Книжный столик

Юнна Мориц. Избранное.

«О, бессонница – жуткое дело! Вьюга свищет, поет и щебечет, сон – как снег, он – зубчат и рассыпчат…»

«Поэзия – вот случай, чтоб узнать о том, как мы без хитрого гаданья о будущем умели вспоминать. Поэзия – вот признак основной, что воздух совершенства и свободы – не марсианский воздух, а земной».

«Совершил он ошибку и умер, сохраняя улыбку и юмор! Если это не стоит вниманья, - что такое тогда обаянье?»

«Неужели никаких различий? Это птица или человек? Кто из них кричал по-человечьи, так по-птичьи втягивая плечи…»

«Земля качается и соснами скрипит, как будто заживо везет из мира прочь…»

«Как сердце мое колотилось! Как страстно старалось оно, чтоб в музыку все превратилось, что здесь скрежетать рождено!»

«Цветы не знают страха смерти. Еще бы! Нам бы их свободу – проклюнуться из голой жерди, опущенной в сырую воду!»

«…Сколько вариантов судьбы таят запасники веков для всяких человеческих талантов – от стихотворцев до часовщиков?»

«Искусство жить – как всякое – опасно в отрезок, так испорченный войной».

«Это наше священное право – остро, вечно нуждаться в любви, чтобы ангел светился и плавал над тобой, как над всеми людьми».

«Я знаю ямбы вещих предсказаний, к стволам пророчеств знаю вещий путь. Река времен – у всех перед глазами, но лишь поэты в ней стоят по грудь. Я знаю путь и поперек потока, он тоже – вещий, из грядущих строк. Он всем известен, но поэты только стоят по грудь – потока поперек».

«…Очистилось чувство, в любовь превращаясь от боли».

«Правда жизни такова, что никто в нее не верит! Как с три короба навру, люди скажут: поэтично! А как правдою попру – тпру! Ведь правда фантастична!»

«Если проснуться – действительность видно сквозь иней… Хруст неизвестности слышен и рядом, и выше. В сердце прохлада и жуткая тишь снегопада. Кто-то оркестрам вселенной скомандовал: «Тише! Если не можете тише – так вовсе не надо!»

«…Это – рядом, как в небе светила. И, пока не поставят на место, будем детство свое продолжать».

«Да, огненной, да, ледяной мы кормим пищей наши чувства, - что делать?! Где котел искусства – там лютый холод, лютый зной!»

«В чудном порядке рассыпаны звезды, истина сказана в звездном мерцанье. Книгу небес мы читаем сквозь воздух, это – не чтение, а созерцанье!»

«… И на крик души раз в год летит весна!»

«И осень тянется века… Скрипит в глуши твой дом с трубой, как тот ковчег, пойдешь за хлебом – дождь с тобой, вернешься – снег».

«Может, только для волненья вышла жизнь из черных дыр? Для дрожанья звезд в печенках, может, нас посеял мир?»

«Я теперь отворяю калитку за тебя, за себя – за двоих, одиночества нежную пытку принимая, как снег или стих».

«Там, на небе – все другое, все на небе поправимо…»

«В каждом снеге есть частица нашей памяти – о жизни, в каждом ветре есть частица нашей памяти – о детстве, где не съедена жар-птица даже в дни народных бедствий».

«Но все равно, мы – дети, нам так страшно на елку опоздать из-за метели, из-за трамвая или гололеда на этот праздник детский опоздать! Мы женимся, разводимся… Простите, но все равно мы – дети, мы – на елку, и мы летим за праздничной добавкой: добавьте нам хоть Старый Новый год!»

«Быть может, звезды так близки, что кой-кому и взять под силу оттуда музыку, стихи – и долг вернуть через могилу? Быть может, звездное зерно зарыто в каждом изначально и урожай дает оно, и быть душой – не так печально?!»

«Уж не нам ли с тобою возможность дают напоследок достичь совершенства? Что за осень! В небесной жаровне поют золотистые угли блаженства!»

