(бурчит) почему Эксмо не пишет оригинальные названия рассказов в сборниках? С ними как-то гораздо лучше... И неужели для них такая трудность - поместить внизу оригинальное название?
(бурчит) почему Эксмо не пишет оригинальные названия рассказов в сборниках? С ними как-то гораздо лучше... И неужели для них такая трудность - поместить внизу оригинальное название?
Дэн Симмонс "Зимние призраки". Проявила слабохарактерность. Таки решила приобрести и попробовать почитать этого самого "Друда"... раз все говорят... ну вот, а это значит, что нужно дочитать эту злосчастную книжку Симмонса, которая у меня уже черт знает сколько времени валяется... Вот Дэн Симмонс для меня вообще загадка. То есть, если человек смог написать крутую космооперу (ну, пусть окончание и подзавязло, но начало было мощным! ), а потом вдруг задвинул на это дело и сосредоточился на мистике-хорроре... Как по мне, так это очень странно. (это дело нужно исследовать! ) В общем, сюжет: Дейл Стюарт, профессор литературы в университете и третьеразрядный писатель, переживает кризис среднего возраста (однако, границы среднего возраста у писателей уже куда как широко отодвинулись - Дейлу хорошо за пятьдесят ). Кризис этот выражается - правильно - Дейл завел романчик со своей двадцатилетней студенткой, естественно, возомнил, что это истинный роман его жизни, которая прямо по новой начинается, из-за чего бросил семью (жена с детьми), работу... ну, и девица его тоже бросила, естественно. Сейчас у него депрессия и потеря смысла жизни, а заодно и связи с реальностью. Он решает посетить места своего детства - маленький городок где-то в американской глубинке - классика жанра. Поселяется в доме своего школьного друга, который трагически и загадочно погиб в то роковое лето. Дейл решает написать об этом роман - в смысле, о детстве и о том роковом лете. Также Дейл сталкивается в округе со своими старыми знакомыми, тоже из того времени, сталкивается с бандой скинхедов, которые задумали его извести. А в доме происходят загадочные явления - свет зажигается сам собой на заколоченном втором этаже, раздаются всякие шепоты, компьютер сам собой включается и переписывается с Дейлом путем отправки загадочных фраз на разных древних и редких языках. А вокруг еще бродят черные собаки, которые все время растут, и их как-то никто не видит, кроме Дейла. Ну и так далее. Сказать ничего не скажу - книжка сделана профессионально... крепко так сколочена... Но при этом все равно невыразимо нудная и унылая. Прежде всего, меня все время чтения не покидало ощущение, что это какой-то дурной фанфик на Стивена Кинга. Ну, в самом деле! Это же все его любимый антураж - маленькие городки, скелеты в шкафу, писатели со сложной личной жизнью, воспоминания о тяжелом детстве (в смысле, школьные хулиганы и лузеры, все такое)... древние боги и ужасы... Но при этом у Кинга (по крайней мере, в тех книгах, которые я прочитала) текст сразу затягивает, и вообще, отличается какой-то прямо осязаемой реальностью и конкретностью. На фоне чего особенно жутким становится проявление всякого потустороннего. Рецепт правильного хоррора, ага. А здесь в этом плане - пустота. Все сосредоточено на переживаниях героя, все остальное так - в тумане. Зыбко и неясно. Ну, тоже, конечно, вариант, можно сказать, что автор специально хотел достигнуть такого эффекта, потому что писал историю о призраках. Хозяин - барин, но ужасов тут, конечно, уже таких не будет. Потом - сам герой. Я по этому поводу поразмышляла, и все равно опять пришла к выводу, что в правильном ужастике читатель должен все-таки как-то сочувствовать герою... переживать за него... болеть и все такое... И у Кинга так все и получается. У него герои - в большей или меньшей степени - совершают поступки. Преодолевают что-то. Борются-сражаются. А тут герой - полное ничтожество. Он не делает ничего. Хнычет всю дорогу. Да боже мой - начать хоть с этого пошлейшего романчика со студенткой - ну, это же надо быть абсолютным дебилом... И он так и продолжает нюнить о своих проблемах - подумать о жене, детях - в голову не приходит. Вызывает омерзение. Совсем не то чувство, с которым надо читать мистику и ужастики. И вот получается, что герой этак на двадцати страницах бежит от преследующих его скинхедов, а я испытывают только скуку и размышляю, когда же автор наконец или пришлепнет героя или позволит ему убежать. А то надоело. Под конец, когда автор вдруг сделал легкий финт, и в героя вселился призрак, я даже оживилась. По крайней мере, интересная концовка! Но - ни фига подобного. Он только на время. Чтобы пока тошнотворный герой пребывает в отключке сознания, решить за него его проблемы. Тьфу ты. Вообще, может, книге пошло бы на пользу, если бы ее ужать и сократить. Может, тогда бы все пошло поживее...
