Читательский дневник

[Аглая]

Урал.
Олег Раин.
«Раньше здесь все было общим… заходи, кувыркайся, в песочнице калачи выпекай. Мы и заходили – в ляпы поиграть, на великах погонять, мяч попинать с интернатовцами. При этом никто никому не мешал, нормально дружили, буднично дрались – все как положено. Но потом началась эра заборов – и пошло-поехало! Прямо как вирусное заболевание по городу прокатилось. Сначала в соседнем дворе сделали стоянку для автомашин, потом наша школа окольцевала себя изгородью, а после очередь дошла и до интерната. Люди словно с цепи сорвались – огораживали себя, чем только можно. Славка считал, что виноваты во всем машины. Гаражей-то нехватка – вот и затеяли строить кругом парковки. Улицы – для машин, дворы – для машин, и вся наша жизнь – опять же для них! Вот и нагородили стен да заборов. Сам я, правда, полагал, что главные заборы проросли в головах. Детские сады, палисадники – ладно, но ведь громоздили-то эту чепуховину повсюду! Уже и перемещаться по городу стало невозможно! Чего ради паркур-то зародился? От фильмов французских? Ага, как же! Просто достали все эти бесчисленные ограждения, частоколы да стены. Оттого и уличных трейсеров Славка справедливо именовал борцами за городской безвиз».
***
«- Все верно, мимику проще задать морщинками, но если мы рисуем ребенка – какие у него могут быть морщинки? Взгляните друг на друга, улыбнитесь по-настоящему – и вы увидите, что наши глаза светятся…»
***
«- Настоящий друг – ценнее любого самородка.
- Как это?
- А вот так. Прямо с сегодняшнего дня вам нужно будет пожать друг другу руки. И твердо уяснить, что дружба – это не пикник с шашлыками и не конфетки-шанежки. Дружба – это помощь, терпение и постоянные жертвы. Очень непростая, но чрезвычайно интересная жизнь. Так что выбирать вам, молодые люди».

Владислав Толстов.
«Обычно читатель вступает в некие заочные взаимоотношения с автором. Ощущает себя то гурманом, которого повар потчует неким особым блюдом, то попутчиком, которому сосед по купе рассказывает свою длинную историю. Или задушевным собеседником. Или помощником прораба на стройке. Или – это особенно романтично – путешественником, которого автор зовет отправиться в экзотическую страну… Увы, но во время чтения «Фаталиста» я чувствовал себя зайцем, которого загоняет умелый и неутомимый охотник. Вот возникла детективная интрига, заяц бросился туда, а автор ему – нееет, вот тебе филология, вот жестокий романс про убитую возлюбленную, вот литературоведческие беседы о Лермонтове (на допросе у следователя, ага), вот вдали за рекой загораются огни из Достоевского… и мы поймем, что у автора было еще много задумок, силков, петель, расставленных на читателя. Но кончилось время, отведенный объем заполнен, читатель без чувств валится, не пытаясь понять, что он такое только что прочитал».

Валерий Исхаков.
«Честно говоря, изрядно надоели «режиссерские» версии и новые интерпретации, когда дело касается хороших книг (плохие – пожалуйста, изгаляйтесь, их не жалко!) Как печально смотреть, например, как испортили наши гении несколько книг Стругацких… По-моему, режиссеры делятся на две категории: те, которые любят литературу, и те, которые литературу уважают. А это разные вещи – любовь и уважение. Можно любить человека и притом изо всех сил пытаться переделать его под себя любимого. А можно – уважать и принимать его таким, какой он есть. И с отношением к литературе ровно то же самое».

Василий Ширяев.
«Песни суть 1) для танца, 2) для исполнения, 3) для слушания, 4) для запоминания, 5) для истолкования, 6) для переистолкования. Так же подразделяется фанбаза. Кто-то месится-танцует, кто-то поет пьяный под гитару, кто-то слушает, не понимая ни слова. Далее, как учит нас Артем Рондарев, знающие текст наизусть делятся на тех, кто его не понимает, тех, кто его понимает, и тех, кто его понимает правильно. Чем более текст нужен людям, тем более превратно он толкуется».