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Литературная газета (сентябрь 2020).
Владимир Костров: «Не трогайте жанр, излучающий жар. Поленья рассудка в пыланье напева. Поверьте, проверьте: поэзия – шар, поедешь направо – приедешь налево».
***
Михаил Любимов, ветеран Службы внешней разведки КГБ: «Нагло поддержан Западом новый майдан в лице белорусских Офелий, возомнивших себя Жаннами д Арк местного розлива. Западу хочется новой Октябрьской революции!»
***
Александр Мелихов: «Когда-то казалась остроумной шутка: живем как в автобусе – одни сидят, другие трясутся. Но когда ее начали применять к нашей жизни чуть ли не всерьез, заговаривать о стране рабов, это стало уже отдавать подловатой клеветой. В окружении моего детства отсидели довольно многие, но не трясся НИКТО. Ссыльная интеллигенция одолевала свою катастрофу утроенным достоинством, а шахтерщина-шоферщина вообще ничего не боялась, для них было самым простым делом что-то спереть на производстве или подраться и срубить за это треху-пятерку. Запуганным у нас выглядело только надутое начальство. Вот в их мире, возможно, и писали те самые четыре миллиона доносов. А в том мире, в котором я жил, если бы даже кому-то и вздумалось написать донос, он бы не знал, куда с ним сунуться, - мир государственной власти не имел с моим миром решительно ничего общего, он воспринимался как климат, не более того».
Интеллигенции часто кажется, что если она не может внушить народу свои идеи, то это означает, что он слушается кого-то другого, начальство прежде всего. Это глубокое заблуждение – он не слушается никого».
***
Юрий Поляков: «Не каждый заметный дебютант вырастает со временем в классика. Господь щедр на авансы. Однако литературный дар в чем-то подобен женской красоте: случаен, быстротечен и склонен к внезапному исчезновению даже в молодости, а пластика и косметика саморекламы да натужного новаторства только комически усугубляют необратимое…»
***
«Все происходящее на книжной ярмарке кажется писателю фантасмагорией: волосатые руки покупателей тянутся к «фэнтезятине», а мнимые соратники по писательскому цеху ведут себя словно городские сумасшедшие. Затем случается искусственный катарсис, писатель видит счастливых людей, но это уже как будто и неважно: в борьбе за литературу и человеческие души на ярмарке побеждает массовость, развлекательность».
***
«В своем рассказе Юрий Лунин называет ожидание ужасного волей к трагедии, а я бы определила вычитанное ощущение как трагедию без воли».
***
«Император подошел к Огинскому.
- Куда мне идти, князь, - пристально посмотрел Наполеон в глаза Огинскому, - на Санкт-Петербург или на Москву?
Князь ответил ему таким же прямым взглядом.
- Не ходите, император, ни туда, ни туда, - сказал он после паузы. – Боюсь, Россия слишком непредсказуема».
***
Сергей Шелковый, украинский поэт: «Осенью 1941 года, когда немецкие войска приближались к Харькову, НКВД судорожно бросало в свои тюремные подвалы еще не эвакуированных жителей города. Обреченных арестантов конвой погнал на восток от Харькова. Скорее всего, еще при выходе из города конвоирам поступила команда всех ликвидировать. Неподалеку от известного исторического раскопа Салтов четыре сотни арестованных затолкали в заброшенный деревянный коровник, заперли двери и, облив стены бензином, подожгли с четырех сторон. Всех запертых в строении людей заживо сожгли».
***
Владимир Свидзинский, украинский поэт: «Как хочется уйти мне от себя, от всех воспоминаний и желаний… На берегу морском находят дети сияющие камешки – вдруг я найду себе другой характер где-то и стану новым – беззаботным, властным, вальяжным и уверенным в себе».
***
«…В жизнь героя повести вторгается представитель органов, призывающий уничтожить волшебный ковер».
***
«Самый юный участник фестиваля – Иван Гуменник, ему только 11 лет. «Если вам показались мои стихи недостаточно радужными, беззаботными и дружелюбными, вы еще никогда так не ошибались!» - сказал он».
***
Тимофей Кулябин, режиссер: «- Из тех актеров, кого уже нет, кто вам был наиболее интересен?
- Мне интересны живые! Кумиров среди советских артистов у меня никогда не было».
***
«…И когда вся эта вакханалия достигает финала, понимаешь, что старая добрая комедия масок как нельзя лучше подходит для откровенного разговора о том, в каком мире мы оказались и куда, каким образом из него выбираться».
***
«Русские опять злодеи. Даже худшие, чем обычно: на этот раз главный гад не просто жадный негодяй или чудаковатый безумец, какими, как правило, изображают русских злодеев. Это абсолютное воплощение зла: предельно эгоистичный, зацикленный исключительно на себе и только на себе. Его жена, сын, окружающие люди, весь мир существуют только для того, чтобы он владел ими. Почему опять такой выраженный акцент на образе русского как врага всего человечества? Почему в XXI веке оказывается допустимым подобное расчеловечивание по национальному признаку? Ведь каждый русский в фильме звероподобен и вызывает только одно чувство: люди добрые, пристрелите его поскорее! При всей голливудской борьбе за права цветных, сексуальных меньшинств, женщин и животных, по какой причине русские оказываются за пределами этих гуманистических инициатив? Время пошло вспять – во времена этических норм кинематографа Третьего рейха».
***
«Напомню, что в русском народе издавна коренилось представление, что способность к излишнему красноречию (краснобайству) представляет собой качество неблагочестивое, а то и греховное».

