Внезапно вспомнилась песня. После чего стала вспоминать - и с удивлением поняла, что я целую вечность не вспоминала про Наутилус... Поразительно. А клип просто так - типа с клипом же лучше, чем без клипа.
Увлеклась.
Кстати, мне подумалось, что это как раз был бы подходящий саундтрек для Учеников Ворона.
Д.Щеглов. Три тире. "Пленный Вильгельм Брентц из 383-й пехотной дивизии был захвачен нашими разведчиками под вечер прямо в блиндаже. Мне понравилось, что он не пытался выдать себя за "добровольно сдавшегося", но прямо сказал: - Я так углубился в письмо жене, что, увидев русских, даже не сообразил, что надо хватать оружие. Это показалось мне нелепым: ваши разведчики вошли так тихо и так спокойно... и, кажется, даже улыбались. Они сказали "комм", я им ответил "гут", "яволь" - и сразу же пошел вперед."
Совершенно секретно. "Казалось бы, после грандиозного успеха "Сорок первого" лучшие режиссеры должны были выстроиться к ней в очередь, но этого не произошло - глубоких, драматических, масштабных ролей Извицкой не предлагали. Григорий Чухрай объяснял это так: "Многие крупные, да и молодые режиссеры не хотели работать с известными артистами, стремясь из эгоистических побуждений открыть свою собственную кинозвезду. Именно поэтому многие актеры поистине уникального таланта у нас снимались весьма редко, тогда как на Западе большой успех открывает дорогу актеру ко многим фильмам. Там, если уж ты стал звездой, тебя эксплуатируют и снимают без конца - в расчете на кассу, на то, что зрители хотят это лицо видеть."
В.Савенко. Академия мертвых. Основы погодной некромантии. "Сообщили сразу: намечалось студенческое гуляние в "Двух дорогах". А так как дам мало, отговорки принимаются только у парней.. В том смысле, что остальные только рады будут, если станет меньше конкурентов. Отказ же от женской части студентов воспринимался оскорблением и норовил вылиться во всеобщий бойкот. Мои ноги заранее заныли, предчувствуя танцевальный марафон. Я с остальными девушками приступила к обдумыванию плана побега. - Сбежать из комнаты для девочек не выйдет! - прошептала Шайна. - Там решетки на окнах, а до двери и обратно тебя провожают. - Чтобы никто не обидел! - подтвердила Ариадна. - Мозоли, как отговорка, не работают! - продолжала доклад Шайна, выставляя на стол банку с надписью "для быстрого излечения мелких травм". - Вот! Не поленились запастись! Я ему: "Больно, нога!" А он мне: "Я тебя спасу!" Еще и всю ногу ощупал, лекарь... Я с трудом сдержала смешок. Да, парни подготовились. - Кстати, у них там еще и обезболивающее, и от похмелья, целая лавка аптекаря. - Шайна сердито стукнула ладонью по столу."
В одноклассниках - скороговорки сочиняют... современные...
• Истерически разнервничавшегося конституционалиста Константина нашли акклиматизировавшимся в конституционном Константинополе. • Деидеологизировали-деидеологизировали, и додеидеологизировались. Эйяфьятлайокудль эйяфьятлайокудляли, эйяфьятлайокудляли, но не выэйяфьятлайокудляли. • Надо Эйяфьятлайокудль переэйяфьятлайокудлевать да перевыэйяфьятлайокудлевать. • На винте, видать, видна виды видавшая Винда. • Бессмысленно осмысливать смысл неосмысленными мыслями!
Валентина Савенко "Два в одном. Случайные враги". Юмористическое фэнтези, любовный роман. Исключительно для фанатов жанра. Сюжет: юная Дэна, в противодействие семье, решает стать охотником - в смысле, охотиться за преступниками, монстрами и всеми, кого укажут. Юный Хрис, в противодействие семье, решает стать вором экстра-класса. Такой затянувшийся подростковый бунт... Ах да, дело происходит в некоем фэнтезийном мире, делящимся условно на ад и рай , или там Нижний и Верхний мир, плюс Срединный мир людей. Дэна и Хрис обитают в Нижнем, среди демонов, бесов, фурий, химер и прочего. Дэна, по завершении обучения, берется за заказ на Хриса. Хрис берется за заказ - украсть ценный экспонат из коллекции одного демонического лорда. В процессе кражи на него сваливается Дэна. Не то чтобы Хрис не смог бы справится с начинающей охотницей... Но к несчастью в непосредственной близости от воруемого экспоната оказывается опасный гримуар, который реагирует на сложившиеся обстоятельства самым неожиданным образом. И вот уже Дэна и Хрис оказываются магически сплавленными в одно целое - так, что одномоментно может существовать и действовать только одно тело, либо тело Дэны, либо тело Хриса. К тому же при этом оказывается, что в теле Дэны может действовать только Хрис, и наоборот. И совсем в довершение неразберихи - тела меняются одно на другое довольно внезапно и непредсказуемо. Так что Дэне и Хрису поневоле приходится сотрудничать друг с другом, чтобы разобраться в происходящем и как-то справиться с магией гримуара. Ну... миленько... задорно... Хорошо заходит на контрасте, если приходится читать всякие серьезные и тяжелые книжки. Забавные герои, ситуации, диалоги - иногда. У автора легкий стиль. Гарантированное отсутствие напряга и присутствие хэппи-энда. Что, я бы сказала, особенно актуально - в свете свежих книжных новостей. Но есть и значительные минусы, которые ощутимо перевешивают... Автор слишком налегает на юмор. Просто какой-то сплошной поток гэгов, всяких там шуток и прибауток, юморина без конца и без края, передохнуть некогда. В какой-то момент от этого устаешь. Слишком тут все легковесное и не имеющее значения. Хотя автор и ссылается на каких-то убийц, которые за кем-то идут по следу, на жутких монстров и все в таком духе - но уже после первых пяти-десяти страниц каждому ясно, что это все пустой звук - ничего тут никому не сделается плохого и ужасного, и не только ГГ, но и вообще всем подряд. Да даже эти все рай и ад, ангелы и демоны - разницы между ними ровным счетом никакой. Разве что только внешне - одни ходят с рогами, хвостами и копытами и носят черную кожу, другие ходят в белых хламидах, с нимбами и крылышками... условно говоря... А так - моральный облик, жизненные цели и устремления, образ жизни и методы воздействия - все одно и то же... Несерьезно... Сумбур изложения - временами все как-то запутывается и теряешь нить повествования. Зачем герои куда-то идут и что-то делают, и как они вообще оказались там, откуда начали опять куда-то идти... Ну, то есть, разобраться кое-как можно - но это же опять нужно прилагать усилия! А так - все такое легкое, ниочемное, внимание соскакивает... Затянутость - автор явно переборщила с юмориной и экшном, можно - и лучше было бы! - закончить это все гораздо раньше... чем заставлять персонажей совместно с читателем нарезать еще пару-тройку кругов... Но в целом книжка не вызвала отторжения и раздражения. Надо будет еще что-нибудь у автора почитать.
