Бетховен. Письма.
«Не подлежит сомнению, что неподходящее слово способно испортить музыку, и, стало быть, надо радоваться, когда видишь, что музыка и слова слились воедино».
«Сочинения Баха Вы могли бы прислать мне, я думаю, как-нибудь в дар: ведь у Вас они тлеют».
«Вы находите, что мои письма блещут юмором. Артисту часто приходится переключаться в любые настроения, так что можно притвориться и веселым».
«Если только небо сохранит мне терпение… то я снова могу себя найти в себе самом, что является единственно возможным благом для человека, и особенно для артиста».
«… Те дукаты, что Вы мне посылаете. Вы ведь наверняка их получаете от какого-нибудь пирата, поскольку они поступают изо всех частей света».
«Увидите ли Вы меня? Кто может определить это при том хаосе, в котором мы, бедные немцы, ведем нашу жизнь?»
«Пусть даже Вы видите во мне странного человека, - я ведь в свою очередь могу видеть в Вас что-то другое, не странное. Если друг с другом соприкасаются хоть несколько добрых граней, то дружбе этого достаточно, чтобы проложить себе путь».
«… Не ограничивайся только упражнениями в искусстве, а старайся вникать в его внутренний смысл; оно этого заслуживает. Ибо только искусство и наука возвышают людей до божества».
читать дальше
«Я не признаю никаких других отличий человека, кроме тех, что позволяют отнести его к числу лучших. Где мне встречаются такие люди, там мой дом.»
«О том, что Гете здесь, я уже сообщал Вам. Он обещал кое-что для меня написать. Только бы не вышло у меня с ним так, как выходит у других со мной!!! Обещаешь-то от чистого сердца, но если дело тебе не по душе, то ничего не получается».
«То, что говорят люди, ничего не значит, они только люди. В других они видят обычно только себя самих».
«… От обыденности может потускнеть даже самый блестящий талант.»
«Ко мне заявился слуга, которого Вы держали у себя до того, как наняли нынешнего. Я его не мог припомнить, но он мне сказал, что служил у Вас и что Вы не находили в нем ничего предосудительного, кроме неумения как следует Вас причесывать. Я уже выдал ему задаток, и ежели Вы о нем не знаете ничего худшего, о чем я прошу Вас сказать мне чистосердечно, то я бы на том и порешил. Ибо, как Вам известно, прическа меня интересует в последнюю очередь, разве что кто-нибудь сумел бы причесать и завихрить мои финансы.»
«В Праге еще почти не имеют ни малейшего понятия о фигурированном напеве; ибо поют они самыми медленными хоральными нотами, среди которых есть и такие, что тянутся по шестнадцать тактов. Так как все эти диссонансы норовят разрушаться очень медленно, то лучше всего придумать такие, которые сможешь разрешить сам, - все же прочее предоставить неотвратимой судьбе.»
«Надеюсь, ты живешь в удовольствие, а это немаловажно. Что касается меня – благое небо! – то мое царство в воздухе. Словно вихрь, мчатся вокруг меня звуки, и в душе моей часто бушует такой же вихрь.»
«Не судите ложно об артисте, ищущем выгоды. К сожалению, опыт научил меня, что только таким путем достигается возможность целиком отдаться истинному искусству.»
«… Будь это что-нибудь новое, я, по своему обыкновению, написал бы быстрее, чем новое к старому.»
«Вся эта работа по опере – самая муторная на свете, а так как в большей части она меня не удовлетворяет, то и нет почти ни единого номера, где б не приходилось мне там и сям заштопывать мое нынешнее неудовольствие чем-то доставляющим удовольствие.»
«Мельцель обратился к Вам и составил предложение. Ему было сказано, в какой день он должен явиться за ответом, но он не явился, а уехал отсюда и устроил в Мюнхене концерт, в котором произведение было исполнено. Как же оно к нему попало? Украсть нельзя было, но отдельные голоса господин М. взял к себе домой на несколько дней и поручил какому-то ничтожному музыкальному ремесленнику составить по ним целое. А теперь он этим торгует вразнос по всему свету.»
