Алексей Калугин "Не так страшен черт". Собственно говоря, это омнибус, куда входит два романа - "Не так страшен черт", и "И черт с нами". Фантастика, детектив.
Сюжет: действие происходит в некоей альтернативной версии нашей реальности, где в 90-е в Москве открылись порталы в Ад и Рай, и представители обеих сторон вступили в контакт в официальный контакт с человечеством. В результате Москва отделилась от остальной России и образовала самостоятельное государство, где правит Градоначальник и его Семья, пользуясь эксклюзивным доступом к порталам они упрочили свое положение во внутренней и внешней политике... Потому что, как вскоре стало ясно, и ангелы из Рая, и демоны из Ада представляют собой тот же вариант человеческой цивилизации, только более развитый в научно-техническом плане. Их разработки интересуют всех. Что же интересует в нашей реальности сами эти продвинутые цивилизации - об этом как-то никто не задумывается...
В центре повествования молодой человек Дмитрий Каштаков, ранее он планировал для себя обычную деловую карьеру, но после контакта с Адом и Раем ему пришлось переквалифицироваться в частные детективы. Дмитрий специализируется на розыске кого- или чего-нибудь, бизнес идет по-маленьку, жить, в-общем, можно... Пока в один прекрасный день на него не свалились сразу три клиента, с предложениями, "от которых невозможно отказаться", как выражаются в любимых Каштаковым нуарных фильмах. Представители Ада хотят, чтобы он установил личность туриста с Земли, который скончался в Аду, но таинственным образом исчез. Представители Рая требуют, чтобы он отыскал пропавшего ученого, с которым они заключили договор на исследования. Наконец, представитель Семьи приказывает найти хакера, который вел с ним какие-то темные дела - "не твое дело, какие" - и кинул... Что можно сделать в таких обстоятельствах, когда все три важных клиента хуже отравы и кроме того враждуют между собой... да еще со временем крепнет подозрения, что все они хотят разыскать одного и того же человека... Ну, прежде всего - сохранять спокойствие. Как это делают герои любимых фильмов...
Во второй книге продолжаются приключения детектива Каштакова, которому вновь приходится возвращаться в Москву и опять с целью розыска - на этот раз, пропавшего сотрудника адской разведки. И опять выясняется, что делом кровно заинтересованы все те же три могущественные стороны...
Что-то я заметила, что у меня тяжело идут омнибусы, которые я нахожу в библиотеке. То есть, я их беру в надежде на увлекательное, захватывающее чтение - рассуждая, что если уж романы переиздают таким образом, так они поди пользуются популярностью... И все как-то оказывается, что неизвестно у кого пользуются, потому что я в них намертво застреваю. Но я упорно продолжаю попытки, вот и эту книжку тоже взяла, тем более автор мне в какой-то степени знаком, и я у него уже с увлечением читала один цикл (кстати, так и не дочитала, мда). И вот наконец - бинго! - мне действительно все понравилось, прочитала оба романа с большим удовольствием.
Первоначально, глядя на обложку-название-аннотацию, я решила, что это будет нечто вроде э... городского фэнтези... ну, тут ведь ангелы и демоны, все такое. Но оказалось, что речь скорее идет о чистой фантастике. Научные и технологические прорывы, гаджеты, да уж. Но мне что - главное, тоже интересно. Автор ловко все закручивает... А атмосфера "лихих 90-х" и всякие ядовитые аллюзии на вполне понятные реалии придают особый колорит.
В общем, напрягает меня тут только одно - как я уловила, автор любит вообще-то писать трилогиями, и конкретно про этот цикл я четко знаю, что третья книга тут точно есть. А в омнибусе только два романа! Так что третью часть придется разыскивать отдельно - где-то в библиотечных завалах.

@темы: Книги

---

Книжный столик

И.Бродский. Часть речи (избранное).

«Безумье дня по мозжечку стекло в затылок, где образовало лужу. Чуть шевельнись – и ощутит нутро, как некто в ледяную эту жижу обмакивает острое перо и медленно выводит «ненавижу»…»

«Только море способно взглянуть в лицо небу…»

«Сама вещь, как правило, пыль не тщится перебороть, не напрягает бровь. Ибо пыль – это плоть времени; плоть и кровь».

