А.Федотовская «Лучшая роль для принцессы».
«Я вспомнила прошлую ночь и застонала: русалки, кладбище, умертвия и поцелуй. Отлично развлекается принцесса».

@темы: Галерея

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

А.Вертинский. Дорогой длинною.
«Надвигалось трудное время. Профессии у меня – никакой, а найти работу в Москве было почти невозможно. Вот теперь, когда я вспоминаю то время, я сам не могу понять, как же и на что я жил тогда? Денег у меня не было. Друзей тоже. А вот жил же как-то!
А Москва была чудесная! Румяная, вальяжная, сытая до отвала, дородная – настоящая русская красавица! Поскрипывала на морозе полозьями, покрикивала на зазевавшихся прохожих, притопывала каблучками. По горбатой Тверской весело летели тройки, лихачи-кудрявчики. В узеньких легких саночках, тесно прижавшись друг к другу, по вечерам мчались парочки, накрытые медвежьей полостью. В Охотном ряду брезгливые и холеные баре выбирали дичь к обеду. Там торговали клюквой, капустой, моченой морошкой, грибами. Огромные осетры щерили зубы, тускло глядя на покупателей бельмами глаз. Груды дикой и битой птицы заполняли рундуки. И рано утром какой-нибудь загулявший молодец подходил к продавцу, стоявшему у больших бочек с квашеной капустой, низко кланялся ему в ноги и говорил: «Яви божескую милость! Христа ради!» И продавец, понимая его душевное и физическое состояние, наливал целый ковшик огуречного рассола, чтобы молодец опохмелился.
Были чайные, где любители чаепитий могли получить по вкусу десятки сортов разных чаев: китайских, индийских, цейлонских, цветочных, зеленых, черных и пр. Целый печатный прейскурант подавался вам при заказе.
А были особые чайные на Трубе, с хозяевами, любителями певчих птиц. Туда ходила особая публика. Эти чайные были увешаны клетками с соловьями, дроздами, щеглами, малиновками, канарейками. Щебет оглушал вас, как только вы входили. И степенные, окладистые, бородатые купцы задумчиво слушали курских, воронежских, сибирских, украинских и подмосковных соловьев и спорили о красоте и чистоте голоса, о виртуозности трелей и пр., восхваляя или порицая качества тех или иных певцов и доходя в этом до особой тонкости оценок, как истые знатоки и искусствоведы.
Москва была пестрая, цветастая, шумная, не похожая ни на один город в мире. Не любить ее было невозможно. У нее было свое, неповторимо-прекрасное, необычайно душевное, бытовое лицо. Теперь этого лица у нее уже нет. Быт ушел. Вместе с веком».

А.Дашевская. Две дамы и апельсиновый джем.
«Тавмантус, как всякое растущее существо, был голоден всегда. Выглядел он забавно: в милом щенячьем облике уже начинал проглядывать истинный цербер, и зубки во всех трех пастях были ого-го какие. Но к ним прилагались толстые бархатные лапы, мягкая шерстка палево-бежевого цвета, морщинки на лбу и длинный хвост, примерно, как у дога, поэтому Майе сразу же захотелось схватить щенка и потискать.
«Ты мать! – сурово напомнил внутренний голос. – И жена! И прекрасно знаешь, что мужчину любой породы и размера нужно сперва накормить, а уже потом все остальное».
Когда хвостик последней колбаски, упоительно пахнувший копченым мясом, пряностями и дымком, исчез в средней пасти, Майя вежливо поинтересовалась:
- Уважаемые господа и дамы, у нас есть еще фунт этого божественного угощения, но его я предлагаю оставить в распоряжении… э-э-э…
- Вы можете называть меня Тусиком, - шевельнул хвостом цербер и потупился. – Меня так все называют. Кто не боится подойти.
- Спасибо. Значит, в распоряжении Тусика. Может быть, вы захотите перекусить попозже или угостить кого-то.
- Ой, - сказал вдруг щенок, после чего заорал во всю глотку: - Ма-ама! Мама!
На лестничной площадке немедленно разверзлось окно портального перехода, и оттуда вышла такая мама, что Лиз пискнула и прижалась к Майе. Той не к кому было прижиматься, поэтому она расправила плечи и задрала подбородок: если уж нас сожрут, так мы хотя бы встанем поперек горла».

---

Алексей Калугин "Так держать, сталкер!" Фантастика. Сборник рассказов.
Автора я примерно знаю... То есть, знаю, что у него много книг, мне попалось только несколько... но все, которые я до сих пор прочитала, были интересные. И вот - сборник рассказов - внезапно. Рассказы я люблю...
В общем, это опять было интересно. Хотя рассказы в сборнике попадаются разного уровня... некоторые я вообще не поняла - что хотел сказать автор, осталось для меня загадкой. Но, во всяком случае, осталось чувство, что он определенно что-то хотел сказать.
Особенно запомнились - ну вот, первый рассказ... Он же самый большой, уже, можно сказать, небольшая повесть. "Без вариантов". Это прямо фантастический детектив, в смысле, дело происходит в будущем, с какими-то явно не нашими реалиями... А так - вполне себе детектив, с загадочными и жуткими убийствами, расследованием и даже с дамой-профайлером... (ах-ха, книжка вышла в 2011 году, можно смело сказать, что автор писал про дам-профайлеров, когда это еще не стало мэйнстримом, и все такое. спойлер! только он, конечно, совсем не в таком духе написал, как сейчас, так что я сразу прониклась теплыми чувствами )
... и "История мертвой головы, неизвестно кому принадлежащей". Про незадачливых авантюристов-предпринимателей, которые хотели застолбить богатую ресурсами планету с примитивными аборигенами и внезапно приобщились к совсем другой культуре, которая вызвала необратимые изменения... Сюрный такой рассказ... а вообще говоря - подумала я - вполне походит по духу на Кастанеду и его безумные истории про дона Хуана (без кактусов, если для кого это больное место ).
Остальные тоже интересные и временами неожиданные, так что хороший получился сборник, да уж.