Е.Каблукова. Приказано жениться!
«- Я ж сирота, - вздохнула Даша. – Меня во фрейлины в пятнадцать приписали, как матушка умерла. Вот и бегаю уже четвертый год. Подай, принеси, расчеши, обслужи, коль надо!
- Тише ты! – шикнула на нее Варвара. – Здесь у каждой стены уши имеются!
- Будто беда, если услышит кто, - отмахнулась Даша. – Ладно, спать давайте!
- Здесь? – изумилась Настя.
- Конечно. Мы до полудня здесь находиться должны, забыла, что ли?
- Так платье же снять надо! Корсет распустить.
- И не вздумай! Мало ли Елисавете Петровне понадобится что, а ты час одеваться будешь? Или в исподнем побежишь?
- А как же спать?
- Вот так, - Даша откинулась на спинку кресла так, чтобы не помять прическу, и прикрыла глаза.
Варя последовала ее примеру, и вскоре обе фрейлины сладко спали. Настя с завистью посмотрела на подруг и постаралась не шевелиться, чтобы ненароком не разбудить. Сама она и помыслить не могла, чтобы опочивать вот так, в затянутом корсете и с волосами, полными шпилек.
Было непривычно тихо. Весь дворец, казалось, замер, чтобы при пробуждении императрицы взорваться шумом и гомоном. Где-то за стенкой скреблись мыши. Понимая, что все равно не заснет, девушка встала и подошла к окну. Фонтаны не выключали даже на ночь. Внезапно девушка вновь почувствовала на себе чужой взгляд. Звериный, голодный, он заставлял тело покрываться мурашками. Настя невольно затаила дыхание, всматриваясь в темную зелень деревьев, окружавших канал с фонтанами. Показалось, или между деревьями мелькнула серая тень…»

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

В телеграме мнение -

В этих ваших международных отношениях никто никого не любит. Если кого-то вдруг соседи по земному шару начинают любить, это значит, что этот кто-то выглядит съедобным. А время как раз обеденное. Ну или его хотят использовать как столовый прибор, чтобы съесть кого-нибудь ещё. Поэтому на "они нас не любят" ответ может быть только один: "И это прекрасно! Хуже было бы, если бы любили!"

---

Читательский дневник

Юнна Мориц.

Я думаю о будущем не так,
Как думают о выручке воскресной,
А как моряк, смотрящий в зодиак,
О бурях думает, взывая к силе крестной.

Крылатый бриг несется по волнам
Под океанский шелест этой книги,
Где меж страниц лежат на память нам
Все щепки, все потопленные бриги.

Я думаю о будущем своем
Не как пирующий купец венецианский.
Над океанской бездной мы живем
И счастья ждем от бездны океанской.

Над ней клокочет наш волнистый путь,
Трещат под ветром дрогнувшие снасти.
Над этой бездной – а не где-нибудь! –
О будущем подумать в нашей власти,

О будущем подумать, глядя вдаль,
И вглубь, и ввысь, в глаза планет далеких.
Поэзия дешевка, лгунья, шваль! –
Без этих взглядов, дальних и высоких.

Я думаю о будущем не так,
Как думают о выручке воскресной.
Я думаю о нем, как белый маг
О тайнописи думает небесной.

Я думаю: покуда не остыл
Трилистник сердца, отводящий гибель,
Раздастся трубный голос добрых сил –
И свет, и воздух будет наша прибыль!

Н.Косухина. Я заставлю тебя страдать.
«- Нервничаете? – поинтересовался Железный герцог.
- Да, - подтвердила я. – Меня тревожат причины, по которым нас пригласили.
- Правильно тревожат. После допроса встал вопрос о проведении срочной военной операции. Нельзя допустить, чтобы пирату удалось такое массовое ограбление. Это, помимо потери колоссальных финансовых средств, приведет к сильному общественному диссонансу, который ударит по Звездному флоту и Союзу значительно сильнее, чем ограбление. Сейчас в стадии разработки находится план операции с внедрением нашего человека на станцию «Эльрус». Агент должен предотвратить задуманное пиратами и собрать данные о том, что готовится взлом.
Пока Ремарк говорил, очень пристально при этом на меня взирая, я заподозрила неладное.
- А кто будет выполнять задание, сэр?
- Вы.
Олег сидел, плотно сжав челюсти, но молчал. Он, как и я, прекрасно понимал, что приказ старшего по званию остается приказом, и ничего тут не поделаешь.
Вздохнув, я спросила:
- А в качестве кого я буду работать на станции?
- Я могу вас внедрить только как организатора обработки финансовых потоков. В саму обработку попасть по блату невозможно. Они очень тщательно отбирают кадры.
Я мысленно застонала. Ненавижу цифры! Я всегда всячески избегала работы с ними. А теперь я – и крупнейшая экономическая станция!
- Как скажет, сэр!
- Знаете, Руденко, всегда вас ценил за выдержку, - прокомментировал Ремарк.
Вот что за мужик? Все подмечает. Он вообще живой или робот?
- У меня нет выбора, сэр, - решила сдерзить я.
Мою колкость пропустили мимо ушей».