«Смерть придет и найдет тело, чья гладь визит смерти, точно приход женщины, отразит. Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса. Смерть придет, у нее будут твои глаза».

«В Рождество все немного волхвы. Грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд».

«…Мертва. Чем объяснить, что утешаться нечем. Мы не проколем бабочку иглой Адмиралтейства – только изувечим».

«Наверно, после смерти – пустота. И вероятнее, и хуже Ада. Я верю в пустоту. В ней как в Аду, но более херово».

«На круглые глаза вид горизонта действует как нож».

«Скоро осень, все изменится в округе. Смена красок этих трогательней, Постум, чем наряда перемена у подруги. Дева тешит до известного предела – дальше локтя не пойдешь или колена. Сколь же радостней прекрасное вне тела: ни объятье невозможно, ни измена!»

«Такая красота и срок столь краткий, соединясь, догадкой кривят уста: не высказать ясней, что в самом деле мир создан был без цели, а если с ней, то цель – не мы. Друг-энтомолог, для света нет иголок и нет для тьмы».

«Моя песня была лишена мотива, но зато ее хором не спеть».

«Гражданин второсортной эпохи, гордо признаю я товаром второго сорта свои лучшие мысли, и дням грядущим я дарю их как опыт борьбы с удушьем. Я сижу в темноте. И она не хуже в комнате, чем темнота снаружи».

«…Храм обступал их, как замерший лес. Их всех тишина обступила. Лишь эхо тех слов, задевая стропила, кружилось какое-то время спустя над их головами, слегка шелестя под сводами храма, как некая птица, что в силах взлететь, но не в силах спуститься. И странно им было. Была тишина не менее странной, чем речь».

«Все острова похожи друг на друга, когда так долго странствуешь, и мозг уже сбивается, считая волны, глаз, засоренный горизонтом, плачет…»

«Все то, что я писал в те времена, сводилось неизбежно к многоточью. Я падал, не расстегиваясь, на постель свою. И ежели я ночью отыскивал звезду на потолке, она, согласно правилам сгоранья, сбегала на подушку по щеке быстрей, чем я загадывал желанье».

«Старение! Здравствуй, мое старение! Всякий, кто мимо идет с лопатою, ныне объект внимания. Речь о саване еще не идет. Но уже те самые, кто тебя вынесет, входят в двери».

«Жужжащее, как насекомое, время нашло, наконец, искомое лакомство в твердом моем затылке».

«Старение есть отрастание органа слуха, рассчитанного на молчание».

«Точно Тезей из пещеры Миноса, выйдя на воздух и шкуру вынеся, не горизонт вижу я – знак минуса к прожитой жизни. Острей, чем меч его, лезвие это, и им отрезана лучшая часть. Хочется плакать. Но плакать нечего».

«Только размер потери и делает смертного равным Богу. Бей в барабан, пока держишь палочки, с тенью своей маршируя в ногу!»

«Четыре дня они бомбили город, и города не стало. Города – не люди и не прячутся в подъезде во время ливня. Улицы, дома не сходят в этих случаях с ума и, падая, не призывают к мести».

«У Корбюзье то общее с Люфтваффе, что оба потрудились от души над переменой облика Европы. Что позабудут в ярости циклопы, то трезво завершат карандаши».

«Венецийских церквей, как сервизов чайных, слышен звон в коробке из-под случайных жизней».

«Створку моллюска пустив ко дну, пряча лицо, но спиной пленяя, Время выходит из волн, меняя стрелку на башне – только ее одну».

«…У Софии, Надежды, Веры и Любви нет грядущего, но всегда есть настоящее… Города, где стопа следа не оставляет – на площадях, как «прощай», широких, в улицах узких, как «люблю».

«Деревья стоят, точно в очереди за мелкой осетриной волн; это все, на что Темза способна по части рыбы».

