Привидение кошки, живущее в библиотеке
Ю.Визбор. Я сердце оставил в синих горах.
«Гора никогда не была для Садыкова делом жизни. Делом жизни была его жизнь, а гора была точильным камнем, на котором он правил свое мужество и корректировал представления о верности.»
«В конце концов, горы и сделаны для того, чтобы показать человеку, как может выглядеть мечта!»
«Какая-то важная, если не самая важная часть жизни происходит именно в тебе самом, ты носишь в себе спектакль своей жизни, и там, где ты появляешься, разыгрываются ее вольнотекущие картины. На сцену к тебе выходят с различными репликами на устах разнообразнейшие персонажи, а часто это бывают луг, стог, ветка, облако…»
«Володя и его друзья жили в замечательном городе, на скальные тренировки можно было ездить за пять копеек на рейсовом автобусе; восхождение средней сложности отнимало субботу и воскресенье – горы были рядом. Они стояли над городом, составляя не только его пейзаж, но и погоду, и многочисленные хозяйские заботы, и замечательный отдых горожан. Ледовые и скальные склоны гор смотрели прямо на центральные проспекты.»
«По моим наблюдениям, любовный треугольник в последнее время видоизменился. Раньше было: он, она и любовник. Теперь – он, она и работа.»
«- Я – прагматик. Я иду к цели по кратчайшему пути. Я бы хотела быть романтиком. Но для этого у меня, лично у меня, совершенно отсутствует время.»
читать дальше
«- И жаль, что ты здесь стоишь и меня ждешь, потому что в такой поздний час нужно ждать других женщин: мягких, нежных и добрых.»
«- Больше всего ненавижу смотреть на часы. Причем смотреть тайком. Чуть-чуть руку вперед подвинула, вроде она затекла, открылись часы… таким скользящим взглядом по циферблату… Ого! Пора заниматься другой жизнью. Все. Скорости переключаются, мотор гудит, вперед! Куда? И я в этой жизни толком не побывала, так, отметилась, и эту жизнь на скорости проскакиваешь, всем привет. Нигде тебя нет, нигде не задержалась, все мимо. Где цель? Где средства? Где время?»
«Вот так жизнь нас, дураков, учит: возьмешься потянуть все это, все кричат вокруг: «Браво! Правильно! Еще чуть-чуть, а мы тут скоро подбежим, поможем!» Потом глядишь – никого нет, один. А потом привыкаешь. И уже выясняется, что лямка эта – содержание жизни. И все разговоры об этом, и все в семье – тоже об этом. И вот уже дети назубок знают сорта кирпича и модели подъемных кранов. И телефон стоит на полу возле тахты: только руку свесить, и ты в родном коллективе, рядом с начальством или подчиненными…»
«- Курсант, запомни: если хочешь стать настоящим моряком, то мечтой может быть только море. Само море, а не морская зарплата.»
«Хорошо спорт понимал. «Бег трусцой, - говорил, - это для себя. А спорт – это для себя и для других.»
«- Что же вы тут живете? Над вами камень висит.
- Э, сынок… надо мной столько всего висело, да все мимо проехало. А самое паршивое – ракеты осветительные. Лежишь весь видимый для невидимого врага. Вот страсть, ясна погода!
- Все-таки жилье вам нужно сменить.
Дядя Митя усмехнулся, встал, пошел, прихрамывая, у буфету, взял сахарницу.
- Жилье придется сменить, - сказал он с той же усмешкой, - это ты прав. Скоро придется получить последнюю прописку.
Он глянул в сахарницу и расстроился.
- Все кончается, - вздохнул он. – Сахар кончается. Жизнь кончается. Лето кончается. Только погода никогда не кончается.»
«- Женить тебя, дядя Митя, надо. В форму войдешь, будешь бегать бегом от инфаркта.
- Моя невеста с косой ходит, - сказал дядя Митя.
- С косой – это хорошо, - рассмеялся парень, - а вот наши беременные ходят. Вот это, старик, проблема мировая!»
