Картинкофлуд

Флэшмобный. 18 октября задано – седло. Какое седло? Зачем седло?? Ничего не понимаю… В общем, единственное, что я придумала – это «Опять скрипит потертое седло, и ветер холодит былую рану, куда вас, сударь, к черту занесло, неужто вам покой не по карману»…

---

Виталий Бианки. Собрание сочинений в 4 томах, т.3. "Лесная газета". Советская литература, детская литература.
Ну вот, когда я в библиотеке забирала почитать из с/с 4 том, где письма и дневники, то слегка глянула, что там в остальных... И 3 том взяла тоже - чисто от неожиданности... Потому что там оказалась "Лесная газета"...
Тут, конечно, надо пояснить, что же вдруг неожиданного. Дело в том, что в моем детстве мы с самой знаменитой книгой Бианки не встретились... Ну, вот как-то так получилось, что у нас ее не было - в смысле, в нашей библиотеке - что тут поделаешь. Дело случая. Если бы было, я бы, конечно, и туда заглянула - но нет. Но так я, конечно, про нее знала - и что это, и как это... У нас в библиотеке была "Подводная газета" Сладкова (и я ее любила читать), которая сразу честно разъясняла, что написана наподобие "Лесной газеты", только более специализировано. Так что по-любому понятно. Ну, нет и нет, особой печали я по этому поводу не испытывала - потому что, как уже в прошлый раз писала, не сильно любила читать "про природу".
Сейчас, когда я по возможности предпринимаю усилия, чтобы собрать "свою детскую библиотеку", мне в букинистике попалась та самая "Подводная газета" - радость-то какая... И вот тут я задумалась - а не глянуть ли уж тогда, есть ли где "Лесная газета"? Ну так, для полноты картины. Глянула - и оказалось, что вполне есть, и даже достаточно широко переиздается... вон как раз недавно эксмо издавал в очередной серии детской классики... Купила, в общем, эту книжку, быстренько прочитала и на этом успокоилась. Все-таки, думаю, "Подводная газета" вышла гораздо душевнее...
И вот в библиотеке смотрю на эти тома... вижу в 3 томе "Лесную газету"... И у меня просто шок настал. Дело в том, что та самая недавно изданная эксмовская книжка, про которую я говорила, была издана в лучших традициях эксмо. То есть, крупным шрифтом... на 320 страниц... И притом еще там кроме "Лесной газеты" было до кучи добавлено несколько рассказиков. То есть, сама по себе "Лесная газета" занимала страниц двести максимум. Плюс рисунки... Ну, если представить в нормальном виде, то, я думаю, выйдет меньше ста страниц. А тут, в томе из собрания сочинений "Лесная газета" занимает около 400 страниц... Мелким шрифтом... В несколько колонок на странице... Что??... Что?!! Разумеется, такое я не могла пропустить. В этом надо разбираться.
И вот я ее взяла и прочитала... Что тут могу сказать - это небо и земля... Эксмо просто изуродовала оригинальный текст, можно сказать, надергала из него фрагменты... превратила в некий абстрактно полезный экстракт. Начисто стерильный. Обезжиренный, так сказать. Без кофеина. Пластиковый заменитель. И вот в таком виде они это продают под видом детской классики...
Ну, я уже не могу отыскать ту книжонку, не знаю, куда она завалилась. Так что просто по ощущениям пыталась определить, что же эксмо посчитало лишним. Вроде бы выкинули все, что касалось колхозной жизни... И то, что затрагивало "огромные просторы нашей необъятной родины" - поскольку с тех пор родина в объемах сильно уменьшилась... И то, что касалось охоты... И вроде бы новости из города - из Ленинграда - тоже... Звездный финиш, короче говоря.
В общем, я совершенно без понятия, что можно извлечь из этого изуродованного обрубка. Я вот (не читая в детстве оригинал), только и подумала - ну, миленько... но не фонтан, конечно...
Ага, вот сейчас читаю и ощущаю, что это действительно грандиозная вещь. Не знаю, какое бы впечатление она на меня произвела в детстве... по крайней мере, не забылась бы точно... Зато сейчас я ее могу почувствовать более объемно. Так что, если кто соберется читать "Лесную газету", я очень рекомендую брать только советское издание. Потому что сейчас совершенно невозможно предугадать, что еще решат из нее выкинуть "из лучших побуждений"... К тому же, в советском издании включены великолепные иллюстрации - настоящая художественная графика.
Как я поняла, Бианки писал эту книгу на протяжении многих лет - точнее, она начала выходить еще до войны, впоследствии в нее вносились какие-то дополнения... По структуре все просто и понятно - текст разделен по месяцам (хотя рамки сдвинуты относительно привычного календаря, видимо, с расчетом природных биоритмов). На каждый месяц сначала идет что-то вроде вступления, краткого описания месяца, потом как бы краткие новости, "что происходит в лесу". Иногда появляются рубрики "из города", "из колхозов", все такое. Обязательный раздел с охотой (иногда рыбалкой). И в завершение идут опросы, загадки, задания на сообразительность. В таком роде.
Ну, само собой это все надо брать только в полном объеме, как оно и задумано. И тогда, глядя в общем, можно почувствовать э... великий круговорот жизни... Весеннее пробуждение... Летний расцвет... Осеннее умирание... Страшная мертвая зима... Год за годом, за кругом круг...
И все-таки удивительно, насколько в наши времена всего этого так опасаются. А в то время, когда Бианки писал свой эпос, очень многое понимали по-другому. И вот как - взять и исключить охотничий раздел? Да, это тяжело читается - рассуждаю я, тоже пребывая, так сказать, "в рамках современного дискурса и нарратива" - ведь тут специально охотятся на зверюшек и убивают их. Но это так оно и есть - жизнь и смерть, и все взаимосвязано...
В итоге, добравшись до финала, где описывается лютое царство зимы и смерти, я - неожиданно - почувствовала какое-то просветление и утешение. Да, сейчас у нас как бы настала зима. Но и она не навсегда. Никогда не было такого, чтобы зима не закончилась. Даже на крайнем Севере приходит весна, и жизнь возрождается. Спасибо Бианки.

@темы: Книги

---

Книжный столик

В.Бианки. Лесная газета.

«Срубят дерево зимой, где-нибудь в глухом лесу нашей области. Весной скатят его в речушку. И путешествует мертвое дерево водяными тропинками, дорожками и широкими дорогами. А в стволе дерева, бывает, сидит какой-нибудь жучок-древоточец и едет в Ленинград».

«Странных всадников видят иногда на лошадях и коровах: галок и скворцов. Корова идет, а маленький крылатый всадник тюк ее носом в спину, тюк, тюк! Корова могла бы его смахнуть хвостом как муху, но не сгоняет, терпит. Почему? Да очень просто: маленький всадник не тяжел, а свою пользу приносит. Скворцы и галки выклевывают из шкур коров и лошадей личинок оводов и яички, отложенные мухами в стертые и пораненные мест».

«Если бы картошка умела петь, вы бы услышали сегодня самую веселую из всех песен. Сегодня великий картошкин праздник: ее повезли в поле. Бережно уложили в ящики, поставили их на машины и повезли. Почему бережно? Почему в ящики, а не в мешки? Да потому что каждая картошина уже с ростками. Какие они чудесные: коротенькие, толстенькие, пушистые, загорелые…»

«- Примите меня, пожалуйста, в спецкоры «Лесной газеты». Я здорово умею рассказывать лесные враки.
- Странная у вас специальность, - удивились мы. – Но нам вашего товара не требуется: мы печатаем только правду.
- А разве вам не надо, чтобы ваши читатели думали, когда читают «Лесную газету»?
- Мы думаем, что они думают.
- Хэ! А я думаю, что они думают, что вы думаете за них, а потому они думают, что им думать нечего. Я их знаю! Сам читатель!»

«Месяц май тепел и холоден. Днем солнышко, а ночью бывает – ай! – какой морозец. Бывает май – под кустиком рай, а то май – коню сена дай, а сам на печь полезай».

«Сейчас пора гусиного лука и его подруги – хохлатки уже отходит. Тень деревьев стала слишком густой, она мешала бы им жить, если бы они уже не приготовились уйти домой. Их дом в подземном мире. На земле они только гости. Рассеяв семена, они бесследно исчезнут. Но где-то там, в глубине, будут покоиться все лето, всю осень и зиму маленькая луковица и круглый клубенек».

«В рощах свистят флейтой и драной кошкой кричат золотые иволги с черными крыльями. Они прибыли из Южной Африки».

«У некоторых наших орхидей поразительные корни: пухлые ручки с растопыренными пальчиками».

«Как злые кроты, рылись под землей цепкие корни трав и деревьев. Они сплетались и перевивались, жали и душили друг друга в борьбе за питательные, полные солей подземные воды. И множество маленьких елок так никогда и не увидело солнечного света: они погибли, задушенные под землей гибкими и крепкими, как тонкая проволочка, корешками трав. А тех, кому удалось пробиться наверх, встретили душные объятия травяных стеблей».

