Софья Уранова "Четыре года в шинели". Дневники, рабочие записи. Советское.
Копаясь в электронном каталоге библиотеки, я случайно вызвала подборку книг на "дневники, записки". (так мне везет далеко не всегда
) Вот там среди прочего была указана и эта книжка - я все добросовестно занесла себе в список. И вот добралась. Она маленькая.
Книжка меня здорово удивила... Ну, то есть, по смутным указаниям я уловила, что это "фронтовой дневник художницы", Великая отечественная, понятное дело... Я и решила, что эта женщина - художница - была в числе каких-нибудь фронтовых корреспондентов, как это обычно и случалось с нашими известными деятелями из числа творческой интеллигенции. Но оказалось, что ничего подобного...
Как она сама пишет во вступительной части - весной 1941 года она занималась работой в Карелии - по местам только что прошедшей финской войны. Вот ей обязательно нужно там было лично все посетить и обойти, чтобы писать свою картину. В начале июня 1941 ей прислали письмо, что ее ждут там и все подготовили для ее работы. И она начала готовиться к очередной поездке в Карелию. И только каким-то чудом она там не оказалась - как тут она пишет, 21 июня закончила собирать вещи, а 22 июня объявили о начале войны. Она тут же начинает обивать пороги военкоматов, потому что - ну, все то же самое... Когда происходят такие события в жизни страны и народа, то ее долг, как художника, это все запечатлеть, а для этого она должна быть прямо там!
Должна все увидеть своими глазами, сама все прочувствовать... Это поразительно. Да уж... к сожалению, в наше время, я думаю, такой подход большинству уже начисто непонятен. Когда ставшие уже общепризнанным мемом условные "девочки-дизайнеры" не видят никаких проблем не просто использовать чьи-то чужие работы - фотографии, рисунки и прочее - но и даже не парятся с атрибуцией - кажется, так же это называется?
читать дальшеСофье Урановой такое и в страшном сне бы не привиделось. И она идет записываться в армию - чтобы быть там, на передовой, и рисовать! Надо сказать, что ее порыв не оценили - да я думаю, в военкоматах просто никто ничего не понял... Женщина без каких-то специальных навыков и способностей - не первой молодости и не отличающаяся физической крепостью, не стрелок, не медсестра... Ей отказали. Но она проявляет настойчивость, продолжает хлопотать - и наконец весной 1942 года ее зачисляют в армию рядовой. Приписывают писарем к штабу. Но она и тут не успокаивается - она не для того шла в армию, чтобы сидеть где-то в тылу. Ей надо на передовую! И в конце 1942 года она добивается перевода на батарею гвардейского артиллерийского полка. Там она и останется до окончания войны и даже после - демобилизовалась в 1946.
Оу... 
Думаю, что солдаты и командование в этом гвардейском артиллерийском полку отнеслись к ней как... как к приблудному котенку... 
Ну, что за польза от художницы на войне... Но все ж таки она прошла весь этот путь... Она прибыла на передовую, забив багаж бумагой, карандашами, вот этим вот всем... Ну, конечно, она тут выполняла какие-то работы, я думаю... как тот же писарь - или ее привлекли к изданию фронтовой газеты, куда она рисовала. Или при тяжелых боях, когда не хватало рук, то она помогала в медсанбате... Но главное - она все время вглядывалась во все происходящее вокруг и рисовала... делала наброски, а когда с ними не получалось, то просто записывала. Это большей частью и составило ее дневник - по сути, рабочие записи для себя, чтобы зафиксировать какие-то образы, настроения. Но тоже ведь - документ эпохи...
В книжке и приведены эти рабочие фронтовые записи. Плюс к этому еще поместили те самые наброски (уж не знаю, все или только избранное). Да, это не светило живописи - как наши известные мэтры. Да и имя художницы сейчас наверно даже не каждому специалисту известно... Но все равно было очень приятно узнать об этой милой женщине - и прочитать ее свидетельство...
«25.05.1943. Мы стоим в обороне. Сегодня начала рисунок огневой позиции. На самой опушке березовой рощи, в густых и высоких деревьях стоят наши боевые гаубицы. Они в надежных и мощных укрытиях, искусно замаскированных свежесрубленными молодыми деревцами. Над рощей часто кружатся вражеские разведчики, особенно эта проклятая «рама». Я устроила себе шалаш из плащ-палатки и задалась целью во что бы то ни стало нарисовать общий вид огневой. Красотой ее расположения восхищались все, а солдаты из расчета прямо говорили, что лучше нашей огневой нет!»