---

Алексей Калугин "Не так страшен черт". Собственно говоря, это омнибус, куда входит два романа - "Не так страшен черт", и "И черт с нами". Фантастика, детектив.
Сюжет: действие происходит в некоей альтернативной версии нашей реальности, где в 90-е в Москве открылись порталы в Ад и Рай, и представители обеих сторон вступили в контакт в официальный контакт с человечеством. В результате Москва отделилась от остальной России и образовала самостоятельное государство, где правит Градоначальник и его Семья, пользуясь эксклюзивным доступом к порталам они упрочили свое положение во внутренней и внешней политике... Потому что, как вскоре стало ясно, и ангелы из Рая, и демоны из Ада представляют собой тот же вариант человеческой цивилизации, только более развитый в научно-техническом плане. Их разработки интересуют всех. Что же интересует в нашей реальности сами эти продвинутые цивилизации - об этом как-то никто не задумывается...
В центре повествования молодой человек Дмитрий Каштаков, ранее он планировал для себя обычную деловую карьеру, но после контакта с Адом и Раем ему пришлось переквалифицироваться в частные детективы. Дмитрий специализируется на розыске кого- или чего-нибудь, бизнес идет по-маленьку, жить, в-общем, можно... Пока в один прекрасный день на него не свалились сразу три клиента, с предложениями, "от которых невозможно отказаться", как выражаются в любимых Каштаковым нуарных фильмах. Представители Ада хотят, чтобы он установил личность туриста с Земли, который скончался в Аду, но таинственным образом исчез. Представители Рая требуют, чтобы он отыскал пропавшего ученого, с которым они заключили договор на исследования. Наконец, представитель Семьи приказывает найти хакера, который вел с ним какие-то темные дела - "не твое дело, какие" - и кинул... Что можно сделать в таких обстоятельствах, когда все три важных клиента хуже отравы и кроме того враждуют между собой... да еще со временем крепнет подозрения, что все они хотят разыскать одного и того же человека... Ну, прежде всего - сохранять спокойствие. Как это делают герои любимых фильмов...
Во второй книге продолжаются приключения детектива Каштакова, которому вновь приходится возвращаться в Москву и опять с целью розыска - на этот раз, пропавшего сотрудника адской разведки. И опять выясняется, что делом кровно заинтересованы все те же три могущественные стороны...
Что-то я заметила, что у меня тяжело идут омнибусы, которые я нахожу в библиотеке. То есть, я их беру в надежде на увлекательное, захватывающее чтение - рассуждая, что если уж романы переиздают таким образом, так они поди пользуются популярностью... И все как-то оказывается, что неизвестно у кого пользуются, потому что я в них намертво застреваю. Но я упорно продолжаю попытки, вот и эту книжку тоже взяла, тем более автор мне в какой-то степени знаком, и я у него уже с увлечением читала один цикл (кстати, так и не дочитала, мда). И вот наконец - бинго! - мне действительно все понравилось, прочитала оба романа с большим удовольствием.
Первоначально, глядя на обложку-название-аннотацию, я решила, что это будет нечто вроде э... городского фэнтези... ну, тут ведь ангелы и демоны, все такое. Но оказалось, что речь скорее идет о чистой фантастике. Научные и технологические прорывы, гаджеты, да уж. Но мне что - главное, тоже интересно. Автор ловко все закручивает... А атмосфера "лихих 90-х" и всякие ядовитые аллюзии на вполне понятные реалии придают особый колорит.
В общем, напрягает меня тут только одно - как я уловила, автор любит вообще-то писать трилогиями, и конкретно про этот цикл я четко знаю, что третья книга тут точно есть. А в омнибусе только два романа! Так что третью часть придется разыскивать отдельно - где-то в библиотечных завалах.

@темы: Книги

---

Книжный столик

И.Бродский. Часть речи (избранное).

«Безумье дня по мозжечку стекло в затылок, где образовало лужу. Чуть шевельнись – и ощутит нутро, как некто в ледяную эту жижу обмакивает острое перо и медленно выводит «ненавижу»…»

«Только море способно взглянуть в лицо небу…»

«Сама вещь, как правило, пыль не тщится перебороть, не напрягает бровь. Ибо пыль – это плоть времени; плоть и кровь».