«Взгляд ее блеснул из-под ресниц, словно звезды на острие ножа».

«Уж такой это был народ – каждый второй чувствовал себя без оружия, будто голым в людном месте. А каждый первый утверждал, что пистолет ему подарила мама «на зубок».

«- Вам приходилось бывать в средневековом замке?
- Нет. Зато я бывал на заброшенной фабрике подгузников. Там тоже есть на что поглядеть».

«Еще великий император Ху говорил: «Если хотите навести порядок, для начала избавьтесь от тех, кому он мешает. Иначе получается замкнутый круг. Или – мертвая петля». Но что делать, если наведением порядка занимаются те, кому от него никакого проку?»

«Мертвый отличается от живого тем, что не знает, что он мертв. А может быть, ему уже все равно».

«Шаман сказал: «Каждый получает то будущее, которого заслуживает». Хотя интегральный переводчик, так и не разобравшись до конца в тонкостях шохенской грамматики, предложил и другой вариант: «Каждый заслуживает то будущее, которое способен придумать».

«- Вы научились творить чудеса?
- Ну зачем, скажите на милость, зачем сотворять чудо, если можно его сымитировать? Причем так, что никто не заметит разницы».

«- Меня очень радует то, что вы атеист. Иначе ведь вы черт знает что могли бы о себе возомнить».

«Он невольно улыбнулся, представив, как в бессильной ярости станут обгрызать ногти на пальцах ученые… Но защитники природы никогда, ни за что, ни на каких условиях не позволят им коснуться хотя бы одного из сликолов. Более того, они непременно начнут кампанию за то, чтобы объявить Туэнью закрытой планетой. Дабы уникальный эволюционный процесс, не приведи случай, не свернул бы не в то русло. Хотя, какое именно русло то, а какое это, никто, естественно, понятия не имел».

«Время – это то, чего никогда не бывает в достаточном количестве. Его то некуда девать, то катастрофически не хватает. Вот бы здорово было обращаться со временем, как, скажем, с солнечными батарейками – зарядил и, когда нужно, включил».

«Человек считает себя венцом творенья, а потому не имеет привычки приспосабливаться к условиям окружающей среды, предпочитая, чтобы внешнее пространство перестраивалось в соответствии с его потребностями. Однако к идее полной безнадежности и бесперспективности подобного отношения к жизни нужно было еще прийти. И никто не обещал, что путь этот окажется коротким».

@темы: Книги

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

Станислав Ежи Лец.
«Не пугайтесь, мои мысли такие маленькие, что и после смерти я буду бросать их вам с небес хлопьями снега. А летом? Подумаю. Ведь я еще не умер».
***
«И волосы, стоящие дыбом, могут быть прической эпохи».
***
«Концовка современной сказки: «А если не были реабилитированы, то живут и по сей день».
***
«А не построить ли нам Вавилонскую башню? Да нет, подождем, пока будет готово небо».
***
«Странно, собака не знает, что запрещено провозглашать антиправительственные лозунги, но, однако, их не провозглашает!»
***
«Надежды, видимо, сбываются: их становится все меньше».
***
«Иногда мне кажется, что Творец очарован английской монархической системой: Господь царит, но не правит».
***
«Так же, как от пальца, нацеленного в глаз, закрывается наше веко, так и от некоторых мыслей инстинктивно обороняется мозг. Даже изнутри».
***
«Поэтом быть – приходилось. Сатириком – нужно быть всегда».
***
«Не откладывайте мытье ног до потопа!»
***
«Вопрос был столь прозрачен, что все об него лбы порасшибали».

А.Пряжников. Бальтазар. Специалист по магической безопасности.
«- А зачем заменять приемники? – подозрительно спросила Кэт. – У нас очень хорошая и дорогая система.
- То, что она дорогая, - поморщился я, - еще не значит, что она хорошая или качественная. Идем со мной, покажу.
Я встал, в два глотка допил пиво, рассчитался и двинулся к выходу из бара. Подойдя к ближайшей двери, я поднес к ней карточку. Загорелся зеленый свет.
- Ты можешь запретить мне проход через эту дверь?
Кэт кивнула, вытащила из сумки свой планшетник. Через несколько секунд она буркнула: «Готово» - и скрестила руки, приглашая меня действовать. Я прислонил ключ к замку – «в доступе отказано».
- Засекай время, - улыбнулся я, доставая свой комм.
Принцип взлома такой системы относительно прост. Сканируем частоту приемника, создаем виртуальный «сервер безопасности», подчиненный основному, даем там полный доступ для всех и перенаправляем сигнал с приемника на виртуальный сервер. Учитывая готовые скрипты – мне довольно часто приходилось демонстрировать качество товара конкурентов, - это все заняло двадцать восемь секунд.
Я вновь поднес карточку. «Доступ разрешен», щелчок, дверь с шелестом отъехала в сторону.
- Что? Как? Подожди! – Кэт опять включила планшет и лихорадочно забарабанила по нему пальцами. – Как ты… там до сих пор нет разрешения! И ни одного следа в логах о доступе к серверу.
- У этих замков, - довольно улыбнулся я, - есть один большой минус: стандартизированный софт основного сервера, который позволяет распределить нагрузку на систему, используя виртуальные серверы с другого железа. Я просто создал еще один сервер, зарегистрировал его в системе и направил контрольный сигнал на него.
- Так просто? – огорченно спросила Кэт.
- Именно так, - кивнул я».