(лазая в ЖЖ) вот почти точно такие же у меня ощущения от нынешнего кинематографа. С той разницей, что я еще и не нахожу в нем ничего эстетически привлекательного.
"Большое кино" превратилось в великолепный промышленный конгломерат.
Например, такая аллегория: есть перед вами идеальный идеально слаженный механизм -- поршни, змеевики, камеры, воздуховоды, редукторы...
Всё это работает и впервые завораживает взгляд -- и ты смотришь, смотришь, постепенно вычленяя многообразие процессов в этом большом, сложном и эффективном организме.
Чем больше смотришь, тем больше процессы распадаются на составные, тем меньше завораживает общая картинка (хотя и ей ты отдаешь должное) -- и в какой-то момент понимаешь, что механизм идеальный, эффективно работающий, способный проработать еще многие десятилетия..., но всё менее очевидно, какой в этом толк.
Вся эта кинематография постепенно превращается в некий раритет -- красивый, блестящий, висящий в красном углу... но с каждым днём всё более неловкий что ли
У Спаркса в твиттере - натуральный слэш. По Criminal Minds. читать дальше К вопросу о том, знают ли сериальные актеры о слэшерах. Видимо, некоторые, особенно из числа инет-активных, все-таки как бы сказать... догадываются...
В.В.Верещагин "Избранные письма". Весьма занятное чтение... И хотя меня всегда напрягает подход - "мы тут для вас отобрали самое интересное" - потому что я люблю, чтобы было все, и там уж самостоятельно смотреть, что есть интересного... Но действительно интересный и впечатляющий материал. Да уж, Верещагин - это было нечто... Вот он отправляется в длительное путешествие в Индию, поднимается в горы, где замерзает и задыхается от недостаточности кислорода, устремляется в адскую жару, где не пошевелиться... Делает кучи зарисовок, с целью разоблачить английскую колониальную политику, "чтобы как следует проткнуть английскую шкуру"... Помните знаменитую сцену казни восставших сипаев у пушек? Это Верещагин. Ездит вдоль границы, при этом страшно возмущается, что англичане считают его шпионом. Правильно, я бы на их месте тоже посчитала... А может, все-таки он и позанимался э... ну, пусть не шпионажем, но военной разведкой? А то что он так заботится выхлопотать от дипломатической службы разрешение, чтобы его картины на таможне не досматривали? Объездил чуть ли не все горячие точки своего времени и везде принял горячее участие, "чтобы узнать чувства человека на войне"... осада Самарканда, Шипка... Ну, вот разве что бурская война была им никак не отображена. Но он зато успел проникнуть на "малую войну американцев с филиппинцами". И погиб на русско-японской войне, находясь, по своему обыкновению, возле командира во время боя. А ведь планировал еще написать серию картин к юбилею 1812 года и уже вел об этом энергичные переговоры и страстные диспуты. Эх... Был невообразимый гордец. Дикий, яростный... По двадцать раз ссорился даже с друзьями и глубокоуважаемыми (им) людьми. Был приглашен к какому-то великому князю, отказался дожидаться и являться еще раз, поскольку тот "не нашел времени на аудиенцию". Аналогичным образом при аналогичных обстоятельствах ответил и Толстому, который Л.Н. При визите царя (в Болгарии, в войсках) был в шапке! и георгиевский крест с ленточкой как-то там прикрепил не по уставу, а по своему усмотрению. Царь смотрел косо. Но ничего не сказал. Что уж после этого удивляться, когда он переговаривался с секретарем принца Уэльского (!), с деловыми указаниями, чтобы принц сделал для него фотопортрет в таком-то ракурсе и прислал ему (!!) для картины. Или, если не желает трудиться, так пусть сам тогда приходит позировать, а он, Верещагин, "его же не укусит"... Действительно, чего там какая-то мелочь - принц Уэльский... Когда художник всю жизнь поглощен судьбами наций и народов... Да он даже насчет Иисуса Христа высказался с изумительной невинностью, что "уважает, но заветам его мало следует". Полагаю, тут он имел в виду касательно того, чтобы "подставлять другую щеку" или как там выражено в священных текстах. Где уж тут до кротости и подставляния щек, если он даже на свои выставки ходил с пистолетом... Фантастический человек. Прямо таки какое-то стихийное явление... В книге есть некоторые иллюстрации. К сожалению, черно-белые. Но, конечно, можно посмотреть картины в интернете. читать дальше "Ужасы", по этой канве вышитые художником, не вычитаны им, не выхвачены откуда-нибудь налегке, а видены и прочувствованы самим (мы находили трупы наших несчастных солдатиков, облитых еще теплой кровью, с глубоко вырезанными из плеч головами, и преследовали тех, которые уносили эти головы)."