«Смерть придет и найдет тело, чья гладь визит смерти, точно приход женщины, отразит. Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса. Смерть придет, у нее будут твои глаза».

«В Рождество все немного волхвы. Грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд».

«…Мертва. Чем объяснить, что утешаться нечем. Мы не проколем бабочку иглой Адмиралтейства – только изувечим».

«Наверно, после смерти – пустота. И вероятнее, и хуже Ада. Я верю в пустоту. В ней как в Аду, но более херово».

«На круглые глаза вид горизонта действует как нож».

«Скоро осень, все изменится в округе. Смена красок этих трогательней, Постум, чем наряда перемена у подруги. Дева тешит до известного предела – дальше локтя не пойдешь или колена. Сколь же радостней прекрасное вне тела: ни объятье невозможно, ни измена!»

«Такая красота и срок столь краткий, соединясь, догадкой кривят уста: не высказать ясней, что в самом деле мир создан был без цели, а если с ней, то цель – не мы. Друг-энтомолог, для света нет иголок и нет для тьмы».

«Моя песня была лишена мотива, но зато ее хором не спеть».

«Гражданин второсортной эпохи, гордо признаю я товаром второго сорта свои лучшие мысли, и дням грядущим я дарю их как опыт борьбы с удушьем. Я сижу в темноте. И она не хуже в комнате, чем темнота снаружи».

«…Храм обступал их, как замерший лес. Их всех тишина обступила. Лишь эхо тех слов, задевая стропила, кружилось какое-то время спустя над их головами, слегка шелестя под сводами храма, как некая птица, что в силах взлететь, но не в силах спуститься. И странно им было. Была тишина не менее странной, чем речь».

«Все острова похожи друг на друга, когда так долго странствуешь, и мозг уже сбивается, считая волны, глаз, засоренный горизонтом, плачет…»

«Все то, что я писал в те времена, сводилось неизбежно к многоточью. Я падал, не расстегиваясь, на постель свою. И ежели я ночью отыскивал звезду на потолке, она, согласно правилам сгоранья, сбегала на подушку по щеке быстрей, чем я загадывал желанье».

«Старение! Здравствуй, мое старение! Всякий, кто мимо идет с лопатою, ныне объект внимания. Речь о саване еще не идет. Но уже те самые, кто тебя вынесет, входят в двери».

«Жужжащее, как насекомое, время нашло, наконец, искомое лакомство в твердом моем затылке».

«Старение есть отрастание органа слуха, рассчитанного на молчание».

«Точно Тезей из пещеры Миноса, выйдя на воздух и шкуру вынеся, не горизонт вижу я – знак минуса к прожитой жизни. Острей, чем меч его, лезвие это, и им отрезана лучшая часть. Хочется плакать. Но плакать нечего».

«Только размер потери и делает смертного равным Богу. Бей в барабан, пока держишь палочки, с тенью своей маршируя в ногу!»

«Четыре дня они бомбили город, и города не стало. Города – не люди и не прячутся в подъезде во время ливня. Улицы, дома не сходят в этих случаях с ума и, падая, не призывают к мести».

«У Корбюзье то общее с Люфтваффе, что оба потрудились от души над переменой облика Европы. Что позабудут в ярости циклопы, то трезво завершат карандаши».

«Венецийских церквей, как сервизов чайных, слышен звон в коробке из-под случайных жизней».

«Створку моллюска пустив ко дну, пряча лицо, но спиной пленяя, Время выходит из волн, меняя стрелку на башне – только ее одну».

«…У Софии, Надежды, Веры и Любви нет грядущего, но всегда есть настоящее… Города, где стопа следа не оставляет – на площадях, как «прощай», широких, в улицах узких, как «люблю».

«Деревья стоят, точно в очереди за мелкой осетриной волн; это все, на что Темза способна по части рыбы».

« - Что ты любишь на свете сильней всего?
- Реки и улицы – длинные вещи жизни».

«- Ты боишься смерти?
- Нет, это та же тьма, но, привыкнув к ней, не различишь в ней стула».

«Когда спишь, номера телефонов прежней и текущей жизни, слившись, дают цифирь астрономической масти. И палец, вращая диск зимней луны, обретает бесцветный писк «занято»; и этот звук во много раз неизбежней, чем голос Бога».

«К подержанным вещам, имеющим царапины и пятна, у времени чуть больше, вероятно, доверия, чем к свежим овощам».

«Лязг ножниц, ощущение озноба. Рок, жадный до каракуля овцы, что брачные, что царские венцы снимает с нас. И головы особо».

«Что делает Историю? – Тела. Искусство? – Обезглавленное тело».

«Любовь сильней разлуки, но разлука длинней любви».

