Привидение кошки, живущее в библиотеке
П.В.Анненков. Из писем к И.С.Тургеневу.
"Иметь под рукой у себя честную газету для всякой заметки - политической, общественного и литературного содержания, какая голову потревожит - есть дело, которым ни один порядочный человек в Европе не пренебрег бы. Может быть, там и ждет нас последнее место жительства, богадельный и скорбный дом - бывших друзей и сверстников Белинского."
"... Цензура, не карательная и не предупредительная, а так себе, шатающаяся по углам, куда ее загонят. Эта дам гораздо более занята охранением самое себя, чем чего-либо другого."
"Здесь дают Жибойе, Ганашей на сцене при полном театре и совершеннейшей скуке его. Билетов никогда нет, а в зале между тем мертвое молчание. Мне кажется, что публика здешняя сама тут играет комедию - представляет себя парижской публикой - представляет себя парижской публикой, желает испытать, что оную волнует, а выходит - тупейшее ощущение скуки внутри и снаружи. Рядом с ними идет на другом театре новая драма Островского - и та же публика собирается ощущать, что такое восторгает и раздражает уже некоторые слои ее собственного отечества. И опять - зеваки, старающиеся скрыть себя криками: автора! автора! Гадкое положение: там маркизы, герцоги, люстры, балы, французский язык; здесь сальная свеча, серая конурка, господин в зипуне и язык меняльной лавочки - а скука одна и та же. Ну, разумеется, мы как литераторы ругаем ее наповал за это и указываем, что там она должна была выражать негодование, а здесь умиление, но кто прав из нас - еще не решено."
"...Вот и все наши интересы, но главнейший все-таки тот, что все государство с ужасом открыло, что через каждые 8-10 лет Европа будет поднимать вопрос о его сущест"вовании. Теперь идет горячка патриотизма, но за ней стоит и растет мысль - что делать? Мысль действительно - не из легких."
"Задушить казанскую затею, подсказанную из Лондона, - разбросать фальшивые манифесты и взбудоражить народ чудовищной политической уткой - не стоило никакого труда. С открытием навигации за первыми подбрасывателями погнались сельские старосты, мужики и мещане. Настоящая полиция только вязала их. Затем по Волге проехал Наследник, которого и мы встречали в Симбирске всем, что имеем, т.е. колокольным звоном, иллюминацией и ура! Купечество притащило ему осетра в меру преображенского гренадера - 2 аршина 9 вершков, - и все было кончено. Затея не получила даже почета, негодования или ужаса - она просто позабылась. Только генерал Тимашев сидит в Казани и разбирает замешанных, из которых некоторые даже имеют поручичьи чины, а другие уже достигли и 21 года. Оказывается, что там тоже был маленький революционный комитетик, ибо как же отстать от Европы, и были списки приговоренных к смерти становых, мировых и исправников, ибо как же комитетику без этого. Воцарившаяся тишина поможет обойтись особенно крутых мер, вероятно и спасет головы, полагавшие, что Варшав можно иметь где угодно и сколько угодно. И одной - более чем достаточно на сем свете!"
"Общество решилось принять войну, если война будет предложена - это очевидно. Из этого следует, что оно развязывает руки правительству и уже согласилось молчаливо ни от чего не приходить в ужас, какой бы ужас ни был."
читать дальше
"Иметь под рукой у себя честную газету для всякой заметки - политической, общественного и литературного содержания, какая голову потревожит - есть дело, которым ни один порядочный человек в Европе не пренебрег бы. Может быть, там и ждет нас последнее место жительства, богадельный и скорбный дом - бывших друзей и сверстников Белинского."
"... Цензура, не карательная и не предупредительная, а так себе, шатающаяся по углам, куда ее загонят. Эта дам гораздо более занята охранением самое себя, чем чего-либо другого."
"Здесь дают Жибойе, Ганашей на сцене при полном театре и совершеннейшей скуке его. Билетов никогда нет, а в зале между тем мертвое молчание. Мне кажется, что публика здешняя сама тут играет комедию - представляет себя парижской публикой - представляет себя парижской публикой, желает испытать, что оную волнует, а выходит - тупейшее ощущение скуки внутри и снаружи. Рядом с ними идет на другом театре новая драма Островского - и та же публика собирается ощущать, что такое восторгает и раздражает уже некоторые слои ее собственного отечества. И опять - зеваки, старающиеся скрыть себя криками: автора! автора! Гадкое положение: там маркизы, герцоги, люстры, балы, французский язык; здесь сальная свеча, серая конурка, господин в зипуне и язык меняльной лавочки - а скука одна и та же. Ну, разумеется, мы как литераторы ругаем ее наповал за это и указываем, что там она должна была выражать негодование, а здесь умиление, но кто прав из нас - еще не решено."
"...Вот и все наши интересы, но главнейший все-таки тот, что все государство с ужасом открыло, что через каждые 8-10 лет Европа будет поднимать вопрос о его сущест"вовании. Теперь идет горячка патриотизма, но за ней стоит и растет мысль - что делать? Мысль действительно - не из легких."
"Задушить казанскую затею, подсказанную из Лондона, - разбросать фальшивые манифесты и взбудоражить народ чудовищной политической уткой - не стоило никакого труда. С открытием навигации за первыми подбрасывателями погнались сельские старосты, мужики и мещане. Настоящая полиция только вязала их. Затем по Волге проехал Наследник, которого и мы встречали в Симбирске всем, что имеем, т.е. колокольным звоном, иллюминацией и ура! Купечество притащило ему осетра в меру преображенского гренадера - 2 аршина 9 вершков, - и все было кончено. Затея не получила даже почета, негодования или ужаса - она просто позабылась. Только генерал Тимашев сидит в Казани и разбирает замешанных, из которых некоторые даже имеют поручичьи чины, а другие уже достигли и 21 года. Оказывается, что там тоже был маленький революционный комитетик, ибо как же отстать от Европы, и были списки приговоренных к смерти становых, мировых и исправников, ибо как же комитетику без этого. Воцарившаяся тишина поможет обойтись особенно крутых мер, вероятно и спасет головы, полагавшие, что Варшав можно иметь где угодно и сколько угодно. И одной - более чем достаточно на сем свете!"
"Общество решилось принять войну, если война будет предложена - это очевидно. Из этого следует, что оно развязывает руки правительству и уже согласилось молчаливо ни от чего не приходить в ужас, какой бы ужас ни был."
читать дальше