Читательский дневник

А.Пикуль. Уважаемый Валентин Саввич!»
«Майор Чистяков В.А., Иркутск, 22.10.1987г.
Все чаще думаю о вас: не о писателе – о человеке живом, ранимом, имеющем надобность в тысяче мелочей нашего пестренького быта, в который 5 млрд земляков вбиты, как гвоздики, по самую шляпку. Что у вас болит? Чем вам помочь?
Бог с ними, с литературными критиками! А с вами я и множество российских патриотов, вынужденных постигать отечественную историю с помощью ваших честных книг. Дивно повелось! Эта глыбища («наука историческая»), вероятно, с момента появления возымела преоригинальнейшую поступь и, периодически совершая маршруты Сизифова камня, обкаталась до гладкости обсосанного леденца – худенького, исчезающего прямо на глазах. При таком-то направлении куда же он «котится», этот камешек? И куда ж мы все «закотимся»? Вопросец не созерцательный! Ответ – небезопасный.
Смею утверждать, Валентин Саввич, что офицерский корпус, к которому я принадлежу, нынче не произведет ни чаадаевых, ни лермонтовых, ни марлинских; технократия, плюс десятилетия отлучения от «интеллигентных рефлексий» сделали свое паскудное дело: поубавилось гражданской смелости у военных людей, а без нее – что ж! – ни прозы, ни поэзии не сотворишь. Нынче ЧИТАЮТ, и то слава богу… Авось от такого чтения и поднимется рука – если уж не на собственное сочинительство, так хоть, по крайней мере, на то, чтоб дать пощечину румяному конформизму; родине от такого ПОЕДИНКА будет лучше, только польза.
Немножко грустноватый у нас разговор получается… Ничего, крепче будете. К романисту всякое пристает, на то он и романист. А мое письмо в большей степени – ободрить вас, не дать почувствовать одинокость; писатель думает и пишет, читатель читает и думает, и вот это «думает» соединяет нас крепче, чем общение в Останкинской телестудии».

А.Алексин. Коля пишет Оле, Оля пишет Коле.
« - Из-за этого ты такой грустный? Из-за птицы?
- Скажи еще: «Из-за какой-то там птицы!» Все так говорят.
- Зачем же?
Оля присела на корточки и заглянула Кольке в глаза.
- Чего тебе? – отмахнулся он. И с ужасом почувствовал, что глаза его сами собой становятся мокрыми.
- Что ты? – дрогнувшим голосом сказала Оля. – Из-за птицы?..
Он мог бы объяснить: ему тяжело не только из-за этой… вдруг опустевшей клетки. А потому, что, вернувшись, он не почувствовал, что приехал домой, хоть на столе красовался пирог и встретили его торжественным маршем. Он мог бы объяснить, что в прошлом году переписал из газеты чужие стихи и выдал их за свои, чтобы доказать Елене Станиславовне и отцу, что тоже чего-то стоит и чем-то на свете увлекается… кроме своих птиц. Оля, как всегда борясь за справедливость, отыскала тогда эти стихи в газетной подшивке (и как только они запомнились ей!), и, подойдя к Кольке, тихо, но отчетливо произнесла: «Позор! Это же воровство». И разорвала стихи на клочки… Другим она сказала, что стихи были просто плохие.
В тот родительский день после концерта, Колька слышал, как мамы допытывались: «Почему ты не пела?.. Почему ты не выступал?..» А отец и Елена Станиславовна ничего не спросили у Кольки. Они вручили ему пакет с фруктами. И все… Но разве Кольке нужны были эти фрукты? Он предпочитал лесную костянику и рябину, от которой сводило челюсти, но которую его научили любить птицы».

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

А.Алексин. Домашний совет.
«Мама с пеленок внушала нам, что для мужчин («Уж поверьте мне, женщине!») внешние данные решающего значения не имеют, а главное – это ум и душевные качества. Она сообщала, что многие выдающиеся личности были отнюдь не выдающегося телосложения. Владика она утешала, а меня воспитывала. И мы с ним хорошо понимали это.
Потом она начинала объяснять, что зависть – возбудитель чуть ли не всех пороков и низостей, и если один человек р а с т е т, другому от этого не может быть хуже, ибо никто на свете не растет за «чужой счет». Тут уж она воспитывала старшего брата. И мы опять с ним все понимали. Мама усиленно пыталась сделать двух братьев б р а т ь я м и…
Через десятилетие я думал о том, что родители мои долго проводили некий эксперимент: хотели доказать, что можно, не напрягаясь, прожить под одной крышей без ссор и скандалов.
Ко всякому дерзкому эксперименту вначале относятся подозрительно. Даже близкие друзья дома настаивали:
- Должны же вы хоть когда-нибудь хлопать дверью, обижаться, не разговаривать!
Это было похоже на утверждение, что человек непременно должен болеть. Хоть изредка, но обязан.
- Одноименные нравственные заряды – и ни малейших отталкиваний! – изумлялись наши соседи.
- Зачем делать правила физики правилами семьи? – с грустной улыбкой говорил отец».

Е.Кароль. Претендентка номер девять.
«Наверное, я просто не могла в это поверить. Я и умерла. Бред. Успешная, независимая женщина двадцати семи лет. Хорошая работа, достойная зарплата, собственная квартира. Кот в наличии. И уже второй час сижу на кухонном подоконнике и рассматриваю свое остывающее тело, рядом с которым лежит и явно нервничает Мусик, не понимающий, почему хозяйка не встает и его не кормит.
Какая глупая смерть… Но кто же знал, что электропроводка настолько не исправна, что меня ударит током, стоит лишь вставить в розетку вилку от фена мокрой после душа рукой? Бред.
Интересно, меня скоро найдут? В какой-то момент начало темнеть, и я поняла, что уже вечереет, а я просидела в ступоре весь день. Что ж, будем надеяться, что завтра меня хватятся.. Все-таки понедельник грядет, а я как раз должна была сдавать проект.
Так и произошло. Телефон начал надрываться уже в девять утра, а ближе к обеду затрезвонили в дверь. Через час ее выломали.
А я все сидела на подоконнике и смотрела. Как меня обнаружила коллега Марина, как удачно упала в обморок на руки к Вадиму, нашему водителю, как МЧС вызывало «скорую» и полицию, чтобы зафиксировать факт смерти. Как меня вынесли, а голодного Мусика забрала секретарь Катя…А потом все стихло вновь».

---

Елена Кароль "Молчание? Дорого!" Фантастика, любовный роман.
Сюжет: жизнь у ГГ и без того была не сахар... В одночасье лишившись любимой семьи, дома, родной планеты, привычного образа жизни, будущего... вынужденная скрываться под чужим именем в захудалой космической дыре... и еле сводить концы с концами... И тут однажды, возвращаясь домой с ночной смены, девушка встречает странную старуху, которая бормочет что-то про дар, а когда она пытается ей помочь - скоропостижно помирает. А ГГ вдруг ощущает в себе нечто странное. И понимает, что получила дар псионика - одной из самых закрытых высших каст космической цивилизации. Это ее не радует, ведь сразу понятно, что старуха от них сбежала и ее наверняка уже искали. А теперь будут искать и ее. Так что придется опять все бросать и бежать, куда глаза глядят. Надеясь затеряться на просторах космоса... Но удастся ли это, если на охоту вышли самые страшные бойцы галактики?
Ну вот, очередная прочитанная книжка автора. На этот раз она несколько выбивается из уже привычного авторского стиля... И дело даже не в том, что это натуральный космический боевик со всеми атрибутами - космические войны, звездолеты, бластеры и все такое... Главное, что обычно же у автора бывает напряженное начало, а потом рано или поздно все выправляется и переходит в этакое уютное мельтешение. Так вот, здесь это уютное мельтешение началось только разве что в эпилоге. А до того все боевик да экшн, прямо куда бежать. Но ничего не скажу, было вполне напряженно и увлекательно.