«- Ты бы лучше отца пожалел. Стыдно. Даже у вертолета не попрощался!
- Молодой ты еще, Спартак. Родителей воспитывать надо. В ежовых рукавицах держать. Они от этого только лучше становятся.
- Большой ты педагог, - сказал Спартак, - однако завтра мы с тобой займемся вплотную английским языком. Понятно?
- Понятно, - сказал обиженно Марат. – Это для воспитания?
- Это для знания языка.»
«- Врач обязан чувствовать себя хорошо. Даже там, где все остальные чувствуют себя плохо.»
«- Ты хуже всех. Хуже даже нашего физкультурника.
- Оскорбление является для настоящего педагога только комплиментом. На первом этапе обучения.»
«- Вот странно – есть люди, которые испытывают в горах чувство подавленности. Человек – муравей, песчинка. А я чувствую в горах силу. Но не потому, что я побеждаю их. Потому что я побеждаю себя. И потом, уже в равнинной жизни, я опираюсь на это чувство, как… как на прочную зацепку.»
«- Господи… только сейчас я понял, как я устал. Руки устали, ноги устали. Душа устала.»
«- Вот я сейчас лежу и думаю… Что же это – век такой, что ли? Что же мы не можем ни от чего отказаться? В нас пропало даже гусарство, не говоря уже о рыцарстве. Кому сейчас в голову взбредет из-за слова подставить свой лоб под пулю? Или трястись двести верст в санях, чтобы просто вечер поболтать с другом?»
«- Чем ты будешь заниматься?
- Сменю профессию.
- На кого?
- На кому. Стану озером. Буду лежать и отражать облака.»
«Это была ее излюбленная манера – перевести разговор из мира простой логики в сферу возвышенных, но сомнительных выводов, необязательных и ничего не значащих. Она часто, например, говорила: «Мудрый побеждает неохотно», имея в виду то ли себя под «мудрым», то ли меня, побеждавшего с охотой. Впрочем, истина никогда не интересовала ее. Ее интересовало только одно – победа, итог. В самом крайнем и либеральном случае ее интересовало собственное мнение об истине. К самому же предмету в его реальном значении она была совершенно равнодушна. Более того, чем больше он не походил на то, каким ему надлежало, по ее мнению, быть, тем большей неприязни он подвергался.»
«Для того, чтобы увидеть звезды, с каждым годом все дальше и дальше надо уезжать от дома.»
«Господи, ну прошло же это, прошло! Почему же все это так крепко сидит во мне? Почему, уезжая из Москвы, ну хотя бы на электричке – я чувствую, что через сорок километров пути наш электропоезд попадает на территорию «тысячелетнего рейха»? Почему с нескрываемым сентиментальным умилением и чуть ли не со слезами на глазах я смотрю на школьников, стоящих в почетном карауле у вечного огня? Каким дорогим мне кажется это! Как я рад думать, что они хоть немножко соединены во времени с нами, что нация наша продолжается, не забыв ничего – ни хорошего, ни плохого – из того, что было с нами!»
«Каждый возраст прекрасен. А красота – что с нее? Красота – не более чем система распределения жировых тканей под кожей.»
«Паша, нужно жить так, будто сегодняшний день – последний день твоей жизни!» Да-да, это очень умно, думал я. Я даже пытался следовать этой доктрине. Только потом я понял, что такой образ жизни приводил к катастрофической, стопроцентной потере времени. Этот способ общеизвестен. Он называется – суета. Нет, надо жить так, будто впереди у тебя вечность. Надо затевать великие, долговременные дела. Ничтожество суеты материальных приобретений и потерь – все это удлиняет тяжесть жизни, растягивает ее унылую протяженность. Жизнь легка у тех, кто живет тяжестью больших начинаний.»
