, спроси об этом у медведя».

---

Посмотрела - а Аларик ничего не пишет... последняя запись за 8 сентября. Мда.
Ну, он и раньше не особо много писал. Но все же он вроде в Израиле? не знаю, где.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).


png www

---

Читательский дневник

В.Инбер. Ленинградский дневник.
«22.01.1944г. Вчера утром, в воскресенье, позвонили мне сначала из Союза писателей, затем из политуправления Ленфронта, чтобы я была готова: через час едем в освобожденные места.
Они начались тотчас же за Кировским заводом. Там все изрыто войной. Всюду колючая проволока, пучки проводов, надолбы, рвы, кирпичная осыпь разрушенных домов. От бомбовых воронок расходятся по снегу длинные языки копоти, по ним можно определить силу пламени. Это наши летчики «обрабатывали его передний край».
На перекрестках всюду еще таблицы с немецкими надписями, стрелами и рисунками слонов: эмблемы счастья, что ли? Мостики, даже самые незначительные, взорваны. У каждого предместья на деревянных настилах лежат рядами уже обезвреженные круглые мины. Другие – удлиненные, маленькие, с хвостовым опереньем – навалены кучами, как дохлая рыба. Справа и слева от дороги по снегу цепочками идут саперы, ведя на поводках собак.
Есть вещи, которые, будучи заранее известны, поражают нас все же как нечто невиданное, чудовищное, доселе не бывшее. Такой вещью явилась для нас деревянная дощечка с немецкой надписью: «Стрельна». На развилке русских дорог, среди снежных просторов, эта дощечка была прибита к мертвой березе, вздымавшей к небу изуродованные сучья жестом почти человеческого отчаяния.
Самые разнообразные руины сопровождали нас. Трудно себе представить, что существует столько видов разрушенья. Порой нам удается распознать школу, часовню, магазин. И снова все тонет в развалинах. С террасы разрушенного стрельнинского дворца мы глядим на залив, слабо серебрящийся под зимним солнцем. Небо и вода – вот и все, что здесь осталось нетронутым. Все остальное разрушено, испоганено, осквернено.
Петергофский дворец разрушен так, что никакими человеческими силами уже не воскресить его. Карабкаясь по обломкам, мы вышли на то, что уцелело от большой террасы, и долго глядели оттуда на мертвую «аллею фонтанов», уходящую к морю. В нижней части парка, у самого парапета, отчетливо виднелась немецкая пушка, обращенная дулом к Кронштадту, по ту сторону залива. К этой пушке еще нельзя подойти: там все сплошь заминировано.
В Красное Село попали уже почти вечером. На окраине, при свете горящего дома мы увидели пленных немцев, грязных, заросших. Их вели туда, куда указывали их стрелы и надписи: в Ленинград. Это были первые немцы, увиденные мною за все время войны».

В.Бианки. Лесная газета.
«В Ленинграде на Исаакиевской площади, среди бела дня, на глазах у прохожих совершен дерзкий налет.
С площади поднялась стая голубей. В это время с купола Исаакиевского собора сорвался крупный сокол сапсан и ударил по крайнему голубю. Пух закружился в воздухе.
Прохожие видели, как перепуганная стая метнулась под крышу большого дома, а сапсан, держа в когтях убитую жертву, тяжело поднялся на купол собора.
Пролетный путь больших соколов проходит над нашим городом. Крылатые хищники любят устраивать свои разбойничьи притоны на куполах и колокольнях церквей: отсюда им удобно высматривать добычу».
***
«Вчера на птицеферме колхоза «Ударник» провели отбор лучших куриц. Их осторожно загоняли в угол ширмой, ловили и по одной передавали специалисту.
Вот у него в руках длинноносая долговязая курица с маленьким бледным гребешком и глупыми сонными глазами: «Ну что ты меня тревожишь?»
Специалист отдал ее и сказал:
- Такие нам не нужны.
А вот он держит коротконосую большеглазую курочку. Голова у нее широкая, а ярко-красный гребень свалился набок. Глаза блестят. Курица вырывается и кричит: «Пусти, сейчас же пусти! Нечего загонять, нечего хватать, от дела отрывать! Сам червей не выкапываешь и другим не даешь!»
- Эта хороша, - говорит специалист, - эта нам яиц нанесет.
Оказывается, и для того, чтобы яйца нести, нужно быть живым, веселым и энергичным».