@темы: Книги

---

Не зная уж, что запросить у выпрыгнувшей нейросети... на каком-то видимо подсознании, что сегодня где-то как-то праздник... Запросила народные гуляния в старинном русском стиле.

---

Неравнодушные украинские граждане и дивный мир книгоиздания.

В телеграме читаю... у буктьюберов (Полина Парс). Американская автор Элизабет Гилберт, будучи сильно потрясенной еще во времена пандемии и локдауна и вот этого вот всего - где-то наткнулась на информацию о случае с Агафьей Лыковой. Ну, та семья староверов, которая скрылась в тайге и прожила там безвылазно, не зная ничего о происходящем в стране и мире. Это ее впечатлило, и она по этому случаю решила написать роман. Так-то она, вроде, все равно туда добавила что ли американскую ГГ, которая каким-то боком являлась им родственницей, не важно, в общем, сейчас она этот роман закончила и радостно объявила об его издании.
Тут же на нее набросились с гневными комментами украинские граждане - во всяком случае, она пишет о них.
Так что на следующий день автор Гилберт официально извинилась на камеру и сообщила, что снимает книгу с издания, будет работать над другими проектами.
Наши креаклы - в лице Полины Парс - тоже отреагировали в том плане, что хорошо, что автор Гилберт во время осознала и опомнилась. Хотя вообще-то она все равно невеликого ума и так себе автор.

А мне еще по этому поводу вспоминается упоминание - на дыбре прочитала, у неравнодушных украинских женщин - что авторы Олди сейчас будут переводить свои книги на мову и так издавать, и как хорошо, прямо они не могут дождаться, когда же это произойдет. Что характерно, радуясь на чистом русском языке. Чистая психоделика.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Мир криминала.
«Несмотря на то, что на день преступления у Хирасавы было алиби – он присутствовал на презентации фирмы и даже продал директору свою картину, к нему возникли вопросы. Он не смог толком объяснить происхождение крупных сумм, появившихся на его банковском счету, после нападения на отделение банка «Тэйкоку»: то ли удачно продал свои картины, то ли поступил взнос от мецената, крупного предпринимателя, который к тому времени уже умер. Да еще на щеке художника имелась родинка. В 1948 году Токийский суд признал Хирасаву виновным в убийстве 12 человек и ограблении. И приговорил его к высшей мере наказания – смертной казни.
А дальше началось странное. Помещенный в камеру смертников, узник напрасно ждал смертного дня. Дело в том, что в соответствии с японскими законами приговор может быть приведен в исполнение только после того, как его подпишет министр юстиции. Вот только ни один из 33 глав этого ведомства, многих из которых узник пережил, поставить свою подпись под приговором не решился. Более того, как впоследствии стало известно, настоящий преступник еще во время следствия был вычислен. Им оказался Сабуро Суво, который тоже имел родинку на щеке. Но арестовать его не представилось возможным – он принадлежал к «касте неприкасаемых». Дело в том, что в годы Второй мировой войны он работал в печально известном «Отряде 731», где проводились исследования по созданию бактериологического оружия и сопутствующие ему бесчеловечные опыты над военнопленными. После капитуляции американцы взяли под свое покровительство столь ценных сотрудников, обеспечив им неприкосновенность. Но общественность требовала найти виновного, и тогда, судя по всему, крайним сделали художника Хирасаву.
Делегация членов Верховного суда в 1978 году навестила заключенного. Выслушали его, покивали и удалились прочь, так ничего и не предприняв, чтобы поставить точку в этом деле. В результате 10 мая 1987 года, отпраздновав в камере смертников свое 95-летие, узник отошел в мир иной, так и не дождавшись ни казни, ни помилования».

Е.Кароль. Элементально.
«Я утроила бдительность и, обогнув основное здание, приуныла. Судя по нервной суете, воцарившейся в замке, и расторопно разбегающимся стражникам, мой побег уже обнаружили. А до ворот, между прочим, метров сорок по совершенно пустой площадке. Новая мысль, пришедшая в мою дурную голову, показалась невероятно привлекательной, и я, отступив под прикрытие плюща, бодрой рысью перебежала с мощеной поверхности на траву и от души пожелала провалиться под землю. Есть!
А теперь думаем снова. Спряталась я неплохо, сразу вряд ли найдут, но если к поискам подключится маг, то у меня есть всего несколько минут. Куда дальше? Как? И почему, черт возьми, я не умею строить порталы? А то бы раз – и дома!
Ситуация не располагала к долгим стенаниям, и я, торопливо перебирая в памяти все, что успела изучить за эти дни, поняла, что вариантов у меня не так уж и много. Земляные элементали могли передвигаться по землей, но для этого мне нужен был четкий ориентир конечной точки прибытия. Что могло бы им стать? Корпуса академии отменяются. Полигон? Кустарники? Деревья? Точно! Мое любимое деревце!
Я зажмурилась, сосредоточилась на задаче и постаралась в подробностях представить свое любимое деревце. Защитника. Хранителя. Своего самого могучего и сильного друга. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Забери меня отсюда!
Ой! Когда я со всей дури врезалась во что-то невероятно твердое, сначала даже не поняла, что произошло. Было больно и ужасно мутило, но я кое-как открыла глаза, и первым, что увидела, была кора моего обожаемого дерева. Да! У меня получилось!»

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Литературная газета.
«В определенном смысле критики правы – «левые» профессора действительно разрушают устои. Не разрушать их означает сохранять и воспроизводить белую привилегию, неоколониализм, империализм и т.д. – так видят ситуацию крайне левые и анархисты. Совершенно иначе видят проблему противники протестов. Уничтожение структуры доминирования белых для них – это уничтожение самой страны. С чем, собственно, трудно поспорить. Америка, которую мы знаем, - это страна структурного неравенства и расизма. Другой Америки не было никогда – только на уровне мифов. Поэтом слом системы – это действительно слом Америки, как бы кто к этому не относился».
***
Максим Замшев, главный редактор: «Литература это всегда борьба закабаления и свободы. В прозе эта борьба наиболее яростна. Столько препон надо преодолеть, чтобы выразить то, что хочешь. И надо, чтоб тебя поняли, и чтоб не длинно было и не коротко, законов формы целая куча и пр. Ксения Букша выиграла эту битву прежде, чем написала первую в жизни строчку».
«Если знать жизнь и чувствовать людей, многое из происходящего наяву покажется сном или выдумкой».
«Их объединяет то, что они жили не в самое лучшее время, не в самой лучшей стране».
«Букша, как никто в нашей литературе, чувствует, какие глубины несет русский язык, как приятно использовать его не в длину, а в глубину. Может быть, просто природа ее таланта такова, что слова льнут к ней и ей не приходится мучиться, чтобы их найти».
***
«Светлана Мосова филигранно работает со словом и смыслом. Если подчеркивать все изящные и меткие выражения в рассказах, можно сточить карандаш».
***
«Читаешь Костомарова и кажется, что оттуда, из 1864 года, он смотрит на нас с грустью и вздыхает, почему же люди «оригинальные» не меняются: «В Петербурге есть целый класс существ, которых русские, живущие в этом городе, прозвали общечеловеками. Эти общечеловеки – существа до того цивилизованные, что отрешились от всяких предрассудков и, постоянно обретаясь в возвышенных сферах мечтания, низким для себя полагают принадлежать к какому-либо народу. Действительно, ни с одним народом нет у них ничего общего, даже языка…»
***
Андрей Дементьев: «О, как порой природа опрометчива: то подлеца талантом одарит, то красотой поделится доверчиво с тем, за кого испытываешь стыд…»
***
Олег Григорьев, специалист в области исследования биоэффектов электро-магнитных полей: «- Где лучше держать мобильный телефон во время сна?
- Выключенный – где угодно. Зачем ночью включенный телефон? У нас что, повышенная боеготовность?»
***
«Читая Пьецуха, мы усмехаемся непременному дебилизму всего и вся, с одной стороны, изумляющему, а с другой – совершенно изумительному».
***
«У каждого классика свой литературный метод. Нет метода – нет классика. Метод Пьецуха я бы назвал так: это реализм житейского сюрреализма».