«- Любовью, а главное, болтовней о любви человечество занимается потому, что ему нечего делать. И занимается этим, заметьте, та часть человечества, которая не способна сообразить, что красота восторгающих ее закатов – всего лишь небольшое математическое уравнение, составными величинами в которое входят угол склонения солнца над горизонтом, количество пылинок на один кубический сантиметр атмосферы, степень нагрева поверхности земли, дымка, рефракция и ее явления. Ах, закат, ах, восход, ах, небо, ах, любовь! Истратили на все эти глупости духовные силы огромной мощности. Чего достигли? Ничего. Физики и лирики? Тоже глупость. Возьмем ли мы с собой в космос ветку сирени? Чепуха. Кому вообще в голову могла прийти такая мысль? Когда мы не можем объяснить те или иные явления, мы прибегаем к поэзии. В натуре человека есть свойство делать вид, что он все знает. И как только мы встречали нечто неизвестное, необъяснимое, так тут же прибегали поэты со своими бессмысленными словами и начинали нам объяснять физический мир. Ученый из неясного делает ясное. Поэт и из ясного умудряется сделать неясное. Пушкин в этом смысле хоть и поэт был, но пытался наладить прямые связи. «Прозрачный лес вдали чернеет» - он и вправду просто чернеет, и все. Ничего больше. «И речка подо льдом блестит». Не как шелк или парча, а просто блестит. Заметили?»
«Огонь электрокамина мил тому, кто не грелся у костра.»
«… В конце концов, самые большие радости – внутри нас.»
«- Па, а тех, кто в море утонывает, их водолазы спасают?» - «Некоторых спасают». – «А мы с тобой некоторые?» Да, безусловно, МЫ – некоторые. Безусловно, нас спасут водолазы. Мы не утонем в море. Мы спрячемся от бомбы под кровать. Дети не терпят трагедий. Их мозг не адаптировался к печалям. Они желают именно той жизни, для которой и создан человек – радостной и счастливой. Они – проповедники всеобщего благополучия. В них живет чистая, ничем не запятнанная идея.»
«… Когда в двадцать шесть лет говорят «очень давно», то наверняка речь идет о предыдущем романе.»
«… Глаза, полные ясной бирюзы, которая еще не полиняла от слез и не вытерлась о наждак бессонницы.»
«- В конце концов, - медленно сказала она, - когда зеркало разбито, можно смотреться и в осколки.
- Зеркало… осколки… Какая-то мелодрама, - сказал я.
- А кстати, - улыбнулась Елена Владимировна, - жизнь и состоит из мелодрам, скетчей, водевилей. Иногда – вообще капустник. Мелкие чувства – мелкие жанры.»
«То, что было сказано между нами, становилось нашей тайной. Тайна – колчан, в котором любовь держит свои стрелы.»
«Я пытался разлюбить то, что любил долгие годы. Вся арифметика жизни была в эти дни против меня. За меня была лишь высшая математика любви, в которую мы оба клятвенно верили.»
«… когда все время говорят что-то умное, хочется немного какой-нибудь глупости.»
«- Давай так: что остается? Дети, родители, друзья, работа. Дети уходят, родители умирают, друзей забирают женщины, работа в итоге превращается в жизнь.»
«Я многое забыл. Память моя, как рыбацкая сеть, рвалась, оберегая себя, если поднимала со дна слишком тяжелые и мрачные валуны воспоминаний.»
«Я знал эту новую формацию тридцатипятилетних ребят, быстро усвоивших правила игры, жестоких в силе и жалких в слабостях. Они точно свершали свои карьеры, легко заводили нужные связи, не отягощали себя детьми, были воспитанны. Это были скороходы, на ногах которых не висели пудовые ядра морали. Они бежали легко и просто в полях житейской суеты, свободно ориентировались в перелесках, поросших случайными женщинами, но едва они попадали в дремучие дубравы настоящих чувств, уверенность покидала их. В лучшем случае любовь они заменяли показухой – целовались на людях и ненавидели друг друга наедине.»
