Читательский дневник

[Аглая]

П.Крусанов. Дневник собаки Павлова.
«К твоему мороженому привязалась оса, я взял тебя за руку, за ладонь, на ощупь лишенную судьбы, и, как уместную цитату, вытянул из контекста. Мы переходили из света в дырявую тополиную тень и снова возвращались на свет, словно погружались ненадолго в толстую мерцающую слюду, - помню, в тени ты пахла дыней, а солнце капризно меняло твой запах на свой вкус, и следует признать, вкус у солнца был. Во всем этом скрывалось что-то новое, свежесть ощущений – нарзанные пузырьки бытия взрывались на моем небе…
Итак, я держал тебя за руку и прислушивался к дразнящим разрывам хрустальных пузырьков вдохновения, которые совершенно некстати дурманили мои помыслы настоятельными призывами реально оценить возможность построения земного ада. Твоя ладонь была совершенно гладкой. Если бы я был прозорливее, я бы понял, что это предвестие твоей и моей смерти в нашем ц е л о м, понял бы, что из зыбкого и хрупкого сделана наша жизнь, но я не понял и спросил: «Почему тебе не досталось судьбы?» Мы шли вдоль забора. Из-за некрашеного штакетника тянулись ветки черной смородины. То, что нагло на них висело, было спелым – флора хотела осознать нашу реальность: сорвем, не сорвем? Ты уже расправилась с мороженым и ответила невпопад моему непониманию: «Милый, целое – среднего рода». Не берусь судить, что произошло следом (кажется, налетел ветер, взвыли колодцы и закипевшая в них вода выплеснулась наружу), но каким-то образом я получил тебя, как теленок – пожизненную жвачку. Право, не знаю, стоит ли упоминать о том, что мы умерли и с холодным вниманием стали жить дальше».

Е.Михалкова. Пирог из горького миндаля.
«Старуха напоминала бы городскую сумасшедшую, если б не ее манера разговаривать, высокомерная до такой степени, что собеседник невольно ощущал себя глупцом. Изольда не общалась – она снисходила. Не здоровалась – награждала своим вниманием.
- Я ведь певица, - хрипло говорит Изольда Тишкиной бабушке и выпускает дым из пунцовых губ. – У нас с Всевышним особые отношения. Мы – божьи дудочки. Господни тростники, через которые в мир льется его мелодия.
- У нее дома алтарь, - говорит Женька, - перед алтарем ковер, в ковре живут мертвые пчелы. Они делают мертвый мед. Она обмазывает им губы и кого поцелует, тот сам придет к ней ночью и останется навсегда.
- Зачем ей люди? – Вероника села на траву и обхватила колени тонкими белыми руками.
- Лучше тебе не знать. В полнолуние к ней является черный лекарь и приносит синеглазую жабу. Ее кожа обжигает! Дотронешься голыми руками, будут волдыри.
Тишка вспомнила, что старуху и впрямь часто видели в кружевных перчатках.
- В ночь с четверга на пятницу у жабы вспучивает брюхо и ее тошнит драгоценным кольцом. Или серьгой! А охраняют жабу кошки с рыбьими глазами. Если они оцарапают человека, у него в горле вырастут водоросли, и он умрет!
- Завралась, - констатировала Вероника.
Женька сощурилась:
- Легко проверить! Пошли со мной к Изольде!
- Ты хочешь… хочешь залезть к ней? Как вор?
- Как археолог! – поправила Женька. – Изольда уже давно ходячий труп. Значит, ее дом – это гробница!»