[Аглая]

Ирмгард Койн. "Девочка, с которой детям не разрешали водиться". Книга из детства... и этим все сказано. Хорошие все-таки тогда были книжки.
Сюжет: простой, но не каждый сможет. Нет, далеко не каждый... Германия, начало ХХ века. Идет первая мировая. Живется всем далеко не просто. Но герои книги - дети, и они не могут не радоваться жизни. Ведь для них окружающий мир - удивительное место, наполненное чудесами. А если с утра до вечера проводишь время за увлекательными играми и головокружительными затеями (ну, если взрослые не вмешаются), то и не заметишь нехватку продуктов или бытовые сложности...
Долго разыскивала книжку, перечитала с большим удовольствием. Веселые затеи героини книжки и ее друзей по-прежнему радуют невероятными поворотами и сногсшибательными последствиями. Книжка практически идеальна... за исключением куска с явно вложенной идеологической начинкой - насчет письма императору. Нет, я ничего не имею против антивоенного манифеста, но здесь он э... выбивается из общего повестования. Где все-таки речь идет от лица ребенка.
Неожиданное впечатление, в отличие от детских времен. Какая это все-таки грустная книжка. Просто отчаянно грустная, пробирает, как говорится, до костей. Ну да, в детстве же просто читаешь и все... а сейчас читаю и не могу отключить временной счетчик - Германия, начало ХХ века... Не самое удачное для жизни время и место. что дальше будет со всеми этими чудесными детьми - родившимися в 1905? Что будет с их родителями и соседями, со всем этим миром, который уже скоро исчезнет...

"Мои родители всегда на стороне учительниц, и поэтому я сразу же после школы пошла к господину Клейнерцу, который живет напротив нас, и все ему рассказала. Господин Клейнерц очень старый, ему по крайней мере сорок лет. Я всегда советуюсь с господином Клейнерцем. Папа тоже часто спрашивает его о налогах. Господин Клейнерц не раз говорил мне: "Человек должен быть добрым, но все же не должен допускать, чтобы его оставляли в дураках". Я ему все рассказала про фрейлейн Шервельбейн, и в субботу, когда будут похороны, он пригласит к себе моих родителей и тетю Милли тоже, чтобы они не могли пойти на кладбище смотреть похороны и не увидели, что из всей школы в них не участвую одна я."


"Я по утрам всегда очень хочу спать и поэтому медленно одеваюсь, а когда иду в ванную, открываю там кран, чтобы бежала вода и все бы думали, что я моюсь. А я в это время сажусь на край ванной, чтобы еще немножко поспать. Поэтому я часто опаздываю в школу. Хенсхен Лакс тоже говорит, что несправедливо впрягать детей в быстро несущуюся колесницу времени - он это вычитал из взрослых книг. Господин Клейнерц, наш сосед, сказал моему отцу, что за всякую работу надо платить, что он это сумеет доказать своему директору, и что он не настолько глуп, чтобы работать бесплатно. Но мы, дети, должны работать бесплатно и никогда даже благодарности не получаем. Одни только неприятности.
Правда, Минхен Ленц и Траутхен Мейзер иногда получают похвальные листы за прилежание, на них нарисованы Божья Матерь и Младенец Христос. Мне еще ни разу не дали такого листа. Но мне куда больше нравятся переводные картинки и китайские волшебные цветы."

"Я сказала, что мы могли бы напугать фрау Мейзер черепом, потому что она ужасная трусиха - она только своего мужа не боится. Недавно он рассказывал в пивной, что эта женщина настоящая ведьма, и что она ему до смерти надоела. Она живет на первом этаже, так что я легко могу взобраться вечером на ее окно и приставить к стеклу череп. Хенсхен Лакс считает, что этого недостаточно и что нужно бросить череп к ней в комнату. Я тоже думаю, что так будет лучше. Но Отхен Вебер боится, что тогда череп пропадет. А ведь череп принадлежит Отхену Веберу. Отец Отхена врач, и когда он был студентом, череп лежал у него на столе, а потом череп надоел ему и он уложил его вместе с другими вещами в ящик и отнес на чердак. Отхен Вебер вытащил его оттуда и пожертвовал в сокровищницу шайки. Череп этот очень большой и красивый. Мы приложим все силы для того, чтобы потом снова забрать его у ядовитой каракатицы. Мы стали выяснять, кто из нас самый меткий и, оказалось, что хоть я и девочка, но все же попадаю в цель лучше всех. Поэтому бросить череп в окно было поручено мне.
На улице было темно и тихо. Виднелись одни только таинственные тени домов и палисадников. Мы спрятались в палисаднике у Мейзеров. Затея наша была очень опасной, так как над Мейзерами живут мои родители, а рядом - доктор Вебер.
В комнате у фрау Мейзер горел свет, и она сидела на диване совсем одна. Сначала маленький камушек бросил Отхен Вебер (сделал он это очень искусно, чтобы не разбилось стекло - мы не хотим больше иметь неприятности из-за стекол), потом Хенсхен Лакс, потом опять Отхен. И тут Хенсхен прошептал "Внимание! Внимание!" Мейзерша скатилась с дивана, распахнула настежь окно и завизжала: "Кто там бросает камни?" В тот же миг я бросила в окно череп, и он пролетел в комнату, чуть не задев ее лица. Ядовитая каракатица отскочила от окна, а мы вплотную прижались к стене, чтобы нас никто не увидел. Вдруг мы услышали ужасный крик - это кричала ядовитая каракатица, - мы сразу же отправились домой и сели за уроки, и моя мама сказала папе, что я когда-нибудь еще стану послушной, кроткой девочкой. А папа возразил, что он ничуть не доверяет моей кротости и послушанию, так как познал людей на собственном горьком опыте. Но мама сейчас же заявила, что этот опыт ничего не стоит по сравнению с безошибочным инстинктом женщины-матери.
Кончилось все очень плохо. Доктор Вебер сейчас же узнал свой череп. Это еще раз показывает, что взрослые врут, когда говорят, что после смерти все люди равны и ничем не отличаются друг от друга."