«28.05.1943. Солдаты просят меня зарисовать их за завтраком возле орудия. Сегодня утром начала рисунок возле второго орудия. Сделала несколько вариантов, один из них «общим миром» был одобрен, и я остановилась на нем. Бойцы Ященко, Кузнецов, Колесов, Лещук охотно позируют в свободное время. Сегодня после обеда вдруг раздалась команда: «По местам!» Расчеты побежали к орудиям и заняли свои места. Я с замиранием сердца следила за сосредоточенной работой солдат – ведь я первый раз видела, как ведут огонь. И вот грохнуло наше орудие! Сила выстрела меня потрясла. Солдаты обернулись на меня и дружно засмеялись».
«10.06.1943. Осветительные алые бомбы, им нет числа, горят и дымятся высоко в небе, как гигантские кадильницы. Луна – и та померкла. Узкие ленты бело-розового дыма от сгорающих бомб чертят по небу причудливые зигзаги. Они сплетаются в какой-то фантастический узор, который медленно плывет и тает… У нас говорят, что это мы начали форсировать Оку и завоевывать плацдарм. Два часа ночи. Наши бомбят передовую врага. Даже землянки дрожат. При ярком свете авиабомб вполне можно рисовать. Беру альбом из полевой сумки и стараюсь начертить хотя бы схему этого зрелища».
«20.07.1943. Рано утром, как только стало светать, выехали на новую огневую. Сырой туман, белый, как молоко, поднимался по лощинам, и мы въехали в сплошную полосу густого тумана. Меня поразила какая-то новая красота наших могучих боевых гаубиц, силуэты которых сквозь туман казались легкими и воздушными, а сами орудия призрачными и невесомыми. Наскоро позавтракав, мы стали располагаться. Но пришли недобрые вести: местность, занятая нами, насквозь просматривается противником. В тумане он мог нас не заметить, но когда в небе уже солнце, положение наше стало серьезным».
«07.08.1943. Сегодня на марше встретились с новыми трудностями. Началось сплошь минированное поле. Круглые мины по обочинам дорог видны простым глазом. Нельзя и шагу ступить без риска. Командир дивизиона майор Никончук с хмурым серым лицом шел впереди и дал приказ не делать в сторону ни сантиметра. На луговине у дороги мы увидели подорванный грузовик, еще дальше – броневичок вверх колесами. Рядом – большая воронка и возле нее огромная лужа свежей крови. Медленно, чуть не по сантиметрам тянули машины орудия.
Километра за два, не доезжая до места назначения, встретили командира дивизиона. Быстрыми нервными шагами он приближался к нам и отрывисто кричал: «Ну, держитесь! По деревне бьют. Дело серьезное. Да еще и музыканты дадут жизни!» (так назывались вражеские самолеты, имеющие сирены). Командир дивизиона Никончук, этот неустрашимый в боях человек, имел манеру «нагнать страху» и по лицам нашим наблюдать, как мы это воспринимаем. Но в эту минуту было ясно, что он говорит всерьез. И действительно, мы подъехали к деревне, расположенной в долине между больших холмов. Какое скопление войск! Тяжелые танки в бензиновом синем дыму скрежетали и лязгали на дне лощины, артиллерия всех видов, колонны грузовых машин, обозы – все это копошилось и двигалось взад и вперед».
«Родным домом нашим стала земля. Хочется написать это слово с большой буквы – Земля! Она была и нашим домом, и нашей защитой, и нашей матерью. Когда рвались над нами снаряды и бомбы, мы грудью припадали к земле. Когда оборонялись от врага, рыли траншеи и окопы в земле. Когда останавливались на походах – копали блиндажи и землянки. Когда хоронили товарищей – рыли могилы в земле! Мудрый русский народ! Как хорошо он назвал ее – мать сыра земля!
На походах, невзирая на трудности, я старалась рисовать каждый свободный час. И только в те дни, когда опасности были так велики, обстановка так напряженна – силы не выдерживали, и карандаш выпадал из рук… Тогда я доставала из кармана шинели тетрадку и записывала в нее то, что невозможно было нарисовать!»
«26.09.1943. Полкам нашей дивизии поставлена задача форсировать Днепр. Командир батареи капитан Акимов решает сделать свои орудия «кочующими». Когда одно из них ведет бой – второе быстро меняет позицию. Затем стреляет вторая пушка, а расчет первой откатывает орудие на новое место. Так продолжалось несколько часов. Гитлеровцы не могли понять, сколько же артиллерии находится на плацдарме? (за мужество и отвагу при форсировании Днепра гвардии капитану В.И.Акимову присвоено звание Героя Советского Союза)».