«Рожь, гречиху, коноплю, люцерну опыляют веревочной волокушей. Два человека, взяв длинную веревку за концы, волокут ее по верхушкам цветущих растений, пригибая их. Пыльца при этом ссыпается с цветов, разносится ветром по всему полю, пристает к веревке и перетаскивается на другие цветы. Подсолнечники опыляют, собрав пыльцу на кусочек кроличьей шкурки и перенося ее на все цветущие корзинки растения».

«Когда заметишь, что в саду начали осыпаться цветы сирени, - знай: весна кончилась, началось лето».

«Крот не крыса, а скорей еж в мягкой бархатной шубке».

«В июне на лугах цветы теперь все больше солнечного цвета: купальницы, калужницы, лютики – луг от них весь золотой. В эту пору – в самую пору солнечного рассвета – собирают люди целебные цветы, стебли, коренья себе про запас, чтобы, вдруг занедужив, передать себе собранную в них живительную силу солнца».

«Яркие, багрово-красные зори говорят о том, что в воздухе много водяных паров – и может быть дождь. Палевые (золотисто-розовые) зорьки, наоборот, говорят, что воздух сух и, значит, в ближайшие часы дождя не будет».

«Август… Начинает слабеть солнце-Ярило, надо собирать, хранить его прощальные лучи. Нарождаются старички – те, что не любят жаркого солнца, прячутся от него в прохладной тени, - грибы».

«Когда много пауков и паутинок летает по воздуху – а это бывает осенью в хорошую сухую погоду, - говорят: настало бабье лето. Серебрятся седые волосы осени…»

«Чем кончится война между лесными племенами, наши корреспонденты увидеть не могли: чтобы увидеть конец, надо было бы жить здесь долгие годы».

«Это честная игра. Таится птица, крадется охотник. Кто первый заметит? Чье тверже терпенье? Чей зорче глаз?»

«Несем привет читателям с островов и побережий северных ледовитых морей от морских зайцев, моржей, гренландских тюленей, белых медведей и китов. Берем поручения – передать приветы читателей африканским львам, крокодилам, бегемотам, зебрам, страусам, жирафам, акулам. Перелетные с Севера кулики, утки, чайки».

«Если у тебя глаз острый, наметанный, тебе и головы поднимать не надо: каждого хищника узнаешь по его тени, по темному его силуэту, скользящему по земле».

«Недаром самцов-лосей зовут сохатыми: рога у них широки и громадные, как сохи».

«Холод не так страшен тем животным, у которых кровь горячая, - зверям, птицам. Лишь бы пища была: поел – словно печечку в себе затопил. Но с холодом приходит и голод».

«Взглянуть бы на бескрайнюю нашу страну с неба. Осенью. Подняться на стратостате выше леса стоячего, выше облака ходячего – километров бы на тридцать над землей. Конца-края нашей земли все равно не увидишь, но овидь – что видно кругом – оттуда огромная. И покажется с такой высоты, что вся наша земля в движении: что-то движется над лесами, степями, горами, морями… Это – птицы. Бесчисленные птичьи стаи».

«Подходит зима – ежегодное перемирие в войне лесных племен. Деревья засыпают. Спят они крепче медведя в берлоге. Спят – как не живут. В жилах у них остановился сок, они не едят, не растут, только сонно дышат. Прислушайтесь – молчание. Приглядитесь – это поле битвы, усеянное мертвыми телами бойцов».

«Многие звери никаких особых кладовых себе и не устраивают. Они сами себе кладовые. Просто наедятся хорошенько за осенние месяцы, станут толстые-претолстые, жирные-прежирные – и все тут. Жир ведь тот же запас пищи. Он лежит толстым слоем под кожей, и когда зверю нечего есть, проникает в кровь, как пища через стенки кишок. А уж кровь разносит пищу по всему телу».

«Каждый, кто посадил и вырастил хоть одно дерево, поставил себе при жизни чудесный зеленый памятник, живой памятник на века».

«Некоторые юннаты побывали в Крыму и вывезли оттуда семена интересного кустарника – рева. Отличные живые изгороди вырастут из этих семян весной. На них придется вывесить объявление: НЕ ПРИКАСАТЬСЯ! Боевые эти кусты никого не пропустят сквозь свой сомкнутый строй: рева колется, как еж, царапается, как кошка, и жжется, как крапива. Посмотрим, какие птицы изберут себе в защитники этого строго сторожа».

«Ноябрь выезжает на пегой кобыле: то снег, то грязь, то снег».

«Сейчас, в декабре, и на крапиву посмотреть приятно».

«…Глухо каркнул с вершины старый ворон: завидел падаль вдали».

«…Ну, на земле белке с куницей не спорить. В три прыжка настигла, сбила с ног – и конец белке…»

«Русак к утру ободрал две яблоньки: кора у молодых яблонь очень уж сладкая. Снег на голову ему падает, он и внимания не обращает: грызет да жует, грызет да жует».

«Пороша за ночь выпала теплая, печатная. Бежит русак, лапами по снегу печатает».

«К нам в лес прибыл еще один ночной разбойник. Увидеть его очень трудно: ночью темно, а днем его не отличишь от снега. Речь идет про белую полярную сову».

«Лес – бес, - говорили в старину на Руси. – Работать в лесу – видеть смерть на носу».

«Весь срубленный за зиму лес надо было выволочь к берегу реки, дождаться, когда она вскроется ото льда, скатить в воду тяжелые бревна – вези на себе, матушка-река! А река известно куда течет. Куда повезет – туда и спасибо…»

«Выпал сильный снег. Обнаружено, что мыши повели в нем подкоп к молодым деревцам нашего питомника. А мы их перехитрили: взяли да крепко-накрепко утоптали снег вокруг каждого стволика. Вот они не могут пробраться к деревцам. А которая выскочит наружу, ту в два счета убивает мороз».

«Можно ли прожить всю зиму в доме, который висит на волоске и качается от ветра? В доме, где нет никакого отопления, хотя стены его не толще листа бумаги? Представьте себе, что можно! Мы видели много таких домов. Они свешивались на паутинках с веток яблонь и были сделаны из сухих листьев. Колхозники снимали их и уничтожали. Оказывается, жители этих домов – народ недобрый, вредители: гусеницы бабочки боярышницы».

«Спасаясь от холодного ветра и снега, многие птички жмутся к людям, забираются на ночь под крышу, под крыльцо, а один крошечный крапивник ночует даже в почтовом ящике, прибитом на столбе среди деревни. Положи в скворечни и дуплянки шерсть, перья, тряпки: будут птицам теплые перина, одеяльца».

«Сколько мертвых тел погребено под снегом! В свой срок выросли, расцвели, дали плоды растения-однолетники. И рассыпались в прах, снова превратились в землю, из которой вышли. В свой срок рассыпались в прах однолетние животные – многие маленькие беспозвоночные. Но растения оставили семена, животные отложили яички. В свой срок солнце, как прекрасный царевич в сказке о мертвой царевне, поцелуем пробудит их к жизни. Заново создаст из земли живые тела».

«Белым ровным слоем покрыл снег всю землю. Поля и лесные поляны теперь – как гладкие чистые страницы какой-то гигантской книги. И кто ни пройдет по ним, всяк распишется: «Был здесь такой-то».

«Когда волк идет шагом или труском (рысью), он аккуратно ступает правой задней ногой в след своей передней левой ноги; поэтому следы его ложатся прямой, как по веревочке, строчкой – в одну линейку. Глядишь на такую строчку и читаешь: «Тут прошел здоровенный волк». Вот и ошибся! Правильно прочесть надо: «Тут прошло пять волков». Ступали след в след, да так аккуратно, что и в голову не придет, что это след пяти зверей».

«…И на снегу громадный след, очень похожий на человечий (когда босиком человек), только с кривыми, страшными когтями. То медведь вылез».

«Наш знаменитый певец – соловей – зимует в Средней Африке, жаворонок живет в Египте, а скворцы путешествуют по южной Франции, Италии и Англии. Там они песен не поют, заботятся только о своем пропитании, гнезд не вьют и птенцов не выводят; они ждут весны, когда наступит пора возвращаться на родину…»

«Если выстрелить из ружья на озере, густые стаи разной водяной птицы поднимутся с таким шумом, который можно сравнить только с боем тысячи барабанов. На озеро сразу ложится глубокая тень, потому что тучи птиц, поднявшись в воздух, закрывают солнце».

«Старый лисовин лежал вчера над головой караулившего его Сысой Сысоича. И трясся от смеха над маленьким охотником, если только вообще лисицы умеют смеяться. Сысой Сысоич, впрочем, после этого случая крепко уверен, что уж раз лисицы могут на деревья лазать, то смеяться-то они, конечно, еще как смеются».