«Слух различает в ропотах листвы жаргон, которым пользуются души, общаясь в переполненном Аду».

«Третичный известняк известен как отчаянная почва. Здесь пуля есть естественный сквозняк».

«Солнце встает с Востока, улыбаясь лукаво, а приглядись – жестоко. Череп в его оскале! И в лучах его – кости!»

«Я знал, что я существую, пока ты была со мною. Райские кущи с адом голосов за спиною».

«Скушно жить. Куда ни странствуй, всюду жестокость и тупость воскликнут: «Здравствуй! Вот и мы!»

«Это – ряд наблюдений. Взгляд оставляет на вещи след. Человек страшней, чем его скелет».

«За сегодняшним днем стоит неподвижно завтра, как сказуемое за подлежащим».

«С точки зрения воздуха, край земли всюду».

«…Жизнь, которой, как дареной вещи, не смотрят в пасть, обнажает зубы при каждой встрече. От всего человека вам остается часть – речи. Часть речи вообще. Часть речи».

«Свобода – это когда забываешь отчество у тирана».

«Одиночество учит сути вещей, ибо суть их тоже одиночество».

«В настоящих трагедиях, где занавес – часть плаща, умирает не гордый герой, но, по швам треща от износу, кулиса».

«Только услышав «браво», с полу встает актер. Только найдя опору, тело способно поднять вселенную на рога».

«Время больше пространства. Пространство – вещь. Время же, в сущности, мысль о вещи. Жизнь – форма времени. //Мы// сгустки его. И похлеще – сгустки. Включая волну и твердь суши. Включая смерть».

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

А.Пикуль. Валентин Пикуль. Из первых уст.
«Заботливые читатели старались поддерживать любимого писателя не только морально. По почте, лично или с нарочным пересылались посылки.
Присылали копирку и ленту для печатной машинки из Ленинграда, бумагу из Ленинграда и Краснодара.
Только дневник помогает охватить памятью все многообразие гастрономического ассортимента продуктов, присланных Пикулю: икра и крабы из Петропавловска, сгущенка и балык из Мурманска, груши из Орджоникидзе, изюм из Ташкента, мед из Башкирии, лавровый лист из Сочи, кедровые орехи из Красноярска, облепиховое масло и мед из Калининграда, арбуз из Астрахани, горсть зерна с Украины и даже торт из Москвы… к чаю…
В бандеролях на имя Пикуля приходили открытки, картины, календари, чеканки, поделки и сувениры: от засушенных цветов до искусно изготовленного парусника.
Но больше всего приходило бандеролей с книгами, иногда довольно редкими и очень нужными писателю для работы.
Постепенно увеличивая габариты посылок, я должна упомянуть Ю.В.Морозова, привезшего Пикулю из Афганистана самовар, Э.Ф.Лунева, приехавшего из Венгрии и заставившего Валентина примерять привезенные им свитер и костюм, и, наконец, доктора Пруткина из Читы, приславшего камни-самоцветы и шкуры горного барана.
- Видишь, - говорил мне Валентин Саввич, - меня читатели одевают, обувают, кормят и поят чаем. Так что моя задача – только писать».

Е.Гордеева. Закон притяжения.
«Толстый мужик, комплекцией очень отличающийся от других горожан, забрался на помост и объявил обвинительный приговор. Из его шепелявой речи я поняла, что это и есть местная ведьма, что ее отлучили от церкви и в качестве наказания назначили процедуру сожжения в очистительном огне… что душа ее таким образом будет спасена, а дьявол, поселившийся в ее теле, будет уничтожен.
Площадь одобрительно загудела. Стражники запалили факелы и поднесли их с разных сторон к дровам и хворосту. Женщина истошно закричала, подняв лицо к небу. Я была, наверно, единственной, кто плакал вместе с ней. Мне очень хотелось ей помочь, но я не знала как. Можно было, конечно… нет, не избавить, а лишь облегчить страдания, нашептав ей порцию яда. Но клятва, даваемая алхимиками, умеющими кастовать вещества прямо в человеческое тело, запрещала мне делать это, даже во имя сострадания. Я могла дать ей какое-нибудь обезболивающее или… опиат. Наркотики были тоже под запретом, но не под таким строгим, как яды, и я решилась.
Формула морфина слетела с моих губ. Я направила ее прямо в кровь несчастной. Последний болезненный вскрик, и она затихла, безвольно повиснув на стягивавших ее тело веревках. Больше женщина не мучилась, не извивалась под огненными языками, лизавшими ее тело, не молила о пощаде. Это вызвало негодование толпы. Я испортила им зрелище.
- Ведьма! – раздался справа от меня голос. – Это она помогает той, что на костре!
Вокруг меня тут же образовалось свободное пространство. Слезы, еще не высохшие на щеках, выдали меня с потрохами».