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

Новелла Матвеева.
Не поминай Дюма, узнав авантюриста.
Увы! Сей рыцарь пал до маленьких страстей
И ужас как далек от царственного свиста
Над океанами терзаемых снастей.

Уж не фехтует он. Верхом в ночи не скачет.
Не шутит под огнем, на голову свою.
А трусит, мелко мстит, от ненависти плачет...
По трупам - ходит ли? О да! Но не в бою.

Неведомы ему и той морали крохи,
Что знали хитрецы напудренной эпохи:
Он даже дерзостью их вольной пренебрег,

И наглостью берет (нарочно спутав слово).
Ах! Добродетели падение не ново:
Новее наблюдать, как низко пал порок.

Н.Абгарян. Понаехавшая.
«Из письма Понаехавшей к подруге: «Ты не думай, у меня все в порядке. Устроилась на работу в «Интурист», ничего пока не умею. Приняла у клиента пять долларов, рубли отдала как за десять. Недостачу вычтут из зарплаты. Кругом много иностранцев и проституток. Зато коллектив хороший. Учат меня матом ругаться, но я не поддаюсь. Совмещать работу с учебой не очень получается, придется, наверное, уходить из университета. Пока раздумываю. Маме с папой ничего об этом не рассказывай. Скажи, что я в банке работаю, и что все у меня хорошо. А вообще, знаешь, что я хочу тебе сказать? За последние полгода я впервые нашарила твердую почву под ногами. Москва меня, кажется, приняла».
***
«Никто в банке не предупреждал, что работать придется в бывшем павильоне для продажи зажигалок Zippo. Крохотное насквозь стеклянное помещение было выдержано в барочном стиле – золоченые витрины, гипсовая колоннада, всякие другие вычурные загогулины. Чего стоили две пузатые, обитые зеленым бархатом банкетки и овальное зеркало в массивной раме в мелкий завиток! Попытка снять зеркало со стены не увенчалась успехом: когда Понаехавшая потянула его на себя, павильон угрожающе скрипнул и попытался опрокинуться на бок.
- Не иначе противовесом работает, - хмыкнула О.Ф.
Проветривалось помещение весьма оригинально – методом отодвигания в сторону потолка. Потолок представлял собой прямоугольный лист фанеры. Нужно было взобраться на стул и подвинуть фанеру так, чтобы она не рухнула внутрь или, не дай бог, наружу, в зимний сад. Зимний сад был особой гордостью гостиницы – там, среди вытянувшихся в человеческий рост пальм и каких других сансевиерий, круглый год роились оглушенные постсоветским сервисом иностранцы. Поэтому с проветриванием помещения нужно было соблюдать предельную осторожность, ведь убийство клиентуры падающим потолком в обязанности кассирш обменника не входило».

---

В.Каверин "Вечерний день". Советская литература. Мемуары, критика, публицистика, письма...
Про что: ну, Каверина все знают... Здесь он как бы занимается подведением итогов. В каком-то роде. Разбирает архивы. Видимо - как я понимаю - у каждого писателя, тем более, если он был связан с журналистикой, за всю жизнь накапливается огромное количество материалов, документов... которые остаются неиспользованными. Или просто попались на глаза, вызвали воспоминания... Вот тут Каверин такие материалы и поместил.
Все разбито по десятилетиям - 20-е, 30-е... и т.д. К каждой главе идет краткое предисловие - пояснение от автора в общем - чем он занимался в это время, что было примечательного. Потом - подборки статей (черновиков? набросков?), писем от коллег. При случае автор тут же вставляет воспоминания об этом случае или человеке.
В общем, вышло очень интересно. Такая панорама... или срез... общественно-культурной жизни страны или творческой интеллигенции в хронологическом порядке. Все главы автор сделал более-менее одинаковыми по объему. Хотя - ну, как мне почему-то показалось - ему самому дороже всего были 20-е (годы молодости!), а мне особенно интересно было бы почитать про 40-е... но и тут был одинаковый с остальными главами объем, хотя материал интереснейший! Жалко...
Книжка, в общем, по мере чтения выглядела все более солидно и увесисто - отпечатано, как это мне с детства привычно в советском книгоиздании - убористым шрифтом (экономия, однако! берегите леса и природу!). Так что, когда я стала приближаться к середине, а главы уже шли 70-е и 80-е - я стала удивляться. И тут вышел финал и завершение. Оказалось, я невнимательно подошла, и в томике изданы не одна, а сразу две книжки. Вторая - ну, тоже, в общем, разбор архивов, но в этот раз куда более узконаправленный - касательно 20-30-х годов и деятельности литературного объединения "Серапионовы братья". Ну вот, значит, мне не совсем показалось насчет пристрастий автора. Ну, что ж, может, и про 40-е он собирался что-нибудь отдельное выпустить, но не успел. Кто знает.

@темы: Книги

---

Книжный столик

В.Каверин. Вечерний день.

«Куда бы я ни приезжал, куда бы меня ни забросила судьба, везде я прежде всего спрашивал: а есть ли здесь библиотека? И когда мне отвечали: да, есть, - этот город или городок, колхоз или кишлак становился ближе, как бы озаряясь теплым, неожиданным светом. Точно так же дом, в котором есть книги, отличается от тех домов, где их нет».

«Мне посчастливилось: я встречался в своей жизни с настоящими мастерами библиотечного дела, с полководцами библиотек, которые вели за собой дивизии и армии хорошо вооруженных книг и действовали на полях умственных битв талантливо и умело. Это – не случайное сравнение. Для того чтобы стать одним из мастеров библиотечного дела, нужно не только любить книгу, не только знать ее, но и знать и любить тех, в руки которых она попадает, проходя через твои руки. Работа с книгой – это работа с людьми, а что может быть азартнее, увлекательнее и труднее? Здесь и столкновения мнений, и выбор жизненной дороги, и направление умственных интересов, и воспитание воли. Трудно переоценить значение этого оружия, если за него берутся любящие и умелые руки».