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. 12 октября задано – Spicey – пряный… Тут я тоже затруднялась что-то придумать. В итоге остановилась на – October’s spicey fest – но вышло по-всякому.

---

Сергей Носов "Грачи улетели". Современная литература.
Сюжет: действие происходит в наше время (ну, на момент написания - то есть, где-то в начале 2000-х) в Петербурге. В центре повествования трое приятелей. Когда-то в юности - в позднесоветские времена - они совершили акт общественного хулиганства (выражаясь казенным языком), точнее говоря - в пьяном виде мочились в Неву с моста, за что были задержаны милицией и подвергнуты административному наказанию. С тех пор судьбы их сложились по-разному: один стал прямо таки директором школы и добропорядочным членом общества, другой - дауншифтером, то есть, официально работая сторожем, в остальное время предавался любимым занятиям... Третий вообще стал неформальным артистом и художником, то есть, видной фигурой современного искусства, во всяком случае, в собственных глазах. И в основе его художественной карьеры как раз было положено то давнее происшествие на мосту, которое он преобразовал в художественную акцию...
Ранее я с интересом прочитала у автора книжку "Фигурные скобки"... Так что, увидев эту в библиотеке, тоже заинтересовалась. Она совсем небольшая... но читала я ее долго и с недоумением. В общем, не поручусь, что я правильно уловила мысль автора... а также, что я вообще что-то уловила... Настолько все здесь дикое и странное. Какая-то фантасмагория... Однако, сам текст интересный... и какой-то затягивающий в себя, я не знаю... Главный эффект наступает в финале, который так поражает, что прямо хочется вернуться к началу и перечитать еще раз - с целью взглянуть на происходящее с точки зрения такого финала, а также попробовать что ли поискать намеки и предпосылки... Но я не стала этого делать, невзирая на компактность книжки, ограничилась просто слегка обдумыванием... ретроспективным... И, в общем, мне это не особо помогло, поскольку по-любому как-то выводится два варианта финала (ну, у меня), и я абсолютно не знаю, какой из них имеет в виду автор.

спойлер

Прямо говоря, один из героев вдруг сбегает с малознакомой студенткой, а в финале возвращается и внезапно объявляет, что он ее убил. Отсюда, соответственно, два варианта - либо это правдивое высказывание, либо это какой-то бред и мистификация, вызванный бог знает какими причинами. Ну и вот - лично мне не удалось найти подтверждения большей реальности того или другого варианта.
Вообще, если подумать - задним числом - в книжке еще проявляется возможность странного, как будто существующего в разных реальностях. Взять хоть эти письма в прошлое, которые посылаются персонажами, но не возвращаются обратно (как они рассчитывали). Опять же - можно все воспринимать, как абсолютно реальную картину, без всякой мистики - со ссылкой на плохую работу нашей почты, которые ленятся возвращать письма, не нашедшие адресата. А можно - как опять же фантасмагорический эпизод, прорыв в нашу реальность чего-то потустороннего - что письма в самом деле куда-то ушли. Иначе почему оборвана и оставлена подвешенной в воздухе эта сюжетная ниточка? автор только говорит, что Катрин собралась и пошла на почту выяснять, где письма - и дальше про это не сказано вообще ничего! Выяснила она что-то, не выяснила и т.д.
Ну, а так здесь по-любому очень интересные рассуждения об искусстве - так называемом современном... Начиная со знаменитого черного квадрата Малевича. Действительно, очень занимательно и поучительно было это почитать - мне, потому что современное искусство (так называемое) мною активно не понимается и порядком бесит.