«Весть о том, что наше тело смертно, застает нас в раннем детстве, и всю последующую жизнь мы никак не можем смириться с этой очевидной истиной. Повзрослев, мы обнаруживаем, что у нас есть сердце, печень, суставы, почки, что все это может биться, ломаться и всячески портиться. Мы начинаем вслушиваться в глубину своего тела, более далекого, чем космос. Мы видим, как игла шприца входит в нашу вену, и понимаем, что мы есть не что иное, как хитроумнейшее соединение трубопроводов, насосов, клапанов, фильтров, и что Тот, кто создал нас, был вынужден заниматься сопротивлением материалов, теорией трения, деталями машин, гидродинамикой, механикой, акустикой, волноводами, оптикой, и еще тысячью элементарных и сложнейших наук. Мы не знаем, как там с духом, но тело нам дано всего один раз.»
«Однако вместо слов: «Есть только миг между прошлым и будущим» - Коля спел: «Есть только миг между стартом и финишем, именно он называется жизнь.»
«Елена Владимировна пожалела Барабаша.
- Сережа, - сказала она, - вы хватаете грубыми пальцами тонкие предметы! Полюбить в сорок лет – об этом можно только мечтать.
- Наоборот, - ответил Бревно, - я спасаю его. Нет ничего печальнее сбывшейся мечты.»
«… Иногда я видел, что она не слушает, вернее, не слышит меня Просто внимательно глядит в глаза, будто желает там найти соответствие своим тайным рассуждениям обо мне.»
«Как будто человек может сказать, о чем он думает! Мысль настолько шире слов, что, когда ее выражаешь, то кажется, что врешь.»
«Подписывая зачетки студентам, он будет мрачно им говорить, неразборчиво, сквозь зубы: «У нас растет число образованных людей и стремительно уменьшается число культурных». Иногда на экзаменах он просил студентов спеть что-нибудь из великого химика Бородина, ну что-нибудь самое популярное, половецкие пляски, к примеру. «Образование, - мрачно при этом говорил он, - это часть культуры. Только часть.»
«- Таких, как она, не обманывают.
- Обманывают всех.
- Ну, я в том смысле хотел выразиться, что ты ее не должен обмануть.
- Ты не мог бы выразиться яснее?
- Мог бы. Если в тебе слит весь бензин, не обещай попутчику дальнюю дорогу.»
«Да, в конце двадцатого века у открытых дверей транспортных средств надо на всякий случай обниматься. Такой уж век.»
«- Пожалуй… она похожа на меня. Вот! Точно! Да, она похожа на меня. А я бы на себе никогда не женился бы.»
«- Боже мой, я никогда не знала, как страшно настоящее чувство! Я так боюсь его, мне кажется, я брошу тебя, потому что я не в силах нести эту тяжесть! Да, я понимаю, что имитация чувств – уныла, но она совершенно не трагична, одно звено легко меняется на другое, ни над чем не дрожишь, необходима просто сумма качеств…»
«- Рад, что у тебя хорошее настроение.
- Очень. Шутки юмора не иссякают со стороны жизни.»
«Настоящая любовь страшна. Страшна так же, как страшны все настоящие ценности жизни: мать, дети, способность видеть, способность мыслить – словом, все то, что легко можно по-настоящему потерять.»
«В левой части картины, едва не касаясь иголками о стекло, стоит сосна, совершенно обглоданная ветрами с северной стороны. Композиция замечательная. Все вставлено в раму и окантовано. Но вот подлетел утренний ветерок, сосна моя покачнулась, снег с ее веток сорвался и мелькнул мимо стекла, картина стала окном. Да, думал я, сбегая по лестнице, я рисую в своем воображении фальшивые картины жизни. Но вот дунет слабый ветерок реальности, и, казалось бы, стройная картина превращается в маленькую часть огромной панорамы жизни, которая не вписывается ни в раму, ни в окно, ни в любые ограничения. Я должен осознать, что это правда, это истина. Никаких других картин, кроме правдивых, природа не создает. Природе свойственно только одно состояние – состояние самой глубокой и чистой правды.»