« - Что ты любишь на свете сильней всего?
- Реки и улицы – длинные вещи жизни».

«- Ты боишься смерти?
- Нет, это та же тьма, но, привыкнув к ней, не различишь в ней стула».

«Когда спишь, номера телефонов прежней и текущей жизни, слившись, дают цифирь астрономической масти. И палец, вращая диск зимней луны, обретает бесцветный писк «занято»; и этот звук во много раз неизбежней, чем голос Бога».

«К подержанным вещам, имеющим царапины и пятна, у времени чуть больше, вероятно, доверия, чем к свежим овощам».

«Лязг ножниц, ощущение озноба. Рок, жадный до каракуля овцы, что брачные, что царские венцы снимает с нас. И головы особо».

«Что делает Историю? – Тела. Искусство? – Обезглавленное тело».

«Любовь сильней разлуки, но разлука длинней любви».

«Слух различает в ропотах листвы жаргон, которым пользуются души, общаясь в переполненном Аду».

«Третичный известняк известен как отчаянная почва. Здесь пуля есть естественный сквозняк».

«Солнце встает с Востока, улыбаясь лукаво, а приглядись – жестоко. Череп в его оскале! И в лучах его – кости!»

«Я знал, что я существую, пока ты была со мною. Райские кущи с адом голосов за спиною».

«Скушно жить. Куда ни странствуй, всюду жестокость и тупость воскликнут: «Здравствуй! Вот и мы!»

«Это – ряд наблюдений. Взгляд оставляет на вещи след. Человек страшней, чем его скелет».

«За сегодняшним днем стоит неподвижно завтра, как сказуемое за подлежащим».

«С точки зрения воздуха, край земли всюду».

«…Жизнь, которой, как дареной вещи, не смотрят в пасть, обнажает зубы при каждой встрече. От всего человека вам остается часть – речи. Часть речи вообще. Часть речи».

«Свобода – это когда забываешь отчество у тирана».

«Одиночество учит сути вещей, ибо суть их тоже одиночество».

«В настоящих трагедиях, где занавес – часть плаща, умирает не гордый герой, но, по швам треща от износу, кулиса».

«Только услышав «браво», с полу встает актер. Только найдя опору, тело способно поднять вселенную на рога».

«Время больше пространства. Пространство – вещь. Время же, в сущности, мысль о вещи. Жизнь – форма времени. //Мы// сгустки его. И похлеще – сгустки. Включая волну и твердь суши. Включая смерть».

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

А.Пикуль. Валентин Пикуль. Из первых уст.
«Заботливые читатели старались поддерживать любимого писателя не только морально. По почте, лично или с нарочным пересылались посылки.
Присылали копирку и ленту для печатной машинки из Ленинграда, бумагу из Ленинграда и Краснодара.
Только дневник помогает охватить памятью все многообразие гастрономического ассортимента продуктов, присланных Пикулю: икра и крабы из Петропавловска, сгущенка и балык из Мурманска, груши из Орджоникидзе, изюм из Ташкента, мед из Башкирии, лавровый лист из Сочи, кедровые орехи из Красноярска, облепиховое масло и мед из Калининграда, арбуз из Астрахани, горсть зерна с Украины и даже торт из Москвы… к чаю…
В бандеролях на имя Пикуля приходили открытки, картины, календари, чеканки, поделки и сувениры: от засушенных цветов до искусно изготовленного парусника.
Но больше всего приходило бандеролей с книгами, иногда довольно редкими и очень нужными писателю для работы.
Постепенно увеличивая габариты посылок, я должна упомянуть Ю.В.Морозова, привезшего Пикулю из Афганистана самовар, Э.Ф.Лунева, приехавшего из Венгрии и заставившего Валентина примерять привезенные им свитер и костюм, и, наконец, доктора Пруткина из Читы, приславшего камни-самоцветы и шкуры горного барана.
- Видишь, - говорил мне Валентин Саввич, - меня читатели одевают, обувают, кормят и поят чаем. Так что моя задача – только писать».