«Если бы Островский сейчас увидел пьесу Брехта, он, несомненно, упал бы в обморок. Причем не столько от удивления, сколько от новых возможностей, о которых он в свое время и думать не мог».

«…Ничто пережитое не прошло бесследно для него. Он был как бы воплощенной историей собственной жизни».

«Изучение деталей, подробный инвентарь быта, кажущаяся необходимость у з н а т ь в с е – увлекательное, но опасное занятие. Из всего собранного, изученного, наблюденного, обдуманного приходится вовремя «вытаскивать ноги».

//Казакевич// «У него в дневнике есть два «Разговора с богом» - разумеется, это разговоры с самим собой».

«Казакевичу удалось оттиснуть очертание ладони на изменчивом лице времени».

«Русским литераторам судьба требовательно предложила только один выход: оставаться самими собой».

«Я пришел к выводу, что научить писать – ни прозу, ни стихи – невозможно. Можно научить любить литературу. Впрочем, и это – немало».

«Есть переводы, через которые пробиваешься с трудом, ища автора-иностранца, застрявшего в плохом русском языке. Есть переводы, заслоняющие автора, - это хорошо в тех случаях, когда автор почти и не существует: вспомним случаи, когда талантливые переводчики «создали» авторов, которых трудно было читать на их родном языке».

«Впервые я увидел М.Волошина в 1921 году. Он приехал в Петроград и читал свои стихи на собрании «Серапионовых братьев». Предваряя чтение, Волошин сказал, что он – подобно гибнущему мореплавателю – как бы запечатывает свои стихи в бутылку и бросает ее в бушующее море страстей и столкновений».

«Я прочел резко отрицательную рецензию на книгу Паустовского «Далекие годы» - это было в тридцатых годах – и по цитатам, которые приводил рецензент, понял, что это – превосходная книга».

//Н.Л.Степанов// «Наша литература обязана ему пятитомным собранием сочинений Хлебникова. Для этого надо было совершить подвиг: овладеть почерком Хлебникова, почерком, который Тынянов сравнивал с «пыльцой, осыпающейся с крыльев бабочки».

«Поэзия – не способ существования, а единственный способ убедить человека в том, что он мудр и добр, что любить – весело, а лгать – не только подло, но и смертельно скучно».

«- Можно ли с помощью искусства перестроить мир? – спросили меня на одном из моих вечеров.
- Нет, - ответил я. – Но невозможно перестроить его без помощи искусства».

«Требует ли доказательства та простая истина, что человек должен жить по совести? Кажется, нет. Но Яшин доказывает, что требует, - и он прав, потому что ежедневная, безотчетная, непроизвольная жизнь стирает величие простых истин или, в лучшем случае, превращает их в прописные. Во имя простых истин сражался Дон Кихот, в мире простых истин существуют дети».

Л.Первомайский: «Я именно за то люблю литературу, что в слове мы, не старея, продолжаем жить и никогда никого не осиротим по-настоящему, останемся, будем… стучаться в дорогие сердца, напоминать о себе, и кто захочет – сможет услышать голос и увидеть непотухшие глаза…»

«Когда начинает скучать писатель, что остается читателю? Зевая, он закрывает книгу…»

«За двое-трое суток поезд стал напоминать поезда времен гражданской войны своей спрессованностью, своим висевшим в воздухе ощущением неведомой судьбы, опасно зависящей от станции назначения».

«Говорят, что глаза – зеркало души. Нет, руки!»

«На Днепрострое, в Магнитогорске, в совхозах – везде, где я побывал, жизнь была сплетена из множества необыкновенных событий, и я продолжал искать жанр, который мог помочь мне изобразить их связывающую силу».

«…Художники знают, что, изображая контрастные предметы, нельзя писать их раздельно, поочередно. Работая над одним, надо видеть и другой – лишь тогда оба начнут существовать в единой цветовой атмосфере».

«Не помню, где я читал, что родину надо найти… Найти и открыть, если даже она – то место, где человек появился на свет и прожил всю свою жизнь».

«В работе каждого талантливого писателя наступает та просветленная минута, когда ему удается как бы отбросить в сторону, забыть все прочитанные с детства не только чужие, но и свои собственные книги. Он ищет и находит новую «станцию отправления» - и идет вперед по еще неизведанному пути».

«Как писателю, мне хочется пожелать Вам, чтобы книги писались трудно – тогда-то, как подсказывает мне многолетний опыт, они как раз и становятся подарками, которые надежно и надолго украшают жизнь».

«Необходимо учитывать особое положение, в котором находится телевидение. Выход в театр или в кино – это всегда маленькое событие. Телевидение же приходит к вам в дом. В этом есть свои издержки: вы в любой момент можете оторваться от экрана. Но вы не оторветесь, если перед вами захватывающее художественное явление».

//из письма Каверину// «Одно я поняла сразу – что сохранившим свое обаяние простятся все их малосущественные грехи».

//из письма Каверину// «Можно назвать //вашу книгу// «беззаконной кометой». Такой она кажется на фоне книг как бы заранее запланированных и ожидаемых задолго до того, как они были написаны, и поэтому ненужных и скучных».

«Это кажется странным, но я редко остаюсь наедине с самим собой, и даже если в комнате никого нет, кроме меня, это еще не значит, что я способен увидеть себя, свое дело и свое прошлое спокойно и беспристрастно. Лишь в последние годы мне удавалось время от времени добираться до самого себя. Нужно многое, чтобы пробиться через жалость к себе, через трудность самооправдания, но зато, когда это удается, и выигрываешь многое. Полузнание или даже четвертьзнание самого себя – одно из самых неодолимых последствий пережитого».