«Как видите, много разных зим, осеней, лет и весен есть в Советском Союзе. И все они наши, и все это наша великая Родина. Выбирай, какой край тебе по душе. И куда бы ты ни заехал, где бы не поселился, - всюду ждет тебя своя красота и свое дело: исследовать, открывать новые красоты и богатства нашей земли и строить на ней новую, лучшую жизнь».

«В трудную пору жизнь отлично умеет притворяться мертвой».

«У зверей да птиц все дело в сытости. Хороший обед изнутри греет, кровь горячей, по всем жиклам разливается тепло. Если бы пищи вволю, не страшна была бы зима».

«Сейчас все лесные жители стонут от жестокой зимы. Лесной закон велит: зимой спасайся от холода и голода, как умеешь, а о птенцах забудь. Птенцов выводи летом, когда тепло и пищи вволю».

«Вьюги да метели под февраль полетели; бегут по снегу, а следу нету».

«Птиц вьюга так на лету и режет. Пройдет буран – сейчас санитары за работу: хищные птицы и звери по лесу рыщут, чисто все подбирают, что вьюга убила».

«Всю-то долгую зиму глядишь, глядишь на засыпанную землю да невольно раздумаешься: что там под ним, под этим холодным сухим морем снега? Осталось ли там, на дне его, хоть что-нибудь живое?»

«Счастливые ребята, говорят, родятся «в рубашечке». Медвежата появляются на свет очень маленькими, с крыс, и не то что в рубашечке – прямо в шубках».

«В лесу нет-нет да раскатится радостная барабанная дробь пестрого дятла. Хоть носом по суку, - а все считается песня!»

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

В.Инбер. Ленинградский дневник.
«01.02.1944г. С художниками и музейными работниками ездила вчера в Дудергоф, Гатчину, Павловск и Пушкин. В нашем автобусе были сотрудницы трех бывших музеев: Павловского, Гатчинского и Пушкинского. И надо было видеть, с какой горечью они смотрели на разрушения.
В Павловский дворец я не попала, только смотрела на него издали. Мост через реку Славянку взорван. Нужно было спуститься с крутого обрыва и пройти по обледеневшим бревнам: мне это было трудно. Но девушка из Павловского музея с такой быстротой сбежала вниз и взобралась на той стороне по ледяной круче, что мужчины едва поспевали за ней. Возвращалась она медленно и была так бледна, что это было заметно даже на морозе. Она сказала, что от дворца сохранилась только «коробка». Внутри – руины.
От Гатчинского дворца, по определению музейных работников, сохранился по крайней мере «архитектурный ансамбль». Гатчину немцы сдавать не собирались. В последнюю минуту, когда наши войска уже входили в город, фашисты облили дворец термитной жидкостью и подожгли. Из каждого окна вырывался сноп пламени. Все здание теперь словно в траурных султанах. Даже при нас отдельные балки еще дотлевали. Внутри хаос, развалины, рухнувшие потолки.
С фасада, у главного входа во дворец – две аллегорические статуи итальянской работы: Война и Мир. Обе прекрасно сохранились в своих деревянных чехлах. Гатчинская сотрудница обрадовалась этим статуям, как живым. Сама же она прятала их в эти чехлы.
На фронтоне дворца значится: «Заложен 30 мая 1766 года. Окончен в 1781 году». Теперь можно было бы добавить: «Разрушен фашистами в январе 1944 года».
При въезде в Пушкинский парк, Евгения Леонидовна, бывший здешний экскурсовод, закричала в восторге: «Руины целы!» И действительно, искусственные романтические руины еще екатерининских времен остались в полной сохранности. В самом дворце, невзирая на предупреждения сапера с собакой Евгения Леонидовна промчалась по всем комнатам. В помещения, куда нельзя было проникнуть, она заглядывала со двора. На полу Камероновой галереи, громадные как бочки, лежали три авиабомбы, уже разряженные. Всего таких бомб, весом каждая в тонну, было одиннадцать штук. Они были разложены во дворце и в парке и соединены между собой проводами. Они должны были взорваться в последнюю минуту, но сделать это немцы не успели. Не успели они также вывезти и драгоценный паркет из большого зала, только подняли его с пола целыми сплошными плитами и приготовили к отправке. Весь зеркальный зал разбит, полусожжен, исковеркан. Крыша пробита, и , взамен написанного масляными красками небосвода, в пробоину тускло глядит холодное зимнее небо».

В.Бианки. Лесная газета.
«Вчера ночью в колхозе «Светлый путь» было сделано покушение. Около полуночи во фруктовый сад забрался огромный заяц. Он покушался обглодать кору у молодых яблонь. Но стволы яблонь оказались колючими, как елки. После многих неудачных попыток заяц-бандит покинул фруктовый сад колхоза «Светлый путь» и скрылся в ближайшем лесу.
Колхозники предвидели нападение лесных бандитов на свой сад. Поэтому они нарубили еловых лапок и заранее обернули ими стволы своих яблонь».
***
«Кусты и деревья городских садов и кладбищ нуждаются в охране. Враги у них такие, с какими не справиться людям. Они так хитры, малы и незаметны, что садовникам не уследить за ними. Тут требуются специальные разведчики. Отряды таких разведчиков можно видеть за работой у нас на кладбищах и в больших садах.
Предводителем у них пестрый дятел с красным околышем на шапке. У него нос – как пика. Он им пробивает насквозь кору. Он командует отрывисто и громко: кик! Кик!
За ним летят синицы: гренадерки в высоких остроконечных шапках, пухлячки, похожие на короткий гвоздь с толстой шляпкой, черномазые московки. Тут же в отряде пищухи в буреньких шинельках с носами шильцами и поползень в голубом мундирчике с белой грудью и острым, как кинжальчик, носом.
Дятел командует: кик! Поползень повторяет команду: твуть! Синицы отвечают: цик, цик, цик! – и весь отряд принимается за дело».

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. Итак, все по-прежнему – вчера были ангелы, сегодня требуются демоны… Запрашивала я – «Демон октябрьской ночи».

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

М.Исаковский. Письма.
«А.Т.Твардовскому. 7 октября 1942г.
Дорогой Саша! Хочу сказать тебе, что очень хороший ты человек, хороший друг и товарищ. Меня до глубины души трогает твоя заботливость. И знаешь, если бы у меня не было таких друзей, как ты, то мое существование здесь было бы совсем не веселым. И, конечно, оно было бы во много раз лучше, если бы ты был где-то рядом. А то ведь, честное слово, живу я здесь очень одиноко и некоторые моменты переживаю весьма горестно.
Взять хотя бы такой случай. Не так давно здесь устраивался платный («благотворительный») литературный вечер. Конечно, главное место среди участников вечера занимали находившиеся здесь «классики». Но был приглашен также аз, грешный. Вообще, меня приглашают на литературные вечера, хотя в душе вряд ли считают за поэта. А приглашают потому, что не могут не пригласить, хотя бы уже по той причине, что я, единственный из «чистопольцев», печатаюсь в газетах. Мне было сказано, что поэты будут читать на вечере «ранние стихи». Таковыми должен быть представлен и я. И как-то в голову сразу не пришло – в чем тут дело. А дело было в том, что «ранними стихами» люди пытались отгородиться от современности, от войны. Это я особенно остро почувствовал на самом вечере. Публика тоже подобралась «подходящая». Некоторым весьма замысловатым поэтам она аплодировала вовсе не потому, что понимала прочитанное, а потому, что это прочитанное было не теперешним и пр. Очень больно было видеть все это. Но так или иначе пришлось выступить и мне. И тут я с горечью вспомнил тот анекдот, который ты рассказывал про себя. А именно: одна девушка спросила свою подругу – знает ли та стихи поэта Твардовского? И та ответила: как же, мол, знаю, - что пишет про хомуты и вожжи.
Ну, так вот было и со мной. Я ведь тоже пишу про хомуты и вожжи, и я почувствовал, что здесь, на этом вечере, среди «изящных словес» мои хомуты и оглобли никому не нужны, что выступал я зря. Ушел я домой крайне огорченный.
Я рассказываю тебе про этот случай, чтобы ты понял то окружение, в котором мне здесь приходится жить. Что же касается «хомутов», то, конечно, я им никогда не изменю. И несмотря ни на что, я уверен, что как раз «хомуты», которые так презираются некоторыми ценителями «изящной словесности», важнее, чем многие, может быть, красивые, но пустые слова».