Е.Гордеева. Закон притяжения.
«Толстый мужик, комплекцией очень отличающийся от других горожан, забрался на помост и объявил обвинительный приговор. Из его шепелявой речи я поняла, что это и есть местная ведьма, что ее отлучили от церкви и в качестве наказания назначили процедуру сожжения в очистительном огне… что душа ее таким образом будет спасена, а дьявол, поселившийся в ее теле, будет уничтожен.
Площадь одобрительно загудела. Стражники запалили факелы и поднесли их с разных сторон к дровам и хворосту. Женщина истошно закричала, подняв лицо к небу. Я была, наверно, единственной, кто плакал вместе с ней. Мне очень хотелось ей помочь, но я не знала как. Можно было, конечно… нет, не избавить, а лишь облегчить страдания, нашептав ей порцию яда. Но клятва, даваемая алхимиками, умеющими кастовать вещества прямо в человеческое тело, запрещала мне делать это, даже во имя сострадания. Я могла дать ей какое-нибудь обезболивающее или… опиат. Наркотики были тоже под запретом, но не под таким строгим, как яды, и я решилась.
Формула морфина слетела с моих губ. Я направила ее прямо в кровь несчастной. Последний болезненный вскрик, и она затихла, безвольно повиснув на стягивавших ее тело веревках. Больше женщина не мучилась, не извивалась под огненными языками, лизавшими ее тело, не молила о пощаде. Это вызвало негодование толпы. Я испортила им зрелище.
- Ведьма! – раздался справа от меня голос. – Это она помогает той, что на костре!
Вокруг меня тут же образовалось свободное пространство. Слезы, еще не высохшие на щеках, выдали меня с потрохами».

---

В телеграме уловила - еще один сайт с радио. Там можно установить страну, установить время - и типа будет проигрываться музыка, которая в то время там звучала по радио.

radiooooo.com/

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Иосиф Бродский.

– Что ты делаешь, птичка, на черной ветке,
оглядываясь тревожно?
Хочешь сказать, что рогатки метки,
но жизнь возможна?

– Ах нет, когда целятся из рогатки,
я не теряюсь.
Гораздо страшнее твои догадки;
на них я и озираюсь.

– Боюсь, тебя привлекает клетка,
и даже не золотая.
Но лучше петь сидя на ветке; редко
поют, летая.

– Неправда! Меня привлекает вечность.
Я с ней знакома.
Ее первый признак – бесчеловечность.
И здесь я – дома.

К.Образцов. Красные цепи.
«Марина возвращается за стойку.
- А вообще я бы хотела никогда не умирать, - говорит она.
- Мне кажется, это ужасно тоскливо.
- Только если сидеть в баре каждый вечер, - парирует Марина. – А если постоянно чем-то заниматься, новым, интересным… ну, ездить по разным странам, читать, учить языки…
- То хватит тебя лет на сто, - отвечаю я. – А потом ты окажешься запертой в этом мире, как в склепе, в унылой компании опостылевших стран, надоевших людей и наскучивших занятий. Смерть придает жизни хоть какую-то осмысленность, хотя бы в качестве подведения итогов.
- А мне кажется, что умирать очень обидно, как выйти из кинотеатра посреди сеанса: фильм еще не закончился, а ты уже ушел.
- Тогда налей мне еще немного, и я выпью за апокалипсис: пусть фильм закончится для всех и сразу».

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. Ну и последний день инктобера… 31 октября задано – Fire – огонь, обстрел, увольнение. Обстрел, увольнение?? Решила задать тематически – Samhain’s Fire.
Интересно, что тут хочет выразить Кандински. Что женщины смотрят в огонь и видят там своих мертвых мужчин? Или показывает, что во время Самайна на один и тот же огонь смотрят с той и с этой стороны?

---

Картинкофлуд

Ну что, с Хэллоуином - тех, кто празднует.
А я попробую выложить супер-гигантский флуд из инктобера, который Sparkling Halloween!