«…Может быть, потому что у меня была счастливая молодость и все происходившее соединялось в обыкновенность этого счастья, которого в ту пору я не замечал и ничуть не ценил».

«В.Н.Перетц неоднократно повторял, что филолог может утвердить себя, изучая лишь области нетронутые, не исследованные другими. Он требовал такой безусловной преданности науке, что ученики (и ученицы) принуждены были скрывать от него, что они женятся, выходят замуж, рожают детей».

«Самый значительный семинар, внушивший мне ту простую мысль, что без полной и безусловной преданности литературе лучше держаться от нее подальше… устроили для своих ближайших учеников Б.М.Эйхенбаум и Ю.Н.Тынянов. Пожалуй, можно назвать его «семинаром отбора» - иным из нас были не по плечу занятия, требовавшие основательного знания западноевропейской теоретической литературы. Они связались в моей памяти со странным ощущением, что за нами строго следит сама литература. Обсуждая самые отвлеченные вопросы, мы знали, что под ее пристальным взглядом нельзя ни хитрить, ни лгать, ни притворяться».

«Так ничего и не вышло из этой встречи. Эренбург говорил, а я, почти не слушая его, думал только о том, чтобы не сказать что-нибудь обыкновенное, заурядное, слишком простое».

«Первого июня 1941 года мы вместе поехали навестить Тынянова в Детском Селе, и на вопрос Юрия Николаевича: «Как вы думаете, когда начнется война?» - Эренбург ответил: «Недели через три».

«Жизнь меняет людей. Одни намеренно ставят между собой и жизнью невидимый заслон, обходят ее – так легче избежать ошибок. Заботясь о своей внутренней неприкосновенности, они не замечают роковых перемен в собственном сознании, перемен, ведущих к неподвижности, окостенению».

«Меня привел Виктор Шкловский, представив не по имени, а названием моего первого и единственного рассказа – «Одиннадцатая аксиома».

«О Лунце можно сказать, что он испытывал беспрестанное чувство счастья от самого факта существования литературы. Этот факт был для него неизменной праздничной реальностью, к которой он так и не успел привыкнуть за всю свою недолгую жизнь».

«Я помню наши разговоры о любви – как обоим смертельно хотелось влюбиться. Почему-то это стремление (или само понятие любви) называлось у нас «Свет с Востока». Когда я возвращался после студенческих каникул, которые проводил у матери в Пскове, мы обменивались последними сведениями, касающимися «Света с Востока». Сведения были неутешительные. Влюбиться не удавалось…»

«Это было время, когда мы еще придумывали прозвища, а встречаясь, говорили шутя вместо приветствия: «Здравствуй, брат. Писать очень трудно».

«В наших отношениях действительно было нечто гофманское или, по меньшей мере, трогательное: дружба, украсившая жизнь и сохранившаяся на долгие годы. Тем сильнее и поразительнее она была, что между нами очень рано определилось несходство вкусов, намерений, ожиданий. Лунц писал: «Мы не члены одного клуба, не коллеги, не товарищи, а братья. Каждый из нас дорог другому, как писатель и как человек. В великое время, в великом городе мы нашли друг друга…Один брат может молиться богу, а другой дьяволу. Но братьями они останутся. И никому в мире не разорвать единства крови родных братьев».

«Встречи» обычно происходили в Красной гостиной. За длинным овальным столом сидели гости, докладчики, профессора, а все прочие – где придется. На каждом из кресел помещались по меньшей мере по три студента, а на длинном диване, покрытом красным штофом, с красными же цветами, - едва ли не весь мой семинар. Я любил сидеть на окне: длинную, до самого пола, портьеру можно было чуть отодвинуть – и в меловых сумерках открывался Исаакий».

«…Хармс, грустный, слегка загадочный, костлявый, очень высокий, прочел отрывки из своей драматической поэмы «Елизавета Бам», после которой стихи Заболоцкого показались мне образцом классической поэзии».

«Однажды мы говорили о нем с Евгением Шварцем, нашим общим и близким другом. Это было в трудную для Заболоцкого пору, когда его поэзия была объявлена «юродивой» и даже умные, казалось бы, критики нанесли ему нерасчетливо беспощадные удары.
- Нет, он счастлив, - упрямо сказал Шварц, - никто не может отнять у него счастья таланта.
Он был прав, потому что самые горшие из несчастий превращаются в поэзию силой таланта и счастье поэта – поэзия, как бы ни сложилась жизнь».

«Заглянув ко мне однажды и оценив более чем относительный порядок в моей комнате, Хармс спросил:
- Скажите, пожалуйста, что вы стали бы делать, если бы на вашем шкафу вырос нос?
И спокойно кивнул, когда я сказал ему:
- Вешал бы на него шляпу».

«Тынянов думал, что в наше время каждая книга становится шагом, поступком, а отсутствие поступка неизбежно приводит к отсутствию книги».

«Гайдар писал, что у него обыкновенная биография и что не он, а время сделало то, что на четырнадцатом году своей жизни он ушел в Красную Армию, на пятнадцатом стал командиром роты, а шестнадцати уже командовал полком. Да, время было необыкновенное, но необыкновенной была и та романтическая глубина, с которой этот мальчик пошел ему навстречу».

//Б.М.Эйхенбаум// «В жизни ему не раз приходилось брать душевные барьеры – он был студентом Военно-медицинской академии, потом консерватории. Историю русской литературы он нашел, как находят родину, и тайная радость, что он ее наконец нашел, чувствовалась и в счастливые и в тяжелые периоды его жизни».

//Тынянов// «И месяцы его молчания были работой. Почти всегда он переводил Гейне – на службе, на улице, в трамвае».