«Борис Петрович прошлое любил больше, чем настоящее; настоящее он вообще не любил. Прошлое лучше настоящего хотя бы тем, что его всегда больше; в нем всегда больше, чем в настоящем, всего; в настоящем всегда всего не хватает. Из прошлого можно выуживать интересное, а на неинтересное не обращать внимания».

«Из всех удовольствий, связанных с алкоголем, он более других ценит радость общения. Ясность мысли ему дорога, игра нюансами ему подозрительна. Он давно перестал дорожить дешевым кайфом размагничивания, разадекватничания ситуации. Чуть что – замолкает, и молча пытается вновь обрести искомое понимание – обязанной быть – логики происходящего».

«Он умел ничему улыбаться. Но чему-либо удивляться навык терял».

«Ревновать у нее и мысли не было, никогда не ревновала, но опасалась влияний».

«Борис Петрович дешевых понтов терпеть не мог. Он сказал:
- Нельзя дважды подняться на одну гору.
- Нельзя дважды повторить одну остроту, - мгновенно ответил Тепин. – Поднимись на другую».

«Думал Борис Петрович о собственной жизни. Много ли было в ней артистического, художественного? А вдруг он взаправду художником был? Был да забыл. Или не понял. Иногда он себе позволяет художества, объяснить которые сам не может. Тут бы для интерпретации арт-критика, да половчее».

«Дура, дура, мы ж на краю!»… или было «В раю»? «На краю» он сказал или «В раю»? Край или рай?.. Но тогда почему ощущение ада?»

«Борис Петрович чувствует над собой небо. Он глядит на небо. Здесь такое бывает небо, словно здесь не бывает ничего, кроме неба. Бывает так, что, бывает, дух захватывает, как бывает. Челюсти сводит, сердце взметается ввысь. А иной раз хочется встать на четвереньки и завыть волком».

«Повеселев, он осведомляется, можно ли быть актуальным художником и не быть идиотом? «Мне жаль вас, если вы не идиот. Значит, вы неактуальный художник». Вот чего не хватает здесь. Здорового идиотизма».

«По большому счету, художнику вообще не дано знать, что он творит. Акту творения сопутствует расширение смысла».

«Дело ли это творца и художника объяснять толпе (да хотя бы и себе самому), что ты творец и художник? Демиургова ли это забота?»

«- Я объясню, почему вы не должны бояться. А все потому же. Где эта бездна? Ощущение бездны утрачено. Хочется заглянуть – а где она? Вам только кажется, что вы смотрите в бездну. Чтобы распознать бездну, надо ощутить прежде всего твердь, землю под ногами. А землю под ногами никто из вас не ощущает. И это хорошо. Целее будете. Не надо вам бездны».

«Когда учились в институте, никому и в голову не приходило, что Телегин – «не русский», был он «русский», как и все, что, скорее, по сути, означало вообще отсутствие определенной национальности, чем соответствие какой бы то ни было».

«Чибирев смотрел в окно и видел за стеклом себя, прозрачного, протыкаемого стремительными огоньками».

«Вот когда им было дано понять, как способно тормозить себя время, замедляться, останавливаться, дразнить невозможностью ближайшего будущего – и как будто вопреки осязаемой быстроте их собственных материальных тел, проносящихся над неподвижными шпалами. Щукин, по правде сказать, умел бороться с разбуханием времени; ветеран сторожения, профессиональный дежурный, он знал цену труду на галерах бездействия, когда все, что он должен был делать, - это лишь быть; но ведь тогда он мог сачковать, а теперь надо взаправду терпеть, то есть хуже, чем вкалывать, ибо хуже, чем терпение, не бывает работы».

«- В целом у меня нет противоречий с данной системой. Лишь по частным вопросам… типа контроля».