"Апофеоз войны" - столько же историческая картина, сколько сатира, сатира злая и нелицеприятная (хоть бы и на самого себя как воина - я сам стрелял людей, буквально как куропаток, - что делать!)".
"Не сердитесь и не пишите сердито, ведь я один-одинешенек и письма людей хороших пережевываю по нескольку раз, так что всякая малая горечь в них кажется мне большою."
"Если это тот Тютрюмов, который имеет фабрику сукон, бобров и офицерских вещей, то Вам легко наказать его - похвалите его работу, он поймет иронию."
"Теперь сижу в веранде монастыря, пишу Вам, думаю, как бы уговорить посидеть немного странствующего буддистского монаха, который, бормоча молитвы, обходит чуть ли не в двадцатый раз мой монастырь."
"Чтоб я послушал Вашего совета и уменьшил размеры картин моих, потому что легче продадутся? Это не для меня законы, и я думал, что не для Вас также, пожалею, если ошибся."
"Вчера здесь давали //в Париже// увертюру Чайковского "Ромео и Джульетта". Я хлопал как соотечественник, к соблазну соседей, но мои аплодисменты были каплею в море свиста и шиканья. Начало мне понравилось, но вся пьеса, надобно сказать правду, порядочная чепуха. Талант у него, должно быть, есть, тем не менее терпенью и нервам такая музыка - самая здоровая проба."
"Я иду с передовым отрядом дивизии казаков генерала Скобелева и надеюсь, что раньше меня никто не встретится с башибузуками."
"Рана моя оказалась очень и очень нелегкою; кроме глубины и большого протяжения, в ней оказалась масса хлопьев платья и белья; все это вытаскивалось ежедневно с большой болью и весьма методически до тех пор, пока убедились, что без операции дело не пойдет. С хлороформом разрезали мою рану, и после очень трудных двух недель я начинаю немного поправляться. Так приготовился умереть, что просто не верится в возможность выздоровления, - авось."
"Царь, слышь, поднял за обедом бокал за мое и товарища моего по атаке на турка здоровье. Уж не от этого ли я начал поправляться. А было, брат, плохо. Кругом отчаивались в моем выздоровлении."
"Слушайте, я оставил Париж и работы мои не для того только, чтобы высмотреть и воспроизвести тот или другой эпизод войны, а для того, чтобы быть ближе к дикому и безобразному делу избиения; не для того, чтобы рисовать, а для того, чтобы смотреть, чувствовать, изучать людей. Я совершенно приготовился к смерти, потому что решил, выезжая в армию все прочувствовать, сам с пехотою пойти в штыки, с казаками в атаку, с моряками на взрыв монитора и т.д."
"Барыню мою Вы крепко напугали, тем что написали об моем намерении скоро опять сунуться под пулю. Я писал ей, что еду только достать солдатских костюмов."
"Александр Васильевич //брат// говорил мне, что его, наверное, убьют по той простой причине, что все окружающее Скобелева, валится убитое или раненое. Я на это ответил ему шутя: "Не бойся, убить тебя не убьют, а только ранят, и мы тебя залечим." Одна пуля попала ему в ногу и засела в ней, другая убила в то же время его лошадь."
"Вчера и третьего дня я немного рисовал и ходил по госпиталям, видел ужасные перевязки, которые делали знакомые мне сестры милосердия (те самые, что ходили за мной). Представь себе, что это просто кучи мяса и гноя, наростия на месте, где были и есть раны. При мне также делал профессор Склифосовский операции: прорезал одному руку, другому отрезал ногу выше колена. Так как людей было мало, то меня заставили держать больного и подавать инструменты."
//Брату// "Я советовал бы тебе не говорить того, что ты мне говорил, а именно, что ты "не пойдешь более под пули". - Поверь, что все, начиная с докторов твоих, которые, вероятно, советуют тебе хорошенько вылечиться только, не одобрят таких выражений в устах юного офицера, казака, да еще Верещагина."
"Смотри же, не малодушничай, помни, что время для России тяжелое, очень тяжелое, и не переходи добровольно из первого ряда в раек."
"Только что воротился с Шипки. Хорошая позиция, нечего сказать: обстреливается с трех сторон и пулями, и гранатами, и бомбами. Скала св.Николая, на которую турки лезли и уже влезли 5 сентября, с лепящимися по ней солдатами нашими, имеет какой-то сказочный вид. Буквально живого места нет - где не остановишься порисовать, всюду сыплются свинцовые гостинцы. Выбрал я раз себе укромное местечко, в крайнем из трех домов, что стоят на позиции, сел на подоконник со стороны, защищенной от Лысой горы справа; слева, думаю, стрельба реже, авось не попадет. Только принялся писать известную Вам, вероятно, по газетам "долину роз", как с грохотом граната в крышу! Обдало пылью, однако, думаю, врешь - дорисую. Через две минуты новая граната - и меня, и палитру с красками совсем засыпало черепицей и землею."