«Шкловский не приходил, а именно врывался, каждый раз с новой мыслью, от которой начинала кружиться голова».

«Разговаривая, Шкловский не сомневался в том, что его собеседнику ничего не стоит перемахнуть вслед за ним через пропасти, которых он даже не замечал. Он существовал в атмосфере открытий. Тех, кто не умел делать открытия, он учил их делать. А тех, кто не хотел, - презирал».

«Советская литература тогда была еще сравнительно небольшая, существовала она немного меньше десятилетия и представлялась нам чем-то вроде таблицы Менделеева в начальный период ее существования. Пустых клеток было больше, чем заполненных, и заполнить их можно было, только подходя к уже открытым элементам теоретически, аналитически».

«Мы работаем торопливо, думая о себе, а не о литературе. И наконец, - увы – многие, слишком многие из нас болеют эгоцентризмом: болезнь тяжелая, почти неизлечимая, средство от нее не продается в аптеках. Одни пишут о том, как они относятся к Революции, другие – о том, как Революция относится к ним. Рядом с подлинной литературой вырастает мнимая, построенная на ложном представлении о собственном значении, полная обид и признаний. То и дело слышится: «Ия, и я…»

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

В.Каверин. Вечерний день.
«Это была одна из самых оживленных дискуссий, - и слушатели, и руководитель в равной мере мечтали о славе. Но значение успеха в жизни писателя осталось неясным, может быть, потому, что изучение этого вопроса является делом социологии, а не истории литературы. «Литература - это то место, на котором ты стоишь, утверждая, что именно оно-то и является литературой, - сказал мне Виктор Шкловский, заглянувший случайно на одно из занятий нашего семинара. И добавил, подумав: - А интересно все-таки, какие из вас вырастут баобабы?»
Речь шла, разумеется, о невозможности для подлинного художника стать другим – той невозможности, в результате которой Ван Гогу удалось продать только одну картину. Наша дискуссия много выиграла бы, если бы мы задумались над значением не успеха, а неудачи, ничего не меняющей в жизни художника. Это было бы по меньшей мере поучительно для будущих писателей, среди которых многие – добрая половина – надеялись однажды проснуться знаменитыми.
Примеров обратного влияния, когда успех, вторгаясь в работу писателя, перестраивает ее по-своему, - бесчисленное множество, и, может быть, для нашего времени они особенно характерны. Прославившееся произведение заставляет прислушиваться к себе, как к камертону, начинается самоповторение, и писатель, найдя «свое место», упорно стоит на нем, вместо того чтобы идти в новом, еще неизведанном направлении. Здесь бесценная роль должна принадлежать критику. Понятие «новое зрение» переходит к нему».

А.Медведева. Нам не узнать друг друга сразу.
«Активировав маяк, отправляюсь на четвертый этаж, туда, где базируются прогнозисты. Первое знакомство с рабочим местом, обстановкой… но мне уже не страшно. Утренние переживания все эмоции выжгли. Прибыв, застаю на рабочем месте моего утреннего посетителя и рядом хмурого тамлинга.
- Я – лучший прогнозист всего потока! Да у меня показатель верных прогнозов знаете какой? Такого процента вы еще попробуйте добейтесь! – сварливо дребезжит мой напарник в перспективе. - И м–е работать с кем? Со страшной землянкой? Да это просто неуважение к моему статусу!
Шейн-оган совершенно безразлично, как мне кажется, даже не вслушиваясь, просто отрезает:
- Вот если вы мне через год все это скажете, я буду впечатлен. А сейчас – это все ерунда. Не теряйте ни мое время, ни ваше: на «Эндорре» свободное время при нашей профессии вообще редкость. Присаживайтесь по бокам от меня, включайте свои системы. Ваши личные пароли входа на ваших зумах, вводите, и приступаем к изучению процессов…
Мы с тамлингом послушно ввели индивидуальные данные входа, загружаясь в единую систему корабля, и приготовились следовать инструкциям. Но неожиданно наше ознакомление было прервано срочным сообщением. Прямо перед нами возникло табло настенной связи, отобразив лицо капитана, который непреклонным тоном приказал:
- Отложить все! Похищение ребенка одного из членов Совета Верховных! Все имеющиеся в наличии сведения о происшествии, причастных лицах, очевидцах и прочая относящаяся к делу информация уже в системе. Мне нужен прогноз с максимальной вероятностью относительно возможного местонахождения девочки. На работу – час! Ситуация критическая, похитители угрожают жертве смертью».

---

Ежедневная музыка.

---

Включила телеграм, сразу же увидела - у авторов ромфанта пишут... Не поверила, подумала, что шутка. Но гугл подтверждает, что типа да.
В Госдуме кто-то там внес предложение запретить чай в пакетиках! Обоснование - от него повышается риск онкологии! потому что в организм россиян попадают частицы пластика и т.д.

Сразу же вспомнилось, как в том же телеграме, в канале некоего меланхоличного философа, прочитала - что вообще-то частицы пластика в организм попадают от зубных щеток. Видимо, следующим ходом будет предложение запретить чистку зубов??

@темы: С ума сойти

---

Читательский дневник

Л.Пантелеев. Воспоминания, дневники.
«Июнь 1942г.
Ах, какие это были славные поросята! Такие крепенькие грибки, боровички в белых панамках. А она – маленькая, худенькая, тоненькая, но такая молодая, такая счастливая, такая гордая. Каждая веснушка на ее лице сияла как солнце. Все их любили, все знали. И когда они переходили улицу, в каждом окне кто-нибудь улыбался.
Некуда и не с кем было их эвакуировать. Они умирали оба. И она тоже еле держалась, слабенькая, растерянная, одинокая, на иждивенческой карточке.
И вот она решилась на поступок… не знаю даже, как о нем сказать. Подвиг? Преступление? Да нет, все это не те слова… А т е х, может быть, и нет в языке человеческом.
Она рассчитала, что двух ей не выходить, не спасти. И перестала кормить одного. И он умер.
А второй выжил. Я видел его вчера. Ходит по двору в своей серой, застиранной панамке. Невеселый, худой, бледный, но все-таки ходит. Ходит и даже что-то делает: кидает и поднимает какое-то железное колесико».