"Мне хотелось бы купить настоящий волшебный ящик, тогда я могла бы давать представления и всех заколдовывать. Но взрослые не дают мне денег, они предпочитают покупать мне что-нибудь неприятное. Сейчас они мне купили лечебный корсет. Каждое утро я должна надевать этот корсет, но я тотчас же иду в подворотню рядом с рестораном Пеленца и снимаю его. После школы я его опять надеваю, а когда иду играть, тайком снимаю, а потом снова надеваю. Я такая несчастная из-за этого корсета, у меня с ним столько хлопот, а когда он на мне, я не могу ни лазить, ни бегать, и бретельки натирают докрасна плечи. Мама подшила под бретельки бархат, после этого противный корсет стал жать еще больше. Когда я утром, как всегда, хотела его тайком снять, я увидела этот бархат, подшитый мамой, и почувствовала, что не очень-то хорошо поступаю, и три дня подряд, не снимая, носила корсет, и мне не хотелось ни есть, ни играть, и вообще ничего не хотелось. А потом у меня уже сил не осталось терпеть. И теперь я его снова снимаю и надеваю. Я просила Бога послать ночью в мою комнату вора, чтобы вор украл лечебный корсет."

"Я могла бы отрезать Траутхен волосы, но эта мысль, по правде говоря, никогда не приходила мне в голову, а то, что пришло в голову, вовсе не было мыслью, все произошло само собой.
Около семи вечера мама послала меня купить синьку, потому что на следующий день у нас была стирка. Когда я совершенно спокойно и чинно возвращалась домой с кульком в руках, Траутхен Мейзер играла с Минхен Ленц, и как нарочно, они играли в классы как раз напротив нашего дома. Я совершенно спокойно прошла мимо девчонок и только чуточку стерла ногой нарисованные мелом классы, и слегка дернула Траутхен за ее бараньи завитушки. Вот и все. На Траутхен сейчас же начала визжать, а потом разревелась и хотела улизнуть, я еле успела схватить ее за фартук, тут что-то нашло на меня, и я высыпала весь кулек синьки ей на голову. Больше я вообще ничего не делала и тут же отпустила Траутхен, а та побежала к водопроводному крану. На оставшуюся сдачу я купила еще раз синьки, а маме сказала, что синька подорожала.
Вечером, когда мы все уютно сидели за ужином, в комнату вдруг нахально ворвалась фрау Мейзер. Она выла и дрожала, как дрожит пудинг, когда мой отец ударяет кулаком по столу. Фрау Мейзер тащила за собой Траутхен. Я ее сначала даже не узнала, так как после мытья под краном Траутхен стала совсем синей. Волосы синие, лицо синее, платье синее. Вся синяя. Это было замечательно, я тоже когда-нибудь покрашусь в синий цвет. Я никогда не думала, что Траутхен может быть такой красивой. Вместо того, чтобы это понять и радоваться, фрау Мейзер кричала, что я изуродовала ее ребенка, и требовала возмещения ущерба. Тут я разозлилась, потому что семья Мейзеров доставляет мне одни неприятности. Мама и тетя Милли застонали, словно у них аппендицит, а папа посмотрел на меня с такой ненавистью, какую отец вообще не должен питать к собственному ребенку. Я вспомнила, что папе уже пришлось заплатить за обои, и так как фрау Мейзер продолжала кричать о возмещении ущерба и о том, что такое преступление искупить невозможно, я очень вежливо и спокойно заявила, что за такого ребенка, как Траутхен, я всегда сумею заплатить, и что в моей копилке набралось, пожалуй, достаточно денег для того, чтобы купить трех таких девчонок. Тут начался такой ужасный скандал, что мне о нем и вспоминать не хочется."

@темы: Книги