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

М.Исаковский. Письма.
«Ю.В.Друниной. 1950г.
Многоуважаемая т.Друнина. (Извините, что называю Вас по фамилии – я не знаю Вашего отчества).
Я с большим интересом прочел Вашу книжку. Стихи у Вас простые, хорошие, искренние, человечные. Вы –человек несомненно талантливый. Если же говорить о недостатках книги, то они, на мой взгляд, такие: некоторые стихи производят впечатление набросков, первоначальных записей. Сами по себе эти наброски хороши, но все время чувствуется, что что-то как бы недосказано. Вы пишете стихи очень короткие. Краткость стихотворения требует самой тщательной отделки формы, особо выразительных слов и фраз. Кое-где это Вам не удалось. Приведу один маленький пример. Вы пишете: «Под одним почерневшим небом мы выскребывали котелки». Мне кажется, лучше было бы так: «…выскребали мы котелки». Это, разумеется, сущая мелочь, но и на такие мелочи следует обращать внимание. В некоторых Ваших стихах чувствуются нотки какой-то обреченности. Вот это, по-моему, зря. Надо этого избегать.
Я, однако, собирался с Вами говорить не столько о Вашей книжке, сколько о Вашей дальнейшей работе. При встрече Вы мне сказали примерно следующее: вот, мол, окончилась война, и сейчас мне как бы не о чем писать – не могу найти свою тему. Прочитав Вашу книжку, я пришел к следующему выводу: Вы писали о войне (и хорошо писали), очевидно, потому что война была главным в Вашей жизни. Вы сами участвовали в войне, она целиком захватила Вас, волновала. И Вы не могли не писать о ней. Сейчас же наступил период «покоя», что ли. И у Вас нет такой темы, которая бы Вас захватывала целиком. Это значит, что в Вашей жизни, в Вашей биографии чего-то не хватает. И вот это «что-то» надо непременно найти в жизни. Как это сделать – я не могу Вам указать практически, но сделать непременно надо. Это вопрос Вашей поэтической судьбы, и Вы серьезно над ним подумайте».

М.Миллингтон. Моя подруга всегда против.
«Неспешной трусцой пробежали несколько месяцев. И вот однажды субботним вечером, когда я сидел на диване и обводил ручкой интересные передачи в телепрограмме, Урсула вошла в комнату и остановилась прямо передо мной, как она всегда делает, когда ей нужно отсечь мне путь к бегству. Когда я поднял глаза, Урсула спокойно и четко произнесла:
- Я беременна.
- Ух ты. Слава богу. Я уже начал думать, что мы зря стараемся.
Урсула скрипнула зубами.
- Отлично, просто превосходно. Я столько раз мысленно представляла себе эту сцену, и вот она – та самая реакция, на которую я так надеялась.
- Хорошо. Войди снова, а я упаду в обморок или еще что-нибудь придумаю. Нет, правда, я очень рад. Мы приложили немало сил… ну, во всяком случае, я приложил, помнится, и ты при этом присутствовала, так зачем делать вид, будто ребенок взялся невесть откуда.
- Ах, прости за такое банальное зачатие.
Наступила короткая пауза. Я кашлянул, как зритель перед началом представления в театре.
- Ну? – спросила Урсула. – Ты меня обнимешь наконец?
- Легко. – Я обнял ее.
Мне почудилось, будто в этот момент зазвучала музыка. Урсула же, видимо, сделала мысленную зарубку, потому что три года спустя, объявляя о грядущем прибытии Последыша, она выразилась следующим образом: «Я беременна. Ребенок не от тебя». Ну разве можно не восхищаться женщиной, которая выжидает три года, чтобы поквитаться?»

