Новелла Матвеева.
«Куранты бьют… Шипенье в промежутках, как бы кипит горящая смола… Удар! Минутка – легкая малютка – эпоху за собою повела».
«…Чудовищные деньги звонят им в уши, как колокола».
//Пришвин// «Разносчик мечты и седой проповедник весны. Ходил он один, а умел рассыпаться толпою. На все наши дебри хватало его одного».
//индейцы// «Пусть ушли, растаяли во мраке грозные лесные короли; с их надгробий стершиеся знаки мы в свои сердца перенесли».
«А эти дома без крыш что-то такое знали, что и молвить не могли. А эти дома без крыш словно куда-то шли, - плыли, как будто были не дома, а корабли».
«Там, где граница асфальта, там, где кончается город, там начинается ночь, ветер и запах травы… Дорога ушла и вернулась, как будто назад обернулась, и поворот у дороги, как поворот головы».
«…Ах, почему я так долго этого места не знала? И почему дорогой длинной-длинной никогда никуда не хожу?»
читать дальше
«Не слишком самолет и не совсем корабль, а самолет с уступкой кораблю, свинцово серебрясь, проходит дирижабль».
«Все сказано на свете: несказанного нет. Но вечно людям светит несказанного след».
«Слова… Ищу их снова. И все не те, не те… Удар – и грянет слово, как выстрел по мечте».
«Я вам несу свою мечту, как одуванчик в бурю, и все боюсь – не донесу… боюсь – не донесу…»
«Под подошвами шагающей эпохи спят картины, улыбаясь и грустя».
«Если ты рожден светить, - прекрати блужданье. Если ты рожден блуждать, - прекрати свеченье. Что еще за мода: лгать в виде излученья?!»
«Есть ли сердце у тебя, призрак, искра ада? Чтобы радоваться злу, сердца ведь не надо!»
«Странен путник без пути, страшен путь без цели и в ночном кошмарном сне и на самом деле».
«И в страшный час, когда из подлеца, как залп из жерла, хлынул крик развязки, и вылезло лицо из-под лица, и выпрыгнула маска из-под маски, - вбежал какой-то хрупкий человек, стал посреди всего земного шара, с лицом усталым, как весенний снег, подтаявший от близости пожара. «Нашел! – он крикнул. – Эврика! – как брат, раскрыл народам быстрые объятья, - я знал, я знал, что входит в яд и в ад противоядье и противоадье!»
«Узоры листьев черным решетом просеивают золото заката».
«А я еще живу минувшим днем, танцую про себя, отстав от танца, бегу за убегающим огнем: «Стой, солнце, я прошу тебя остаться!» И чувствую, что солнце где-то здесь: под тонкой тьмою, точно кровь под кожей…»
«Воины не плачут?» Вот тебе и раз! Спорим, что ревели, например, заслонясь щитами от нескромных глаз, и Ахилл и грозный Искандер. Как же им не плакать, как не горевать, если приходилось ближних убивать…»
«Листья под заборами. На осинах вороны – осени блюстители, листьев заместители»,
«Что так чинно ходики ступают? Что так сонно, медленно идут? То ли стрелки к цифрам прилипают, то ли цифры к стрелкам пристают?»
«Ну кого, скажи, не опечалит прямо в душу вмерзшая зима?»
«…В горле твоем слеза как полупрозрачный нож, готовый вылезти через глаза».
«Если бы не было жизни в книгах – в жизни бы не было книг».
«Всем существом береза внемлет свету, как будто, продолжая облака, не из земли растет, а льется сверху, как пляшущая струйка молока».
«И паутинки лезвиями света над тенью занесенные висят».
«…И во тьме осталось от березоньки только то, что было в ней бело».
«…И электрический толчок змеиного укуса, как выстрел из бесшумного ружья».
«В ночи от дуновений беглых жасмина проступают лепестки, как в темно-пепельной толпе идущих в ногу негров лукавых глаз косящие белки».
«…Сверкает снег – сверкает так, как блещет меч».