М.Миллингтон. Моя подруга всегда против.
«Я работаю в библиотеке. Во-от. Сказал, и на душе полегчало. Теперь главное не останавливаться и пояснить, что библиотека – не государственная. Ах, как сладостна мечта о работе в госбиблиотеке. Старички с термосами тихо дремлют в зале периодики, старушки дрожащими руками нарезают материалы для посиделок в местном клубе здоровья для женщин, работников включают в списки очередников на лакомства от Кэтрин Куксон //автор любовных романов//. В таком месте можно потихоньку сойти с ума, и никто даже не заметит. Увы, я не попал в нежные объятия госбиблиотеки.
Наверное, в прошлой жизни я убивал маленьких щеночков суковатой палкой, потому и кисну теперь в библиотеке Университета Северо-Восточной Англии, известного среди его радетелей, как УСВА. Как и положено по уставу, УСВА имел свою эмблему: буквы У, С, В, и А едко-оранжевого цвета на темном фоне, а ниже – девиз: «Принимаем абсолютно всех». В списке учебных курсов среди прочего фигурируют «Теория лотерейных билетов», «Яйца и блюда, которые можно из них приготовить», а также новаторский курс «Фуфловедение».
Заявив, что работаю в библиотеке УСВА, я невольно сорвался на нормальный человеческий язык. На самом деле я работаю в «учебном центре». С болью в сердце вспоминаешь, что библиотека – это место, где хранятся книги. В учебном центре книги – дело десятое. Кроме книг там есть, например, компьютеры. Еще не поняли, к чему я клоню? К примеру, приходите вы в паб, а там – во блин! – сплошь телевизоры, принимающие кучу спутниковых каналов. Все ваши познания о семантике на глазах закручиваются воронкой, превращаясь в неразмеченный хаос. По такому же принципу спросите дорогу в библиотеку – и какой-нибудь шут гороховый укажет вам, как пройти в учебный центр, шок от посещения которого может вызвать облысение, заикание и утрату навыков общения до конца жизни».

---

Виталий Бианки. Собрание сочинений в 4 томах, т.4 "Письма, дневники". Ну, соответственно названию - письма и дневники... Советская литература.
В детстве я не очень любила читать книжки "про природу". (Хотя кого я обманываю, я и сейчас их не люблю читать, а в детстве у меня просто читательская всеядность была повышенная, так что я даже временами "про природу" читала... ) Я не оценила Пришвина... (сейчас оценила, думаю, все-таки это для более взрослого и ответственного возраста ) Соколова-Микитова... кого там еще... Исключением стал только Виталий Бианки. Ну как, в смысле, исключением - по воле случая у нас дома была книжка рассказов Бианки, надо сказать, совсем не детская, еще каких-то 50-х годов издания... Вот ее я любила читать. Помню, там было много про охоту. Некоторые рассказы были по-настоящему жуткие - ну, мне в детстве так казалось. (Ладно, мне и сейчас так кажется - например, про охоту на медведя или про ураган в тайге ) В общем, к В.Бианки у меня всегда было самое положительное отношение.
Ну и, естественно, когда мне - совершенно случайно - попалось в библиотеке на глаза собрание сочинений в 4 томах, а там еще в последнем томе письма и дневники, все как я люблю! - я сразу же этот том ухватила.
Сразу признаюсь, что в томе я прочитала только, собственно, письма и дневники. Ну, и еще, как бы сказать, путевой дневник - путешествие автора на Север, который с некоторой натяжкой тоже можно отнести к дневникам... Хотя понятно, что это скорее предназначалось для очерков в газетах-журналах. Тут еще в томе помещены, как я поняла, проекты-наброски-незаконченное - к большому сожалению, я это не стала читать - ну, просто не успеваю с библиотечными сроками...
Но то, что я прочитала - очень интересно. Правда, писем тут совсем немного - поместили самое избранное. Видимо, отбирали по принципу познавательности - здесь автор много пишет о наработке литературного мастерства (советы дает) или рассказывает о себе. А дневники, как тут выразились - скорее не дневники, а рабочие записи. Когда автор для себя записывает какую-то мысль, чтобы не позабыть. Но очень, очень красиво. Прямо временами настоящие стихи в прозе...

Цитаты - вторая часть - из путевого дневника.

«Лица поплыли, замелькали белые платочки. Открылись пути, пути, пути. Назад поползли железные, обмызганные пространством вагоны».

«Поезд летит, тасует версты, тасует часы. Едем ведь прямо навстречу времени: прямо на восток. Поезд – минутная стрелка. Станции – цифры на циферблате».

«Валентин раздобыл где-то половик и шьет себе из него штаны. Для тайги, говорит, лучше нет».

«Идем под берегом. Рядом, по гребню горы идет, идет несметное черное войско тайги».

«Туман окутал всю вселенную. Ни земли, ни солнца, ни города. Тепло и сыро, как в выеденном огурце».

«Солнце зашло. Светло в мире. Простор. И от этой ли просветленной дали, оттого ли, что привычно делятся сутки на день и ночь, кажется: просторно и время, медлит оно, течет без сроков, как сон, без берегов, как вода кругом».

«Я узнал по голосу большую белолобую казарку, и сразу вспомнилось самоедское меткое ее название: сенгрыянту – колокольчик-гусь».

«…Подбородок у него тяжелый, таким можно дробить серьезные препятствия».

«- Самоеды волка никогда не трогают. Боятся: он, говорят, все мысли человека знает, - отомстит. Полярный волк хитрый, действительно как черт. Мерзавец, с закрытыми глазами к стаду подходит. Против ветра всегда. Он и видом другой: вытянутый, низкий на ногах – ползать приходится много – и белый весь. В капкан и думать брось – ни за что не полезет».

«Что за любопытные глаза! Они прошивают насквозь, быстро и многократно, как игла швейной машины».

«- Я двадцать три года служил у крупного эксплуататора, у американского капиталиста Зингера. Делец был – куда там нашим купцам: размах. Но, однако, таких делов, как нынешние, не мог. Подумать надо: ведь целину подымать. А какую, позвольте вас спросить, целину? Целину жизни, больших тысячелетий пласты. А целина та вечной мерзлотой скована, и в той вечной мерзлоте люди со всей своей жизнью вмерзли, подобно как ископаемый допотопный зверь мамонт».

«- А чем ты докажешь, что сюда надо? – спросил Валентин.
Это был жабий вопрос. Мы стали думать, какое направление правильное, и каждый разуверился в своем направлении и не двигался с места. Мы подумали и сделали так: разделили угол между моим и его направлением пополам и пошли по этой средней линии. Надежды, что это и есть правильный путь, ни у кого не было. Зато оба в равной мере отвечали за свою половину ошибки. Это было неверно, но здорово справедливо».

«От времени до времени мы замечали на кустах белые кости, белые голые головы с дыркой вместо носа: рога и черепа оленей. Местами рога были нагромождены высокой кучей – жертвенные места самоедов. Все, так сказать, полезнейшее утильсырье, драгоценная кость.
На одном из холмов мы наткнулись на сколоченный из белых досок гроб. Над ним стояли шесты с перекладиной, как маленькая виселица. Рядом валялась полозьями вверх полуистлевшая нарта. На перекладине маленькой виселицы висел колокольчик. Самоеды – родственники похороненного в гробу – приезжают к нему в гости, звонят в колокольчик: «Здравствуй!» Рассказывают ему про свою жизнь».

«Якимыч встретил нас на крыльце.
- Вы? Ну, слава те тетереву!
- А что?
- Как что? Уж думал, в тундре закружались или на беду в лодке по уткам отправились. Север же!
Слово это – север – он произнес так выразительно, точно хотел сказать: дьявол. Только тут мне вспомнилось, что у самоедов север – сердитый бог, что-то вроде дьявола. Живет где-то во льдах полуночного моря, никто не видел, где. Как дунет оттуда – вся жизнь замирает, время останавливается, все живое ложится на землю, прижимается к земле: переждать, перетерпеть, пережить».

«Мы взяли одну из лодок, лежащих на берегу, скатили ее в воду. Вода долго не хотела принимать ее, как капризный больной лекарство, - выплевывала назад».

«Тут начало владений полуночного льдистого океана. Последняя утлая полоска земли, а дальше – только небо да вода. Пустота между ними – разинутая пасть Вселенной. Дунет из нее север – как смертью дохнет из межпланетных пространств».

«И так сразу спокойно и ясно стало: нет человеку конца… Разинутая пасть Вселенной – только ворота в неизведанное».

@темы: Книги

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. 16 октября задано – Ангел. Я поняла – сегодня как раз середина этого марафона… вот и решили дать передышку… чтобы было что-то милое. (хотя некоторые все равно умудряются изобразить ангелов с черными крыльями).
Я задавала просто – Ангел осенью.

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Станислав Ежи Лец.
«Высший контингент клаки: те, кому платят, чтобы они не аплодировали».
***
«Будь реалистом – не говори правды».
***
«Бывает, что лавры пускают корни в голову».
***
«Трагизм эпохи выражен в ее смехе».
***
«С Сократами на брудершафт пьют цикуту».
***
«Другие сделали все смешным, а я незаслуженно пожинаю лавры сатирика».
***
«Все уже написано. К счастью, не обо всем еще подумано».
***
«Есть пьесы настолько слабые, что не могут даже сойти со сцены».
***
«Власть чаще переходила из рук в руки, чем от головы к голове».
***
«Сено в головах иных поэтов, очевидно, неплохо служит Пегасу».
***
«Выдержало испытание временем? Указать – каким».
***
«Я заметил: людям приятны мысли, которые на заставляют задумываться».
***
«Об эпохе больше говорят те слова, которых не употребляют, чем те, которыми злоупотребляют».
***
«Шедевр поймет даже дурак. Но насколько же иначе!»