"Чем ближе к деревне Шейново, тем более встречаю наших и турецких тел. В редуте, что на нашем левом фланге, масса набитых турок. Скобелев, посылая казанцев в атаку, сказал им: "пленных, братцы, не берите." Можете судить, как солдатики постарались, - буквально напичкан был мертвыми турками и редут, и ров. Только один русский как-то очутился между телами: молодой, хорошенький мальчик лежал, раскинувшись навзничь. Выражение лица его трудно передать. Оно как бы говорило: "Больно, очень больно, что-то нехорошее со мной случилось..." На груди, против самого сердца, большая рана с обжогами, видно было, что выстрелили в него близко."
"Случилось мне быть со Скобелевым на рекогносцировке его позиций под Шипкою, после перехода через Балканы. Пуля в пулю били проклятые турки, по скалам, мимо наших голов, плеч, ног, валили одного за другим людей и лошадей, а Скобелев идет да идет, не прибавляя шага, и, разумеется, идешь тоже около потихоньку и скрепя сердце слышишь, как летят пули между ног."
"Сегодня целый день рыскал по городу, искал турецкие склады и смотрел места, где можно поместить подходящие войска. Даже некогда было рисовать. Впрочем, после наквитаю."
"Публика очень часто рассуждает таким образом: "Что это за картина, разве можно такую картину повесить в комнате..." Публике нужно, чтобы в картине было более или менее ясно сказано, что она стоит больших денег."
"Еще, коли хватит терпенья, повидайте Бартоломе, советника посольства, и скажите ему, чтобы сказал Knollys, секретарю принца Уэльского, пусть-де или заставит принца снять для меня свой портрет в том повороте, как мне нужно, или пусть приведет его на полчаса посидеть - я не укушу."
"В том, что я должен делать, как русский, Вы уже положительно мне не указчик; питье, хотя и в необыкновенном количестве, квасу и клюквенного морса еще не дает права считать себя русским по преимуществу, и я думаю, что Вы никак не более русский, чем я."
"Много принцев, от Уэльского до нашего императора включительно, придется мне изображать, но, признаюсь, я не буду разбирать, кто из них более негодяй или более презрен, а буду брать их как исторические лица и модели."
"Вообще я не тороплюсь перекладывать мысли на полотно, так как по опыту знаю, что чем больше выносишь замысел картины в голове, тем лучше. При всяком поползновении воплотить мысль встречаются технические препятствия и трудности, сбивающие с толку и за задуманного, если оно не ясно осмыслено."
"В особенности после последней кампании передо мною ясно, во всеоружии (говоря книжно) стоит ужасный призрак войны, с которым, при всем моем желании схватиться, я боюсь не совладать, к которому, прямо сказать, не знаю, как подступиться, с которой стороны его подрыть, укусить, ужалить."
"Хотел послать письмо //в газету//, да отдумал: все не решаюсь еще говорить иначе, как кистью."
"Что касается лично Якоби, то я думаю, что его влияние скорее благотворно в Совете Академии, в том смысле, что он, вероятно, будит тех, которые засыпают при всяком удобном случае."
"Надеюсь, Вы не будете на меня в претензии за откровенно высказанное мнение - не стоит говорить иначе, как прямо, без церемоний."
"Как верно, что живопись язык всемирный, надобно только хорошо изучить этот язык, чтобы уметь говорить на нем со всеми как следует."
"Если будут в газетах вздорные толки по поводу моего столкновения с известным доктором Ционом, пожалуйста, сами или через кого-либо восстановите истину. Я нанял у этого господина помещение для моей выставки и имел случай по этому поводу ознакомиться с его грубостью. На днях он был крайне резок с одним моим приятелем, мирным и безобидным человеком, а затем просто нахален со мною (послал меня к черту в глаза); тогда я ударил его по роже, два раза, шляпою, которую держал в руке; на вытянутый им из кармана револьвер я вынул свой и направил ему в лоб, так что он опустил свое оружие и сказал, что он "сказал мне грубость по-приятельски."
"Самарканд был уже взят. Кауфман, не укрепивши достаточно цитадель, ушел вперед. Я остался с намерением поехать в путешествие, так как пыль и крики мало знакомили с настоящею войною. В это время массы неприятеля обложили крепость и через день пошли на штурм. Я, как услышал выстрелы и крики "ура!" на стенах, так бросил недопитый чай (который улучился допить только через три дня), схватил револьвер и побежал в самое опасное место, где пробыл девять дней. Я поспевал всюду, на всех вылазках был впереди, несколько раз схватывался в рукопашную, и только вовремя подоспевшие солдаты выручали из верной смерти, так как накидывалось на меня иногда по нескольку человек. Когда уставшие солдаты не двигались с места, я нагружал трупы на арбы. Когда трупы убитых людей и лошадей, гнившие под самыми стенами, грозили нам болезнями и буквально отравляли воздух, почти никто даже из солдат не хотел притронуться к этим трупам, представлявшим какой-то кисель, я втыкал штык и проталкивал мертвечину от стен."