Е.Кароль. Попаданка. Если вас убили.
«Ноги подкосились, и я предпочла сесть, прежде чем торопливо продолжить обследование своего тела. К своим двадцати двум годам я обзавелась немалым количеством шрамов, чтобы сейчас заняться их поиском. Но ни шрама на коленке от неудачного падения со скейта в четырнадцать, ни шрама на локте от ветки на ролевке в восемнадцать, ни еще десятка небольших, но памятных – я не обнаружила ни одного.
Стон вышел непроизвольным, но протяжным и невероятно тоскливым. Факт налицо – мне дали абсолютно новое тело. Оставался крохотный шанс, что обновили меня лишь снаружи, а не целиком, как грозились… Решено. Завтра же запишусь на прием к гинекологу и узнаю все от профессионала. Вот и прогуливайся после этого по другим мирам. Иные жалуются, что девственность пропадает, а мне, как в самой нелепой сказке, свезло за троих! Вернули!»

---

Картинкофлуд

На цыпочках хожу вокруг нейросети Midjourney. Она, конечно, делает всякое красивое… лучше, чем Кандински… но такая капризная… Мало того, что один запрос в сутки, так еще она может взбрыкнуть и не пожелать его исполнять.
Но вот удалось извлечь сессию – времена года. Чтобы было всякое милое и душевное.

Весна.






Лето.





Осень.





Зима.

---

Елена Кароль "Джинн на полставки". Фэнтези, любовный роман.
Сюжет: девушка Ксения жила себе обычной жизнью в нашей реальности, но однажды подруга попросила за нее выкупить заказ... антикварную лампу. Ксения хотела ее рассмотреть, но только взяла в руки, как оттуда вырвался джинн и тут же ее заколдовал, запихнул в лампу и выбросил в портал. Со злобным смехом. Но по стечению обстоятельств лампа с заключенной в ней Ксенией вывалилась в каком-то мире и разбилась. А Ксения почему-то превратилась в мышь. Через некоторое время Ксении стало ясно, что она сама превратилась в джинна... но недоделанного - лампа же разбилась. Но по-любому придется исполнять желания хозяина, то есть того типа, возле которого выкинуло Ксению в лампе...
Да, надо уже методично браться за чтение набранной стопки книг автора Кароль, решила я... И тут опять обнаружилось препятствие. Начало как-то смущает... Ну что это такое - ГГ в виде мыши, роковой и сексуальный в виде лысого амбала непонятного рода занятий... Так что какое-то количество глав пришлось читать преодолевая собственное недоумение. Но постепенно дело пошло на лад, роковой и сексуальный проникся к ГГ теплыми чувствами и стал ее откармливать, в смысле, магической энергией, так что она все росла и ширилась в объемах - ну, постепенно доросла до нормального женского вида. Тут он сразу и осознал, что пора жениться и т.д. Ну вот, там и началось всякое мимимишное.
Однако, только я расслабилась, как автор вдруг решила прибавить экшна и спасения мира - тут началось, ни много ни мало - борьба джиннов за свои права и освобождение их от угнетателей, во главе чего встала все та же ГГ. Происходящее отчетливо приняло характер безумный и психоделический... Будто до того было недостаточно, со всеми этими превращениями ГГ то в мышь, то в песца. Ну что же, трэш я тоже люблю. Под настроение.
В общем, тоже закончила чтение с удовольствием. Сейчас вот думаю - может, это такая индивидуальная особенность автора? Что вот трудное и сомнительное начало встречается у нее - но тут надо просто перетерпеть, не сдаваться и продолжать, и рано или поздно все равно все сведется к уютному мельтешению. Стопка книг меня все еще дожидается, как раз могу проверить эту гипотезу.

@темы: Книги

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Встречи с прошлым. Вып.7.
«А.Тришатов – В.П.Ютанову. 24 ноября 1918г. Может быть, вы уже совсем забыли про меня, вот уже я и сам не верю, что на земле был Тришатов. Я теперь только помощник секретаря в кооперации, я пишу теперь только бумаги с ходатайством об освобождении священников от призыва в тыловое ополчение, отношения в Совнархоз, объявления, что в Губернском союзе потребительных обществ есть вакансия машинистки 2-го разряда с окладом жалованья в 675 рублей, а вечером еще хуже, член распределительной комиссии профессионального союза, от 7-8 я пишу ордера на астраханские селедки, мыло, керосин и валенки. У меня почти слезы на глазах, моя, моя Москва дорогая и ваша Серпуховская, вся дорога до вашего дома… Ах, эти длинные ночи, последняя папироса, уже потушенное электричество и мы с Иваном Ивановичем – разговоры до рассвета, все волнение пережитого вечера, литературных встреч и впечатлений. Расскажите мне про Ивана Ивановича, что с ним, где он, здоров ли, почему не напишет».
«А.Тришатов – Н.С.Ашукину. 31 октября 1920г. Я все-таки не понимаю, зачем я очутился здесь, за тысячи верст от всего мне привычного и дорогого. Жизнь моя идет без событий. Сижу в библиотеке красноармейского клуба, добросовестно пишу инвентарную книгу, карточки каталоги и формуляры. Постиг премудрость десятичной классификации и кэттеровской расстановки и боюсь, что через год стану опытным библиотекарем. По вечерам, когда дают электричество, что бывает с большими промежутками, читаю какие-нибудь добрые старые романы и все больше убеждаюсь, что сам я никогда ничего подобного не напишу. Если сел бы писать, я знаю это, опять начнешь кричать без запятых… да нет, я молчу упорно, разве есть что-нибудь лучше молчания?»

Е.Кароль. Попаданка. Если вас убили.
«- Если на этом все, то прошу проследовать в свои покои, - резковато сказал Эд. – Бесы принесут вам все необходимые писчие принадлежности. По истечении двух часов сочинения надлежит сдать, и вашему вниманию будут предложены празднично накрытые столы в парке на заднем дворе замка. Там вы сможете отдохнуть и подумать о втором этапе смотрин. Вечером я объявлю имена тех, кто остается. Время пошло, леди. Первый этап объявляю начатым!
Переговариваясь и перешептываясь о странных и подозрительно простых этапах, кандидатки в невесты покинули зал. Маленький пунктик о том, что и листы, и перья окажутся зачарованы так, что невесты напишут правду и только правду, Эдмунд, естественно, не озвучил. И я даже знаю, почему, ведь мне об этом уже давно рассказали.
Именно этот и ему подобные нюансы будут присутствовать в каждом этапе отбора, чтобы действительно суметь выбрать самую подходящую, а не ту, кто складнее лжет и правдоподобнее притворяется. Пятнадцатый лорд действительно подошел к отбору максимально ответственно, планируя женить отпрысков на самых достойных.
Второй этап, несмотря на кажущуюся нелепость и формальность, являлся суровой проверкой на совместимость. Вся атмосфера замка будет пропитана особой силой рода, которая на уровне подсознания вынудит кандидаток презентовать свое любимое дело. И ладно, если у претендентки окажется безобидное увлечение, наподобие танцев или вязания. А если она профессионал по выращиванию ядовитых пауков? Или не видит своей жизни без ежедневных утренних пятичасовых тренировок с мечом? Это же наивернейший крах семейной жизни в самые кратчайшие сроки!»

