Читательский дневник

[Аглая]

О.Борисов. Отзвучья земного.
«4 сентября 1974г. В театр пришел режиссер Давид Либуркин. Вроде как у него с Г.А. //Товстоноговым// такой уговор: в двух спектаклях он ему ассистирует, третий ставит сам. Сейчас Либуркин будет репетировать «Три мешка…». Так часто бывает: Г.А. подключается тогда, когда будет кем-то «размято». Но для меня «размять» - главное. Роль делается за столом. И чем упорней и скрупулезней будет эта работа, тем потом легче приспособиться к любой режиссуре.
В кино некоторые режиссеры меня окрестили «скрупулезником». По-моему, в этом нет ничего обидного. А вот что думают по этому поводу у меня в театре. «Давид, - говорит Товстоногов Либуркину, распределяя роли и напутствуя, - все актеры у нас замечательные. Посмотрите, какой букет: Стржельчик, Копелян, Тенякова, Медведев, молодой Демич… он уже заставил о себе говорить… Со всеми вам будет легко работать. Есть только одна трудность – Олег Борисов!!! С ним вам будет, как в аду. Каждую секунду будет останавливать репетицию и о чем-то допытываться. характер – уфф!! Мужайтесь, Давид, тут я вам ничем помочь не могу!» И развел руками.
Это уже как клеймо, как шлейф – на всю жизнь. А началось это в Киеве. Там была почти такая же версия. Артист Мажуга сокрушался: «Человек – г…о, а артист (колеблется)… артист – хороший». Спасибо и на том».

Е.Михалкова. Пирог из горького миндаля.
«Пару часов спустя в дверь осторожно постучали.
- Да-да, - рассеянно отозвался Лелик.
Вошел Пашка в куртке.
- Чего тебе?
- Извиниться хотел. За вчерашнее.
Лелик отложил книгу. Подозрительность сменилась удивлением. Извиниться?
- Ты правильно сказал, - Пашка присел на корточки у двери, как будто не смел пройти дальше. – Нравится мне твой батя. И я к нему, ну, того. Короче, хотел, чтобы он ко мне тоже со всем расположением.
- Подлизывался!
- Есть немного, - с улыбкой согласился Пашка.
Лелик по-прежнему смотрел настороженно, ожидая подвоха.
- А тут я прикинул, каково тебе все это видеть, - так же спокойно продолжал Пашка. – Как будто у тебя родного отца отбирают, да? Я б, наверно, вообще убил за такое. Так что я тебя понимаю. Короче, это… Не держи зла, ага? Я не из вредности, я просто… По глупости, что ли.
Пашка стоял, ссутулившись, опустив голову, и мальчик внезапно почувствовал жалость.
- Слушай, я еще чего зашел-то… - Пашка почесал нос. – В знак примирения, типа! Порадовать тебя хотел.
Пашка сунул руку в карман, вытащил что-то… Сделал два шага к мальчику и разжал кулак. В грязной ладони лежала мертвая малиновка. Это была одна из тех двух птичек, которых Лелик видел на сливе. Крошечные лапки скрючены, как старушечьи пальцы. Пленка на глазах. Лелик, окаменев, смотрел на существо, которое еще час назад было воплощением красоты. Оно жило, пело, оно было каплей прекрасного мира, и мир отражался в нем.
- Дарю! – с широкой улыбкой сказал Пашка.
- Как? – одними губами шепнул Лелик.
- Да из рогатки. Делов-то!
Мальчик перевел взгляд с жалкого, окоченевшего тельца на скуластое лицо, расплывшееся в довольной улыбке».