С.Федорченко «Народ на войне».
«Я шумное житье люблю, разное. Мне война как раз впору».
«Один только у нас и случай, что война, от каторжной нашей жизни оторваться. Тут только я на свет вылез, людей вижу да про себя понять время сыскал».
«Ко всему я способный. Все понимал и то понял, что на войне не такие теперь люди нужны… Вот и я в пехоте что пес на охоте. На своре сижу, ничего не вижу…»
«Больно тело свое работой перетружил. Мозги так совсем отвыкли, не утруждаются, заматерели. А с войной-то самое время пришло голове кланяться…»
«…А кровь из ноги горячая, а сам я холодный…»
«Чудно мне здесь перед сном бывает, как устану. Ровно не в себе я. Ищу и ищу я слово какое ни на есть, нежное только. Ну там цветик, али зорюшка, либо что другое, поласковее. Сяду на шинель да сам себе раз десять и протвержу то слово. Тут мне ровно кто приголубит сделается, и засну тогда…»
читать дальше
«…Вот ты это говоришь, потому что глаз его не видел. Кабы в предсмертные-то глаза глянул – ночью бы чудились. Я эдак-то, почитай, с полгода как чумной ходил: как глаза на сон заведу, так мой убиенный в глазу да смотрит».
«Щемит сердце, да и сон клонит. Слышу, добирается кто-то, трава хрустит. Кто? – спрашиваю. Молчит. Я опять тихонько… Молчит. И так мне страшно стало, как пальнул. Как закричит! Тут и наши набежали, искать кинулись. Так только в крови трава, а чья кровь-то неизвестно. Ушло».
«Шли, шли, встали, ружья сняли. Ноет тело, ровно мозоль старая. Так бы и вылез из шкуры, до того поизносился в походе».
«Я стою – ровно ничего не вижу. Смелее так-то. И он поослаб, ружье тихонько опустил да по опушке и пробирается, будто и не думал про меня. Глаз много силы имеет. Кабы глянул я в те поры на него, быть бы мне на том свете».
«Как сбили нас кучей, что больной, что здоровый, стоим – словно прутья в метле. Некуда податься».
«Тут пошли стрелять по нас, деть себя просто некуда».
«А тут сразу нас под ихние пулеметы угораздило. Совсем не похоже, как я-то боялся… Страху нет, отчаянности столько, просто до греха… Как лежишь до атаки, так все думаешь, как бы убегти… А вышел – орать до того нужно, кишки сорвешь… Ну уж тут пусть немец не подвертывается… Семь смертей ему наделаю, а взять не позволю… вот тебе и убег… все другое…»
«Я глаза прикрыл, тем и оборонился. А то быть бы мне до смерти без солнечной радости, без звездных утех».
«Стой, - говорю, - ни ты царю воин, ни я не докладчик. Не та у меня душа. Только жить тебе в э том месте не для ча, такого смердящего военная пуля святая не возьмет. А убить – убью». Плюнул на заряд, да и убил шпиёна поганой той пулей».
«Он ко мне и, заместо чтобы рану искать, давай по карманам шарить. В памороках был, а тут что отлили, злоблюсь, кричать норовлю, а он за глотку… Как шарахну его: сукин ты сын, кричу, а не санитар. Ты мне рану вяжи, а кошель-то я и без тебя завязать сумею…»
«На войне дала мне барышня одна конфетку, развернул, свою фамилию читаю – Абрикосов… словно кто по имени позвал, так обрадовался…»
«Слабеешь от походу этого, от ходьбы целодневной. До того смаешься – сам себе не человек. Ляжешь где пришлось, хоть в навоз головой, - гудут ноги трубою, будто слыхать даже».
«Ускакал он, кричит: с немцем вернусь. Точно, приволок он немца, до того избитого, просто как мешок через седло-то болтался. И такой разговорчивый немец оказался, лопочет бесперечь, и спрашивать не надо. Только самим-то понять не по силам было, а пока начальство до нашей до халупы пришло, он уж и помер…»
«И не веришь, что так штык-то войдет, ровно в масло. А назад тащить куда хитрее. Тут вот и звереешь. Тот ревет, руками держит, чтобы не так его разорвало, что ли. А ты штыком круть-верть, вправо-влево, вверх-вниз… Пропадай, мол, все пропадом…»
«Птицы – вот по ком я здесь скучаю. А здесь нету птицы. Попоет птаха недолго и от выстрела охоту к местам этим теряет. Для меня птичья тишина словно гром…»
«Ничего не видно, а слышу – дышит ктой-то, Спрашиваю, кто такой, стрелять, мол, буду… Молчит. Стал было я думать, да некогда. Я и выстрелил».
«Нет мне на войне житья! И страшусь-то я, и каюсь-то я. И все-то мне грехом выходит. Коли не покорюсь – грех, а покорюсь – так уж таких грехов наприказывают, хоть и не помирай после».
«Купил я тут швейную машинку за на-кулак-поглядение да за ту же цену взводному уступил. А теперь на той машинке командирова жена строчит».