Писательница Наоми Новик («Зимнее серебро», «Чаща») совместно с издательством Del Rey представила свою новую фэнтезийную трилогию, которую описывает как «закрученную, очень мрачную, очень современную версию „Гарри Поттера“ с девушкой в качестве главного героя».
Писательница Наоми Новик анонсировала фэнтези-трилогию — о жестокой магической школе Первый том цикла называется A Deadly Education («Смертоносная учёба»). Его действие развернётся в тёмной школе магии Scholomance. Её название происходит из трансильванского фольклора, в котором встречается мрачное заведение, где учат ведьм и колдунов (например, общению с животными). Одноимённое мрачное учебное заведение существует и во вселенной World of Warcraft, там его перевели как «Некроситет».
В романе Новик планирует сохранить тёмную тональность школы из фольклора — например, здесь провал в учёбе означает неминуемую смерть. В центре сюжета окажется девушка по имени Эль (El), которая начинает раскрывать одну тайну за другой. В школе нет ни учителей, ни праздников, ни дружбы — только партнёрство по холодному расчёту. Выживание важнее любой оценки, потому что школа не позволит ученикам покинуть заведение, пока те не завершат обучение… или не умрут.
Ну... хотя у меня кредит доверия к автору перешел на минусовые отметки, все-таки школы магии... нельзя просто так взять и не почитать про магические школы! Хотя, судя по описанию, это будет жесть. В любом случае, у нас это еще будет не скоро... если вообще будет...
Е.Б.Черняк. Судебная петля. "Было твердо установлено, что колдовство не имеет силы во время войны, иначе непонятно было, почему ни один князь и полководец не смог пустить в ход это оружие. Правда, попытки использования ведьм на войне все же предпринимались. Шведский король в 1560г. надеялся с помощью четырех колдуний приостановить наступление датского войска. Результат был обескураживающим, а одна ведьма даже попала в руки неприятельских кавалеристов."
В.Савенко. Академия мертвых. Основы погодной некромантии. "В этот раз я попала на погост в самом классическом варианте. Тесно расположенные могилы. Покосившиеся надгробия. Бурьян по пояс. Пара тощих осинок. Кривой забор, весьма условно отделяющий вотчину мертвых от живых. И конечно же, густой лес за ним. Оттуда доносились унылые вздохи совы. Задачка! Тратить время на осмотр нет смысла - тут в каждой могиле по скелету. А вот какому из них плохо лежится - вопрос! Наломав осиновых прутиков, я, не рискнув повторить фокус с сидением на подозрительных местах, медленно побрела по кладбищу. Старательно прислушивалась к ощущениям, следила за тем, куда не хочется ставить ноги. Но гроза не чувствовалась, а сапоги ставились на все участки без проблем. Сова в лесу ухала без перерыва, словно ей платили. Мое платье-сарафан и штаны продолжали собирать репьи, точно у них имелось задание. Я с упорством осла продвигалась вдоль изгороди."
Совершенно секретно. "Черного банкира" Клеблеева определили в "Матросскую тишину". В камере охранники помогли ему обустроить офис с телефоном, компьютером и даже принтером. Так он продолжил руководить своей командой, в том числе и в "Евростандарте", из-за решетки почти круглосуточно. Все это явно обходилось недешево, и далеко не каждому такое позволяется. В СИЗО Ильдара, судя по всему, через свои связи в правоохранительных органах опекал его отец Рустам Клеблеев."
Сегодня какая-то девочка привела в магазин такого красивого щенка... Ага, думаю я, вот она пока там будет бродить по магазину, я его сфотографирую... Но он так вертелся и кривлялся, что нормально не получилось ничего. Это, может быть, хаски?
Документы по истории религиозных войн во Франции. "Турский президиальный суд Карлу IX, 22 октября 1562г. "Государь, мы получили ваше письмо, которое вашему величеству было угодно нам написать, в ответ на которое мы смиреннейше умоляем верить, что все, кто перед тем были приговорены к смерти и казнены, были осуждены за оскорбление бога и его величества, за ограбления церквей, разгульную жизнь, убийства священников и других верующих людей - католиков. До настоящего времени мы не осудили никого лишь за ношение оружия и принадлежность к новой секте. Что же касается грамоты помилования, то, поскольку есть сомнения в правильности ее получения, а также потому, что она формально противоречит постановлениям Парижского парламента, мы отложили ее обнародование. Что касается несчастья, случившегося в пороховом погребе крепости, то это произошло случайно и приблизительно между четырьмя и пятью часами утра. Поскольку народ не знал причины, по какой случилось это бедствие, и счел, что это вызвано заговором приверженцев новой секты, то он немедленно взялся за оружие и весь этот день или большую его часть оставался при этом убеждении. При этом в одном доме были захвачены три женщины; одна из них, жена пастора Альбиа, заключенного в нашей тюрьме, недавно прибыла из Женевы, другая обучала детей в указанной секте, а третья давно уже была на подозрении. Прежде, чем нас известили, что они схвачены, их утопил восставший народ, чем мы были сильно удручены и немедленно приступили к усмирению указанного народа, который намеревался действовать и дальше."
В.Перуанская. Зимние каникулы. "Они шли по обезлюдевшей, просторной Москве, которая всегда в этот час, после дневной сутолоки и суеты, теряет свою величавость и громадность, а кажется простой, какой-то домашней, как собственное жилище."Правда, Катюша?" - поделился Борис Иванович своим ощущением. Она согласилась: "Это оттого, что никто и ничто не мешает нам остаться с ней наедине."
