Книжный столик

[Аглая]

Марина Цветаева "Письма 1924-1927г."

"В любви есть, мой друг, любимые и любящие. И еще третье, редчайшее: любовники."

"Часто, в задумчивости, входила в противоположную дверь, и привратница, с усмешкой: "Мадемуазель часто ошибается дверью". Так я, может быть, случайно вместо ада попаду в рай!"

"Если сон снится всю жизнь - какое нам дело, что это сон, ведь примета сна - преходящесть."

"В вещах, даже самых новых - всегда что-то личное: личность выбора, направленность вещи на Вас."

"Не давайте встать между нами третьему: жизни."

"Стихи - третье царство, вне добра и зла, так же далеки от церкви, как от науки. Стихи - это последний соблазн земли, ее прелестнейшая плоть. Посему все мы, поэты, будем осуждены."

"Письмо - без единой строчки политики - точно с того света."

"Вам хорошо со мной такой, а мне плохо с собой такой."

"У меня никого нет в Москве, ни души, - души, но без адресов, как им и полагается."

"Для того, чтобы боги нами не играли, нужно ими играть!"

"Молчание ведь - стена, люблю их только развалинами."

"Книги, даже самые мужественные - сплошь дочери. Издатели - женихи. И всегда неравные браки!"

"Мне скверно... То, что я больше всего боюсь: глухой стены - случилось, а когда стена - что остается? - головой об стену! И - главное - я ведь знаю, как меня будут любить (читать!) через сто лет!"

"Большую вещь свою окончила. Драматическая вещь, может быть и трагедия. Никогда не решусь на такой подзаголовок, ибо я женщина, а женщина не может написать трагедии."

"По тому, как мне хорошо, достойно, спокойно и полновластно со стариками, я убеждаюсь, что мне окончательно-восхитительно было бы с ангелами."

"Если бы я умирала, я, раздаривая свои дары, завещала бы ей - высокомерие к людям, уже готовое, без предыдущего этапа ненависти. Ненавидеть людей она будет не меньше, чем я, помяните мое слово, она уже и сейчас объелась людскими низостями. Жить среди благоденствующих низших - самоотравление."

"Жизнь, что я видела от нее, кроме помоев и помоек, и как я, будучи в здравом уме, могу ее любить?!"

"Без любви мне все-таки на свете не жить, а вокруг все такие убожества!"

"Дни идут за днями (трамваи, очевидно, за трамваями!) - и ни один из них (дней и трамваев) никуда не довозит."

"Мне, в итоге, важно, кто пишет, а не о чем!"

"Привыкаю радоваться чужими радостями (своих нет)."

"В рождественском номере чешского "Спроводая" появился мой портрет - между Кондаковым и Струве. На их фоне я решительно выигрываю."

"Я не привыкла к невоспитанности, это еще хуже бессердечия, ибо не подлежит никакому сложному толкованию."

"Я между плитой и письменным столом, как сомнамбула, как мыслящий маятник."

"Была, наконец, у врачихи. Посоветовала мне возможно больше стирать белья для укрепления мускулов живота (1917-1925 - 8 лет укрепляю!)."

"Дорогой" на письма не отзывается. Но не могу же я стучаться в человека, как в брандмауэр!"

"Душу мою я никогда не ощущала внутри себя, всегда - вне себя, за окнами. Я - дома, а она за окном. И когда я срывалась с места и уходила - это она звала."

"Ведь я ехала за границу к Сереже. н без меня зачахнет, - просто от неумения жить."

"Георгий, в народе, покровитель волков и стад. Оцените широту русского народа!"

"Это не объяснение в любви, а объяснение в судьбе."

"Право на негодование - не этого ли я в жизни, втайне, добивалась?"

"Где сейчас Кондаков? Его мозг? (О бессмертии мозга никто не заботится: мозг - грех, от Дьявола. А может быть, мозгом заведует Дог?)."

"Трагическая возможность: из любви устроить жизнь, из вечности - дробление суток."

"Будь я на десять, а может быть, и на пять лет моложе, я бы послала их всех к чертям (моими усилиями уже заселена немалая часть ада!)."

"Да все мужчины (если они не герои, не поэты, не духи - и не друзья!) вокруг колыбели новорожденного в роли Иосифа. Прекрасная роль, не хуже архангельской, но люди низки и боятся смешного."

"Сильнее души мужчины любят тело, но еще сильнее тела - шелка на нем: самую поверхность человека! (А воздух над шелком - поэты!)"

"Я сама - письмо, которое не дошло."