Н.Косухина. Академия создателей, или Шуры-муры в жанре фэнтези.
«Комната, в которой я очутилась, имела общую прихожую, а дальше была разделена перегородкой.. Одна половина, по правую руку, была занята, левая оказалась свободной. Первое впечатление: серо, уныло, убого и пусто!
Стоящая у окна полненькая девушка в красивом нарядном платье встретила меня настороженно.
- Кава Зир, - представилась она, вскинув подбородок, будто защищаясь.
Младшая дочь двоюродного брата главы рода. Для элиты положение у нее не блестящее, но все равно лучше моего.
- Ариадна Элаи.
Кава несколько расслабилась.
- Комнаты каждый год появляются из подпространства и возникают в академии то тут, то там. Наша не в самом лучшем состоянии. Поможешь убрать?
Я пожала плечами:
- Легко! Но где вся мебель?
- Нет ее. Когда я спросила у Мур, та ответила: что сами создадим, с тем и будем жить. Не положено нам.
- И спать на полу? – ужаснулась я.
- Вижу, ты поняла проблему.
Я начинала понимать политику преподавательского состава. Трудности сближают, да. И сейчас, с учетом того, что спать нам придется на полу, мы были близки, как никогда».

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. 15 октября задано – Dagger – кинжал. Хм. Совместными усилиями с Кандински пришли к какому-то результату… Потому что я все вспоминала, что приходит в голову в связи с кинжалом… В итоге вспомнила Криса Ри с Auberge… You meet the silent type on a windy trail with a shiny cloak and an unseen silver dagger, you can talk till you ache, give yourself one more break, you can tell by the look on his face that it just doesnt matter. (это я специально в гугле поискала слова песни). Кандински проявил удивительное понимание и стал генерить этого самого «типа в плаще с кинжалом»… В смысле, так-то вполне можно ожидать, что он бы зацепился за тропу, и тогда вообще непонятно что было бы. Постепенно, разглядывая варианты, я осознала, к чему меня подводит Кандински – что фактически это получается наемник, наемный убийца, в таком духе… Так что вполне можно было просто написать «рыцари плаща и кинжала» и не мудрствовать с длинным текстом на английском…
Поразившись, я еще попробовала тоже вариант из вертевшихся у меня в голове – «вдруг выходят два злодея и у каждого кинжал». Тоже вышло интересно…

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

В телеграме - вести с другой стороны баррикад.

Многие из моих оставшихся друзей не хотят уезжать, так как думают, что жизнь эмигрантов плачевна. В реальности она попросту смехотворна.

Например, вчера я вышла из дома и отправилась на презентацию нового журнала «Комета» - про Восточную Европу. Это меня мама вытолкала: «пойди, отвлекись!».
Дело было в книжном магазине и мне досталось место напротив полки с феминистской литературой. Честно говоря, как только кто-то из спикеров, кажется, его звали Мишка Ассайяс или Егор Гранд, заявил, что Россия больна, я взяла с этой полки сборник «Пенис хоррибилис» и погрузилась в чтение.

На меня с осуждением посмотрела соседка, оказалось, что из Болгарии. Чуть позже она закричала: «мы Россией и русским империализмом сыты по горло, хотя вообще-то в Евросоюзе состоим с 2004».

Из презентации выяснилось, что журнал основали независимые исследователи из Парижа - на деньги независимых парижских банкиров, имеющих склонность к прекрасному. Поэтому рекламы в журнале нет, зато есть текст Филиппа Дзядко «Радио Владимир», рассуждения Александра Эткинда о Пушкине, который естественно ни в чем не виноват, а также глоссарий, объясняющий, что означают энигмы - тыквенный латте, лилипутин и гетман. Все это великолепие собираются продавать по 22 евро, хотя Вог стоит около 9.

Россия - прекрасная страна - разорялся Егор Гранд или Мишка Ассайяс - но все ее жители за Путина! Особенно простые люди! Они брали Париж и могут повторить! Это очень грустно, но я написал про них с присущим мне юмором!

Его коллега сообщила также, что сперва журнал хотели назвать «Потемкин», но потом подумали, что не надо темнить. Кстати, какие вы знаете русские слова? - перебил ее все тот же Егор Гранд, обращаясь к аудитории.
- Водка! Карандаш! Спутник! - раздались веселые голоса.
- Прекрасно, друзья, мы вас пригласим для работы над следующим номером!

Я тем временем покончила с «Ужасным пенисом» и принялась за сборник эссе «Бейонсе - феминистка?».

Среди пришедших послушать диагноз России мелькнуло лицо Марка де Мони, в конце девяностых возглавлявшего British council по Петербургу и очень любившего до войны все русское, особенно Курентзиса. Остальные смахивали на ничьих бабушек и на «знатоков», с которыми хотел расправиться ещё Остап Бендер.

На выходе я приобрела альбом про Жанну Моро, потому что обещала маме отвлечься. И двинула в сторону Одеона - пить красное вино. Пушкин ни в чем не виноват, нам повезло меньше.

---

Читательский дневник

А.Пикуль. Валентин Пикуль. Из первых уст.
«Валентин Саввич очень любил… игрушки. Проходя мимо витрин магазинов, где были выставлены детские игрушки, он непременно надолго останавливался, внимательно все рассматривал, любуясь и пытаясь понять: что дают эти игры детям? Почему-то не любил машин, отдавая предпочтение куклам, собакам, кошкам и вообще «всякому зверью», среди которого особо выделял верблюда. Свое преклонение перед характером этого, может быть, внешне не примечательного животного, Валентин Саввич в одном из интервью выразил такими словами:
- Я очень люблю это животное, в общем-то осмеянное. В моем представлении все человечество делится на верблюдов и арабских скакунов. Особенно это заметно среди творческих работников. Один, как арабский скакун, скачет очень быстро, все ему аплодируют, но довольно скоро он сдыхает. Над верблюдом же все смеются, а он тянет и тянет. И обязательно дойдет до цели. Вот почему верблюд для меня стал в какой-то степени символом.
Небольшое стадо различных симпатичных верблюдов и верблюжат приютилось в пикулевском кабинете. Восторг Валентина Саввича вызывали и экзотические обитатели морей и океанов: засушенные рыба-еж, морские звезды, кораллы, панцири крабов.
- Тебя к игрушкам тянет как ребенка, - заметила я однажды.
- Наверное, в детстве не доиграл.
И рассказал о том, как родители, уходя на работу, на целый день оставляли маленького Валентинку в комнате совсем одного. Игрушек не было, и он доставал из буфета тарелки и переставлял их, двигал по комнате. Они были для него и машинами, и пароходами, и животными.
- Но ни одной не разбил, - подчеркивал Валентин Саввич.
Недоиграл… недолюбил… недописал… Как жаль, что порою человеку в положенное время не достается того, что приносит радость и удовлетворение. Не дай Бог, чтобы наши дети жили детством отцов. Но не приведи Господь, чтобы наши дети его не помнили».

Юнна Мориц.

-Куда?
-В переулок Оливера Твиста.
-В какой переулок? Оливера Твиста?
Там что же живут исполнители твиста?
- Острите пореже! Семья пианиста,
Семья исполнителя Ференца Листа
Живет в переулке Оливера Твиста.
Он был уничтожен фашистами в гетто...

За ним в крематорий втолкнули поэта,
Шофера, электрика, легкоатлета.
Последним - студента по классу кларнета.
Их пеплы смешались, и носится где-то
Атлет, обнимающий кости поэта...
Предельно отважна мораль атеиста!

Ничто не воскреснет - моя же мораль!
Но там, в переулке Оливера Твиста
Остался концерный рояль пианиста!
Рояль исполнителя Ференца Листа!
Небесная дека! Небесные струны!
Небесный осколок! Немецкий рояль!

И пепел маэстро его посещает.
Он с голосом собственным струны сличает.
Рояль - идеален! И вслух обещает,
отпущенный странствием пепел маэстро
Большую программу - рояль без оркестра.
Из двух отделений! Для тех, кто из гетто
Ушел сквозь трубу крематория... Где-то
В окне разливается зарево света
Приходит серебряный пепел поэта
Шофера, электрика, легкоатлета
И горстка студента по классу кларнета...