Совершенно секретно "- Когда я учился в университете, на лекциях по истории КПСС рассматривались разные модели развития общества. Теория конвергенции преподносилась как нечто экзотичное. Благодаря академику Сахарову я стал ее сторонником. Берется лучшее от капитализма, берется лучшее от социализма... Т.Янкелевич-Боннэр: - Я не социолого, не политолог и не философ, но в сказанное вами хочу внести некоторую коррективу. Я что-то не вижу подтверждения тому, что берется лучшее. Ни от капитализма, ни от социализма."
читать дальшеВ.Савенко. Академия мертвых. Основы погодной некромантии. "- К лекарю их! - декан головой показал на нас с Закери, обессиленно севших на пол. Его секретарь, проигнорировавший дверь, как и появившиеся следом за деканом ректор, декан теоретиков и два незнакомых призрака, быстро подошел к нам, опустил на плечи ладони. Я поняла, что сейчас случится. И ничего не успела: ни предупредить, ни сказать хотя бы "один". В голове зазвенело, и мы оказались сидящими на бордюре фонтана. Эштону повезло меньше - он попал под струи. Утренний душ секретарю не понравился. - Да что ж это за... - вылезая из фонатана, возмущенно пробурчал он. - Это я! - устало призналась. - Не успела досчитать до десяти! Меня нельзя вот так сразу в портал. Настройки сбиваются. Закери подавился смешком. - У вас всегда так, леди? - настороженно осведомился секретарь. - Часто. Но обычно я оказываюсь на другом конце Фелисии и стараюсь не делать резких движений. Никогда не забуду, как очутилась на шпиле Драконовой академии."
Павел Корнев "Ревенант". Фэнтези. Продолжение цикла про приключения и злоключения инквизитора Магистра Вселенской комиссии по этике Филиппа вон Черена. Для фанатов автора и цикла. Сюжет: все то же самое. В финале предыдущей книги Филипп со своей компанией еле вырвались из ловушки, тайком перебравшись через границу и отбившись от боевиков братьев-герхардианцев. Но проблемы так просто не исчезли. Встретивший компанию руководитель местного отделения Вселенской комиссии пояснил, что ему приказано как можно скорее переправить Филиппа в столицу, где с ним жаждет пообщаться начальство. С одной стороны, радует, что коллеги не собираются отдавать компанию в руки герхардианцев. С другой стороны, настораживает такое внимание. Поэтому, когда все-таки удалось выбраться из города, несмотря на противодействие герхардианцев, Филипп решает не ехать прямо в столицу, а завернуть в Риер, где попробовать столковаться с магистром Адалиндой, выяснить обстановку... Ну, так они не спеша и пробираются по стране, петляя и наворачивая круги по воле обстоятельств, то ввяжутся в какую-нибудь заварушку, то наткнутся на какую-нибудь очередную черномагическую пакость... А в Риере опять все не слава богу - сплошь загадочные кровавые убийства, подставы и интриги. Цикл все больше приобретает какие-то расплывчатые очертания. И всяких блужданий туда-сюда хватает, и случайных приключений, в то же время автор время от времени возвращается к основной сюжетной линии (или двум? их вроде уже несколько... переплетающихся... ) и добавляет еще один-другой фрагмент паззла. Я как-то наивно вообразила, что тут уже будет финал - но нет, финал еще даже не виден... Впрочем, ничего не скажу, лично меня все устраивает... А интересно, какое еще название на "Р" автор придумает для следующих книжек? Кстати, в тексте внезапно всплыл маг-эксперт по всевозможным видам темной магии Герхард Шварц по кличке Ворон! Он, по мнению автора, где-то тут, видите ли, обретается и приключается! Это утешит меня в моих печалях...
Между тем, проверив в очередной раз, нет ли новых комментов на автортудэе по Васильеву, вспомнила про Метельского. Оказалось, он тоже вот на днях закончил книгу! Там пометка стоит "весь текст"! 17 с лишком авторских листов - это же порядочно? Как они все дружно в феврале дописали. Эх, буду надеяться, что скоро издадут... и того, и другого... Очень уже хочется прочитать.
В.Перуанская. Зимние каникулы. "На фабрике производился профилактический осмотр и ремонт оборудования. Лида мероприятие это затеяла, она им и руководит, естественно. Руководить она умеет, чего уж там. Этому нельзя научиться - так разговаривать с людьми, чтобы они тебя беспрекословно слушались, боялись и при этом еще терпели. Умение руководить должно быть заложено в крови. У Лиды заложено. Без Дорошенко мог погибнуть талант. - Позови-ка Григорьева, - приказывала тем временем Лида собеседнику. И после паузы: - Ты меня слышал? По-моему, ясно сказала. Она пододвинула к себе стул и села ждать, когда разыщут для нее Григорьева. Что там ни говори, а она молодец. Труженица. У других суббота, воскресенье, а у нее Бобров, Григорьев, оборудование, планы, новая техника... Что с того, что не будь Дорошенко, вряд ли кому пришло бы в голову назначить именно Лиду? Здесь - Лида, в другом месте - Петр Петрович или Иван Васильевич, кому-то друг, кому-то знакомый, а то и родственник. Не бесстрастная же счетная машина выдвигает и переставляет людей? Борис Иванович по себе хорошо знал, не раз чувствовал, как невыгодно, когда нет ни друга, ни товарища, ни дяди какого-нибудь, от которого зависит вовремя о тебе вспомнить, подтолкнуть. Самому, без подмоги, пробиваться куда как трудней..."
П.Корнев. Ревенант. "- Столько силы, Филипп! - прошептала Марта, когда я подсаживал ее в седло. - Там была чертова прорва силы! Ты даже помыслить не можешь, сколько... Льдисто-серые глаза ведьмы светились в полумраке двумя огоньками. Я отвернулся. Отступил от лошади, и тогда свет зависшей над городом луны высветил на стене мою искаженную тень - гротескную фигуру, размытую и словно укутанную роем ос. Святые небеса! Только не сейчас! Я резко мотнул головой и зажмурился, а когда вновь открыл глаза, тень уже пришла в норму."