"Больше батальных картин писать не буду - баста! Я слишком близко принимаю к сердцу то, что пишу, выплакиваю (буквально) горе каждого раненого и убитого."
"Всегда со всеми воевал за то, что считал справедливым, хотя, вероятно, часто ошибался; Христа уважаю, но правилам его мало следую."
"Вчера вечером, почти ночью, пошел небольшой снег, но я не мог высмотреть его эффекта в воздухе. Шишкин поддерживает то, что,помнишь, я тебе говорил, что в воздухе крупные снежины делятся тенью, а не светом. Впрочем, увидим, думаю, скоро дождусь снега."
"Беда моих картин та, что писанные в моей огромной мастерской, они рассчитаны на большое расстояние, и смотреть их нельзя ближе, как с 5-6 аршин."
//жене// "Я здоров, картины укладывают. Какой-то сумасшедший, проповедовавший перед моими картинами, все спрашивал мой адрес. Другой, как ты знаешь, бросил витриоль, и хотя не столько испортил, сколько хотел, но все-таки несколько рам надобно перезолотить, одну маленькую картинку переписать, пять других поправить и в "Воскресенье" всю правую половину переписать, если только полотно не лопнет, так как местами кислота прошла через краску. Я переложил револьвер из заднего кармана в боковой - будь покойна."
"Когда я делал индийские сцены в Париже, то выбирал лишь самые жаркие дни, чтобы не нарушить impression и illusion индийской жары."
"Четверти того, что я видел, я не выразил - где же искание ужасов? Или бросить все впечатления и зачать петь соловьем - и песня-то выйдет невеселая. Не моя вина, что я много видел, совал нос, куда не следует, - скорее это заслуга."
"Крамской глубоко ошибается, полагая, что я работаю лишь умом, - меня всего захватывает до потери сна и аппетита, до болезни..."
"Перед открытием большой моей выставки в Вене разругался с венскими критиками из-за Леонардо да Винчи, которому предлагали всем художникам подражать, - назвал их старыми колпаками."
"Воротился из Манилы, сделавши там путевые этюда из малой войны - между американцами и филиппинцами."
//в Америке// "Сегодня на предложение мое водить на выставку по дешевой цене детей, я получил ответ, что картины мои способны отвратить молодежь от войны, а это, по словам этих господ, - нежелательно."
"Спешу уведомить Вас в том, что никогда не пишу эскизов для моих картин, а вырабатываю их в голове, обыкновенно в продолжение многих лет, после чего переношу их прямо на полотно. Не сочтите это за каприз - я искренне думаю, что предварительное исполнение картины в малом виде отнимает у художника часть энергии и вдохновения для исполнения самой картины, которая из-за этого часто выходит более вялою, менее интересною, чем эскиз ее."
"Позволю себе прибавить, что следовало бы обратить внимание на реликвии злой обороны при Бородине - угловые редуты Семеновских укреплений, замечательно хорошо сохранившиеся до последнего времени, только два-три года тому назад изуродованы монастырским батюшкой, взрывшим, с благословенья игуменьи, верхи флешей под свой огород. Кусты смородины и малины совершенно испортили профиль места Багратионовых подвигов."
"Увидевши, что бравый командир "Ретвизана" без Георгиевского креста, потому что не получил его еще по почте, я снял с себя и повесил ему, чем морячки очень были довольны. Артиллеристы, стрелки - все принимают с распростертыми объятиями, повторяя, что "на Шипке все спокойно".
Ну ничего ж себе!! Письма Чайковского к фон Мекк!! в трех томах!!! как бы переиздали. Вот буквально недавно об этом думала... в смысле, почему бы кому-нибудь этим не заняться. Побежала заказывать...