Я знаю, что нету ни рая, ни пекла
И грудь человека не урна для пепла,
А пепел Клааса - шестнадцатый век.
Но скорбь современна в своем ритуале!
Она совершенна в своем ритуале!
Свечой воссияй на немецком рояле,
Цветок, несгораемый как человек

---

Картинкофлуд

Флэшмобный. За два дня (потому что вчера опять на сайте сделали сноски с рекламными вставками!) 13 октября задано – Rise – подъем… 14 октября – Castle – Замок.
Относительно подъема я задумалась… Ну, потому что у меня при слове Rise автоматически выскакивает – Rise’n’Shine, вместе со всеми прилагающимися сердечками и прыгающе-танцующими смайликами. (это, кто из соответствующего фандома, тот помнит, эпохальный конвент с участием почти всего актерского каста Квиров… да, было время золотое… 2012 год…) Но, настроившись на соответствующий готический лад, я придумала – «Подъем темной империи»! (конкретно – «Империи черного солнца»). Кандински нагенерил соответствующих картинок, есть из чего выбрать… все вышло вполне себе дарково и фэнтезийно, в общем, в лучшем виде. Потом мне еще пришла мысль, что можно попробовать «Подъем Луны Октября» - но, по правде говоря, сил на нее уже особо не хватило.

Темная империя.






























Луна.


























Ну, а для Замка я решила ничего особо не придумывать… А запросить картинку для любимого цикла – Замок на Вороньей горе.

---

"Журнал путешествий Никиты Акинфиевича Демидова. 1771-1773". Альбомчик. Ну а так - можно отнести к дневникам...
Про что: соответственно названию. В указанные годы указанная персона предприняла (совместно с женой) путешествие по Европе... в ходе которого делались эти дневниковые записи - или путевые записки... которые затем были красиво оформлены. Для потомства, надо полагать.
Книжку взяла в библиотеке. Почему-то, когда наткнулась в каталоге на упоминание о ней, мне - по описанию - взбрело в голову, что это будет нечто такое... промышленно-деловое. Типа путешествия с целью изучения рынков сбыта... заключения выгодных сделок... ознакомления с последними новинками в производстве... Но это оказалось совсем не то, или не совсем то.
Все мы, конечно, знаем (во всяком случае, у нас, на местах), кто такие Демидовы. А упомянутый в названии Н.А. - их прямой потомок и наследник. Но с тех пор, как Демидовы взялись поднимать металлургию на Урале, прошло немало времени. Металлургия уже давно поднята... и Н.А. - скорее человек светский. Ему нет необходимости торчать на заводах и самолично контролировать производственный процесс. Он вращается в столицах, в высшем свете. Интересуется материями высокими и утонченными - науки, искусства. В конце концов, на дворе век просвещения! И вот он надумал совершить путешествие по Европам... Основанием для этого, как я понимаю, явилась необходимость лечения любимой супруги. Чета Демидовых планировала побывать на модных европейских курортах (соответственно духу времени, нужно понимать буквально - кур-орт - место для лечения, по-нашему, санаторий, здравница), проконсультироваться с модными европейскими врачами... Ну и, раз уж все равно поехали, то осмотреть все достопримечательности. Об этом Н.А. и делает записи в своем путевом дневнике. Краткие, но обстоятельные. По существу вопроса. Что за место посетили, где остановились, кого встретили, что видели, что приобрели. А поскольку финансы позволяют себя ни в чем не ограничивать, то время проводится исключительно приятно... Н.А. везде принимают в самом лучшем виде - при княжеских дворах и т.д. Да что там - он даже получает письма от Вольтера! забавно такое читать. Супруги осматривают дворцы и парки, различные коллекции, в основном художественные и естественно-научные... Ну да, в эти годы как раз у аристократов считается хорошим тоном заводить кабинеты диковин - своего рода естественно-научные музеи частного характера... Н.А. и сам явно такой имеет, и много для него приобретает - как, например, янтарь в Прибалтике. Но большей частью Н.А. скупает картины.
Надо сказать, что лично я - в результате идеологически выдержанного семейного воспитания - к Демидовым вообще не испытываю особо теплых чувств. С чего бы вдруг - это же баре... хозяева... Если уж - сколько там прошло, лет двести точно - а бабушка все еще при случае говорила - "Демидовы нас пригнали"... Но при чтении данного путевого журнала не могу не отметить, что впечатление он оставляет самое приятное. Н.А. действительно, судя по всему, образованный человек. Записи сделаны таким особо вкусным старинным языком... Он описывает Европу того времени - и судя по его записям, там течет жизнь самая благолепная и приятственная. Роскошные дворцы, пышные приемы и празднества, великолепные музеи... Расцвет искусства, наук и ремесел. Германия, Франция, Англия, Италия... Прикольно при этом чтении знать, что пройдет пятнадцать лет - и начнется бурная эпоха революций и мировых войн. Ну, а пока аристократия наслаждается безмятежной жизнью. Как говорится, ничто не предвещало...
В общем, вполне поучительная и интересная книжка оказалась. Несмотря на то, что это чисто аналог современного гламурного блога о путешествиях. К тому же, издание получилось действительно великолепное - сам по себе текст небольшой, но издали в виде альбома, на толстой глянцевой бумаге... Это потому, что сюда включили массу иллюстраций. При этом они все подобраны аутентично - если Н.А. упоминает, что приехали в такой-то город, то подыскана гравюра данного города именно за данный период времени. Ну, по возможности, конечно. И карты чтобы тоже были данного времени... Если упоминаются такие-то персоны - то вот их портреты. Помещены, конечно, и портреты самих Демидовых. На них Н.А. предстает таким крепким мужчиной - в возрасте, но явно полный энергии. А его возлюбленная супруга Александра Евтиховна, судя по приведенным портретам, была действительно редкой красавицей... (хотя в виде скульптурного портрета - куда более материальной и приземленной может, это личные впечатления творческих деятелей? )

«За городом //Митавой// виден герцогский замок, расположенный на весьма хорошем месте и имеет два жилья.. Под одним флигелем сего строения кладутся герцогские тела, которые по большой части заключены в свинцовых гробницах, внутри прилично украшенных».

«Будучи в Кенгисберге, купил разные янтарные вещи с насекомыми для своего натуральной истории кабинета. Янтарь оный находят на берегу моря, от польского местечка Поланги до Данцига простирающемся. Он выбрасывается приливом воды и остается на берегах с морским мшистым илом, между коего мы, едучи, сами множество находили».

«Подле сей крепости //Пиллау// стоит деревня, населенная рыбаками. Здесь остановились мы ночевать у почтмейстера, бывшего во время войны у нас в полону в Сибири».

«В сем городе //Данциг// находится славный арсенал, в коем великое множество мортир, пушек, ружей, пистолетов, лат, копьев и щитов, однако все сии военные снаряды служат более украшением городу, нежели обороною».

«Переночевав, выехали из Брауншвейга и проезжали очень изрядные домы. Время было самое хорошее и приятное, а особливо ехать столь увеселительными местами».

«А как еще было рано, то ходили по городу //Льеж// посмотреть его и прогуляться, взяв с собой человека, которой мог нам все показывать, что ни есть лучшего. Он нас водил на фабрику, которая весьма хорошо выстроена по берегу реки, где горностаевые мехи подкрашиваются разными цветами и делают из них для употребления разные вещи, как-то: муфты, выкладки на платья и обои. Содержателю надлежит отдать справедливость в приведении в совершенство сей фабрики, почему она и заслуживает смотрения каждого любопытствующего».

«В Малине довольное число церквей. В некоторых есть образа Рубенсовой работы. За самую высокую во всей Брабандии почесться может одна здесь находящаяся колокольня готической и хорошей архитектуры. Только сожалетельно, что верх, или шпиц, не окончен, с коим бы она все высокие башни превысила».

«Мы целой день проездили по продавцам и были у 17 человек, купили две картины: одна плоды, а другая зайца изображающие».

«В соборной готической архитектуре церкви //в Амстердаме// находятся самые лучшие в Голландии и во всей Европе органы, разные голоса живо изображающие, также флейтраверсы, гобои, трубы, а особливо человеческий голос столь естественно подведен, что обмануться можно, точно как бы пели многие хорошие певцы и соло. Мы даже не хотели и верить, но, взошед нарочно к ним, смотрели около и действительно нашли, что играют органы. Художник оных, конечно, учинил по себе память незабвенную, устроив вещь столь редкую».

«…Отдали бархат, купленный в Голландии, перешить в платье, чтобы не беспокоиться от таможни, везя в куске».

«Смотрели великий княжеский старинный дом с хорошим садом и конюшнями. В нем изрядный находится внизу кабинет натуральной истории. А более всего примечания достойны модели, сделанные из дерева, всем рукоделиям и мастерствам. В погребе такая с ямою горница, что если закричишь, то эхо 32 раза повторяет».

«19-го разведывали о картинах. Купили только одну – «Разорение Трои», писанную с великою окончательностию Брегелем».

«Заезжали к часовщику Грексону, которому велели сделать часы весьма плоские горизонтальные – с секундами».

«За ужином сделали нечаянный фейерверк; незадолго перед тем, как вставать, зажгли так искусно, что никто не мог приметить; только увидели вдруг весь стол в огне, все десертные фигуры обратились в прекрасный и хорошо расположенный фейерверк: из свеч, подле княжны Прасковьи Васильевны Урусовой нарочно поставленных, из однех полетели ракетки, а из других начали высоко бить огненные фонтаны».