«Гора никогда не была для Садыкова делом жизни. Делом жизни была его жизнь, а гора была точильным камнем, на котором он правил свое мужество и корректировал представления о верности.»
«В конце концов, горы и сделаны для того, чтобы показать человеку, как может выглядеть мечта!»
«Какая-то важная, если не самая важная часть жизни происходит именно в тебе самом, ты носишь в себе спектакль своей жизни, и там, где ты появляешься, разыгрываются ее вольнотекущие картины. На сцену к тебе выходят с различными репликами на устах разнообразнейшие персонажи, а часто это бывают луг, стог, ветка, облако…»
«Володя и его друзья жили в замечательном городе, на скальные тренировки можно было ездить за пять копеек на рейсовом автобусе; восхождение средней сложности отнимало субботу и воскресенье – горы были рядом. Они стояли над городом, составляя не только его пейзаж, но и погоду, и многочисленные хозяйские заботы, и замечательный отдых горожан. Ледовые и скальные склоны гор смотрели прямо на центральные проспекты.»
«По моим наблюдениям, любовный треугольник в последнее время видоизменился. Раньше было: он, она и любовник. Теперь – он, она и работа.»
«- Я – прагматик. Я иду к цели по кратчайшему пути. Я бы хотела быть романтиком. Но для этого у меня, лично у меня, совершенно отсутствует время.»
читать дальше
«- И жаль, что ты здесь стоишь и меня ждешь, потому что в такой поздний час нужно ждать других женщин: мягких, нежных и добрых.»
«- Больше всего ненавижу смотреть на часы. Причем смотреть тайком. Чуть-чуть руку вперед подвинула, вроде она затекла, открылись часы… таким скользящим взглядом по циферблату… Ого! Пора заниматься другой жизнью. Все. Скорости переключаются, мотор гудит, вперед! Куда? И я в этой жизни толком не побывала, так, отметилась, и эту жизнь на скорости проскакиваешь, всем привет. Нигде тебя нет, нигде не задержалась, все мимо. Где цель? Где средства? Где время?»
«Вот так жизнь нас, дураков, учит: возьмешься потянуть все это, все кричат вокруг: «Браво! Правильно! Еще чуть-чуть, а мы тут скоро подбежим, поможем!» Потом глядишь – никого нет, один. А потом привыкаешь. И уже выясняется, что лямка эта – содержание жизни. И все разговоры об этом, и все в семье – тоже об этом. И вот уже дети назубок знают сорта кирпича и модели подъемных кранов. И телефон стоит на полу возле тахты: только руку свесить, и ты в родном коллективе, рядом с начальством или подчиненными…»
«- Курсант, запомни: если хочешь стать настоящим моряком, то мечтой может быть только море. Само море, а не морская зарплата.»
«Хорошо спорт понимал. «Бег трусцой, - говорил, - это для себя. А спорт – это для себя и для других.»
«- Что же вы тут живете? Над вами камень висит.
- Э, сынок… надо мной столько всего висело, да все мимо проехало. А самое паршивое – ракеты осветительные. Лежишь весь видимый для невидимого врага. Вот страсть, ясна погода!
- Все-таки жилье вам нужно сменить.
Дядя Митя усмехнулся, встал, пошел, прихрамывая, у буфету, взял сахарницу.
- Жилье придется сменить, - сказал он с той же усмешкой, - это ты прав. Скоро придется получить последнюю прописку.
Он глянул в сахарницу и расстроился.
- Все кончается, - вздохнул он. – Сахар кончается. Жизнь кончается. Лето кончается. Только погода никогда не кончается.»
«- Женить тебя, дядя Митя, надо. В форму войдешь, будешь бегать бегом от инфаркта.
- Моя невеста с косой ходит, - сказал дядя Митя.
- С косой – это хорошо, - рассмеялся парень, - а вот наши беременные ходят. Вот это, старик, проблема мировая!»