---

Картинкофлуд

Для любителей Люциуса Малфоя – в нейросети сгенерили фотосессию, так сказать, с его повседневными занятиями.

@темы: ГП-флуд

---

Уильям Фолкнер "Статьи, речи, интервью, письма". Письма... зарубежная классика.
Что тут: все, согласно заголовка. Очень методичное издание еще советских времен от приятного издательства "Радуга"... Такое впечатление, что тут собрали все - от кратких бесед бог знает с кем на полторы страницы до... ну, наверно, стенограмм... курсов лекций-выступлений в каком-нибудь университете. Расположено в хронологическом порядке. Имеются комментарии и алфавитный указатель упоминаемых персоналий в конце. Можно себе составить впечатление.
По своему обыкновению я изыскала в библиотеке книжку и с удовольствием прочитала - письма и прочее от того автора, у которого я в жизни не прочитала ни строчки. Ну, потому что мне интересно читать письма, и я вообще считаю, что это прекрасный случай, чтобы познакомиться с автором и там уж определиться. Хотя самих писем здесь немного... Думаю, это вызвано тем, что Фолкнер был по сути очень закрытым человеком. Он был совершенно против такого вмешательства в свою личную жизнь - чтобы его личные документы становились достоянием общественности, все такое. Он тут даже конфликтовал с прессой и с издательствами, если они, по его мнению, переходили за некие определенные границы. Видимо, он считал, что общественности должно быть достаточно того, что он готов выдать сам - и в строго определенных условиях и в определенной форме. Так что, собственно, весь сборник это и подтверждает - Фолкнер очень вежливо и деликатно беседует со всеми, терпеливо отвечает на все вопросы, даже если они повторяются в сотый раз... Ну, он тогда в сотый раз отвечает то же самое. Последовательный человек. Так что, я думаю, и при малом количестве писем можно вполне прочувствовать это все... тем более, что противоречия никакого не возникает - если Фолкнер что-то сказал когда-то, то хоть через двадцать лет он скажет практически то же самое.
Я сначала хотела почитать только письма и этим ограничиться. Потом решила, что можно глянуть немножко статьи... Но они как-то быстро закончились... Поэтому я решила немного ознакомиться с интервью (самый большой раздел!)... Так незаметно вся книжка и прочиталась. Но действительно очень интересно. Фолкнер интересно говорит, образно...
По содержанию, условно говоря, это все можно разделить на две темы... или на три... пусть три. Биографический материал - весь этот круг вопросов о жизни Фолкнера и каких-то моментах его биографии. То, что касается собственно литературы - рассуждения о писательстве как ремесле, о писательской технике,приемах, разговоры о книгах - как самого Фолкнера, так и того, что он читал. И вопросы общего плана - взгляды на жизнь, на текущую политическую обстановку, все такое.
Лично у меня больше всего вопросов вызвал как раз этот мировоззренческий раздел. Я вот обдумываю это все, и мне думается, что несмотря на авторитет классика и нобелевского лауреата, тут надо подходить с осторожностью. Потому что Фолкнер, конечно же, автор с гуманистической позицией, никто ж не спорит... Но все-таки, что ни говори, он находится глубоко внутри буржуазно-капиталистической идеологии. Со всеми вытекающими. Так что я бы не стала слишком увлекаться многими его тезисами и высказываниями. В смысле, предлагаю тут относиться скептически.
Ну вот, к примеру, его высказывание о том, что - лучшее, что может сделать какое-либо государство во время войны, это проиграть ее... в таком роде... Хлестко, не спорю. Вполне представляю, как определенная часть общества - ну, та самая, которая любит при случае размахивать чьим-то там лозунгом, что "патриотизм - это последнее прибежище негодяя" - при таких речах сразу начинает друг другу многозначительно кивать и перемигиваться. Но давайте прикинем мозгом все сопутствующее. Фолкнер - это прежде всего американский писатель... и не просто абстрактно американский, а представитель американского Юга. Того самого, где рабовладельческие штаты, конфедераты, "Хижина дяди Тома" и вот это вот все. И если американский писатель с глубокой вовлеченностью говорит о войне, то имеет в виду прежде всего не какую-то абстрактную войну, а свою собственную - Гражданскую войну в США. Которая - что бы там кто ни старался продвигать - до сих пор является в Америке глубокой раной, так до конца и не затянувшейся... И в этой войне, как всем известно, южане проиграли. Так что при этом остается только принимать красивые позы и рассуждать о том, что войны лучше всего проигрывать. Главное - полезно для самооценки (самооценка и самовосприятие здорового человека, да). Не нас разбили и втоптали в грязь - а мы как бы сами по собственной воле потерпели поражение. А потому что мы выше этого. И сразу уже совсем другой коленкор. Не то что мы никчемные и бездарные позеры - а мы люди благородные, тонко и деликатно чувствующие, которые просто не опускаются до всяких грязных и вульгарных материй. Уверена, что если бы Фолкнер по воле судьбы родился и вырос на Севере, он бы о благородном проигрывании войн не рассуждал. К тому же, вот его конкретное письмо времен начала второй мировой - он там просто в ужасе от надвигающейся катастрофы и предвидит гибель цивилизованного мира и т.д. Что-то он там не пишет о том, что надо немедленно пойти и проиграть нацистам. Так что, бред? - бред.
Кстати говоря, у него так же проскальзывают такие моменты, что - а так-то нападки на Юг были не совсем справедливы, да и негры все же жили не так уж плохо... Нам это знакомо, называется - хруст французской булки. Тут его как-то спросили про ту же упомянутую "Хижину дяди Тома" - так он что-то ответил без особого восторга и в том роде, что - Бичер-Стоу многое не поняла/поняла не так. И тут же вежливо добавил, что это в любом случае прекрасно написанное произведение.
Или взять рассуждения Фолкнера о перспективах развития общества. Скажем, расовая сегрегация - о да, Фолкнер ее осуждает и решительно выступает против. Против всего плохого и за все хорошее, как говорится. По Фолкнеру, это серьезная проблема общества, мешающая его развитию, это прямо говоря болезнь общества, которую надо лечить. Хорошо. И как же Фолкнер предлагает ее лечить? А никак. По рассуждениям Фолкнера выходит, что не надо ничего делать! Делать не надо ничего. Надо просто подождать - и все образуется! А потому что общество неуклонно развивается... человек неуклонно эволюционирует... делается все лучше и лучше... И со временем просто все само собой образуется и все! Общество разовьется, человек эволюционирует - и не будет этой страшной болезни общества. А до этого момента надо просто терпеливо подождать. Потому что если что-то делать, то кому-то будет плохо, будут всякие эксцессы. А если подождать, то так будет спокойнее и лучше! Бред? - бред.
В общем-то, это в чистом виде толстовство. Фолкнер, кстати, ЛНТ очень уважает. Ну, наверно, и эти его идеи ему очень близки. Вот только, думаю я - одно дело подождать привилегированному классу (к которому относится и сам Фолкнер). Другое дело - подождать тем же неграм. Их Фолкнер особо заклинает проявить терпение.
В то же время Фолкнер выдвигает другой тезис - и тут, как мне думается, наблюдается некое противоречие. Он принимается рассуждать о том, что - не следует никому что-то давать (свободы, права, блага и т.д.). Это не принесет никому пользы. А в том роде, что человек должен сам всего этого добиться. Тогда будет польза. Ну и? С одной стороны он заявляет, что надо "подождать". Подождать - это то есть, что постепенно все вам дадут. С другой стороны, он же рассуждает, что давать как раз не надо - человек должен сам себе это все добыть. И как тогда? Это уж не говоря о том - мое любимое - что Фолкнер сам относится к привилегированному классу. То есть, ему-то как раз от рождения просто дали это все - права, свободы и прочее. Ну, тут вот ЛНТ был, по крайней мере, более последователен... А вот Фолкнер ничего об этом моменте не проясняет. Так что, бред? - бред.
В общем, все эти моменты лично у меня вызывают глубокие подозрения и настороженность.
Ну, а что касается литературных моментов - тут все, без вопросов, очень интересно. Правда, я не знаю, могут ли рассуждения и советы Фолкнера принести кому-то пользу - кому-то, кто сам хочет что-то писать. Потому что из всего, что Фолкнер тут излагает - это только подробный рассказ, как пишет сам Фолкнер. Ну, вот у него так сложилось в жизни, такой появился дар, что он смог писать свои романы и рассказы. Как он рассказывал - к нему просто являлись какие-нибудь персонажи и начинали рассказывать и разыгрывать свои истории, а он просто записывал. Хорошо, замечательно. Но если кому-то так не повезло, то вряд ли ему это все поможет, нет? У Фолкнера, как я понимаю, такие моменты решаются легко - значит, и не надо тогда писать!
Еще тут Фолкнер так много и подробно рассказывал о своих произведениях, что прямо у меня в каком-то роде возникло ощущение, что и я сейчас с ними знакома. Да, я убедилась, что это все очень интересно, и образы персонажей там вышли очень живые и выразительные, и атмосфера передана замечательна, и авторский стиль тоже очень интересен, и он ставил перед собой трудные задачи, и какие-то ему удавалось как-то разрешить, а какие-то не удавалось и т.д. Появилось ли после прочтения желание сейчас ознакомиться с художественным творчеством Фолкнера? Нет, ради бога! Если до этого у меня были какие-то смутные мысли, что можно было бы почитать, скажем, рассказы... то после завершения этой книжки я окончательно убедилась, что лучше мне вообще во все это не влезать. Я не могу читать ЛНТ, и наверняка не смогу читать и Фолкнера, который так на него похож!