«Около сего времени к чувствительной Никиты Акинфиевича радости по всем признакам Александра Евтиховна оказалась беременною, о чем уведомили господина Габиуса, которой и прислал наставление, каким образом надлежит ей себя беречь».

«Фигуры в натуральную величину совершенного искусства славного живописца Рубенса наипаче в колерах живо представлены так, что эллегоричные идеи, с настоящею историею соображенные, особливое внимание заслуживают».

«Купили медную курительницу и собачку для накладки на книжки медную же».

«Здесь находящиеся купцы, проведав о склонности Никиты Акинфиевича ко всем любопытства достойным вещам, касающимся до наук и художеств, всякое утро приносили их премножество. Из всех получше были ящичек из окаменелого дерева и рыноцеросов рог, кои и куплены».

«5-го поутру списывалась Александра Евтихиевна //позировала// у Рослейна. Получили письмо от Вольтера».

«По надобности в зеркалах для отправления в Россию на украшение дому принуждены были ехать в предместье Св.Антония на фабрику, думая там найтить совсем готовые и вставленные в рамах для продажи. Но мы во мнении сем ошиблись, потому что здесь множество работников трудятся только в полировании и приведении в совершенство стекол и делают зеркала, которые отдают потом купцам в лавки, а они уже должны заказать рамки, вырезать и вызолотить, чрез что пользуется фабрика, купцы, резчики и золотари и кормятся работники».

«Ездили в большую оперу. Декорациями и танцованием отменно хорошо представлены были ад и рай».

«Заезжали на фарфоровую фабрику, Севская называемую. Производства работы мы не видели, затем что надлежит для сего испросить позволения, а хотели только видеть и купить из магазейна сервиз и другое, что нам покажется».

«Вознамерясь ехать в Англию, писали к господину Гобиусу и требовали от него совета, может ли Александра Евтихиевна по причине своей беременности с нами туда ехать по морю, и просили, чтоб он уведомил нас о том немедленно».

«Ездили в Булонский лес, где гуляли в роще наподобие великого зверинца, весьма искусно расположенной. В ней напущены дикие козы и олени для короля, который здесь забавляется охотою. Летом всякое воскресенье сюда собирается простой народ и танцует на открытом месте; приезжает также множество и знатных людей гулять по сему лесу».

«Приводили в порядок дела свои, укладывались и распоряжали, чтобы в отъезде нашем Александра Евтиховна не имела никаких затруднений. А притом старались, чтоб и самим ехать с сей стороны уверенными и ни о чем в дороге не заботиться. Мы взяли с собою только необходимо нужное, и притом такое, что без задержания от таможни провесть можно; ибо между Англиею и Франциею великая в том наблюдается строгость. С парчевых кафтанов, камзолов и других вещей не токмо берут большую пошлину, но тут же на месте у кого бы то ни было, а особливо у англичанина, своего единоземца, перед его глазами сжигают».

«Кантербури- древнейший город в Англии, как у нас Новгород».

«Видели колокол, в коем может опущен быть человек на дно моря для привязания какой-либо вещи с намерением оную вытащить».

«Ездили смотреть загородный дом милорда Тилнея, отстоящий на 8 миль от города. Он построен на чрезвычайно хорошем месте; окружен прудами и рощами; убран довольно хорошо; может быть, он бы гораздо богатее еще сего был мебелирован, если бы сам хозяин его в нем жили или бы, по крайней мере, в Англии находился, но не может в отечестве показаться по причине особливого преступления и затем принужден был немедленно скрыться».

«В ноябре месяце начаты делать Никиты Акинфиевич и Александры Евтиховны мраморные бюсты русским пансионером г.Шубиным, из Рима возвратившимся. И чтобы более иметь время работать, то господин Шубин переехал к нам жить. А между тем всегда рассказывал Никите Акинфиевичу о древностях римских и о всех достопамятных вещах, чем возбудил охоту видеть и Италию. А как новорожденная не в состоянии была понести беспокойства дорожного, то и оставили ее с хорошим присмотром в Париже. С нами согласились вместе ехать Алексей Иванович Мусин-Пушкин и князь Сергей Сергеевич Гагарин. К тому же уговорили мы с собою провожатым и господина Шубина, по довольному его знанию италианского языка».

«Жители сих гор имеют превеликие зобы, висящие от подбородка до груди. Говорят, что будто у них почитаются за красавцев те, которые имеют оные более других. Наипаче щеголяют сим женщины, что для нас весьма показалось отвратительно. Сия болезнь не опасна и не болезненна и чаятельно происходит от застаивающихся в полукаменных разных шпатах вод, которые за неимением других сии жители употребляют».

«Королевская придворная церковь во имя св.Сюера великолепнейшая из всего Тюреня //Турина//. Сия церковь весьма способна для музыки, которую мы слушали, будучи у обедни в праздник Рождества Христова, где видели всю королевскую фамилию. Король всегда имеет лучших музыкантов; особливо же немалое время находились здесь непосредственно известные в Италии музыканты Фаринелли и Сомис».

«Были в театре, который весьма обширен, так что в представляемой опере, изображающей победу Александра Великого над Дарием, которую тогда нам видеть случилось, было несколько десятков пехотного войска и конницы с ланцами //пиками// до 12 человек на натуральных лошадях, по театру один за другим скакавших. Певица же, называемая Бастарделля, приятным своим голосом приводила нас в восхищение. Голос ее столько высок, что она тремя нотами брала выше всякого инструмента и уподоблялась чрез то птице, нежно поющей».

«Театр Пармский наивеличайший, древними римлянами построенный, в нем могут вмещаться до 12 тысяч зрителей. В сей театр напущалась и вода посредством приведенного фонтана, когда надобно было представить на судах военное сражение».

«Отменного же удивления находится один кабинет, сделанный весьма искусною работою из воску, расцвеченного и живо подведенного под натуру. Представлены в нем язвою умершие каждого возраста люди, коих тела сперва кажутся целы, потом начинают портиться, напоследок появляться станут на иных черви, другие совсем истлевшие, а наконец и обнаруживаются скелеты, и все с такою представлены точностию, что непонятно почти, как можно человеку довесть такое страшное и трогающее позорище //зрелище// до толикого совершенства».

«13-го генваря, поутру в 7 часов выбрались из Флоренции и, проезжая, наслаждались приятным воздухом, тогда как у нас от морозу трескаются камни. Здесь так бывает тепло, как в России в конце маия, в самое хорошее время».

«В последнем нише на правой стороне находится древняя бронзовая статуя св.Петра, которая в великом почтении. К ней прикладываются и целуют в ногу, отчего оная чрез столь веков истерта лощиною».

«Осмотрев церковь св.Петра, были в Ватикане, папских палатах, примыкающихся к сей церкви. Оные почитаются настоящим дворцом сих священноначальников, но для дурного воздуха совсем ныне оставлены, а живут в них только во время конклавов, или выбора из кардиналов в звание папское».

«На последних днях нашего пребывания в Риме, ездив в разные загородные места и деревни, поблизости находящиеся, купили несколько померанцевых и фиговых деревьев самых толстых и, выкопав с корнями, отдали банкиру Барацию для отправления их морем в Россию».

«При самом въезде из Террачины начинается неаполитанского короля владение, где находится застава, в которой надлежит показывать проезжающим паспорты. Мы, вышед из кареты, увидели превысокую каменную гору, чрез которую препятствующие к проезду большие куски каменьев подобно расселине расчищены подорванием пороха до 20 шагов в ширину. А на левой стороне в стене на большой мраморной доске высечена следующая надпись: «В царствование Филиппа Второго Католицкого короля. Чужестранец! Здесь положены границы Неаполитанского государства, если ты в него едешь как друг, то все вещи найдешь в тишине, а государство управляемо добрыми законами по изгнании из него худых обыкновений. Лета Христова 1563-го».

«23 февраля насилу могли взъехать по крутизне горы, на коей находится королевский замок //в Неаполе//, в библиотеке коего немалое число книг имеется».

«По причине неудобности нанятого нами за краткостью времени дому, принуждены были переехать в другой, называемый «Под вывескою крестика», на берегу моря стоящий, из коего на море вид, будучи наполнен разными предметами, доставлял нам приятное зрелище».

«Переехавши морской сей залив, провожатый наперед показал нам Люкренское озеро, сказывая, что оно прежде весьма было пространно и славно по своему великому изобилию всякого рода рыб, но теперь – как малый пруд, с четверть версты длины и со ста шагов ширины. Оно засыпано от бывшего здесь землетрясения».