Джорджетт Хейер "Проверка верности". Даже не думала, что при чтении книжки Джорджетт Хейер буду так ухахатываться... как будто от Вудхауза... Ладно, может, это у меня такая чисто личная реакция. Но истерически смешно же... Сюжет: в общем, привычный (для автора). Видный аристократ и светский лев граф Рул, дожив до преклонного возраста 35 лет, наконец внял добрым советам и надумал жениться. Поскольку это дело рассматривается графом, как чисто протокольное мероприятие, он, не долго думая, выбирает невесту из семейства Уинвуд, с которым вроде как существуют давние договоренности в этом смысле... У Уинвудов имеются девицы на выданье, но старшая дочь имела глупость романтически влюбиться в соседа, молодого военного без перспектив, средняя провозглашает бунтарские и феминистические (как сказали бы сейчас) взгляды, в смысле, что вообще не желает портить себе жизнь замужеством... В то же время и отказаться от брака с одним из самых богатых женихов Уинвуды не могут себе позволить, поскольку, благодаря безумным выходкам и загулам главы семейства, юного Пелэма, который является завзятым авантюристом и неудачливым игроком, они сейчас находятся буквально на грани разорения. Так что среди Уинвудов воцаряется ужас, паника и всеобщие страдания. Но у них есть еще и младшая дочь, Горация, для друзей и родственников просто Хорри, которая только что выбралась из пансиона... Хорри явно унаследовала тот же дух авантюризма, которым щедро наделен ее старший брат, в комплекте с тем же весьма вольным понятием о светских условностях. Она прямо отправляется к графу Рулу, излагает ему ситуацию и тут же предлагает себя в жены. Это же идеальное решение проблемы! Как ни странно, граф принимает ее предложение. Не мог же он настолько впечатлиться девчонкой-сорванцом? Может, ему просто стало скучно от своей давно установившейся и размеренной жизни? Ну, так скучать ему отныне уже не придется! В романе, само собой, успешно развивается излюбленная автором романтическая линия - с любовью-дружбой между главными героями... И это совсем не удивительно. Но кроме того - сколько карнавального духа и феерического восторга приносят выходки героев второго плана... Хотя уж даже непонятно, кого тут считать вторым планом, учитывая сколько времени автор уделила и Пелэму с его компанией друзей-собутыльников-картежников, и кузену Дрелинкорту (он же гнусный червяк и мерзкая жаба, а так вообще смешной модник и завистливый наследник графа Рула), и роковому красавцу-злодею барону Летбриджу... с какой любовью она описывала их бесконечные эскапады, затеи, разного рода страшные и ужасные планы... Тут сразу всплывали в памяти всякие отзвуки из ранее прочитанного. Злополучная дуэль Дрелинкорта с Пелэмом - явно указывает на диккенсовского "Пиквика", а совсем другого рода дуэль между главным героем и главным злодеем - тут уже отчетливо веет чем-то от Сабатини... не говоря уж об упомянутом Вудхаузе, который определенно повлиял на злоключения юных героев... Кстати, не в его ли честь беспутный братец героини получил имя Пелэм? Хотя я еще тут подозреваю и влияние известного романа Бульвер-Литтона (который, в принципе, можно и перечитать ). Ну и - не совсем характерно для автора, но, возможно, из-за того, что время действия приходится не на любимую ею эпоху Регентства, а на более ранний период - все эти описания и упоминания нарядов, причесок и прочего, с совершенно безумными названиями - думаю, ей это просто доставило дополнительное удовольствие. Прическа "спящая собака", боже мой...
"Вы можете написать отвратительно, но никогда - бездарно."
"Он - совсем человек, такой же странный кот, как Аля - ребенок."
"Веселья - простого - у меня, кажется, не будет никогда и, вообще, это не мое свойство."
"Чувствую себя в первый раз в жизни - бессильной. С людьми умею, с законами - нет."
"Человеческая беседа - одно из самых глубоких и тонких наслаждений в жизни: отдаешь самое лучшее - душу, берешь тоже взамен, и все это легко, без трудности и требовательности любви."
"Вся моя жизнь - роман с собственной душою... с воздухом..."
"Погода, как в ноябре. Ах, мне как-то оскорбительно, что есть где-то синее небо, и я не под ним! Единственная моя уверенность - в моем праве решительно на все. Если жизнь это оспаривает - я не противлюсь, только глубоко изумлена, и рукой не пошевельну от брезгливости."
"И Ирину я видела во сне, точно она уже выросла, и у нее зеленые глаза, и когда на них смотришь, они делаются похожи на крылья бабочки."
"Множество великих планов - чисто внутренних (стихов, писем, прозы) - и полное безразличие, где и как жить. Мое - теперь - убеждение: главное - это родиться, дальше все устроится."
"Мчались колючие от винтовок автомобили. Настроение было грозное. Москва - какой я ее вчера видела - была прекрасной. А политика, может быть, страстнее самой страсти." читать дальше "Я страшно устала... Просыпаюсь душевной тошнотой, день, как гора."
"Дружба такая же редкость, как любовь, а знакомых мне не надо."
"В большом сундуке возьмите несколько скатертей, я сделаю себе из них белье, у меня ничего нет. Деньги везите на себе, - авось доедете?"
"У меня недавно была Старынкевич. Она мила ко мне, вообще мне все помогают. А я плачу стихами и нежностью (как свинья),"
"В каком безумном беспорядке Ваши бумаги! Как я ненавижу все документы, это ад."
"Можно оспаривать право человека на хлеб, но нельзя оспаривать право человека на воздух. Я Вами дышу, я только Вами дышу."