---

В телеграме уловила - еще один сайт с радио. Там можно установить страну, установить время - и типа будет проигрываться музыка, которая в то время там звучала по радио.

radiooooo.com/

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Иосиф Бродский.

– Что ты делаешь, птичка, на черной ветке,
оглядываясь тревожно?
Хочешь сказать, что рогатки метки,
но жизнь возможна?

– Ах нет, когда целятся из рогатки,
я не теряюсь.
Гораздо страшнее твои догадки;
на них я и озираюсь.

– Боюсь, тебя привлекает клетка,
и даже не золотая.
Но лучше петь сидя на ветке; редко
поют, летая.

– Неправда! Меня привлекает вечность.
Я с ней знакома.
Ее первый признак – бесчеловечность.
И здесь я – дома.

К.Образцов. Красные цепи.
«Марина возвращается за стойку.
- А вообще я бы хотела никогда не умирать, - говорит она.
- Мне кажется, это ужасно тоскливо.
- Только если сидеть в баре каждый вечер, - парирует Марина. – А если постоянно чем-то заниматься, новым, интересным… ну, ездить по разным странам, читать, учить языки…
- То хватит тебя лет на сто, - отвечаю я. – А потом ты окажешься запертой в этом мире, как в склепе, в унылой компании опостылевших стран, надоевших людей и наскучивших занятий. Смерть придает жизни хоть какую-то осмысленность, хотя бы в качестве подведения итогов.
- А мне кажется, что умирать очень обидно, как выйти из кинотеатра посреди сеанса: фильм еще не закончился, а ты уже ушел.
- Тогда налей мне еще немного, и я выпью за апокалипсис: пусть фильм закончится для всех и сразу».

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. Ну и последний день инктобера… 31 октября задано – Fire – огонь, обстрел, увольнение. Обстрел, увольнение?? Решила задать тематически – Samhain’s Fire.
Интересно, что тут хочет выразить Кандински. Что женщины смотрят в огонь и видят там своих мертвых мужчин? Или показывает, что во время Самайна на один и тот же огонь смотрят с той и с этой стороны?

---

Картинкофлуд

Ну что, с Хэллоуином - тех, кто празднует.
А я попробую выложить супер-гигантский флуд из инктобера, который Sparkling Halloween!

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

М.Исаковский. Письма.
«Ю.В.Друниной. 1950г.
Многоуважаемая т.Друнина. (Извините, что называю Вас по фамилии – я не знаю Вашего отчества).
Я с большим интересом прочел Вашу книжку. Стихи у Вас простые, хорошие, искренние, человечные. Вы –человек несомненно талантливый. Если же говорить о недостатках книги, то они, на мой взгляд, такие: некоторые стихи производят впечатление набросков, первоначальных записей. Сами по себе эти наброски хороши, но все время чувствуется, что что-то как бы недосказано. Вы пишете стихи очень короткие. Краткость стихотворения требует самой тщательной отделки формы, особо выразительных слов и фраз. Кое-где это Вам не удалось. Приведу один маленький пример. Вы пишете: «Под одним почерневшим небом мы выскребывали котелки». Мне кажется, лучше было бы так: «…выскребали мы котелки». Это, разумеется, сущая мелочь, но и на такие мелочи следует обращать внимание. В некоторых Ваших стихах чувствуются нотки какой-то обреченности. Вот это, по-моему, зря. Надо этого избегать.
Я, однако, собирался с Вами говорить не столько о Вашей книжке, сколько о Вашей дальнейшей работе. При встрече Вы мне сказали примерно следующее: вот, мол, окончилась война, и сейчас мне как бы не о чем писать – не могу найти свою тему. Прочитав Вашу книжку, я пришел к следующему выводу: Вы писали о войне (и хорошо писали), очевидно, потому что война была главным в Вашей жизни. Вы сами участвовали в войне, она целиком захватила Вас, волновала. И Вы не могли не писать о ней. Сейчас же наступил период «покоя», что ли. И у Вас нет такой темы, которая бы Вас захватывала целиком. Это значит, что в Вашей жизни, в Вашей биографии чего-то не хватает. И вот это «что-то» надо непременно найти в жизни. Как это сделать – я не могу Вам указать практически, но сделать непременно надо. Это вопрос Вашей поэтической судьбы, и Вы серьезно над ним подумайте».