В.Савенко. Два в одном. Случайные враги. "Ненавижу свою работу! Я попыталась приладить обратно оторванный рукав. Выглянула в окно: Коеен запихивал в самоходку госпожу Плинию. Бесовка сопротивлялась, била копытами, кривила мордочку. Запихнув бесовку в самоходку, Коеен помахал мне рукой и знаком попросил разрешений уйти - на углу я заметила открывшийся портал, откуда шагнула его супруга. Я кивнула бывшему охотнику. Мой нянь сменил профессию сразу, как узнал, что мы с сестрами ежедневно воюем с доброй сотней клиентов и клиенток, желающих получить благословение. И совершенно не умеющих читать. По крайней мере условия предоставления услуг, которые пришлось вывесить прямо на фасаде дома. Охотнику у нас понравилось, и он притащил братьев. Теперь у нас работает целая кошачья стая. И коллектив у нас дружный. При необходимости все дружно клиенту помогут уйти."
Продолжаю просматривать разные комменты по ученикам Ворона. Вот ведь - я даже и книжку не читала, а все равно уже прониклась и рыдаю вместе со всеми. Автор во вконтакте написал, что такойфиналяпридумалссамогоначалаипланомерноегоосуществлял - ну, это все авторы говорят. Он еще написал, что прямо пока еще обдумывал этот свой планомерный финал, услышал песню Мельницы, и его так поразило, что она вот совсем совпадает с тем, что он еще обдумывает, это просто знак свыше, почувствовал он. По ходу, получается, во всем виновата Мельница. Я даже не удивляюсь. Песня "Любовь во время зимы" называется.
Скажу ересь - я Мельницу не люблю. Точнее - я ее вообще не воспринимаю. Чувствую себя моральным уродом - всем так нравится, а я даже вне зоны приема. Бессмысленный шум. Назойливая, дерганая музыка. Неприятный крикливый голос. Пафос и красивости без ума и без памяти. Все не мое. Вот пошла, послушала, пытаясь уловить настроение автора. Ничего вообще не изменилось в плане восприятия. Даже текст улавливала фрагментами. Пришлось поискать в гугле. Меня это бесит - когда вроде поют по-русски, а даже не поймешь, что поют.
Так, ну, наверно, автор имел в виду вот это - "ничего не останется от нас, нам останемся, может быть, только мы". Учитывая финал со всякими ужасами. Ну отлично, почему тогда не Сплин с "Бонни и Клайд"? По мне, так по духу и смыслу подходит гораздо больше! Это тогда будет моя версия саундтрека.
Документы по религиозным войнам во Франции. "Граф де Виллар Антуану де Бурбону, 18 июля 1562г. Я недавно уведомил вас, государь, что жители Пуатье начали обстреливать крепость и делают это ежедневно. Поскольку я опасаюсь, что находящийся там капитан гарнизона не выполнит своего долга и не будет сопротивляться и стойко держаться, то прошлой ночью я послал туда двадцать кавалеристов, отобранных из моего отряда. Но капитан крепости не захотел их принять, ответив им, что не желает других сил, кроме своих; это окончательно убедило меня, чтобы он хочет, чтобы королевские деньги попали к нему, а не к кому-либо другому, и что у него есть какие-то иные сношения. Узнав об этой злонамеренности и о том, что он не пожелал принять тех, которые могли бы обеспечить ему безопасность, я так разгневался на него, что покорнейше прошу вас, государь, позволить мне самолично расправиться с ним, ибо и раньше и теперь только лишь из-за этого негодяя город и деньги не в моих руках."
Е.Б.Черняк. Судебная петля. "В начале ноября 1632г. больной Ришелье прибыл в замок Кадайяк. Он принадлежал губернатору Гиени, герцогу д Эпернону (одному из возможных участников заговора, приведшего к убийству Генриха IV). Ришелье сопровождала лишь небольшая группа придворных. Ночь прошла в тревоге, и, быть может, кардинала спасла только уверенность окружающих, что больному до смерти остались считанные дни. Наутро кардинал поспешил уехать в Бордо, но и там он по существу оставался во власти д Эпернона. Д Эпернон решил, если болезнь не унесет Ришелье в могилу, заточить кардинала в неприступном замке Тромпет. Однажды герцог явился к дому Ришелье в сопровождении 200 своих приверженцев, чтобы, по его словам, осведомиться о здоровье кардинала. 13 ноября Ришелье П.Кобыла сделана операция, устранившая опасность для жизни. Дворецкий королевы Ла Порт, явившийся узнать, не унес ли наконец дьявол неудобного министра, возвратился с печальным известием, что больной поправляется. Оставалась надежда на д Эпернона... 20 декабря из дома, где остановился Ришелье, несколько человек из его свиты вынесли какой-то тюфяк, прикрытый шелковым ковром. Под ковром лежал Ришелье, которого таким образом доставили на корабль, сразу же поднявший паруса."
читать дальшеП.Корнев. Ревенант. "- Как едем дальше? - спросил маэстро Салазар, возвращаясь к нам. - Отдай своего жеребца Уве и Марте, - решил я, - он самый выносливый. Микаэль покривился, но спорить не стал, зато школяр и ведьма устроили целое представление и даже успели поцапаться, пока устраивались на коне. - Будешь руки распускать, скину! - предупредила девчонка, на что уязвленный до глубины души Уве посоветовал дойти до ближайшей лужи и хорошенько рассмотреть свое отражение. Пришлось вмешаться. - Заткнулись оба! - прикрикнул я и напомнил: - За дорогой следите, рано еще расслабляться!"
GQ. Лев Рубинштейн: "О себе, как о москвиче, я думал редко, а правильнее сказать, вообще не думал. Кое-что про себя как москвича и про свой привычный город я узнал, когда стал обильно общаться с немосквичами. Я узнал о том, что быть москвичом - это вроде как в прежние времена дворянином, то есть пользоваться всеми привилегиями не по заслугам, а по праву рождения. Узнал, что Москва - это место, где обитает сплошное начальство. К москвичу и относятся как к начальству - его боятся, ненавидят, ублажают, стараются что-то скрыть от него, пустить пыль в глаза, высказать претензию. В Крыму на пляже ко мне подошел как-то молодой человек и спросил, не москвич ли я. Я подтвердил его догадку. Тогда он мне сказал: "Слушай, парень! Как же нас тут задолбали все эти ваши съезды и пленумы!" Я ответил, что меня - еще больше. "А чо ж тогда?" - не очень логично, но зато убежденно сказал он."
Сижу, читаю комменты на автортудэе. Не, ну Васильев крут однозначно... Ревут даже мужики... Один вон дочитал книжку, пошел и напился... Переплюнул Мартина, ящетаю... Ну вот, говоря откровенно, никто же все равно до такой степени не убивался за мартиновских персонажей?