«Я с маяком беседую. Да, да, я говорю с ним от имени спасенных кораблей! Спасибо, друг, что бурными ночами стоишь один с испариной на лбу, и, как локтями, крепкими лучами, расталкиваешь темень, как толпу. Ты говоришь. Огнем. Настолько внятно, что в мокрой тьме, в прерывистой дали, увидят и услышат и превратно тебя не истолкуют корабли».
«И плыла я и пела: «Недаром шар земной называется шаром; оттого что земля не квадратна, я всегда приплываю обратно».
«Кольца на пне – как на воде круги, словно кто нырнул и в волны завернулся. И надеждой сердце бьется: вынырнут, вынырнут новые ростки! Тот, кто ушел – все равно еще вернется».
//Киплинг// «Свил поэзии гнездо в той смертельной ране, что рукою зажимал рядовой солдат».
«Я вашим тайнам не рада. Ржавые трубы, вы бросьте про тайны трубить! Я вас не знаю, мне ваших секретов не надо: зная секреты, трудно мечтать и любить».
«Эхо! Не путай слова мои! Я говорю не с тобой. Но утешенье напрасное – только на эхо пенять: в темное слово и в ясное спрятан порыв: не понять! Слово потом разветвляется, с ним же ветвится разлад…»
«Зелень носится, как гений, в воздухе весеннем, для простертых к ней ветвей неуловима. Ни на чем. Сама собой. Зеленым наважденьем. А наткнется на кусты – прольется мимо…»
«Как волокна огнистого пуха, из столетья в столетье летят звезды разума, сполохи духа, и страницы в веках шелестят…»
«Змеиный взгляд, заряженный гипнозом, среди сорокаградусной жары дышал сорокаградусным морозом».
«Эстет и варвар вечно заодно. Дну снятся сливки, сливкам снится дно».
«…Стеклянный еж – Полярная звезда над голубыми соснами взошла».
«Солнце в небе – как в море янтарь».
«Право, уйду! Наймусь к фата-моргане: стану шутом в волшебном балагане, и никогда меня вы не найдете: ведь от колес волшебных нет следа».
«Ах ты, фокусник, фокусник-чудак! Мы ведь верим, что у тебя в руке в трубку свернуты страны и моря. Не играй с носорогом в домино и не еще растолченное стекло, но втолкуй нам, что черное – черно, растолкуй нам, что белое – бело».
«Река текла как дождь, лежащий на боку».
«Деревья пререкаются во мраке, тьмы черных листьев трутся между звезд, как толпы человечков из бумаги».
«Шорох… Между ветками быстро вдруг просунется профиль ветра, бледный и резной».
«Снится мне приветливый, полный одуванчиков, долгий летний сон».
«Знаешь другое, а помнишь одно. Твердую быль отгоняешь, как дым. Мутное, сорное, черное дно все тебе кажется дном золотым! Царственным шагом проходят года, краденым блеском украсив чело…»
«Поэмы – аббатства большие, романы – империи наши, симфония – царство мечтаний, а песня – республика грез».
«Тень птицы на траве – живая закорючка… Из прутьев свежести, из тайны и огня дневные тени птиц плетут корзину Дня. Где я? В каком конце их сети золотой? В каком углу весны? В каком краю корзинки?»
«Телом слабый, но сияньем – сильный, точно дух, пузырь явился мыльный. Все его бранят за то, что мало он живет. Еще недоставало – долго жить где все тебя бранят! А дадут ли жить на свете долго? Скажут: «Век чужой заел без толка». Эх! Не в том, так в этом обвинят».
«Бесславного гневит прославленный коллега. Как будто слава – хлеб отобранный, телега, везущая не всех… А слава – степь без края, где каждый волен взять свою пригоршню снега».
«Что значит «мещанин» - как следует не ясно. Непознаваема его земная суть. Пытаясь уловить его натуры ртуть, умы сильнейшие срываются напрасно. Одно устойчиво, одно бесспорно в нем: всегда романтика была ему отрада! Он – дерзостный Икар (когда лететь не надо), пустынный Робинзон (при обществе большом). В его понятии смешались воедино стриптиз и Золушка, сервант и бригантина…»
«Определенья поэзии нет. Мы бы назвали поэзию сном. Что же ты в драку суешься, поэт? Вправе ли спящий грозить кулаком?»