Читательский дневник

[Аглая]

В.Розанов. Опавшие листья.
«И увидел я вдали смертное ложе. И что умирают победители как побежденные, а побежденные как победители. И что идет снег, и земля пуста.
Тогда я сказал: «Боже, отведи это. Боже, задержи.»
И победа побледнела в душе моей. Потому – что побледнела душа. Потому что где умирают, там не сражаются. Не побеждают, не бегут.
Но остаются недвижимыми костями, и на них идет снег.»

Л.Чуковская. Записки об Анне Ахматовой.
«Когда Пастернак ушел, Анна Андреевна по своему обыкновению прилегла на постель. Помолчав, она заговорила о славе.
- Я сейчас много об этом думаю, и я пришла к твердой мысли, что это мерзость и ужас – всегда. Какая гадость была Ясная Поляна! Каждый и все, все и каждый считали Толстого своим и растаскивали по ниточке. Порядочный человек должен жить вне этого: вне поклонников, автографов, жен-мироносиц – в собственной атмосфере.
О Борисе Леонидовиче она сказала:
- Жаль его! Большой человек – и так страдает от тщеславия.
Мне показалось, она неправа. Разве это непременно тщеславие? У него, видимо, творческое кровообращение нарушено от насильственной разлуки с аудиторией. Слушатели, читатели ему, видимо, необходимы.
- Разлучить Пастернака с читателями – это, разумеется, преступление, - сказала Анна Андреевна, - но он-то почему не умеет извлечь из этой разлуки новую силу? Для своей поэзии?»

Сенека. О милосердии.
«Подумай, как много хорошего в своевременной смерти, скольким людям пришлось плохо потому, что они жили слишком долго. Если бы болезнь в Неаполе унесла Гнея Помпея, бывшего в это время украшением и опорой государства, он, несомненно, умер бы как первый человек в Римской империи. А прибавка немногих лет свергла его с высоты. Он увидел изрубленные на его глазах легионы, и печальным остатком армии стал он сам – переживший свое войско военачальник.»

В.Кальман. Помнишь ли ты?..
«Я облетела весь коридор, врываясь в каждую комнату и обнимая всех своих товарок.
- Да, но что же ты завтра наденешь? – трезвым тоном поинтересовалась моя подруга Нина.
И впрямь: в единственном своем платье, в облезлой шубейке, штопаных чулках и туфлях на картонной подошве не пойдешь представляться директору. Однако эта помеха лишь на миг замедлила мой блаженный полет в облаках.
- Ерунда! Неужели вы не выручите меня? Ты одолжишь мне свое платье, ты – чулки поприличнее, а ты дашь туфли.
Подруги загорелись этой идеей так же, как и я. На следующий день семеро девушек снабдили меня самыми лучшими вещами из своего гардероба. Я едва сумела оторваться от зеркала, пораженная увиденным: кружилась и танцевала перед ним, одергивала и поправляла платье…И вот, разряженная в пух и прах, за час до назначенного срока я стояла в полной готовности. Время ползло с чудовищной медлительностью. Наконец в пять минут пятого прибыл шофер. Подружки чуть не вывалились из окон, следя, как я подкашивающимися ногами переступила бровку тротуара и плюхнулась на сиденье машины. Роскошный двенадцатицилиндровый автомобиль привлек всеобщее внимание: обитатели близлежащих домов и ребятишки, сбежавшиеся со всей улицы, плотным кольцом обступили диковинную машину и пассажирку, разряженную в чужие наряды. Только Золушку на этот раз превратила в принцессу не фея, а семь девушек, которые и сами жили беднее бедного.»