Что читаю, что читаю в ЖЖ! Что Васильев дописал цикл про учеников Ворона! Только что закончил седьмую книгу! И что, и как... (волнуется, бегает по потолку) (заглядывает по гуглу) там чего-то читатели пишут, что автор всех поубивал! Что, прямо никого не осталось...
Ч.Диккенс. Письма. //в США// "Газеты беспрестанно выражают всеобщее изумление "поразительным самообладанием мистера Диккенса". Они явно обижены тем, что я залезаю на подмостки, не спотыкаясь, и не чувствую себя подавленным открывшимся передо мной зрелищем национального величия. Все они привыкли сопровождать публичные выступления звуками фанфар, и потому им кажется совершенно непостижимым, что перед тем, как я выхожу читать, никто не выскакивает на сцену и не произносит обо мне "речь", а потом не соскакивает со сцены, чтобы ввести меня в залу. Иногда до тех пор, пока я не открою рот, они не верят, что перед ними действительно Чарльз Диккенс."
В.Перуанская. Зимние каникулы. "- Сколько себя помню, - говорит Сережа, - он сиднем сидел, штаны протирал. Маму в четырех стенах всю жизнь продержал. - Зеленоватые, с коричневыми крапинками глаза внука непримиримые, злые. И в этом незнакомом бабушка вдруг улавливает уже виденное ею раньше. У кого она еще видела такие глаза? Ну конечно, у Шуры же. Давно, когда на ладилась поначалу в этом городе у них жизнь. Наденька однажды встала в дверях, не пускала Шуру к сестре, а он глянул на нее вот так зло, непримиримо, вот-вот ударит. Как спрятанный в нем зверь вылез тогда из Шуры. И вновь спрятался, никогда больше не высовывался. Если потом и ссорились они с Наденькой, до этого не доходило. Бабушке неприятен отцовский взгляд в глазах внука, он будто отчуждает ее в этот миг от близкого и любимого существа., и ей сразу становится легче, когда Сережа, как бы опомнившись, поостыв или пожалев напуганную им бабушку, перебарывает в себе злость, говорит спокойнее: - Уж какую скучную, неинтересную жизнь мама с ним прожила! И что он в этом понимает?! - Молод ты еще об этом судить. Это теперешние молодые думают, что в жизни если нет каждый день праздника, то это и не жизнь вовсе."
П.Корнев. Ревенант. "Таверна "Под свиньей была излюбленным заведением моих коллег, не важно - местных или приезжих. Там за кружкой пива или стаканом вина обсуждались рабочие вопросы и устраивались неофициальные встречи, а кто-то даже селился в комнатах на втором и третьем этажах.. Здесь можно было узнать самые последние новости, слухи и сплетни, и я решил такой возможности не упускать. Парочка бретеров уставилась на нас с нескрываемым интересом, маэстро Салазар ответил им ослепительной улыбкой и подкрутил ус, а я толчком распахнул дверь и шагнул через порог. Здоровенный детина, подвизавшийся в заведении вышибалой, моментально высунулся из своего закутка и прорычал: - Не принимаем! - но тут же разглядел меня и осекся,а при виде Микаэля у него и вовсе нервно дернулся глаз. - Простите, магистр... - спешно выдохнул громила и спрятался обратно в свою конуру. Маэстро Салазар с довольным видом хохотнул, а после изрек: Слава моя быстрее коня Бежит впереди, опережая дела!"
Чарльз Диккенс. Письма. 1855-1870. (том 30 из 30-томного собрания сочинений). Ну вот, героическим рывком я таки дочитала эти тома... (не то что мне тяжело или неинтересно читать, просто обычно я люблю такие вещи читать не спеша, вдумчиво и со вкусом ) Но какая все же противоречивая личность! Чарльз Диккенс. Во втором томе писем включено уже меньше писем о работе над романами - тут надо сказать, что, конечно, письма публикуются не полностью все, какие есть, и даже просто отрывками... ну что поделаешь, вряд ли можно рассчитывать на что-то другое... Зато очень много писем касающихся работы Диккенса в качестве редактора. Он выпускал различные журналы. Не в смысле - одновременно, а то один, то другой. При этом работал над выпусками со всей ответственностью - не только сам писал в журнал, но и отбирал материал, строил авторов, вносил правки в текст - ну или требовал от автора, чтобы они были внесены. Чувствуется строгий подход. Чувствуется прямо-таки личность властная, жесткая и даже, смело можно сказать, авторитарная! Тут я испытываю неоднозначные чувства. С одной стороны, конечно, Диккенс знал, как делать и умел делать высококачественный продукт (выражаясь современным языком). Более того, он прекрасно знал, для какой аудитории предназначен журнал, знал вкусы и потребности этой аудитории... Ага! тут же соображаю я. Вот эти бесконечные чтения, с которыми Диккенс разъезжал по всей стране и даже за рубежом (в США вон съездил), и за которые вроде бы его осторожно упрекали друзья... Они, конечно, приносили ощутимый доход и в плане финансов, и в плане пиара... Но ведь, помимо этого, они, как бы сказать, обеспечивали обратную связь! Можно было напрямую ощутить реакцию публики, уловить, что наиболее интересно... В общем, ясно, что Диккенс очень четко знал, что ему нужно для его журнала, какой материал. И смело его требовал, невзирая на личности и чувства авторов. Наверно, это шло на пользу журналу... Может, и многим авторам шло на пользу - тут приводятся многочисленные редакторские замечания Диккенса, советы, как лучше писать то или это... С другой стороны, все-таки, хотя это и был материал высокого качества, но это был прежде всего материал Диккенса. В его стиле, его творческой манере... Тут часто встречаются письма в таком роде - Диккенс начинает с того, что рассыпается в похвалах тому или иному автору, приславшему в журнал свой материал. Потом следуют замечания, что хорошо бы подправить вот тут и вот тут. И заканчивается тем, что Диккенс настойчиво рекомендует, что "я бы"... переделал концовку на более оптимистическую... или там убрал бы эти эпизоды, как тормозящие действие... и т.