---

Инна Георгиева "Ева". Сразу за три книги - "Минус на минус", "Гибкий график катастроф" и "Колыбельная для титана". Юмористическая фэнтези, любовный роман.
Сюжет: тинейджер Ева Моргалис привыкла быть в семье за старшего... потому что Ева живет с матерью, которая отличается легкомысленным поведением, часто ударяется в загулы - кто-то же должен вести себя ответственно и по-взрослому. Вот и опять мать начудила - вышла замуж за какого-то крутого бизнесмена,чуть ли не олигарха. И тут же вздумала с ним отправиться в продолжительный свадебный заграничный круиз. Ну, это ладно, Ева бы просто рукой махнула... но мать с новоиспеченным супругом почему-то вдруг распорядились, чтобы Ева переехала жить в особняк бизнесмена... он, видите ли, всегда мечтал о дочке! А еще у него три взрослых сына - и они тоже всегда мечтали о младшей сестренке! Какой ужас... При первом взгляде на свою новую жизнь Еве стало понятно, что проблем не избежать. Потому что самый старший брат горит энтузиазмом, вознамерившись организовать образцовую семью, средний - метросексуал, который горит энтузиазмом превратить новоявленную сестру в куколку... а младший - просто козел и явно задался целью сделать жизнь Евы невыносимой... А сейчас еще прибавьте к этому, что так-то Ева с матерью - потомственные ведьмы, и по ведьминскому закону должны скрывать свою сущность от обычных людей. Ну и как это сделать, если сейчас вокруг вертятся трое не в меру энергичных братцев... А еще ведь то и дело происходят разные случаи, требующие применения магической силы - от повседневных мелких неполадок до глобальных катастроф...
Книжка честно вышла в армадовской юмористической серии, уже этим намекая,чего от нее следует ожидать. У меня в последнее время с этой серией не ладится - что не пробую читать, все что-то странное... Но эта история неожиданно понравилась, легко и с удовольствием прочитала все три части. Хотя, конечно, автор вовсю старается юморить, и персонажи часто дурью маются... но я все воспринимаю спокойно - подростки же. Самой ГГ шестнадцать, ее "самому младшему брату" - семнадцать... Они, собственно, и находятся в центре повествования, остальные все на втором плане. Больше всего мне понравилась какая-то теплая, душевная атмосфера, что называется - уютное мельтешение. Просто жизнь в этом особняке, как компания молодых людей пытаются совместно ужиться и образовать настоящую семью... Разные проделки и происшествия... Такое я всегда люблю.
Ну конечно, есть еще и спасение мира - в виде обязательного бонуса. Вообще, все части строятся одинаково - две трети идет где-то как-то уютное мельтешение, последняя треть - спасение мира. Лично я бы и без него обошлась, но что поделать, если авторы фэнтези считают, что это позарез необходимо. Тут автор еще сделала эту линию сквозной - одна и та же проблема все возникает и возникает, на каждом новом витке. Ну ладно...

@темы: Книги

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. 30 октября задано – Rush – спешка, лихорадка. Опять хм. Поразмыслив придумала – «Последний лист спешит упасть во тьму». Мне представлялось что-то такое осенне-печальное – одинокий листок, дрожащий на ветру на фоне серого неба, голых ветвей и все такое. Но Кандински решил сюда внести еще ноту меланхолии какой-то экзистенциальной… Ну да, так интереснее – что он доказал, потому что одни листья выглядели скучно.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Юнна Мориц.

Волны моря распахнулись,
Кто-то ахнул в глубине,
От испуга задохнулись
Голоса на диком дне.

Обнажились невода,
Там лежали города,
А в них – жемчуги дышали
И утопшие суда.

Там на палубах туманных –
Братство светлое теней,
Не для их часов карманных
Мелкий счет текущих дней –

Только крупный, неподкупный,
Совокупный счет веков!
Только юность вековая,
Невозможность роковая
Превратиться в стариков.

Там на палубах глубинных –
Свет тенистый, как во сне.
И, обняв моих любимых,
Там отец мой жил во мне.

И за волнами страданья
Его здешнего лица –
Голубели очертанья
Вечно юного отца.