«- Ты бы лучше отца пожалел. Стыдно. Даже у вертолета не попрощался!
- Молодой ты еще, Спартак. Родителей воспитывать надо. В ежовых рукавицах держать. Они от этого только лучше становятся.
- Большой ты педагог, - сказал Спартак, - однако завтра мы с тобой займемся вплотную английским языком. Понятно?
- Понятно, - сказал обиженно Марат. – Это для воспитания?
- Это для знания языка.»
«- Врач обязан чувствовать себя хорошо. Даже там, где все остальные чувствуют себя плохо.»
«- Ты хуже всех. Хуже даже нашего физкультурника.
- Оскорбление является для настоящего педагога только комплиментом. На первом этапе обучения.»
«- Вот странно – есть люди, которые испытывают в горах чувство подавленности. Человек – муравей, песчинка. А я чувствую в горах силу. Но не потому, что я побеждаю их. Потому что я побеждаю себя. И потом, уже в равнинной жизни, я опираюсь на это чувство, как… как на прочную зацепку.»
«- Господи… только сейчас я понял, как я устал. Руки устали, ноги устали. Душа устала.»
«- Вот я сейчас лежу и думаю… Что же это – век такой, что ли? Что же мы не можем ни от чего отказаться? В нас пропало даже гусарство, не говоря уже о рыцарстве. Кому сейчас в голову взбредет из-за слова подставить свой лоб под пулю? Или трястись двести верст в санях, чтобы просто вечер поболтать с другом?»
«- Чем ты будешь заниматься?
- Сменю профессию.
- На кого?
- На кому. Стану озером. Буду лежать и отражать облака.»
«Это была ее излюбленная манера – перевести разговор из мира простой логики в сферу возвышенных, но сомнительных выводов, необязательных и ничего не значащих. Она часто, например, говорила: «Мудрый побеждает неохотно», имея в виду то ли себя под «мудрым», то ли меня, побеждавшего с охотой. Впрочем, истина никогда не интересовала ее. Ее интересовало только одно – победа, итог. В самом крайнем и либеральном случае ее интересовало собственное мнение об истине. К самому же предмету в его реальном значении она была совершенно равнодушна. Более того, чем больше он не походил на то, каким ему надлежало, по ее мнению, быть, тем большей неприязни он подвергался.»
«Для того, чтобы увидеть звезды, с каждым годом все дальше и дальше надо уезжать от дома.»
«Господи, ну прошло же это, прошло! Почему же все это так крепко сидит во мне? Почему, уезжая из Москвы, ну хотя бы на электричке – я чувствую, что через сорок километров пути наш электропоезд попадает на территорию «тысячелетнего рейха»? Почему с нескрываемым сентиментальным умилением и чуть ли не со слезами на глазах я смотрю на школьников, стоящих в почетном карауле у вечного огня? Каким дорогим мне кажется это! Как я рад думать, что они хоть немножко соединены во времени с нами, что нация наша продолжается, не забыв ничего – ни хорошего, ни плохого – из того, что было с нами!»
«Каждый возраст прекрасен. А красота – что с нее? Красота – не более чем система распределения жировых тканей под кожей.»
«Паша, нужно жить так, будто сегодняшний день – последний день твоей жизни!» Да-да, это очень умно, думал я. Я даже пытался следовать этой доктрине. Только потом я понял, что такой образ жизни приводил к катастрофической, стопроцентной потере времени. Этот способ общеизвестен. Он называется – суета. Нет, надо жить так, будто впереди у тебя вечность. Надо затевать великие, долговременные дела. Ничтожество суеты материальных приобретений и потерь – все это удлиняет тяжесть жизни, растягивает ее унылую протяженность. Жизнь легка у тех, кто живет тяжестью больших начинаний.»