@темы: Книги

---

Книжный столик

У.Фолкнер. Статьи, речи, интервью, письма.

«Неблагополучие – а в это трудно поверить – приносит людям пользу. Если человек слишком долго не попадает в беду, в нем что-то отмирает, что-то снашивается и затем, когда он таки сталкивается с ней, переживает ее гораздо мучительнее. Империи, династии – и те познали это. Да, несчастье способно приносить пользу, напоминая человеку о том, кто он и что он».

«Я не литератор в точном значении слова. И если что читал, то, во всяком случае, не для постижения принципов чужого стиля. Я читал ради встречи с персонажами, которые вели себя так, как они и должны были бы вести себя, по моему мнению, в жизни».

«Логика требует работы интеллекта, но логика и интеллект – не одно и то же. Если я правильно понимаю смысл слова «логика», то это – последовательность мыслей или понятий, направленная на определенный вывод. Или, выражаясь иначе, на предопределенный вывод, ибо рассуждающий не изменяет начальной посылке. Интеллект также начинает свою работу с посылки и из нее извлекает одно, затем из одного – другое, из другого – третье. В этот процесс где-то может вкрасться ошибка, что, впрочем, не остановит деятельности интеллекта».

«Ветхий Завет для меня – образец самого лучшего, здорового в своей основе и увлекательного фольклора, с каким я когда-либо встречался. Новый Завет – это уже философия и мысль, в нем есть что-то от поэзии. Я обращаюсь к Ветхому Завету, чтобы узнать о людских деяниях. При чтении же Нового Завета я как бы слушаю музыку, обозреваю изредка скульптуру или архитектурный памятник. Таким образом, различие между Ветхим и Новым Заветом состоит для меня в том, что один – о живых людях, а другой – об устремлении человека, воплотившемся в более или менее строгую форму; так и образцы в искусстве зависят от идеи, их питающей».

«В нашей стране, думаю, повсеместно стремятся к разрешению расовой проблемы, потому что ее наличие – свидетельство болезни, а нет на земле страны, которая устояла бы, будучи подточена болезнью. Однако у нас имеются и люди – их меньшинство, - чье благополучие на ней зиждется; горьким будет для них признание, что разделенный болезнью дом обречен и необходимо хирургическое вмешательство, чтобы устранить причину этого недуга, эту раковую опухоль. И ее устранят со временем. На мой взгляд, существует лишь один практический способ добиться этого – оставаться терпимым, - особенно тем, кого угнетают больше других; человек обязан оставаться терпимым, даже если ему приходится сносить обиды долго, иначе от отчаяния он способен на непоправимое».

«Писатель должен достичь своего абсолюта и затем умереть, ибо заставить себя не писать он не в состоянии; в этом смысле писатель и шире – жизнь в искусстве – есть, вероятно, худшая доля, которую мы получаем в удел от богов: стоит человеку встать на этот путь, и покой утрачен навеки».

«Если художник не в состоянии писать ни о чем, кроме своих друзей и знакомых, то это, на мой взгляд, свидетельствует о серьезном творческом кризисе. На земле существует так много того, о чем можно, следовало бы рассказать, что нет, думается, никакой необходимости, списывать персонажей с натуры».

«В конечном счете могу сказать, что художнику лучше не думать о деньгах. Иначе в какой-то момент он проведет черту между значимостью своего ремесла и его стоимостью и начнет измерять достоинство своего труда исключительно в деньгах. А тем самым художник понижает требовательность к своему мастерству – и заслуживает тогда самого худшего».

«Если жизнь полна несправедливости и человек не способен мириться с ней, то он должен с этим что-то поделать. Выражаясь иначе, за стойкость не следует требовать награды, стойкость уже и есть награда».

«Я не могу описать женщину по цвету волос или оттенку глаз, потому что тогда она исчезнет из моего воображения. Образ идеальной женщины в представлении мужчины ассоциируется со словом, с фразой, с изгибом руки. Оттого-то описание самого прекрасного – если говорить о женщинах – обычно бывает недоговоренным. У каждого человека свое собственное представление о красоте. Достаточно отметить жест, тень от ветки, и воображение само воссоздаст древо. Именно поэтому я не могу точно описать мой идеал женщины, хотя он у меня, безусловно, имеетя».

«Любой писатель необыкновенно восприимчив и оттого беспринципен, поскольку заимствует из какого угодно источника. И этот процесс столь захватывает его, что он, вероятно, никогда не знает, что и у кого перенял. Наверное, никто не скажет: «На меня повлиял такой-то автор». Правда, он способен признаться: «Такие-то писатели вдохновили меня, я восхищаюсь их творчеством».