М.Миллингтон. Моя подруга всегда против.
«Неспешной трусцой пробежали несколько месяцев. И вот однажды субботним вечером, когда я сидел на диване и обводил ручкой интересные передачи в телепрограмме, Урсула вошла в комнату и остановилась прямо передо мной, как она всегда делает, когда ей нужно отсечь мне путь к бегству. Когда я поднял глаза, Урсула спокойно и четко произнесла:
- Я беременна.
- Ух ты. Слава богу. Я уже начал думать, что мы зря стараемся.
Урсула скрипнула зубами.
- Отлично, просто превосходно. Я столько раз мысленно представляла себе эту сцену, и вот она – та самая реакция, на которую я так надеялась.
- Хорошо. Войди снова, а я упаду в обморок или еще что-нибудь придумаю. Нет, правда, я очень рад. Мы приложили немало сил… ну, во всяком случае, я приложил, помнится, и ты при этом присутствовала, так зачем делать вид, будто ребенок взялся невесть откуда.
- Ах, прости за такое банальное зачатие.
Наступила короткая пауза. Я кашлянул, как зритель перед началом представления в театре.
- Ну? – спросила Урсула. – Ты меня обнимешь наконец?
- Легко. – Я обнял ее.
Мне почудилось, будто в этот момент зазвучала музыка. Урсула же, видимо, сделала мысленную зарубку, потому что три года спустя, объявляя о грядущем прибытии Последыша, она выразилась следующим образом: «Я беременна. Ребенок не от тебя». Ну разве можно не восхищаться женщиной, которая выжидает три года, чтобы поквитаться?»

---

Инна Георгиева "Ева". Сразу за три книги - "Минус на минус", "Гибкий график катастроф" и "Колыбельная для титана". Юмористическая фэнтези, любовный роман.
Сюжет: тинейджер Ева Моргалис привыкла быть в семье за старшего... потому что Ева живет с матерью, которая отличается легкомысленным поведением, часто ударяется в загулы - кто-то же должен вести себя ответственно и по-взрослому. Вот и опять мать начудила - вышла замуж за какого-то крутого бизнесмена,чуть ли не олигарха. И тут же вздумала с ним отправиться в продолжительный свадебный заграничный круиз. Ну, это ладно, Ева бы просто рукой махнула... но мать с новоиспеченным супругом почему-то вдруг распорядились, чтобы Ева переехала жить в особняк бизнесмена... он, видите ли, всегда мечтал о дочке! А еще у него три взрослых сына - и они тоже всегда мечтали о младшей сестренке! Какой ужас... При первом взгляде на свою новую жизнь Еве стало понятно, что проблем не избежать. Потому что самый старший брат горит энтузиазмом, вознамерившись организовать образцовую семью, средний - метросексуал, который горит энтузиазмом превратить новоявленную сестру в куколку... а младший - просто козел и явно задался целью сделать жизнь Евы невыносимой... А сейчас еще прибавьте к этому, что так-то Ева с матерью - потомственные ведьмы, и по ведьминскому закону должны скрывать свою сущность от обычных людей. Ну и как это сделать, если сейчас вокруг вертятся трое не в меру энергичных братцев... А еще ведь то и дело происходят разные случаи, требующие применения магической силы - от повседневных мелких неполадок до глобальных катастроф...
Книжка честно вышла в армадовской юмористической серии, уже этим намекая,чего от нее следует ожидать. У меня в последнее время с этой серией не ладится - что не пробую читать, все что-то странное... Но эта история неожиданно понравилась, легко и с удовольствием прочитала все три части. Хотя, конечно, автор вовсю старается юморить, и персонажи часто дурью маются... но я все воспринимаю спокойно - подростки же. Самой ГГ шестнадцать, ее "самому младшему брату" - семнадцать... Они, собственно, и находятся в центре повествования, остальные все на втором плане. Больше всего мне понравилась какая-то теплая, душевная атмосфера, что называется - уютное мельтешение. Просто жизнь в этом особняке, как компания молодых людей пытаются совместно ужиться и образовать настоящую семью... Разные проделки и происшествия... Такое я всегда люблю.
Ну конечно, есть еще и спасение мира - в виде обязательного бонуса. Вообще, все части строятся одинаково - две трети идет где-то как-то уютное мельтешение, последняя треть - спасение мира. Лично я бы и без него обошлась, но что поделать, если авторы фэнтези считают, что это позарез необходимо. Тут автор еще сделала эту линию сквозной - одна и та же проблема все возникает и возникает, на каждом новом витке. Ну ладно...

@темы: Книги

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. 30 октября задано – Rush – спешка, лихорадка. Опять хм. Поразмыслив придумала – «Последний лист спешит упасть во тьму». Мне представлялось что-то такое осенне-печальное – одинокий листок, дрожащий на ветру на фоне серого неба, голых ветвей и все такое. Но Кандински решил сюда внести еще ноту меланхолии какой-то экзистенциальной… Ну да, так интереснее – что он доказал, потому что одни листья выглядели скучно.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).