«- Любовью, а главное, болтовней о любви человечество занимается потому, что ему нечего делать. И занимается этим, заметьте, та часть человечества, которая не способна сообразить, что красота восторгающих ее закатов – всего лишь небольшое математическое уравнение, составными величинами в которое входят угол склонения солнца над горизонтом, количество пылинок на один кубический сантиметр атмосферы, степень нагрева поверхности земли, дымка, рефракция и ее явления. Ах, закат, ах, восход, ах, небо, ах, любовь! Истратили на все эти глупости духовные силы огромной мощности. Чего достигли? Ничего. Физики и лирики? Тоже глупость. Возьмем ли мы с собой в космос ветку сирени? Чепуха. Кому вообще в голову могла прийти такая мысль? Когда мы не можем объяснить те или иные явления, мы прибегаем к поэзии. В натуре человека есть свойство делать вид, что он все знает. И как только мы встречали нечто неизвестное, необъяснимое, так тут же прибегали поэты со своими бессмысленными словами и начинали нам объяснять физический мир. Ученый из неясного делает ясное. Поэт и из ясного умудряется сделать неясное. Пушкин в этом смысле хоть и поэт был, но пытался наладить прямые связи. «Прозрачный лес вдали чернеет» - он и вправду просто чернеет, и все. Ничего больше. «И речка подо льдом блестит». Не как шелк или парча, а просто блестит. Заметили?»
«Огонь электрокамина мил тому, кто не грелся у костра.»
«… В конце концов, самые большие радости – внутри нас.»
«- Па, а тех, кто в море утонывает, их водолазы спасают?» - «Некоторых спасают». – «А мы с тобой некоторые?» Да, безусловно, МЫ – некоторые. Безусловно, нас спасут водолазы. Мы не утонем в море. Мы спрячемся от бомбы под кровать. Дети не терпят трагедий. Их мозг не адаптировался к печалям. Они желают именно той жизни, для которой и создан человек – радостной и счастливой. Они – проповедники всеобщего благополучия. В них живет чистая, ничем не запятнанная идея.»
«… Когда в двадцать шесть лет говорят «очень давно», то наверняка речь идет о предыдущем романе.»
«… Глаза, полные ясной бирюзы, которая еще не полиняла от слез и не вытерлась о наждак бессонницы.»
«- В конце концов, - медленно сказала она, - когда зеркало разбито, можно смотреться и в осколки.
- Зеркало… осколки… Какая-то мелодрама, - сказал я.
- А кстати, - улыбнулась Елена Владимировна, - жизнь и состоит из мелодрам, скетчей, водевилей. Иногда – вообще капустник. Мелкие чувства – мелкие жанры.»
«То, что было сказано между нами, становилось нашей тайной. Тайна – колчан, в котором любовь держит свои стрелы.»
«Я пытался разлюбить то, что любил долгие годы. Вся арифметика жизни была в эти дни против меня. За меня была лишь высшая математика любви, в которую мы оба клятвенно верили.»
«… когда все время говорят что-то умное, хочется немного какой-нибудь глупости.»
«- Давай так: что остается? Дети, родители, друзья, работа. Дети уходят, родители умирают, друзей забирают женщины, работа в итоге превращается в жизнь.»
«Я многое забыл. Память моя, как рыбацкая сеть, рвалась, оберегая себя, если поднимала со дна слишком тяжелые и мрачные валуны воспоминаний.»
«Я знал эту новую формацию тридцатипятилетних ребят, быстро усвоивших правила игры, жестоких в силе и жалких в слабостях. Они точно свершали свои карьеры, легко заводили нужные связи, не отягощали себя детьми, были воспитанны. Это были скороходы, на ногах которых не висели пудовые ядра морали. Они бежали легко и просто в полях житейской суеты, свободно ориентировались в перелесках, поросших случайными женщинами, но едва они попадали в дремучие дубравы настоящих чувств, уверенность покидала их. В лучшем случае любовь они заменяли показухой – целовались на людях и ненавидели друг друга наедине.»