«К счастью, мои герои сами выбирают себе имена. Я никогда не делаю этого за них. Неожиданно они сами сообщают мне, как их зовут. Обычно это происходит, когда я задумываю образ или вскоре после того. Если же персонаж себя не называет, то остается безымянным. Мне приходится писать о лицах, имена которых я так и не узнал. Они мне их не открыли».

«По-настоящему надо любить свою страну, народ, отдельных людей не за них самих, а вопреки тому, что в них есть».

«Все люди рождены с равными правами на свободу. Однако им не следует предоставлять готовые свободы, а лишь равное право добиваться и отстаивать в той мере, в какой люди обладают чувством ответственности, стойкости и любовью к правде. Человеку ничего не следует давать в качестве свободного дара, ибо это плохо для каждого, но все люди должны иметь право добиться свободы, если они ощущают свою ответственность и готовы трудиться, чтобы заслужить ее, защитить и сохранить».

«Художнику не следует слишком много говорить. Если он много говорит, он ровно на столько меньше пишет».

«Я не привередлив. Между шотландским виски и ничем я выбираю шотландский виски».

«Человек обычно боится проверить себя: сколько трудностей и лишений способен он выдержать. Боится проверить свою выносливость. А настоящего писателя ничем не возьмешь. Единственное, что имеет над ним власть – это смерть. Настоящий писатель не думает об успехе или богатстве. Успех подобен женщине: если перед ней пресмыкаться, она вас будет презирать. А если дать ей понять, что она вас не интересует, тогда, возможно, она сама будет искать вашего внимания».

«- Может ли работа в кино повредить вашему творчеству?
- Хорошему писателю ничто не может повредить. А если это плохой писатель, то вряд ли ему что-нибудь поможет. Для него вообще не существует подобной проблемы, потому что он продал свою душу за какой-нибудь плавательный бассейн».

«Иногда пишется легко: это когда совсем перестаешь думать о технике письма. У меня всегда наступает такой момент, примерно на 275-й странице, когда персонажи сами берут все на себя и сами заканчивают произведение. А если закончить книгу на 274-й странице, я, право, не знаю, как бы она закончилась».

«Произведение обычно начинается с какой-то одной мысли, воспоминания, образа. Написать означает, собственно, восстановить то, что произошло до этого ключевого момента, объяснить, почему все произошло именно так, а не иначе, и далее показать, к чему это привело».

«Я бы сказал, что легче всего выражать себя с помощью музыки: музыка возникла на самом раннем этапе человеческой истории. Но поскольку мой удел – слова, я должен неуклюже, с помощью слов, выражать то, что чистые музыкальные звуки выразили бы гораздо лучше. Однако я предпочитаю использовать слова, точно так же как я предпочитаю читать, а не слушать. Я предпочитаю тишину звукам, а образ, выраженный словами, существует в молчании. То есть и гром и музыка прозы беззвучны».

«По темпераменту я бродяга и бездельник. Я не настолько люблю деньги, чтобы ради них работать. Глупо, что в жизни так много приходится работать. И что самое печальное, работа – это единственное занятие, которым можно заниматься восемь часов подряд, изо дня в день. Невозможно есть, пить или любить восемь часов подряд, а вот работать – можно. И по этой причине человек делает себя и других людей такими несчастными».

«Книги, которые я перечитываю, я узнал и полюбил еще в молодости, и теперь я возвращаюсь к ним, как возвращаются к старым друзьям. Я так часто читаю эти книги, что теперь мне уже не нужно открывать их на первой странице и читать до конца, обычно я читаю одну сцену или отрывок о каком-то одном герое: точно так же, встретив на улице приятеля, остановишься на несколько минут и поговоришь с ним».

«Жизни нет дела до добра и зла. Постоянный выбор между добром и злом делал Дон Кихот, однако лишь в своем иллюзорном мире. Когда же он сталкивается с реальной жизнь и пытается разобраться в людях, он совершенно не в состоянии отличить добро от зла. А люди живут в реальном мире, и все их силы уходят на то, чтоб просто жить. Жизнь – это движение, и важно лишь то, что заставляет человека действовать: честолюбие, власть, удовольствие. Время, которое человек тратит на то, чтобы оставаться нравственным, он насильно отрывает от общего движения жизни, частицей которого он является. Рано или поздно, конечно, человеку приходится делать выбор между добром и злом. Потому что этого от него требует моральный долг, иначе человек не сможет жить. А моральный долг – это проклятие, которое человек вынужден был принять от богов ради того, чтобы получить взамен право мечтать».

«Цель каждого художника – искусственными приемами остановить жизнь, но так, чтобы через сто лет, когда посторонний человек посмотрит на картину, она тут же ожила, снова задвигалась».

«Я не очень верю в разум. Сердце не обманешь, разум рано или поздно подведет, а сердце – нет».

«Я люблю снобов. Снобу приходится тратить столько времени на то, чтоб быть снобом, что у него просто не остается сил вмешиваться в чужие дела».

«Юмор – часть человека, часть жизни. И нет в жизни, в людях резкого различия между комическим и трагическим, и даже трагедия, по сути, похожа на хождение по канату между причудливым и ужасным».

«Я думаю, что писателю приходится работать в пределах своего окружения, состоящего, кстати, не только из внешней среды, но и из читателей. Но нельзя же вечно писать, не думая о том, кто все это станет читать, и поэтому писатель, хочет он того или нет, поневоле пишет, ориентируясь на своих читателей. И кто знает, может, найдись сейчас умные слушатели, опять появились бы прекрасные поэты. Значит, если писатель написал не очень хорошую книгу, то вина, кроме самого писателя, лежит и на его окружении, читатели – тоже часть писательского мира. И, наверное, тот воздух, которым они все дышат, тоже оказывает влияние на книгу».

«Видимо, расцвет литературы на Юге пришелся как раз на то время, когда люди здесь были небогатые, никто не путешествовал, и приходилось воображать мир, немного отличный от того убогого мирка, в котором они жили. И вот люди принялись сочинять: лист бумаги и карандаш дешевле железнодорожного билета».

«Книга, если только в ней нет последовательно развивающегося сюжета, как, например, в приключенческом романе, представляет собой серию эпизодов. Это как оформление витрины. Чтобы разместить все предметы так, чтобы каждый заиграл от соседства с другим, нужно иметь определенную систему представлений и вкус».

«Короткий рассказ обдумываешь так же, как большую книгу».

«Я помню героев, но не всегда помню, из какого они рассказа и как они там себя ведут. Мне приходится вернуться к рассказу, прочесть, посмотреть, что они там делали. Однако самого героя я помню».

«Сенсационность тоже может быть приемом, то есть можно ее использовать так же, как плотник берет нужный ему молоток, чтоб забить гвоздь. Но ведь плотник не строит дом, чтоб забивать гвозди, он вбивает гвозди, чтобы построить дом».

«Долг писателя, вытекающий из самого его призвания, - писать так, чтобы его понимали. Это не значит, что тебя должен понимать всякий идиот или тупица из начальной школы, но надо пользоваться общепринятым языком, слова в котором имеют одно и то же значение для всех людей. «Поминки по Финнегану» и «Улисс», наверное, имеют право на существование, только трудно сказать, на чем основано это право. Джойс – гений, сожженный божественным огнем».

«Мне кажется, на художника влияет все его окружение. Возможно, художник просто более восприимчив к такому влиянию, поскольку ему нужен материал, средства, чтобы простроить здание своего творчества».

