Читательский дневник

[Аглая]

Дж.Бойд. Записки из третьего рейха.
«Между победителями и побежденными сложились сложные отношения, которыми восхищалась Виолетта Маркхэм, убежденная сторонница либерализма. В июле 1919 года она вместе с мужем-полковником прибыла в расположение британских войск в Кельне. Ее поразили «вежливость и хорошее отношение немцев», среди которых англичане жили словно завоеватели. Маркхэм и ее муж жили в доме со всеми удобствами. Постепенно их отношения с хозяйкой становились все более дружескими, а с прислугой, напротив, не складывались. «Кухарка Гертруда сама респектабельность и ходячая добродетель, - писала Маркхэм. – Но при этом люто ненавидит англичан и часто спорит с солдатскими слугами.» Вполне возможно, что такое отношение к британцам было гораздо более распространено среди немцев, чем Маркхэм готова была признать. Писательница Винифред Холтби ничуть не сомневалась в этом. В письме к своей подруге Вере Бриттен она призналась, что Кельн произвел на нее «душераздирающее впечатление»:
«По всему городу маршируют веселые и безответственные британские солдаты. Их столовые расположены в лучших отелях и в прекрасном здании у Рейна. На дверях этих заведений висят объявления: «Немцам вход воспрещен». Питаются солдаты за счет налогов, которые платят жители Германии. Под ярко освещенными окнами этих столовых собираются немецкие дети и смотрят, как солдаты пожирают бифштексы. Я никогда не видела ничего более вульгарного.»

Ю.Говорова. Лось на диване, верветка на печи.
«Вокруг нас есть деревни жилые и нежилые. В нежилые часто заглядывают звери, по деревенским дорожкам гуляют. Заброшенные деревенские улицы в следах. Следы зверей у калиток, у дверей. Тропы летом протоптаны в траве. Трава исхожена узенько-узенько, примята. Видны лосиные или косульи лежки возле дома. Вокруг деревьев по саду набиты тропы кабанов. Трава стоит выше окон, ивовый кустарник непролазный. Верхушки на кипрее объедены (лосями).
Мы заходили однажды в пустую деревню Распрягаево, в одной из комнат нашли преогромный книжный шкаф. Огромный письменный стол, хоть сейчас садись, пиши. Птицы навили там гнезд на книжных полках.
Совы часто селятся на чердаках. Дроздиные гнезда мы находили на прогнивших балках. Дом весь зарос одичавшей красной смородиной, и висит среди веточек гнездо.
Стены деревенских домов оклеены пожелтевшими газетами. Ходишь и смотришь на даты, заголовки. На новогодние открытки в комоде. На афиши из деревенского клуба. Когда попадаешь в такие дома, забываешь время. Валяются в комнатах документы ударников труда и старые, с чуть расплывшимися чернильными записями рабочие книжки трактористов.
Дороги зовут и ведут тебя куда-то. Прям чувствуешь, как от этого дорожного знака – покосившегося, название деревни написано краской от руки, и краска все поистерлась, послезала, - исходит надежда, что ты сейчас сюда забредешь и повернешь.»

Дж.Джейкс. Север и Юг.
«Во Франции Чарльз де Мэйн пострадал из-за своей веры. Но вероломство лицемеров и жестокость сильно пошатнули те убеждения, из-за которых он подвергся таким тяжелым испытаниям. Ведь не какие-то сверхъестественные силы, а его собственная воля помогла ему выстоять под раскаленным железом палачей. И хотя он все еще цеплялся за призрачную веру в некое Высшее Существо, его представления об этом существе изменились. Богу было все равно. Великодушных планов для этой вселенной и своих созданий на ней Он не строил. Вполне возможно, у Него вообще не было никаких планов. А значит, человеку следовало полагаться исключительно на самого себя. Только вежливо кивать Господу время от времени, как своему слабоумному дядюшке. Но когда речь идет о будущем, человек всегда должен брать дело в свои руки.»

Дж.Блиш. Поверхностное натяжение.
«Последнее, что было слышно о графе – он собирался неким совсем уж эзотерическим способом дорабатывать уравнения Хэртля (то самое описание пространственно-временного континуума, которое, поглотив преобразования Лоренса-Фитцджеральда, сделало возможным межзвездные перелеты). Из всего этого Руис-Санчес не понимал ни единого слова; но, с усмешкой отметил он, наверно, это действительно проще пареной репы – стоит только раз понять.
В конце концов, в ту же категорию попадало практически все человеческое знание. Одно из двух: или все проще пареной репы, стоит только раз понять, или это чистой воды вымысел. Даже тут, в пятидесяти световых годах от Рима, Руис-Санчес как иезуит знал о человеческом знании нечто такое, что Люсьен Дюбуа, граф Овернский, давно забыл, а Кливер никогда и не узнает: любое знание в своем развитии проходит через обе стадии – возвещает о своем явлении из хаоса и вновь возвращается в хаос..
В процессе – установление тончайших различий, и чем дальше, тем тоньше. В результате – бесконечная череда катастроф теории. В остатке – вера.»