Т.Орлова. Великий князь Седьмой Окраины.
«Майер стоял перед несколькими стариками весьма преклонного возраста, их окружали другие люди и внимательно слушали разговор.
- Вы все правильно сказали, великий князь. И у нас уже были бы сотни жертв, если бы Шестая Окраина не прислала отряды для помощи, и если бы мы спешно не организовали оборону из своих людей. Так, может, хватит уже говорить? Даже с десятками магов справится один дракон! Спасибо, что все-таки отвлеклись от своих безусловно важных дел и приехали.
Майер опустил голову, но тут выступил Аштар, который стоял от милорда по правую руку:
- Не будет вам дракона, смиритесь уже с этим. Сколько можно повторять? Считайте, что Майер приболел или сразу родился калечным. Но боевую форму он не примет.
- Но как же… - обескураженно развел руками старик. – Ведь наши деды только с этой целью его здесь и приняли…
Демон не стеснялся в подборе аргументов:
- Ну тупые ваши деды были, так яснее? Сами же потом взвоете – кочевников отогнать полбеды, попробуйте потом справиться с припадочным монстром. Ему в нынешнем состоянии на вас почти насрать, а представьте, как вы станете ему дороги после обращения. Он уже не вернется! Уж точно не из-за ваших мерзких рож. Да неужели вы за столько лет не рассмотрели пустоту в глазах этой равнодушной гниды?!
Другой пожилой мужчина вскинулся:
- Милорд Рокка, вы говорите о нашем великом князе, извольте выбирать выражения! Мы еще сына Зохара не слушали! Как вам совести хватило сюда явиться?!
- А у меня ее вообще не водится, - парировал Аштар. – Вы продолжите блеять, или начнем искать другие решения?
- Хватит! – дракон вскинул руку, прерывая перепалку. – Я обещаю, что все закончится хорошо».

---

Виктория Мельникова "Невеста для дофина". Фэнтези... любовный роман? пока не очень ясно...
Сюжет: девушка Эвон изо всех сил старается прилежно учиться в магической академии... потому что обладает живым и энергичным характером, что иногда мешает соблюдать правила хорошего тона... Но вот внезапно объявили, что в их академии будет происходить королевский отбор! невесты для дофина. А ведь они всегда проходят в столице, здесь никто и мечтать не смел... Тут вариантов не остается - Эвон должна сделать все возможное и невозможное, чтобы выиграть этот отбор. Потому что она сразу поняла, что это уникальный шанс поправить дела их захиревшего рода. Вот только на пути к заветной цели поджидает много сложностей и опасностей - начиная с того, что дофин путешествует инкогнито в компании молодых аристократов, так чтобы никто не догадался, кто же из них наследник, и заканчивая государственными заговорами и предательством...
Книжку взяла почитать в библиотеке... Автор незнакомый, выбирала чисто по аннотации. Неожиданно книжка очень понравилась - славная и милая. Главным образом, за счет образа ГГ - она получилась такой живой и достоверной... Ну и сюжет тоже занимательный - что тема отбора - это всегда можно хорошо обыграть в ромфанте, что тайны эти... клановые и государственные...
Прочитала с большим интересом. В финале поджидало досадное - оказалось, что это не конец истории, и дальше явно должно быть продолжение. Тем более, что наметки сделаны очень интересные - ГГ пригласили продолжить обучение в столичной академии... К тому же, с романтической линией так до сих пор все и осталось в неясности. Лично я вообще заподозрила, что упомянутый дофин так хорошо законспирирован, что его даже на два раза подменяют... Интересно посмотреть, оправдаются ли эти подозрения. Но - увы - судя по данным LiveLib вторая часть в бумажном виде не издавалась и вряд ли вообще будет. Печаль.
P.S. слегка заглянула в отзывы - сильно поразилась, сколько читателей обвиняют ГГ в какой-то там глупости... О чем это, не понимаю - автор описывает абсолютно естественную и адекватную - для своего возраста, положения и воспитания - девушку... Но вот стала писать отзыв, глянула на обложку - и у меня возникла версия. Обложка здесь, надо сказать, не очень удачная. Нет, она вполне красиво нарисована, это, слава богу, не художник Поповский... и парни хорошо изображены... Но сама девушка в центре, которая как бы должна воплощать образ ГГ - начисто не соответствует. Здесь изображена куда более старшая по возрасту личность, я бы сказала, лет на 25... к тому же явно спокойная, сдержанная, уравновешенная и все такое. Тогда как по тексту описывается молоденькая девочка, лет 16-17 от силы, энергичная и задиристая, типаж скорее Маленькой разбойницы и Пеппи Длинный Чулок, так сказать... Вполне возможно, такая визуализация создает диссонанс с текстом и вызывает не те ожидания.

@темы: Книги

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

Новелла Матвеева.
Страна детства.

Я бы сменяла тебя, там-там, на тут-тут,
Ибо и тут цветы у дорог растут.
Но не самой ли судьбою мне дан там-там?
Ибо глаза мои тут, а взгляд мой - там.

"Там" - это пальма, тайна, буддийский храм.
Остро-нездешних синих морей благодать...
Но еще дальше, но еще больше - "Там",
То, до чего, казалось, рукой подать.

...Пронизан солнцем высокий пустой сарай...
"О, как я счастлив!" - кричит во дворе петух.
Свежие срезы бревен подобны сырам,
Пляшет, как дух, сухой тополиный пух.