«…Как легко отнимают люди у бедного артиста ту дань, которую они обязались ему приносить. И уже нет больше Зевса, некуда пригласить себя на амброзию.»
«Прошу Вас, думайте обо мне изо дня в день, представляя себе при этом, будто Вы думаете обо всем мире в целом; ибо, конечно же, было бы чрезмерным допустить, будто об этаком ничтожном индивидууме, как я, Вы станете думать как о таковом.»
«С величайшим удовольствием положу я на музыку Ваше стихотворение… Будут ли звуки небесными, не знаю, так как сам-то я – только земной.»
«… Там, где истина может принести мне ущерб, она признается; почему же она не признается тогда, когда может пойти мне на пользу?»
«О справедливости легко говорить, но нелегко ее добиться от других.»
«Вот уж что поистине недозволительно – быть такими друзьями, какими, казалось бы, являемся мы, и при этом так враждебно жить рядом, друг с другом не встречаясь!!!!!! Девять тысяч раз готов я от души благодарить Вас за Ваши старания ради меня, но двадцать тысяч раз я хулю Вас за то, что Вы как приехали, так и уехали. Стало быть, все – мираж: дружба, королевство, империя – все это только туманность, которую может рассеять и совершенно преобразить любое дуновение ветра!»
«… Для виолончелиста прикажите испечь гугельхупф //бисквитный пирог// в форме виолончели, дабы на этом гугельхупфе он мог упражнять если не пальцы, то желудок и челюсть.»
«Добрых людей не утешишь, сказав им, что другие тоже страдают. Но сравнивать все-таки всегда надо, и тогда убеждаешься, что все мы страдаем и ошибаемся, только каждый по-иному.»
«Ничего бы я так не желал, как сочинять совершенно даром! Но едва ли немецкий артист может позволить себе подобную точку зрения.»
«Было бы неверным, если б о моей симпатии ко всем вам Вы стали бы судить только по тому, как часто я у вас бываю. Поступки людей вызываются иной раз причинами, которые не всегда легко поддаются разъяснению, но обусловлены неотвратимой необходимостью.»
«… По-моему, обе пьесы можно соединить в одну. И, коль скоро у нас нет недостатка в монархах, оных может быть три вместо одного.»
«… Они так непостоянны, что сегодня думают одно, а завтра другое, и воображают, будто и другие так же готовы менять свои мнения.»
«Посылаю Вам гравюру, на которой отштамповано мое лицо. Некоторые утверждают, что по нему можно ясно распознать и душу; но тут я воздержусь от суждения.»
«Какое тут может быть утешение? Нет ничего печальнее, чем быстрая и непредвиденная кончина тех, кто нам близок. Я тоже не могу забыть, как умирал мой бедный брат. Единственное утешение в том, что внезапно ушедшие из жизни, вероятно, меньше страдали.»
«Я держу слугу, который проникает в покои других людей с помощью поддельных ключей. Так что дело не терпит отлагательств, и мне необходимо обзавестись другим человеком.»
«О том, какими приблизительно качествами должен обладать новобранец //слуга// Вы знаете сами. Он должен быть хорошего, порядочного поведения, иметь соответствующие рекомендации, быть женатым и некровожадным, чтобы мне не тревожиться за свою жизнь. Ибо хоть мир и полон всяких негодяев, я не хотел бы умирать из-за них раньше срока.»
«Мое домохозяйство выглядит почти так же, как корабль, потерпевший кораблекрушение, или же приближается к этому.»
«Настоятельно прошу Вас не передавать мне никаких устных сообщений через слугу. Во-первых, он не способен передать их должным образом. Во-вторых, я не хотел бы доверять свои личные дела людям такого рода.»
«Ведение домохозяйства для меня куда тягостнее, чем для кого-либо другого, так как я ничего, ровным счетом ничего в этом не смыслю. Опасность ошибиться будет тут, пожалуй, подстерегать меня всегда.»
«Уже сызмальства я любил подмечать в других людях все доброе и постоянно запечатлевать это в памяти… И в более поздние времена я так или иначе стремился достигнуть того, чтобы не осуждать человека в целом за отдельные его слабости, а быть справедливым и сохранять в памяти то доброе, что ему свойственно.»