д. И наверно, мало кто из авторов мог сопротивляться такой правке... Хотя среди них мелькают вполне известные имена - Элизабет Гаскелл, Уилки Коллинз... Но тут, наверно, опять же ничего не поделаешь - писатели такой величины, если они вздумают издавать литературные журналы - они, наверно, обладают непреодолимым влиянием. Как черная дыра. Невозможно сопротивляться - тут или держаться подальше, или тебя все равно затянет. На этом месте мне как раз вспомнилась идиотическая книжка Симмонса - ну там, про Диккенса и Коллинза, где Диккенс вроде бы представлен чуть ли не воплощением сил зла... (Я не читала, заглядывала в магазине, долго не решалась приобрести из-за маразма попавшихся на глаза фрагментов, а сейчас все не могу добраться ) В общем, сейчас мне по крайней мере стало понятнее, на чем это все могло основываться... Потому что Диккенс, судя по всему, становился крайне тяжел в общении, когда дело касалось вопросов литературного творчества... И в финале здесь помещено письмо насчет нового романа Коллинза "Лунный камень" - которое выглядит до крайности простодушно-наивным - о том,что это произведение плохо написано, и нелепо, и тяжело читается, и наверняка не понравится читателям! Сдается мне, что дело тут в том, что это наоборот очень хорошо написанное произведение - и при этом совсем не похожее на то, что пишет Диккенс! читать дальшеО грустном - увы, старость не радость... И вот появляются довольно скользкие моменты в том, что касается женщин. Это во-первых, случай с первой любовью Диккенса - дама сама написала ему, уже знаменитому писателю. Диккенс был в восторге, вспоминал "любовь и дружбу прежних дней", или как там у поэта... Увы, за прошедшие годы дама превратилась в расплывшуюся подурневшую матрону, со множеством детей и проблем. В результате дама сразу была забыта и последовало разъяснение, что у писателя много работы... Все так, и работы много, и с возрастными изменениями ничего не поделаешь... Но все равно как-то выглядит не очень... Еще более скользкий случай - с женой. Диккенс где-то там (на своих чтениях, или представлениях, или где там еще) встретил молодую красивую актрису, любовь, в последнюю осень, продлись, продлись, очарованье, и все такое... Как у поэтов. Но жене пришлось уйти. Дело житейское, но все-таки любопытно, что в письмах это описывается, как - мы изначально были чужие друг другу! ну вот я просто должен с ней расстаться, потому что это для нее самой лучше! Ну да, конечно. Эта бедная жена до того безропотно сопровождала Диккенса в его путешествиях и терпела всякие неудобства и опасности (то карета в речке потонет, то корабль попадет в шторм, то на дилижансе тащиться через прерии... ), родила мужу девять детей (ну, то есть даже больше, девять - это сколько выжило) - и вдруг оказалась на старости лет "совсем чужой". Жизнь печальная штука. Остается только утешать себя тем, что, наверно, у нее был невыносимый характер и она была вся такая неприятная... Наверно, надо это все понимать так, что некоторым творческим личностям просто необходим для вдохновения какой-то источник, что-то такое романтическое... Мне должно быть стыдно, но я думаю, что все-таки некоторым образом от всего этого произошел "Наш общий друг", а это мой любимый роман Диккенса, и как-то тогда не мне рассуждать и умничать... Эх... Еще более грустная тема - Диккенс и политика. Тут все тоже печально. Или забавно. Как посмотреть. Я в том плане, что у нас существует тренд - провозглашают, что Киплинг - "певец британского империализма", и как бы от этого он делается гораздо менее значащим, и можно его гордо игнорировать. Но по ходу получается такая штука, что Диккенс - тоже "певец британского империализма"! Совсем не в меньшей степени,чем Киплинг, а может, даже и больше... Потому что Киплинг хотя бы видел этих самых туземцев и аборигенов в колониях, а Диккенс, судя по всему, их просто не различал, для него это такая абстрактная масса и еще большой вопрос, относящаяся ли к полноценным людям... Это все невесело, но тут тоже ничего не поделаешь. Просто принимать к сведению. Что вот такой гениальный писатель, но с условиями. Видимо, вообще мало есть людей, которые без условий... И тоже достаточно грустные письма в конце - то есть, впечатление от них грустное, хотя Диккенс, по своему обыкновению, бодрится. Но он все хуже себя чувствует, при заданном бешеном рабочем темпе, дети доставляют все больше огорчений - вроде бы, как следует из писем, они не могут найти себе никакого занятия (а может, и не особо рвутся искать). Извечная проблема отцов и детей, мда. И последнее примечание, что однажды Диккенс потерял сознание и на следующий день скончался. Был национальный траур. Можно себе представить.
"Я только что вернулся домой после чтений... Что за аудитория! А ведь на последнем чтении сидело 3700 слушателей, и если бы не смех и аплодисменты, все они сошли бы за одного."
"Немало времени потребовал от меня мой старший сын, он только что вернулся из Германии, и мне надлежит ограждать его от демона праздности."
"... Не правда ли, любопытно, что, невзирая на остроумие и ученость авторов, заканчивая чтение, чувствуешь себя ничуть не более умудренным, чем в его начале."
"Ваши герои недостаточно обнаруживают свои намерения в диалоге и действии. Вы слишком часто выступаете в роли истолкователя и делаете за них то, что они должны делать сами."
"Я снова вижу Вас в том самом малиновом платье с узеньким воротничком, отделанным черным бархатом, и с белой кипенью ван-дейковских кружев, к каждому кончику которых было пришпилено мое юное сердце, как бабочка на булавке."
"За последний год я опять не раз шел этой дорогой и раздумывал над тем, может ли вся слава мира возместить человеку потерю мечты его юности."
"Я опасный человек, со мною нельзя показываться в общественных местах, ибо меня знают все."
"Знаю, что мой совет очень удивит Вас, и все же считаю своим долгом сказать, что, по моему убеждению, достоинства Вашей повести неизмеримо возрастут при сокращении. Пожалуй, она бы произвела большее впечатление, будь она вдвое короче."
"Я сохраняю способность к творчеству лишь при строжайшем соблюдении главного условия: подчинять этому творчеству всю свою жизнь, отдаваться ему всецело, выполнять малейшие его требования ко мне, отметая все то, что мешает работе. Если бы я не понял давным-давно, что, только будучи в любую минуту готов полностью отречься от всех радостей и отдаться работе, я смогу сохранить за собой то место, которое занимаю, я бы потерял его очень скоро." читать дальше "Помогать народу, который отказывается помочь себе, столь же безнадежно, как помогать человеку, не желающему спасения.. И пока народ не пробудится от своего оцепенения (этого зловещего симптома запущенной болезни), я могу лишь неустанно напоминать ему о его обидах."