«Весть о том, что наше тело смертно, застает нас в раннем детстве, и всю последующую жизнь мы никак не можем смириться с этой очевидной истиной. Повзрослев, мы обнаруживаем, что у нас есть сердце, печень, суставы, почки, что все это может биться, ломаться и всячески портиться. Мы начинаем вслушиваться в глубину своего тела, более далекого, чем космос. Мы видим, как игла шприца входит в нашу вену, и понимаем, что мы есть не что иное, как хитроумнейшее соединение трубопроводов, насосов, клапанов, фильтров, и что Тот, кто создал нас, был вынужден заниматься сопротивлением материалов, теорией трения, деталями машин, гидродинамикой, механикой, акустикой, волноводами, оптикой, и еще тысячью элементарных и сложнейших наук. Мы не знаем, как там с духом, но тело нам дано всего один раз.»
«Однако вместо слов: «Есть только миг между прошлым и будущим» - Коля спел: «Есть только миг между стартом и финишем, именно он называется жизнь.»
«Елена Владимировна пожалела Барабаша.
- Сережа, - сказала она, - вы хватаете грубыми пальцами тонкие предметы! Полюбить в сорок лет – об этом можно только мечтать.
- Наоборот, - ответил Бревно, - я спасаю его. Нет ничего печальнее сбывшейся мечты.»
«… Иногда я видел, что она не слушает, вернее, не слышит меня Просто внимательно глядит в глаза, будто желает там найти соответствие своим тайным рассуждениям обо мне.»
«Как будто человек может сказать, о чем он думает! Мысль настолько шире слов, что, когда ее выражаешь, то кажется, что врешь.»
«Подписывая зачетки студентам, он будет мрачно им говорить, неразборчиво, сквозь зубы: «У нас растет число образованных людей и стремительно уменьшается число культурных». Иногда на экзаменах он просил студентов спеть что-нибудь из великого химика Бородина, ну что-нибудь самое популярное, половецкие пляски, к примеру. «Образование, - мрачно при этом говорил он, - это часть культуры. Только часть.»
«- Таких, как она, не обманывают.
- Обманывают всех.
- Ну, я в том смысле хотел выразиться, что ты ее не должен обмануть.
- Ты не мог бы выразиться яснее?
- Мог бы. Если в тебе слит весь бензин, не обещай попутчику дальнюю дорогу.»
«Да, в конце двадцатого века у открытых дверей транспортных средств надо на всякий случай обниматься. Такой уж век.»
«- Пожалуй… она похожа на меня. Вот! Точно! Да, она похожа на меня. А я бы на себе никогда не женился бы.»
«- Боже мой, я никогда не знала, как страшно настоящее чувство! Я так боюсь его, мне кажется, я брошу тебя, потому что я не в силах нести эту тяжесть! Да, я понимаю, что имитация чувств – уныла, но она совершенно не трагична, одно звено легко меняется на другое, ни над чем не дрожишь, необходима просто сумма качеств…»
«- Рад, что у тебя хорошее настроение.
- Очень. Шутки юмора не иссякают со стороны жизни.»
«Настоящая любовь страшна. Страшна так же, как страшны все настоящие ценности жизни: мать, дети, способность видеть, способность мыслить – словом, все то, что легко можно по-настоящему потерять.»
«В левой части картины, едва не касаясь иголками о стекло, стоит сосна, совершенно обглоданная ветрами с северной стороны. Композиция замечательная. Все вставлено в раму и окантовано. Но вот подлетел утренний ветерок, сосна моя покачнулась, снег с ее веток сорвался и мелькнул мимо стекла, картина стала окном. Да, думал я, сбегая по лестнице, я рисую в своем воображении фальшивые картины жизни. Но вот дунет слабый ветерок реальности, и, казалось бы, стройная картина превращается в маленькую часть огромной панорамы жизни, которая не вписывается ни в раму, ни в окно, ни в любые ограничения. Я должен осознать, что это правда, это истина. Никаких других картин, кроме правдивых, природа не создает. Природе свойственно только одно состояние – состояние самой глубокой и чистой правды.»