"Вы говорите: "Как я могу любить Вас? Я и себя не люблю". Любовь ко мне входит в Вашу любовь к себе."
"Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи - чтобы, когда я вхожу, человек радовался."
"Нас делят, дружочек, не вещи высокого порядка, а быт. Согласитесь, что не может быть одинаковое видение от жизни от человека, который весь день кружится среди кошелок, кухонных полотенец, простонародных морд, вскипевшего и не вскипевшего молока - и человека, в полном чистосердечии никогда не видевшего сырой морковки. - Да, но на то и любовь,чтобы сравнивать быт. (Принц в Ослиной Коже и судомойка). - Да, принцу-то легко забыть о никогда не виденных им кастрюльках, а судомойка знает, что принц уйдет, а грязные кастрюли - останутся!"
"Женщине, если она человек, мужчина нужен, как роскошь, - очень, очень иногда. Книги, дом, заботы о детях, радости от детей, одинокие прогулки, часы горечи, часы восторга, - что тут делать мужчине? У женщины, вне мужчины, целых два моря: быт и собственная душа."
"Я Вас больше не люблю. Ничего не случилось, - жизнь случилась."
"Думайте обо мне что хотите. Но - прошу Вас! - не валить всего этого на "безумное время". У меня всегда безумное время."
"Любовь - параллельная линия к нашей с Вами прямой, проведенная на миллиметр расстояния."
"Милый друг! У меня к Вам нежнейшая просьба: никогда не заставляйте понапрасну ждать. Прошу не за себя, а за тех, которые не умеют писать стихи, когда не приходят - а просто плачут!"
"Вы единственный поступили со мною правильно, ибо поступили чудовищно. Вы невинно забыли у меня книжечку стихов, Вам мною посвященных. Таких вещей с людьми даже я не делала."
"То, что сейчас бессмысленно, окажется мудрым и нужным - только надо, чтобы время прошло! - Нет ничего случайного!"
"У меня уже есть опыт безнадежности, - начала фразу и от суеверия в хорошую или дурную сторону боюсь кончить."
"Алина болезнь - и я не могу писать, не вправе писать, ибо это наслаждение и роскошь. А вот письма пишу и книги читаю. Из этого вывожу, что единственная для меня роскошь - ремесло, то, для чего я родилась."
"Я с рождения вытолкнута из круга людей, общества. За мной нет живой стены, - есть скала: Судьба."
"Когда самому легко, не видишь, что другому трудно."
"Когда-то, в минуту ослепительного прозрения, я сказала о себе: "Другие продаются за деньги, я - за душу."
"Всю свою жизнь - с 7 лет! - я хотела только одного: умереть за, сейчас, 27 лет, я бы попробовала "жить для"...
"Слушайте внимательно, я говорю Вам, как перед смертью: - Мне мало писать стихи! Мне мало писать пьесы! Мне надо что-нибудь - кого-нибудь - любить - в каждый час дня и ночи, чтобы все шло в одно, чтобы я не успела очнуться, как - смерть. Чтобы вся жизнь моя была одним днем - трудовым! - после которого спят - каменно."
"Поняла: в природе мне дороже то, что наверху: солнце, небо, деревья - все, что парит. Когда я говорю "на ласковой земле", "на землю нежную", я вижу большие, большие деревья и людей под ними."
"Заметили ли Вы, что нам всегда! всегда! всю жизнь! - приходится выслушивать одно и то же! - теми же словами! - от самых разных встречных и спутников! - И как это слушаешь, чуть улыбаясь, даже слова наперед зная!"
"Я правдива, это мой единственный смысл."
"Божественная трезвость, которая больше чем здравый смысл, - учит меня сейчас: не верь тому, что видишь, ибо день сейчас заслоняет Вечность, не слышь того, что слышишь, ибо слово сейчас заслоняет Сущность."