"... Вы все время идете по стопам известного мне автора; и там, где Ваши башмаки могли бы при иных обстоятельствах оставить ясный и отчетливый отпечаток, они настолько сливаются со следами этого писателя, что читатель, следящий за ногами обоих, пребывает в состоянии полнейшего замешательства."
"Вы считаете меня взбалмошным, потому что иногда я внезапно заговариваю о вещах, о которых долго думал, и виден лишь конечный итог, а сам путь неясен. Но путь этот долог, и я прошел его медленно и терпеливо."
"Вы, разумеется, пишете для того, чтобы Вашу книгу читали. Между тем излишне мрачная развязка оттолкнет от нее многих из тех, кто мог бы прочесть ее, но не сделает этого, услышав отзывы читавших."
"Остаются, однако, две трудности, делающие Вашу повесть неприемлемой для "Домашнего чтения". Во-первых, ее длина. А во-вторых, главная ее идея. Эта ужасная возможность - а скорее, даже вероятность - угрожает стольким людям без какой бы то ни было вины с их стороны, что боюсь, как бы эта повесть не причинила много горя, если мы предложим ее нашим читателям. Я страшусь взять на себя ответственность и пробудить ужас и отчаяние, дремлющие, быть может, в стольких сердцах."
"У нас нет среднего класса - хотя мы постоянно восхваляем его, как нашу опору, на самом деле это всего лишь жалкая бахрома на мантии знати."
"Спор, участники которого не могут договориться, о чем они спорят, не просто бесполезен, он вреден."
"Моя работа над новой книгой находится сейчас в первой стадии. Это значит, что я кружусь и кружусь вокруг замысла, как птица в клетке, которая, прежде чем клюнуть кусочек сахару, все ходит да ходит вокруг него."
"На следующей неделе нам предстоит узреть "Потерянный рай" с убийством Авеля и всемирным потопом. Ходят самые дикие слухи о дезабилье наших прародителей..."
"Пусть некоторым это кажется странным, но, по-моему, работать не покладая рук, никогда не быть довольным собой, постоянно ставить перед собой все новые и новые цели, вечно вынашивать новые замыслы и планы, искать, терзаться и снова искать, - разве не ясно, что так оно и должно быть! Ведь когда тебя гонит вперед какая-то непреодолимая сила, тут уж не остановиться до самого конца пути. И в тысячу раз лучше терзаться и идти вперед, чем терзаться, не двигаясь с места."
"... Мальчик получил право вскоре после пасхи сдать экзамены для Индии. Раз для него уже есть там место, он, вероятно, отправится туда и причастится неведомой жизни "в глубине страны" прежде, чем хорошенько сообразит, что живет, - а это поистине высокая степень познания."
"Долгое время нас ненавидели и боялись. И стать после этого посмешищем - очень и очень опасно."
"Мне всегда становится очень весело при мысли о состоянии нашей морали, когда какой-нибудь сладкоречивый господин говорит мне - или кому-нибудь другому в моем присутствии, - что его поражает, почему герой английских романов всегда неинтересен, слишком добродетелен, неестествен и т.д. Ах, мой сладкоречивый друг, каким же блестящим обманщиком считаешь ты себя и каким ослом меня, если надеешься своей наглостью изгладить из моей памяти тот факт, что этот неестественный юноша (если уж порядочность считать неестественной), которого ты встречаешь в книгах, кажется тебе неестественным из-за твоего собственного нравственного уродства."
"... Этим людям нужны яркие краски, и они будут получать от меня яркие краски. В нашу эпоху железа и машин даже такая приправа к блюду их скучной и суровой жизни, по-моему, мнению, приобретает огромное значение. Нельзя же с утра до вечера обходиться одним цветом, да к тому же земляно-землистым."
"Сборник о костюмах мне не понравился главным образом из-за того, что говорят девушки. Я не чувствую за их словами правды и подозреваю, что они писали вопреки естественным побуждениям, которые приносились в жертву нравоучительности. Я нисколько не виню самих девушек, не сомневаюсь, что они обманывали себя гораздо больше, чем кого-либо другого, и писали все это из любви к похвалам, куда более неприятной, чем простая любовь к нарядам."
"Я считаю, что вся эта затея - ошибка. Она, к несчастью, очень смахивает на попытку разжалобить: что-то вроде дяди Тома и "разве я не человек и не брат?" ну, пусть так, но это еще не значит, что ты можешь выступать с публичными чтениями и требовать от меня внимания к ним. Я сам кротчайший из людей и питаю глубокое отвращение к рабству, но из этого еще не следует, будто мне хочется, чтобы дядя Том читал мне "Короля Лира"."
"Вряд ли в душе читателя найдет отклик добросовестный пересказ, сделанный равнодушным человеком, или описание, где прежде всего бросается в глаза желание автора продемонстрировать свои собственные чувства."
"И снова я должен повторить - особенно для молодых писателей: ради всего святого, никогда не пишите ни о чем снисходительно! Откажитесь от манеры, показывающей всем, как умны вы сами и какие чудаки все остальные."
"... От всего, окружающего человека, в его душу тянется бесконечное число тончайших нитей."
"... Различие между тем, что можно считать интересным и талантливым в кругу друзей, и тем, что адресуется широкой публике, которую совершенно не интересуют обстоятельства создания произведения и которая судит о нем только по его собственным достоинствам."
"Жаль, что я не могу стать главнокомандующим в Индии. Я начал бы с того, что вверг бы эту восточную расу в удивление (отнюдь не относясь к ним, как если бы они жили в Лондонском Стрэнде), объявив им, что приложу все усилия, чтобы уничтожить народ, занятый недавними жестокостями, и что я прошу у них любезности заметить, что я здесь только для этого и отныне приступаю со всем старанием и милосердной скоростью к тому, чтобы исключить их из рядов человечества и стереть с лица земли..."
"Жизнь всякого целеустремленного, трудолюбивого и честного человека - поучительный урок, но урок этот нужно прожить, а не описывать."
"Он рассказал мне, что мисс Мартино однажды объяснила ему и некоему доктору, почему "Таймс" так удаются заграничные корреспонденции, - дело в том, что они держат для этого ясновидящую!!!"