Помню: кистями помахивала трава,
В щели заборов подглядывая, росла,
И ветерок, не помнящий родства,
Тихо шептал незапамятные слова.

Там одуванчиков желтых канавы полны,
Словно каналы - сухой золотой водой...
Жаль: никогда не увидеть мне той стороны,
Желтой воды никогда не набрать в ладонь.

Я и сейчас как будто блуждаю там,
И одуванчики служат мне канвой,
Но по пятам, по пятам, по моим следам
Тяжко ступает память - мой конвой.

Можно подняться - в конце концов - на Парнас,
Якорь на Кипре кинуть, заплыть за Крит,
Но как вернуться туда, где стоишь сейчас?
Где одуванчик долгим дождем закрыт?

Витает, как дух, сухой тополиный пух,
Боится упасть: земля сыра, холодна...
Боится душа с собой побеседовать вслух,
Боится признать, что потеряна та страна.

О.Гусейнова. Аромат тьмы.
« - Вот она… Темная… Черная… - завопил народ, тыкая в меня пальцами.
И я, засмотревшаяся было на нереального всадника на белом коне, сорвалась с места и понеслась прочь. Позади, нагнетая страха, грохотали по каменистой дороге копыта, а спину жег магический взгляд, если я верно понимала это ощущение. Я металась по городу как шарик от пинг-понга, а меня загоняли, как лису в ловушку. Только ее бы выдавал пушистый рыжий хвост, а меня – флер темной магии. А как по-другому объяснить, почему скрыться не удавалось? Я уже не чуяла ног, побывала в какой-то вонючей, грязной канаве с отходами и, вполне возможно, меня еще и по следам падающих с меня ошметков находили.
Но вот, наконец, в последний момент я успела влезть в распахнутое окно заброшенной лачуги. Птичкой вспорхнула по рассохшейся лестнице на чердак и притаилась. Сердце колотилось с такой скоростью и силой, что, казалось, меня слышала вся округа. Поэтому, когда дверь внизу с грохотом ударилась о стену, я рефлекторно трансформировалась в тучку. Сквозь большую щель между досками я увидела преследователей настолько близко, что даже чуяла их запах, смешанный с лошадиным потом.
- Я заметил мелькнувший край плаща черной твари у этого дома, она влезла сюда! – с досадой рыкнул один из громил, оглядываясь.
Не знаю, обычные ли они стражи или жуткие Клыки Рамдера, которые напали на команду Лесиры, но они напугали меня до состояния тучки. Вон даже в печку заглянули – проверяли, а вдруг я там».

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

В.Каверин. Вечерний день.
«Я помню, как обэриуты приехали в Сестрорецк, чтобы навестить Е.Шварца, и собрались пойти купаться только под вечер, когда солнце уже заходило.
Пляж давно опустел. Гости разделись, пошли к морю – и за ними с карикатурной неторопливостью поползли по песку их тени. Ничего особенного не было в этих постепенно удлинявшихся тенях, но, должно быть, все-таки что-то было, потому что высокий, костлявый Хармс вдруг подпрыгнул, смешно выворотив руки и заставляя свою тень повторять эти нелепые движения. Он вытягивал тело, вдруг садился на корточки и медленно «вырастал», строго поглядывая на свое далеко распластавшееся по пляжу черное послушное отражение. За ним, сохраняя полную серьезность, стал прыгать Олейников, тоже костлявый, потом тяжеловатый Шварц, кто-то еще…
Сторож, выползший из своей будки в пальто – было уже прохладно, - постоял в недоумении, потом нерешительно засвистел, хотя в этом неожиданном «театре теней» не было ничего нарушающего порядок. Свист был предупреждающий, действительность напоминала, что, согласно правилам поведения на пляже, странности нежелательны, даже если они и не запрещены».

М.Ефиминюк. Моя милая ужасная невеста.
«Голос Закари звучал простуженно и глухо:
«Варлок, светлый паршивец с ночного рынка меня чем-то заклял. Надо пару дней отлежаться. Не говори матери, я ей сам напишу».
«Ты помираешь в апартаментах?» - спросила я, уже стремительной походкой направляясь к лестнице.
«Эй, Марта, не вздумай приезжать! Не хватало еще, чтобы на тебя перекинулось», - велел он.
Переместившись из академии в столицу, я быстро нашла нужный дом. Закари открыл не сразу. Он стоял в знакомых домашних штанах, босой, растрепанный и бледный, как умертвие. Лицо украшали характерные волдыри.
- Зря, - устало прокомментировал он мое появление вместо приветствий.
- Знаю, - легко согласилась с ним. – Считай мое появление главной привилегией лучших врагов.
Бесцеремонно подвинув Торстена в дверях, я вошла, с деловитым видом сжала его подбородок и заставила повернуть голову к свету. Зак мало что выглядел паршиво, еще и горел.
- Какие прогнозы, госпожа светлая чародейка? – слабенько пошутил он, позволяя разглядывать свою зеленоватую физиономию.
- У меня две новости, - отпустив его, заявила я.
- Начинай с хорошей.
- Обе хорошие, - уверила я.
- Жить буду?
- Так же хорошо, как и раньше, но не в ближайшие дни, - заключила я. – Заклятие ни при чем. Похоже, в детстве ты не болел ветрянкой.
- Чем? – поморщился он и глухо кашлянул в кулак.
- Ветряной оспой. Думаю, на день поминовения подхватил от моего племянника. Помнишь малыша Ро? Он ходил в бриллиантовой зелени.
- Если болезнь детская, почему меня ломает, как от светлого заклятия твоих предков?
- У тебя лихорадка, - пояснила я. – Обычно взрослые плохо переносят ветрянку».