К.Смит. Воровки.
«- Могу я поговорить с тобой пару секунд наедине? – говорю я с фальшивой улыбкой.
- По дороге поговорим, верно, народ? – он улыбается парням и поворачивается с этой улыбкой ко мне.
- Я не поеду.
- Да неужели?
- Да.
- Как всегда – раздуваешь из мухи слона.
- Иди знаешь куда? – злюсь я.
И все вокруг опускают глазки в пол от неловкости. Кто угодно может позволить себе поцапаться на вечеринке, но н я и Брэди Финч. Мы должны быть сказочными принцем и принцессой школы, парочкой, которая шикарно смотрится вместе и безумно влюблена друг в друга.
- Детка, умоляю, вытащи у себя из задницы это огромное шило, - говорит Брэди.
И они все ржут – он сам, Джейсон и Ной. Никто не смотрит на меня. Внезапно у меня пропадает желание врезать Брэди. И возникает желание уйти. Так вот, оказывается, что происходит с принцессами в реальной жизни, доходит до меня. Их не целуют принцы, чтобы разбудить. Они не получают ключи от королевства. Они не живут долго и счастливо. В реальной жизни их унижают прилюдно, они сброшены со своих башен. Вот что тебе не рассказывают, когда ты еще маленькая: принцесс все втайне ненавидят. Каждый мечтает увидеть их падение».

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. Вчера я не успела сделать пост по флэшмобу – по причине жадности. Там было задание – Sparkle – я в итоге придумала Sparkling Halloween… Набралось 200 вариантов… Я зависла, пытаясь отобрать хоть что-то – при условии, что мне все нравится… хотя там и различие в деталях только… В общем, я его решила перенести на 31, как раз будет Хэллоуин, раз праздник, то ничего страшного, если будет много картинок.
А 29 октября задано – Massive – огромный, массивный. Странное задание. Ну, я думала, что что-нибудь для отмазки задам… В итоге придумала – «Огромный массив тьмы надвигается на город». Ага, очень умно. 99 вариантов. (вздыхает) Ну конечно, против вчерашних 200-х это тьфу, детский сад… И отобрать легче. В общем, для тех, кто любит разглядывать картинки с фэнтезийными городами (как я).

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Санна Сью "Хозяйка маршрута "Иные миры". Фэнтези. Производственно-хозяйственная. Слегка любовный роман.
Сюжет: ГГ - деловая женщина средних лет, занимается своим небольшим бизнесом... но внезапно оказалась завязанной в дела древних богов. А все потому, что она очень волновалась за здоровье беременной сестры и, не зная уж, за что хвататься, обращалась во всевозможные странные места. Кто же знал, что в одном из них обитает самый настоящий древний бог. Он и исполнил желание ГГ - сестра родила здоровую девочку. Но потребовал долг с процентами - теперь ГГ должна отправиться в другой мир и стать хозяйкой поезда, курсирующего между мирами...
Книжка заинтересовала по аннотации, но смотрела я на нее настороженно... особенно после того, как ранее прочитанная из этой же серии книжка Сорокиной оставила не очень приятные впечатления. И автор незнакомый, и все такое. Но аннотация заманивала...
Ну и вот - оказалась вполне милая книжка, мне понравилось. Легкая, спокойная, не напрягает, нервы не треплет... Все, как я люблю - натуральная производственно-хозяйственная фэнтези. Подвид - ГГ-попаданка становится управляющей в отеле между мирами. Только здесь автор еще и соригинальничала - это не отель, а поезд. Правда, разницы, по сути, никакой. (Тем более, что эти отели тоже часто перемещаются между мирами ).
Я также слегка опасалась, что автор кинется куда-нибудь в дебри - а то там в аннотации как-то обтекаемо говорилось, что ГГ решилась на авантюру какую-то. Как-то не хотелось вместо разных приятных хозяйственных хлопот и забот читать про скитания в дикой местности... Но и тут оказалось все терпимо - с упомянутыми авантюрами персонажи разобрались исключительно быстро. Любовной линии тоже было по минимуму... В общем, хорошо.