«- Это область ее интереса. Моя жизнь. Она считает, что я свою жизнь творю как произведение искусства. Как художник.
- Херово ты свою жизнь творишь, Тёп.
- Может быть. Зато как художник».

«Из всех школьных учителей Щукин лучше других запомнил географичку Нину Викентьевну, она мерила все высотами Исаакиевского собора. Эверест – восемьдесят восемь Исаакиевских соборов. Марианская падина – сто один. По диаметру Земли умещалось чуть менее ста двадцати тысяч Исаакиевских соборов, а сколько их до Луны, Щукин уже не помнил. Над Ниной Викентьевной посмеивались, но сейчас он оценил ее уроки: Исаакиевские соборы легко представить один на другом».

«Дядя Тёпа предложил на выбор – купить «Горбачева» с минимальной закуской или пива с сосисками. Как ни странно, выбрали пиво с сосисками. За столики сели на берегу водоема, хотя было прохладно. Водоем был типа водохранилища. Любовались природой и немецким порядком. Поражались психологии большевиков, точно так вот сидевших и смотревших на это на все и мечтавших о мировой революции».

«Смеркалось, как только и может смеркаться, постепенно и вкрадчиво – смерк да смерк. Все зависит от того, как часто обращать внимание».

«Снег под ногами скрипел все громче и громче, и каждый слышал свое. Дядя Тёпа – авангардную музыку, но совсем атональную, даже, пожалуй, с мелодией; единолично присвоив себе авторство всего произведения, он, шагая, ощущал себя композитором, а кроме того – дирижером. Щукину слышалось что-то вроде дискуссии: щукинский скрип раздраженно отвечал на скрип чибиревский, скрип Дяди Тёпы бойко спорил с обоими. Чибиреву представлялось гигантское существо, железными челюстями перемалывающее полтонны хрустящего картофеля (не так давно подобный продукт стали называть в России чипсами)».

@темы: Книги

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

В телеграме, на одном из фантастических каналов -

Из ФБ-мемориз: я забыл об этой книжке, но она ведь есть. Молодой талантливый американский фантаст Зак Пауэрс издал в 2012 году весьма фантастический роман "Первая космическая" (First Cosmic Velocity). Про настоящую советскую космическую программу.

Оказывается (тм), СССР не умел как следует сажать корабли с космонавтами, поэтому в космонавты набирали исключительно близнецов: один сгорает в верхних слоях атмосферы, другой остается на Земле и делает вид, что прилетел (!). Но к 1964 году близнецы повывелись (!!), а Хрущев, которому про близнецов не сказали (!!!), требует новых свершений.

Среди героев романа — космонавт Leonid, выживший из двух близнецов Leonids — да, им, когда их в 1950-е "забрали из украинской нищеты на российский полигон", дали одинаковые имена. Два Кирилл Кириллыча, два дебил дебилыча А теперь одного Leonid отправили в космос на верную смерть, а второй Leonid остался на Земле под присмотром агента властей, женщины с чисто русским женским именем Ignatius. А Главный Конструктор злится, что с техникой нелады, и смотрит на казахскую степь, и "Мишин, или это был Бушуев, передал ему бутылку водки". Главный Конструктор берет бутылку двумя руками, делает огромный глоток и передает водку работнику Байконура по имени Mars.

"Немногие знали правду. Близнецы. Мишин и Бушуев. Водители Ларионов и Кутько Циолковский, конечно, но он исчез давным-давно".

Еще в книге есть космонавтка Nadya, а также — для веселухи — живущая в Звездном городке собачка Каша (Kasha), названная так за сообразительность. Эпиграф из Юрия Гагарина. И это, судя по первым страницам, совсем не "Омон Ра".

(Я даже купил сейчас эту клюкву в Kindle. Интересно же. Впрочем, видимо, неспроста это на сегодня вторая после сборника рассказов и последняя книга Зака Пауэрса, учителя писательского мастерства в Общественном колледже Северной Виргинии.)

@темы: С ума сойти