«Нет у меня в душе добра против богатых. Ему бедный что дурень, что прямо злодей. Брюхо не нажил, значит, плохо жил… Много им дадено, а народ самый вредный… И богач на одной ж… сидит, а такой гордый, словно две под им…»
«Представлял он очень хорошо и казался умней прочих простых людей. А когда до дела дойдет – ни с места. Все расскажет, все придумает, и песню, и сказку хорошо складывать мог. А жил только чужим горбом. Такой, может, где в городу и приспособился бы. Там и лень что рабочий день. А деревня – она тебя за руки держит. Коли рук-то нет, не прокормишься…»
«Сдается мне, потому простой народ глуп, что думать ему некогда! Кабы был час подумать хорошенько, все бы он понял не хуже господ. Пожалуй, что и лучше господ бы все разъяснил, кабы часочек нашелся…»
«Нет хуже немецкого офицера. Вот это так собака, куды наш! Мне ихний раненый рассказывал: не видит просто тебя, ну ровно ты и не на свете совсем… Наш-то хоть за собаку тебя почитает, все легче…»
«Истинная правда, товарищ, что терпеть скоро нельзя станет. Теперь тебя «эй» кличут, а скоро по-собачьему на свист идти прикажут».
«До чего я теперь веселых люблю! Все такому отдать бы рад, последнее. Уж больно в лихолетье младость тратим… Тут только веселый товарищ и подкрепит ровно винцо…»
«Чтобы понял я, как жить, - не меня одного учить надобно. Не прощу я, выучившись, что деды-отцы в беде темной сидели… Коли я своих жалею и кровью к им теку, так на свет один идти не согласен, не совращай».
«Он также занятные истории рассказывал, рота до того смеялась, горе с им забывали… Да так его любили, все жалели, ровно ребенка своего… А умирал, так передать велел землякам, нам, значит: пусть, говорит, помнят: что смешно, то не грешно. Пускай земляки меня за смехом поминают… Смерть мне словно жена, только ее мне и не хватало…»
«Нигде я такого жасмину не видал: не куст – дерево… Дух сердце держит… В такую рощу жасминную нас поставили. Легли, дохнуть тяжко от жасмину… В голове ровно старая бабка сказку сказывает. Верных мыслей нет, ни скуки, ни страху, - сказка, да и только».
«Нету тех слов, не вместить слову всей болезни. Оторвало от меня кус большой. Чую: до самого краю боль подошла, дальше-то и принять той боли нечем, не по силе человеку. Только тем мы и спасаемся, что паморок…»
«Я ему руки держу, и грудью навалился, и ногами его ноги загреб. И так мне несподручно, так времени мало, дышать неколи, и одна дума: жаль до смерти, что рук-то у меня только две. По-старому слажены, а на немца той старины не хватит…»
«Я прежде коло саду ходил. Вот я оттого и нежный такой. Мы спокон веков крови не видывали да на цветы радовались. А на войну-то только с червями да жуками хаживали. Меня из сада-то выкорчевали ровно грушу старую. Какой я воин?..»
«Здесь мне только то и любо, что на дом похоже. Смотрю, похоже – красиво, а непохоже – так хоть алмазами убери, не надобно…»
«Сон – одна радость… Как не спишь, так не живешь… Во сне дом увидишь, со всем по-людски поговоришь… Я теперь о чем молюсь, как лоб-то перед ночью крещу? Молитвы отчитаю по положению, а потом: подай, господи, сон про дом… Кабы не сны, и того тяжче стало бы…»
«Об одном жалко солдата, что у него голова на плечах… Эх, кабы да только руки-ноги, воевал бы беспечально…»
«…И отпал я от вещей раз и навсегда, словно с войной-то никому вещи не по росту. Выросли мы больно, души так и той не хватает».
«Ну тоже головой избы не построить, тут будто и руки умны».
«Я гимназии не кончил – да в окопы прямо скочил, и попал в ниверситет, на геройский факультет…»
«Выдумки, говорю, выдумки вражьи. Душа да душа… А душа в теле хороша. А хорошо тело – повсегда при деле… Значит, работай, округ себя смотри и об земном пекись. А то душа да душа, а сами ровно свиньи…»
«Я так рассуждаю, что русскому одно по душе – своим домком жить, по чужому не тужить».
«За рекою лес видать, очень красивый да густой, да ровный, под самое небо головами. А в лесу том окопы по земле черной гадюкой вьются и за каждым кустиком враг. Вот те и красота».
«На войне ты ровно ребенок малый, что велят, то и делай. И думать ничего не приказано, думкой здесь ничего не сделаешь…»
«Каждому на этом свете своя мера горя отпущена… А я, видно, чужую починать стал, вот и устал…»
«На войне все легко, коли страх подымаешь».
«Одно есть на свете самое наинужное, по-моему, - чтобы это праздник был. Только ради праздников и труд-то подымаешь…»
«Братцы мои кровные, и за что это нас, пеших ,казаки не любят? А за то, братцы, не любят, что они до людей не привычны. Человека не оседлаешь, он те такого козла даст – дух вон…»
«…А как грех? На том свете начальство вперед не пустишь».
«Через всю землю война пораскинулась… Одна от нее дорога – на тот свет… Кабы знатье, какое там житье, - давно бы ушел…»
-
-
18.08.2022 в 11:07-
-
18.08.2022 в 16:15