@темы: Книги

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Литературная газета.
Иван Солоневич:
«Крепостной режим искалечил Россию. Расцвет русской литературы совпадает с апогеем крепостного права: Пушкин и Гоголь принадлежат крепостному праву целиком. Тургенев, Достоевский и Толстой начали писать в пору этого апогея. Чехов и Бунин – оба по-разному – свидетельствовали о гибели общественного быта, построенного на крепостных спинах… Русская литература была великолепным отражением великого барского безделья».
***
«Дело русского крестьянина – дело маленькое, иногда и нищее. Но это есть дело. Оно требует знания людей и вещей, коров и климата, оно требует самостоятельных решений, и оно не допускает применения никаких дедуктивных методов, никакой философии. Любая отсебятина – и корова подохла, урожай погиб, мужик голодает. Это Бердяевы могут менять вехи, убеждения, богов и издателей, мужик этого не может. Бердяевская ошибка в предвидении не означает ничего – по крайней мере, в рассуждении гонорара. Мужицкая ошибка в предвидении означает голод. Поэтому мужик вынужден быть умнее Бердяевых. Поэтому же капитан промышленности вынужден быть умнее философов. Они сталкиваются с миром реальных вещей и реальных отношений – и каждая ошибка стоит потерь или разорения».
***
«Мистер Буллит (первый американский посол в СССР) пишет: «Русский народ является исключительно сильным народом с физической, умственной и эмоциональной точки зрения». То же говорю и я. Решительно то же говорят и самые голые факты русской истории: слабый народ не мог построить великой империи. Но со страниц великой русской литературы на вас смотрят лики бездельников».
***
«Всякий зауряд-философ, пишущий или желающий писать о России, прежде всего кидается к великой русской литературе. Из великой русской литературы высовываются чахоточные безвольные интеллигенты. Американские корреспонденты с фронта Второй мировой войны писали о красноармейцах, которые с куском черствого хлеба в зубах и соломой под шинелями – для плавучести – переправлялись вплавь через полузамерзший Одер и из последних сил вели бои с остатками когда-то непобедимых гитлеровских армий. Для всякого разумного человека ясно: ни каратаевское непротивление злу, ни чеховское безволие, ни достоевская любовь к страданию – со всей этой эпопеей не совместимы никак.
В начале Второй мировой войны немцы писали об энергии таких динамических рас, как немцы и японцы, и о государственной и прочей пассивности русского народа. И я ставил вопрос: если это так, то как вы объясните и мне, и себе то обстоятельство, что пассивные русские люди – по тайге и тундрам – прошли десять тысяч верст от Москвы до Камчатки и Сахалина, а динамическая японская раса не ухитрилась переправиться через 50 верст Лаперузова пролива? Или почему семьсот лет германской колонизационной работы в Прибалтике дали в конечном счете один сплошной нуль? Или как это самый пассивный народ в Европе, русские, смог обзавестись 21 миллионом кв.км, а динамические немцы так и остались на своих 450000? Так что: или непротивление злу насилием, или 21 миллион кв.км. Или любовь к страданию – или народная война против Гитлера, Наполеона и прочих».
***
«Русская литературная психология абсолютно несовместима с основными фактами русской истории. И точно так же несовместима и «история русской общественной мысли». Кто-то врет: или история, или мысль…
Наша великая русская литература спровоцировала нас на революцию. Она же спровоцировала немцев на завоевание. В самом деле, почему же нет? «Тараканьи странствования», «бродячая монгольская кровь», любовь к страданию, отсутствие государственной идеи, Обломовы и Каратаевы – пустое место. Природа же, как известно, не терпит пустоты. Немцы и поперли: на пустое место, указанное им русской общественной мыслью.. Я думаю, точнее, я надеюсь, что мы, русские, от философии излечились навсегда. Немцы, я боюсь, не смогут излечиться никогда…
В медовые месяцы моего пребывания в Германии – перед самой войной – мне приходилось вести очень свирепые дискуссии с германскими экспертами по русским делам. И меня били, как хотели: литературой и философией. Один из очередных профессоров в конце очередного спора иронически развел руками: «Мы, следовательно, стоим перед такой дилеммой: или поверить всей русской литературе – и художественной, и политической, - или поверить герру Золоневичу. Позвольте нам все же предположить, что вся эта русская литература не наполнена одним только вздором». Я сказал: «Ну что ж, подождем конца войны». И профессор сказал: «Конечно, подождем конца войны». Мы подождали…»