«Я бы сказал, что у критика есть достойная и очень важная функция, но, по моему мнению, критик очень похож на священника – и нет никакой необходимости слушать его, если только он вам не нужен».

«Писателю не нужен успех: он знает, что ему мало отпущено времени и настанет день, когда он должен войти в дверь, ведущую в забвенье, и он хочет нацарапать на ней – здесь был Килрой – надпись, которую и через сто, через тысячу лет кто-нибудь увидит и отметит».

«В этом вся чудовищность Сатаны: он может присвоить себе даже имя Бога. Он мог присвоить себе имя Бога, а потом отбросить Бога».

«Я убежден, что всякая критика, независимо от того, является она справедливой или нелепой, так или иначе оправдана, потому что критика – это надежда на перемены, движение, то есть жизнь, кроме того, существование критики убеждает в том, что литература, искусство – жизненно важны для современности. Если бы это было не так, зачем бы людям копаться в литературе и находить в ней всевозможные символы, течения, психологические мотивы?»

«…В них выражена надежда, стремление мужской части общества, способной на ребячество из-за пустой безделушки, которая привлекла внимание, и противопоставлено это расчетливой практичности женщин. То есть даже в обществе, которое постоянно подавляет человека, мужчина может вдруг просто так взять и купить за три доллара лошадь. Мне в этом видится хороший признак. Очень надеюсь, что человека всегда можно будет заманить в эту ловушку: уговорить купить лошадь за три доллара».

«Возможно, покоя вообще нет… Да-да, я склонен думать, что единственный покой, который известен человеку, - это мысль: боже мой, а ведь вчера я был счастлив! Потому что в самый момент счастья человек слишком поглощен им. То есть, возможно, умиротворенность – это состояние в ретроспективе, когда подсознательно освободился от всех мелких уколов, укусов, ушибов и остались одни приятные вещи – наступила умиротворенность. Возможно, умиротворенность существует не в настоящем, а в прошлом».

«- Насколько верно может сам писатель судить о собственных произведениях?
- Писатель может только судить о том, насколько книга устраивает его самого, а в других отношениях его суждения ничего не стоят. Он заинтересованное лицо, порой он не хочет признавать, что написано плохо, или же настаивает на том, что посредственная вещь – превосходное произведение».

«- Может ли писатель писать о людях и не высказывать своего отношения к ним?
- Как вам сказать, мне кажется, если хорошо знаешь человека, будь то реальное лицо или вымышленный персонаж, то неизбежно выносишь ему определенный приговор. И здесь мы в чем-то напоминаем бога. Приходится выносить приговор, и нужно очень любить и ненавидеть героев, которых создал сам».

«…Ребенок, пытающийся справиться с миром взрослых, который для него, так же, как и для любого здравомыслящего человека, совершенно безумный мир».

«Кто знает, сколько прекрасной поэзии в мире было создано безумцами, и кто знает, какой утонченной восприимчивостью обладает больной ум? Возможно, это и не так, но очень хотелось бы думать, что в безумии есть эта положительная сторона. То есть, возможно, что безумный видит острее, чем здоровый человек. Мир для него более яркий. Он более восприимчив».

«Писатель собирает материал всю свою жизнь, все, что он читает, видит, слышит, откладывается у него в мысленной картотеке. Он придумывает ситуацию, в которой действуют несколько людей или один характер, ситуацию, которая волнует его и потому ее обязательно надо описать, и, когда писатель начинает работать, характер требует, чтоб его показали в определенном свете, поэтому писатель просто перебирает свою картотеку – ну а в моем случае по степени аккуратности она скорее напоминает ящик для хлама – и откапывает нечто такое из того, что он читал или видел, что помогает ему высветить определенный момент. Но писатель не занимается никакими специальными изысканиями. Если он так поступает, я думаю, он просто не писатель. Он нечто иное».

«Безусловно, чтение дает очень много. Так что фактически всю свою жизнь вы накапливаете опыт, а с годами накопите еще больше. Вы читаете уже двенадцать-пятнадцать лет, и это ваш основной источник, потому что фактически существует не так уж много сюжетов, сюжеты не меняются, меняются люди, разыгрывающие их, и, когда наблюдаешь, как тот же знакомый сюжет разыгрывают новые люди, внося в него новые мотивы, пытаясь как-то справиться с жизнью, начинаешь таким образом понимать людей и сравнивать их с теми реальными людьми, с которыми сталкиваешься сам. И неожиданно, когда тебе двадцать один год, вдруг говоришь себе: конечно же, это именно так, я сам вчера испытал нечто подобное».

«Я считаю, что каждый уважающий себя писатель убежден, что он может создавать людей не хуже бога… Создать из чернил и бумаги фигуру, которая вдруг ожила бы, стала на ноги и начала отбрасывать тень».

«Писатель никогда не бывает удовлетворен людьми такими, какими их создал бог. Он думает, что может создать нечто лучшее».

«Время не является каким-то закрепленным состоянием, время в каком-то смысле есть сумма сознаний всех людей, которые существуют в данный момент».

«После того, как я создал своих героев, я просто хожу за ними и записываю все, что они говорят и делают. Иногда я и сам не знаю, что с ними будет дальше».

«- Вас осаждают молодые авторы, которых интересует ваше мнение о рукописи?
- Да, от этого никуда не денешься. Хотя мне кажется, когда приносят рукопись, вполне можно сэкономить время и не читать ее: у авторов, которые пишут хорошие произведения, нет времени куда-то их тащить с просьбой прочитать. Им не важно, читали их или нет, нравится ли кому-то то, что они пишут, или нет. Вот это настоящие писатели».

«Мне кажется, в любом случае писателю лучше считать себя поэтом, пусть неудавшимся, но поэтом, в этом смысле я согласен с вами – следует смотреть на себя прежде всего как на поэта. Писатель понял, что история человечества с ее превратностями, моментами прояснения, муками, победами и поражениями – любовь человека к жизни – настолько сильна и вспоглощающа, что ее нужно запечатлеть на бумаге. Если ему повезло, он сделает это поэтическим путем. Повезло чуть меньше – годится и короткий рассказ, как у Чехова. Ну а если уж совсем не повезло, приходится возвращаться к громоздким приемам Марка Твена и Драйзера».

«- Вы пишете быстро?
- Настолько быстро, что однажды мой почерк сравнили со следом гусеницы, которая окунулась в чернила и пошла ползать по бумаге. Если оставить текст до завтра, я сам не смогу его прочесть, так что приходится быстро перепечатывать то, что было написано тоже очень быстро».

«Мне кажется, каждый художник – будь то живописец, музыкант или писатель – работает в состоянии одержимости».

«- Рассказ придуман от начала до конца?
- Да. Все придумано, и по причине, о которой я уже говорил. Если писатель хоть один раз напишет такое, что где-то кому-то покажется знакомым, он тут же получит письмо с протестом, ну а если они еще решат, что у него есть деньги, ему предъявят иск, поэтому надо быть ужасно осторожным и не написать ничего такого, что видел сам или о чем тебе кто-то рассказывал».