"... Простые люди и знатные господа останавливают меня на улицах и говорят: "Мистер Диккенс, не позволите ли вы мне коснуться руки, которая наполнила мой дом таким количеством друзей?"
"Мсье Ноэль лишен всякой индивидуальности, ни одна оригинальная черточка, ни один штрих не выделяют его из всех персонажей, которые наводняют литературу вот уже сорок лет. К тому же он так долго собирается поведать свою историю, что я сомневаюсь, есть ли у него что сказать."
"Я не могу ничего делать, пока у меня нет заглавия."
"Какой счастье читать произведения человека, умеющего писать!"
"Дует сильный ветер, и через окно на мое письмо упало несколько странных существ вроде маленьких черепашек. Я, в сущности, тоже жалкое существо, которое, однако, кое-как ползет своей дорогой. А у начала всех дорог и всех поворотов стоит один и тот же указатель."
"Мне кажется, что задача искусства - тщательно подготовить почву для развития событий, но не для того, чтобы, проливая свет на прошлое, показать, к чему все идет, - а напротив, чтобы лишь намекать - до тех пор, пока не наступит развязка. Таковы пути Провидения, искусство же - лишь жалкое им подражание."
"В вашем повествовании слишком чувствуется присутствие рассказчика, - рассказчика, не участвующего в действии."
"Волкообразный персонаж вроде Итальянца требует присутствия Красной Шапочки или Бабушки."
"Прочитав эту повесть, я чувствую себя так, словно мне рассказал ее человек, не умеющий рассказывать, и словно мне самому надо было добавить все необходимое, чтобы ее оживить."
"Сегодня утром по дороге с вокзала, я повстречал толпу любопытных, возвращавшихся после казни Уолтуортского убийцы. Виселица - единственное место, откуда может хлынуть подобный поток негодяев. Я без всяких преувеличений считаю, что один только их вид способен довести человека до дурноты."
"Я хотел бы предложить поставить после заглавия два слова - "Романтическая история". Это до нелепости легкий способ преодолеть Ваш страх перед дураками."
"Обращаясь к столь широкой публике, весьма желательно по возможности избегать примечаний. Содержание их лучше включать в текст. Просто удивительно, до чего трудно заставить большинство людей обращаться к примечаниям (которые они неизменно считают перерывами в тексте, а отнюдь не его усилением или разъяснением)."
"Человека, называющего себя Поэтом с большой буквы, право же, невозможно терпеть в наше время - особенно, если он не таков."
"... Без труда нельзя создать ничего ценного - о чем не имеют ни малейшего понятия кривляки и ничтожества."
"Поверьте, что я ничего не могу сделать для Вашей книги, если она сама ничего не может сделать для себя. Если бы я дочитал эту рукопись до конца, боюсь, что я бы никогда больше не смог ничего читать."
"Разумеется, я не могу сказать, какие поэтические способности могут таиться в юной груди, но я не вижу проявления их в этих строках. Я нахожу слова и звуки, но не нахожу мыслей."
"Как ни странно, но если Вы не будете чрезвычайно осторожно обращаться с неприятным персонажем, публика непременно сочтет неприятной всю повесть, а не одно лишь это вымышленное лицо."
"Как Вы себя чувствуете? Как всякий астматик, без сомнения, ответите Вы; но, как философски говаривал мой покойный отец (он тоже страдал астмой, но при этом был самым жизнерадостным человеком на свете), "я думаю, у каждого что-нибудь должно быть не в порядке, а я люблю знать, что именно".
"Вчера ночью мой садовник накинулся в саду на какого-то человека и выстрелил. В ответ на эту любезность злоумышленник пребольно пнул его ногой в пах. Я бросился в погоню со своим огромным догом. Злоумышленника я не нашел, но с великим трудом удержал собаку, которая норовила разорвать в клочья двух полисменов. Они приближались к нам со своей профессиональной таинственностью, и я поймал собаку в ту минуту, когда она хотела вцепиться в глотку весьма почтенного констебля."
"Обычно я с трудом воспринимаю ритмические новшества и до сих пор вынужден отделять мысли некоторых наших друзей от формы, в которую они облечены, - совершенно отделять форму от содержания и выражать эти мысли по-своему."
"Меня удивляет то обстоятельство, что Вы все время торопитесь, рассказывая свой роман как-то стремительно, не переводя дыхания, от собственного имени, тогда как люди должны были бы говорить и действовать сами за себя."
"Некоторое время я чувствовал себя очень плохо. "Всего лишь повышенная раздражимость сердца", - сказал приглашенный на консультацию доктор с Брук-стрит. Я ничуть не огорчился, ибо заранее знал, что все это, без сомнения, вызвано ослаблением какой-либо функции сердца. Разумеется, я не настолько глуп, чтобы полагать, будто за всю свою работу не понесу хоть какого-либо наказания."
"... Я не думаю, будто удачные художественные произведения создаются в "часы досуга".
"... Каждый, кто изобретет что-нибудь на благо народа и предложит свое изобретение правительству, тем самым становится преступником и подвергается казни на колесе волокиты."
"Если бы мне напомнили, что я - редактор периодического издания с большим тиражом, и если бы в суде мне прочитали сцены, в которых описывается, как пьяный Гонт явился в постель к своей жене и как был зачат последний ребенок, и спросили, пропустил бы я, как редактор, эти сцены, я был бы вынужден ответить: НЕТ. Если бы меня спросили, почему, я бы сказал: то, что кажется нравственным художнику, может внушить безнравственные мысли менее возвышенным умам (а таких среди большой массы читателей неизбежно окажется много), и поэтому я должен был бы обратить внимание автора на возможность извращенного понимания этих отрывков в широких кругах."
"Пока у меня хватит сил, я никогда не буду много отдыхать... С другой стороны, я думаю, что моя привычка легко отвлекаться от самого себя и уходить в мир фантазий всегда чудесно освежала и укрепляла меня. Мне всегда кажется, что я отдыхаю гораздо больше, чем работаю."
"Совершенно согласен с Вами по поводу "Лунного камня". Построение его невыносимо скучно, и, кроме того, он проникнут каким-то назойливым самомнением, которое ожесточает читателей."
"Единственную здешнюю новость Вы знаете не хуже меня, а именно, что страна гибнет, что церковь гибнет, и обе они так привыкли гибнуть, что будут превосходно жить дальше."