«16.01.1943. Напротив нашей избы взорванная хата. Как будто кто-то наступил на нее гигантским сапогом и раздавил, как спичечную коробку».
«23.07.1944. Стояли в пробке на переправе через реку Мухавец. Взорванный мост еще только наводили. Здесь было огромное скопление войск. Хуже этого быть не может… Море машин, танков, орудий, людей, повозок, скота. Все нервничают, отчаянно ругаются, храбрятся, а сами украдкой посматривают на небо… Наконец переехали эту злосчастную переправу. Счастье, что враг нас здесь не заметил, никому бы не уйти…»
«С утра полил дождь, и мы промокли до костей. Привал в густом лесу, на опушке. Палатки намокли и имеют вид каких-то рыцарских плащей».
«Невероятная распутица! Дело дошло до того, что даже лошади передвигаться не в состоянии, и корм для них солдаты доставляют на руках».
«19.04.1945. Моросит дождь. Туман застилает берега. Нахмурилось небо, дымятся развалины. Одер! Сколько томительных дней прошло в ожидании увидеть эти берега! Мало увидеть! Их нельзя обойти. Здесь надо работать, рисовать, во что бы то ни стало. Здесь шагает сама история, и мы вместе с ней шагаем.
На переправе в районе деревни Ней-Глетцен я вышла из машины и, преодолевая чувство страха, быстро пошла к берегу. В этом районе еще оставались вражеские группировки. Однако было тихо. Вот наконец и берег. Что же это? Это поверхность не нашей, а какой-то другой планеты. Земля встала дыбом – все было вспахано артиллерией и авиацией. Искалеченные немецкие траншеи в несколько рядов тянулись по берегу. Разбитые проволочные заграждения, как рваная паутина, налипли на израненную землю. Остатки погибших самолетов, скрученные спиралями механические части, расколотые в щепы бревна, изуродованные машины, осколки снарядов, куски листового железа – все перемешано в кашу вместе с вывороченными камнями и землей, почти сплошь покрытой воронками.
Я быстро сделала рисунок переправы и кусочка разбитой деревни, которую брала наша дивизия. Но тут мое внимание привлекли огромные противотанковые надолбы, врытые в землю на высоком берегу Одера в виде толстых бревен. Они, как гигантская щетина, мрачно чернели на фоне серого облачного неба. Я немедленно с жадностью принялась за новый рисунок. Работа уже почти подходила к концу, как вдруг раздался выстрел, и неподалеку от меня возле переправы из реки поднялся высоко вверх огромный столб воды. Начался сильный минометный обстрел. Дрожащими руками заложила я рисунки в полевую сумку и спрыгнула в глубокую траншею».
«01.05.1945. Наша дивизия взяла город Ней-Руппин. Что здесь творится! Какое смятение, какой водоворот! Огромная платановая аллея соединяет предместье с самим городом. Вот и главная улица. Город сдался. Изо всех окон свисают белые флаги, вернее какие-то четырехугольные полотнища. Немцам приходится брать длинные шесты и к ним прибивать свои накрахмаленные простыни. Это выглядит внушительно. Население почти все осталось в городе. Бежать больше некуда. Целые обозы немцев, еще так недавно в панике бежавших от русских, возвращаются обратно.
Мне запомнилась одна повозка: гигантская колымага, сбитая из тесовых досок, до отказа набита всяким скарбом. Запряжена парой здоровых, сытых коней. Вожжи в руках молодой немецкой женщины, пышной и нарядной. Она, видимо, спасает свои лучшие одежды, надев их на себя. На фоне всей обстановки фантастически выглядит ее нежно-голубое шелковое платье, утонувшее в кружевах. Она сидит на сундучке, как на козлах, и неистово, почти истерически кричит и плачет, то припадая на грудь рядом сидящей старухи, то снова изо всех сил стегает лошадей, которые пятятся назад…»
«05.05.1945. Мы заняли целую деревню. Здесь смешалась вся наша дивизия. Батареи и те почти в самой деревне. А наши героические гаубицы, пришедшие сюда на берега Эльбы из далекой березовой рощи с берегов Оки, имели какой-то смущенный, озадаченный вид. Многие солдаты ходили счастливые, но в то же время растерянные, как будто чувствуя себя «не у дел». Они встретили меня радушно и, точно не веря самим себе, недоуменно повторяли: «А нам приказано огня больше не вести. Вот до чего мы дожили!»
-
-
12.08.2022 в 20:58-
-
12.08.2022 в 21:38-
-
12.08.2022 в 22:09-
-
12.08.2022 в 22:23