«Помнишь всем свои существом. Я не хочу сказать, что все аккуратно укладывается у меня в голове, - все накапливается в той духовной мускулатуре, с помощью которой и сочиняются книги, создается музыка, пишутся картины, ведь можно же допустить, что есть некие духовные мышцы, которые выполняют эту работу. Художником владеет не то чтобы клептомания, но скорее то же чувство, которое заставляет сороку или хомяка подбирать все, что плохо лежит. Мне кажется, именно так писатель идет по жизни, так воспринимает книги и собственный реальный жизненный опыт. Он ничего не пропускает, и не потому, что он перед завтраком дал себе на день задание: не проходить мимо, но потому что за него работает эта духовная мускулатура, и, когда нужно, писатель находит то, что он видел раньше, не помнит даже где, это для него и не важно. Главное в том, чтобы использовать этот материал достойно. Если использовать его для низменных целей – это позор. Но в тех случаях, когда писатель позаимствовал что-то у другого, он хочет, чтоб хозяин одобрил то, как он употребил этот предмет, или хотя бы не очень осуждал его».

«- Демон, о котором вы тут говорили, кажется уж очень безжалостным. А есть ли надежда научитсья писать тем, у кого этот демон занят неполный рабочий день?
- Демонов, как микробов, бесчисленное множество, они сами ходят и ищут, в кого бы вселиться, у кого есть чернильная страсть. Как я сказал, это болезнь и опасная болезнь. Если не убережешься, обязательно схватишь».

«Мне кажется, многие люди, которые получают высшее образование, не заслуживают его, они не знают, что с ним делать. Но образование никому не может помешать».

«В романе можно быть более небрежным, в роман можно вставить больше всякого вздора и вам это простят. В рассказе, который по сути своей близок к стихотворению, каждое слово должно быть предельно точным. В романе можно быть небрежным, в рассказе – нельзя. Я имею в виду настоящие рассказы, такие, как писал Чехов. Вот почему после поэзии я ставлю рассказ – он требует почти такой же точности, не допускает неряшливости и небрежности. В рассказ не вставишь лишнего. А в поэзии вообще не должно быть ни одного неточного слова. Она должна быть абсолютно безупречной, совершенной».

«Писатель обязан изучать людей так же, как хирург изучает труп, ему совсем необязательно любить их, он может их презирать, но он должен их знать».

«Мне кажется, невозможно смотреть на правду: она ослепляет. Смотрит один и видит одну ее фазу. Смотрит другой – и видит другую.. Если соединить все вместе, получится целая правда, хотя каждый человек в отдельности не мог увидеть ее всю».

«Никакой цензуры быть не должно. Если разум необходимо защищать от вредных воздействий силой закона, значит, нам больше нечего защищать».

«- Считаете ли вы, что чувство всеобщего физического страха и наше правительство как-то связаны между собой?
- Что вы имеете в виду: побуждает ли нас страх выбирать то правительство, которое мы имеем, или же: заставляет ли страх наших вождей быть плохими руководителями?
- Я как раз сам и задавался этим вопросом, что же вы имели в виду… Другими словами, сэр, несут ли вожди ответственность за войну?
- Гм, этого я бы не стал утверждать. Но они, несомненно, ответственны за ту неповоротливость и неумелость, с которой войны ведутся. Война в любом случае – подлое, ненадежное средство, и надо быть гением, чтобы вести ее без больших потерь и эффективно».

«- Вы не чувствуете опасности, что правительственная помощь может привести, скажем, к контролю над творчеством художника?
- Нет, если художник стоящий. Хорошим художником никто не сможет управлять, потому что он и сам не способен контролировать себя. Второразрядный художник может быть превращен в машину, в пропагандиста, но первоклассным никому не дано управлять, даже ему самому».

«Герои романа – люди, которых я знал всю свою жизнь со времени рождения. Это люди моего края. События, кое-какие события я, возможно, наблюдал и запомнил. По-видимому, воображение сплело все это воедино в рассказ. Трудно сказать, какая именно часть произведения была создана воображением, какая – опытом, а какая – наблюдением. Я уже говорил, что это похоже на систему с тремя резервуарами. Вы не знаете, сколько именно воды вытекает из того или иного резервуара. Вам известно лишь то, что, когда вы открываете кран, из него начинает течь вода, накопленная в резервуарах наблюдения, опыта, воображения».

«- Считаете ли вы, что американскому писателю следует иметь другую работу помимо литературного творчества?
- Да, считаю. Я думаю, писатель должен иметь другую работу, иначе он начнет рассматривать свое творчество с точки зрения возможных размеров гонорара. А ведь каждому нравится время от времени, помимо хлеба насущного, иметь немного лишних денег на табак, виски и развлечения. И потому лучше иметь работу, чтобы писатель мог оставаться вольным художником, не превращая творчество в средство добывания хлеба насущного».

«Никогда не заставляйте себя писать. Однажды вам удастся сделать над собой усилие, и вы начнете думать: «Итак, я могу заставить себя писать и, следовательно, на этом немного заработать». Тогда вы погибнете, вы перестанете быть писателем. Вы всегда должны оставаться писателем-художником. Писать надо потому, что это доставляет вам удовольствие, как доставляет удовольствие трудная теннисная партия».

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Станислав Ежи Лец.
«Что такое Хаос? Это тот Порядок, который был разрушен при сотворении мира».
***
«Помните, если дьявол захочет лягнуть, он сделает это не своим конским копытом, а своей человеческой ногой».
***
«Разрушая памятники, сохраняйте пьедесталы. Всегда могут пригодиться».
***
«Ни на одних часах стрелки не указывают, как жить».
***
«Факт всегда голый. Даже если он одет по последней моде».
***
«Верю, что человек когда-нибудь создаст гомункулуса, искусственного человека, но Богом заклинаю его не повторять ошибки Всевышнего и не создавать новое существо по образу и подобию своему!»
***
«Мать преступления – глупость. Но отцы его часто бывают гениальны».
***
«Всегда найдутся эскимосы, которые выработают для жителей Конго инструкцию, как вести себя во время жары».
***
«Если бы можно было отоспать смерть в рассрочку!»
***
«Когда миф сталкивается с мифом, столкновение происходит весьма реальное».
***
«А что, если Бог определил меня себе в атеисты?»
***
«Окно в мир можно закрыть газетой».
***
«Против некоторых людей следовало бы возбудить мыслительный процесс».
***
«Свободу нельзя симулировать».

Е.Михалкова. Восемь бусин на тонкой ниточке.
«Час спустя все семейство вернулось от ветеринара. Как и ожидала Маша, врач, тщательнейшим образом обследовавший Леметину, не нашел ни переломов, ни вывихов. Под давлением Беллы он неуклюже признал, что собака могла ушибиться. Но сейчас от ушиба нет и следа.
По возвращении домой Белла от усталости упала на диван. Артем засуетился вокруг нее, принося то воду, то лекарство, а Маша стояла в стороне и смотрела на них. Три года она наблюдала похожую картину. Все это время она не теряла надежды доказать Артему, что его мама не настолько нуждается в помощи, как желает показать. И что же? Сегодня он получил самое убедительное доказательство. И просто не обратил на него внимания.
С большим опозданием Маша поняла, что роль заботливого сына для Артема важнее, чем роль любящего мужа. И что она никогда не сможет дать ему то, что дает Белла Андреевна – осознание своей абсолютной необходимости.
Прежде ей казалось, что мать манипулирует сыном, водит марионетку по сцене, дергая за нужные ниточки. Но сейчас на подмостках были не кукловод и марионетка, а два актера. Одна постанывала, свесив с дивана белую руку, другой нежно протирал ей лоб влажным полотенцем, и оба были так увлечены своей игрой, что им даже не требовались зрители.
Маша постояла, решая что-то для себя, и подошла к ним. Присела на корточки возле дивана, не обращая внимания на Артема. Белла скосила на нее карий глаз.
- Я тут подумала, Белла Андреевна, - начала Маша, взвешивая слова, - и решила: нам с Артемом лучше развестись».