[Аглая]

Бернар Кирини "Необычайная коллекция". Еще один сборник рассказов... первый мне очень понравился. Ну, как сказать - рассказов... скорее эссе, зарисовок. Смутных фантазий.
Но здесь есть сквозная линия! Это эксцентричный профессор Гулд (про него говорилось и в первом сборнике), который готов собирать все на свете, но больше всего ему нравятся необычные книги и необычные города. Об этом, большей частью, здесь и говорится. Гулд ведет приятеля по своей библиотеке, рассказывая о собранных им удивительных книжных подборках - книги, которые содержат в себе целые книжные миры, книги, которые никто не может прочитать, потому что они вызывают невыносимую скуку и забвение, книги, которые спасают и которые убивают, книги, которые выделяют энергию... Все это прерывается рассказами о всяких безумных городах, посещенных когда-то Гулдом - ну, можно представить, что это как фотографии, развешанные между книжных стеллажей. И любопытные сведения об окружающем мире, который тоже становится все более странным. Может, по мере того, как Гулд с рассказчиком углубляются в библиотеку? Во всяком случае, здесь мертвецы начинают оживать, люди меняются телами во время секса, схлопываются параллельные реальности... да мало ли что еще.
В общем, как справедливо заметили на обложке - для тех, кому нравится Борхес, Кальвино и все такое.

"Через два месяца бессонных ночей он умер от изнеможения, оставив лишь бессвязные наброски да коротенький ироничный текст под названием "Совет молодым писателям", который состоит из одной фразы: "Самое главное: не забывайте писать".

"Скучная литература - как ил, - говорит он, - грязный и малоинтересный, но, если потрясти решето, на дне можно порой найти чистое золото - книгу, которая, в силу вызванного ею количества зевков, превышающих допустимый предел, обретает особое качество."

"Города рождаются, живут и умирают, как люди и животные, когда они совсем состарятся, спасти их нет возможности, равно как и желания: надо предоставить свершиться неизбежному без сожалений."

"Машинка устроена так, что всегда печатает текст шедевра, какие бы клавиши вы ни нажимали. Таким образом, благодаря ей вы можете, усевшись за письменный стол, без малейшей усталости создать шедевр за полдня."

"Втайне он был ярым приверженцем традиций, почитал короля и остерегался вольнодумцев. Но он по глупости верил, что лучший способ погубить революцию - это поощрять ее бесчинства."

"Привычная для тех, кто близко знаком с Гулдом, сцена: прогуливаешься с ним, и вдруг, ни с того, ни с сего, он застывает, словно оцепенев. Требуя тишины, водит носом, втягивает воздух, до смешного похожий на гончего пса в стойке.. Через несколько секунд выносится приговор: либо он заключает, что взял ложный след, и, разочарованный, продолжает прогулку, либо, просияв, с победоносным видом поднимает вверх палец и восклицает: "Где-то поблизости литература!"

"... новая секция моей библиотеки, "секция отказников", где собраны произведения, от которых отреклись их авторы."

"Среди других чудес этой секции я обнаружил толстую тетрадь с совершенно чистыми листами. "О! - воскликнул Гулд. - Не хотел я вам об этом говорить, но коль уж скоро она попала вам в руки, скажу словечко - и не сочтите за нескромность. Эта тетрадь - мой роман, благодаря которому я вхожу в собственную коллекцию. Скажу, не хвалясь, более скорого отказа вы не найдете во всей "отказной" литературе: я разработал в уме сюжет до мельчайших подробностей, выбрал антураж, вывел героев, выстроил диалоги, долго обдумывал первую фразу, равно как и последнюю. Я крутил все это в голове так и этак много недель и наконец был вынужден признать очевидное: роман плох, очень плох. Так плох, что я отрекся от него в зародыше, так и не написав. Чем не рекорд, а?"

"Кое-кто считает, что благоразумнее всего вообще не упоминать больше прошлое, коль скоро договориться по этому поводу нет никакой возможности. Единственной допустимой темой для разговора должно отныне стать будущее и в какой-то мере настоящее, - но только в какой-то мере, ибо, чтобы всем угодить, следует придерживаться чистого описания и не задаваться вопросами об изначальности и конечности."

"Критикам впору задаться вопросом, не обречена ли на гибель фантазия под напором осаждающих нас реальностей. Если так и будет продолжаться, скоро все на свете истории окажутся в наших головах, которые станут вместилищем бесконечности."

"Возможно ли для какой бы то ни было книги по-настоящему достигнуть пресловутого совершенства?"

"Почему дают медали людям, которые бросаются в воду, спасая утопающих, но никогда - книгам, совершающим подобный подвиг?"

"Все книги в ней - убийцы; либо они убили, либо на подозрении. В большинстве своем жертвами книг пали сами их авторы."

"Иногда я говорю себе, что нам повезло, ведь мы избавлены от половины жизни. Может быть, еще лучше было бы жить через два дня на третий, а то и вовсе раз в неделю?"

"Кто знает? Может быть, есть где-то на свете взрывоопасный роман, заряженный энергией, как атомная бомба?"

"Скверный роман, но с десятком дивных строк в середине. Без этих десяти строк он бы никуда не годился. Но и они, эти десять строк, были бы без романа столь же прекрасны? В каком-нибудь шедевре, в окружении сотни других, вы бы не уловили их блеска; плохой роман - та оправа, в которой они могут засиять."

@темы: Книги