По итогам чтения писем Цветаевой. В общем, мне картина представляется так. В стране гражданская и разруха. В городе голод. Тут каким-то образом появляется возможность устроить детей в интернат. Цветаева отправляет туда обеих дочерей. Она не то чтобы горит желанием, но считает, что их там будут хотя бы кормить. В то же время она ездит туда навещать детей. Через какое-то время замечает, что старшая дочь заболела. Затем видит, что ей становится только хуже. Цветаева забирает старшую дочь и сидит с ней сама. У ребенка очень тяжелое состояние - то и дело температура подскакивает до сорока с лишним градусов, при этом, видимо, лекарств никаких особо нет. За это время Цветаева не может оставить дочь, и, видимо, находится в стрессовом и депрессивном состоянии... или как там еще выражаются психиатры. В состоянии аффекта. Постоянно боится, что дочь умрет, а она ничего не может сделать. Даже суеверно отказывается сочинять, типа это жертва, которую она может от себя потребовать и принести. И тут ей сообщают, что младшая дочь умерла в приюте. Далее шок и потрясение. Да, она не ездила в это время навещать младшую дочь, но она сидела с больной старшей, а насчет младшей была уверена, что та в порядке и может какое-то время потерпеть. О том, что в интернате допустят голод среди детей, она не предполагала. Даже указывается, что она договорилась с какими-то людьми, чтобы те "по пути" заехали и забрали из интерната младшую дочь, привезли к ней. Но девочка уже умерла. Касательно родственников, которые якобы хотели забрать к себе младшую дочь, а Цветаева отказала - есть в разных местах упоминания. Во-первых, там же, где она указывает про договоренность забрать младшую дочь из интерната, она указывает, что предупредила родственницу, что той не надо ехать за девочкой, потому что она уже договорилась. Во-вторых, ранее есть упоминания, что родственница забирала к себе младшую дочь, но, видимо, были какие-то сложности, потому что Цветаева с ней обговаривает в письмах, что привезти денег, привезти продуктов, и что она может достать и привезти, и действительно ли та хочет оставить ребенка. То есть, нет такого, что Цветаева в принципе отказывалась отдавать младшую дочь родственнице, но, скорее выглядит так, что та сама не сильно горела желанием, и вообще требовала денег и продуктов, так что по большому счету разницы никакой, потому что Цветаева как раз не могла достать этих денег и продуктов. В общем, лично для меня вопрос закрыт. Обвинять Цветаеву в смерти младшей дочери, и что это она виновата и даже этого хотела - полный дебилизм, и объясняется только личной ненавистью. Можно представить, что Цветаева была достаточно сложным человеком, и хейтеров у нее хватало. Можно, разумеется, поставить Цветаевой в вину вообще безумное представление о детях и о бытовой стороне жизни. В частности, она практически не в состоянии была делать скидку на детский возраст, различать ребенка от взрослой, сформировавшейся личности. Но, опять же, такой же эффект проявлялся и у Вигдоровой (дневники о детях). Так что, возможно, это какие-то заскоки того времени.
Интересно, почему Джорджетт Хейер пишет, что дуэлянты во время дуэли на шпагах раздеваются и снимают обувь и дерутся босиком? То есть, в чулках (в носках, как выразился переводчик). А в кино такого не показывают!
У нас вдруг взяли и закрыли мост. То ли типа на реконструкцию, то ли вообще все перепостроить. Уже больше месяца, как закрыли. Работы, конечно, никакие не ведутся. Вопрос - зачем закрывать мост, если все равно ничего не делается? Может, им зима мешает. Может, денег нет. Зачем закрыли??? Он что, прямо грозил вот-вот рухнуть? Причем закрыли не только для транспорта, но и для пешеходов. Господи, ну пешеходы-то чем помешали? Печальное отсюда, что район за рекой сразу резко стал недоступен. Так-то туда можно было пешком сбегать. А сейчас - только кататься на маршрутке... Потому что объезд сделали через мост, который через два квартала, и до туда, если пешком, то сначала по трассе, потом по всяким буеракам... гаражи и разнесенный частный сектор. Как-то совсем не располагает к прогулкам. А сразу за мостом расположен мой любимый супермаркет. И это страшно бесит - я его из окна вижу, а чтобы туда сходить, так надо целое путешествие предпринимать! И где вот сейчас покупать журналы? Так что сегодня я все-таки села на маршрутку и поехала к черту на кулички - в другой район города. Где другой супермаркет этой же сети. Ехала и наслаждалась дивным маразмом ситуации. По пути обратила внимание на похоронное агентство помпезного типа. Внушительное. Вот по сути, какая красота замысла. Сначала построили там микрорайон новостроек (ну, на тот момент... но и сейчас у нас считаются "улучшенного типа"). А потом какие-то деловые люди надумали и напротив возвели похоронное агентство, и регулярно торжественно гробы носят. Какая поди радость людям в окно смотреть. Правда, родная контора в этом смысле тоже выступила мощно. Там тоже в районе возвели такой элитный микрорайончик... Поди даже один дом с двухэтажными квартирами - во всяком случае, он так выглядит снаружи. А потом наше начальство надумало и напротив возвело тюрьму. В виде ИВС. Так что если подумать - ну, может, чувство юмора в нашем городке не в полном ассортименте вырабатывается... но чувство абсурда (как метко выразилась Барбара Пим) прямо очень хорошо. (купила последний журнал NG. Я молодец )
(печально) в ужасе потыкала во всякие кнопки в ЖЖ. На строчку "показывать постранично" точно нажала раз пять... Пока она стала большей частью отображаться по-старому... Сейчас смотрю на фленту ЖЖ с недоверием и ожидаю каких-нибудь гадостей. И по-прежнему не знаю, что там надо нажимать, если она снова переменится.