«На вечер званы были к аглинскому милорду Тилнею, куда и ездили. Около полуночи того вечера сделался великий ветер, а наконец и гром ударил в дом господина Тилнея во время карточной игры, коею занято было тогда все собрание гостей, как русских, так и иностранных. В передней оказался огненный шар //шаровая молния//, прошел по комнатам даже и над головами всех гостей и едва посещением своим у многих не отнял дыхания, однако ж, по счастию, никому немалого вреда не причинил, только навел на всех великий ужас, наделал в палатах немалый убыток и перервал для колокольчика протянутую проволоку, всю позолоту с зеркалов, с потолков и с плафонов сбросил на гостей, кои на платье привезли оную домой».

//в Риме// «Обедали у претендента на аглинскую корону, оставшегося от Стуартовой фамилии и принявшего католицкий закон, которого французские, испанские и португальские дворы содержат на своем иждивении».

//пасха// «Папа вышел на балкон около полдней и после обедни, одевшись в белую одежду, имея на голове тиару, сел на сделанный здесь под малиновым балдахином престол, окруженный кардиналами, одетыми в богатую одежду. Папа, по прочтении молитвы, привстав, благословлял иаклонившийся народ троекратно, после чего в мгновенье ока слышна была стрельба из пушек с крепости святого Ангела в соответствии здешнего сигнала. Потом кардинал бросал в народ бумаги, содержащие индульгенции, или отпущение грехов, позволенное только одним церквам».

«Прибыли в город Пизу, в коем на мосту реки Арны нашли множество экипажей и людей, собравшихся по той причине, что великий герцог Тосканский с двором своим здесь находился для отправления кавалерского праздника святого Стефана, ибо сего ордена он гроссмейстер».

«Из Пизы поутру в 8 часов проезжали между местечками Такою и Сарзаною в Леричи, где приключилось нам несчастье, ибо, переезжая чрез малый, но крутой мыс, у кареты, в коей сидели Александра Евтиховна, будучи беременной, Никита Акинфиевич и Михайла Саввич Бороздин, две впереди заложенные лошади оторвались. Коренные две не могли удержать кареты, потащены были тягостию оной в буерак, на краю коего стоящее дерево удержало стремительность падения и, исподволь гнувшись, переломилось. Карета хоть и опрокинулась вверх колесами, но упала не столь сильно, отчего хотя и большого повреждения никому не учинилось, однако ж крайне все были испуганы. Из буерака вывезли карету с великим трудом на быках, на коих поблизости тамошнего места пахали».

«В 4 часа ездили за город в театр, который построен на французской земле в верстах двух от Женевы, потому что Вышний совет никак не дозволяет быть никакому позорищу в городе, дабы жителей здешних отвлечь от всяких излишеств и убытку».

«В рассуждении дурной дороги от Данцига до Кенигсберга наняли фурманщиков и 15 октября выехали из Данцига и на дороге 17-го по оплошности извозчика, правившего лошадей, карета, где находилось дитя с няньками, кормилицею и камердинером, опрокинулась в ров, чем Александра Евтиховна, как мать, более всех испугана была. Но, по счастию, дочь Катерина Никитишна, быв на руках у расторопного человека, осталась невредима. А как сие приключилось неподалеку от находящейся тут корчмы, то немедленно вошли в оную, дабы успокоить дитя и сделать вспоможение раненым женщинам, где и ночевать принуждены были».

«9 ноября поутру не могли уже отсюда //село Чирковицы возле Нарвы// выехать по причине, что Александра Евтиховна с осьмого часу начала чувствовать приближение ею родин, для чего послали немедленно по бабку, а между тем упросили и почтмейстерскую жену о неоставлении в сем случае вспомоществованием. А в 9 часов с четвертью благополучно разрешилась от бремени, и к неописанной радости ее супруга даровал ему Бог сына, как бы в награждение за его столь дальнее и многотрудное путешествие, предпринятое им единственно для ее исцеления. Здесь прожили в чрезвычайно студеных покоях, в коих печей не было, 12 дней, и в разсуждении того поторопились, хотя и в великой слабости, Александру Евтиховну перевесть в Петербург, куда благополучно прибыли 22-го числа ноября. И окончали тем счастливо наше путешествие, привезши в Отечество, к великому удовольствию Никиты Акинфиевича, дочь и сына».

@темы: Книги

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Книжный столик

А.Пикуль. "Валентин Пикуль. Из первых уст".

«До прихода в дом Пикуля я считала, что немного разбираюсь в литературе, искусстве, истории. Но, пообщавшись с ним, поняла, что не знаю практически ничего, а имею лишь представление, и то довольно смутное, о революционном движении, истории коммунистической партии, личности Ленина. На фоне его знаний мой интеллектуальный багаж представлялся какими-то жалкими обрывками, если хотите, выжимками из разных периодов прошлого…»

«Для Пикуля дом с любимыми библиотеками и картотеками был его Вселенной, а домашний уют и очаг – Отечеством».

«Жена поэта и писателя должна постоянно помнить, что когда ее муж вроде бы бесцельно смотрит в окно – он РАБОТАЕТ».

«Чтобы быть красивой, надо, чтобы другие люди считали тебя таковой. Для счастья этого не нужно. Вполне достаточно, если ты сама считаешь себя счастливой».

«Портовый город… город моряков… Всегда и везде такие города были городами красивых встреч и красивых расставаний».

«Действительно хорошие соседи – они как родственники».

«- Мне хочется, чтобы ты понравилась, - суетился Пикуль. – Ведь ты теперь – моя визитная карточка».

Пикуль: «Интересно, счастливы ли люди, живущие в красивых домах?»

«Не раз бывало, Валентин Саввич задумывался на некоторое время. Потом неожиданно произносил какое-то, видимо, ключевое слово или короткую фразу и настоятельно просил:
- Запомни. Обязательно запомни, чтобы я это не потерял. Повторишь мне дома.
Понятно, что после такого задания наш разговор немного травмировался. Поскольку, если Валентин Саввич еще продолжал о чем-то вслух размышлять, то я дисциплинированно твердила про себя эту фразу, чтобы неискаженно донести ее до дома. Я уже знала, что по приходе домой, еще не раздевшись, Пикуль бросится к столу, и мысль, зашифрованная в короткой фразе, за несколько минут разольется по двум-трем рукописным страницам».

«Не надо пытаться совместить несовместимое. Самое благоприятное расстояние между полюсами – когда они на своих местах».

«Валентин Саввич большое значение придавал первой фразе любого своего произведения. Для него она была камертоном, настраивающим на работу. И поиски этой ключевой интонации часто были мучительно долгими».

«Валентин Саввич, каждое утро оставляя на столе записку, обращался ко мне: «Тануки…»

«Неожиданно заявил:
- Я заказал такси, поедем в Венден.
Он любил этот небольшой латышский город. И, приезжая в него, всегда обязательно посещал одну маленькую улочку, где старые деревянные дома окнами вросли в землю, вымощенную средневековыми булыжниками. Нищета и убожество пейзажа вызывали у меня какую-то жалость, а на одухотворенном лице Валентина Саввича феерически горели глаза:
- Ты пойми, каменные замки рассыпались, а эти, деревянные, стоят, - объяснял он мне необъяснимое».

«Пикуль уже вынашивал идею окунуться в эпоху Ивана Грозного. Все чаще у него возникало желание уйти подальше от действительности, зарыться в глубь веков – только там Пикуль чувствовал себя спокойно».

«Удавкой» в своем лексиконе Валентин Саввич называл договоры с издательствами, которые загоняли свободу творчества в железные временные рамки, нервировали его, подгоняли, словно невольника кнутом, в работе».

«Для него было важно одно: дать понять распятым в одной плоскости, что мир многомерен, и помочь услышать стереофонию звуков истории».

«Но писал он, как я заметила, не все подряд из ранее задуманного, а выбирал таких героев, в деяниях которых мог вложить свои сегодняшние мысли и настроение».

«Первая ступень патриотизма – причастность к истории своего Отечества».

«Честно говоря, его сильно раздражали вкусы молодой современности. Он не помниал видеоклипов, в которых полуголая девица выскакивает на сцену из орбит здравого смысла».

«21 мая Пикуль встречал Юрия Даниловича у себя дома. Войдя в дом, Вовк с такой любовью обнял Валентина Саввича, что тот даже крякнул. Боль в боку не проходила несколько дней, заставив даже обратиться к врачу. Рентгеновский снимок помог установить диагноз: «осложнение от любви» - трещина ребра».

«Люди! Прежде чем обвинить человека – постарайтесь найти оправдание его поступку и действиям. И в 90 процентах случаев его вина растает как дым. Душа ведь так ранима. А нервы рассчитывались природой на быте очень небольшим запасом прочности. И чтобы нечаянно не разрушить это хрупкое создание, нужен в общении между людьми… запас душевности».

«А как порой катастрофически легко из искры пустяка, попавшей на «сушняк» человеческих взаимоотношений, разгорается пламя трагедии… Искры не страшны, если убрать «сушняк».

«…Ведь если встать на позиции чистой констатации фактов, исполняя роль то ли объектива, то ли диктофона, тогда, наверное, вообще не стоило браться за этот ох какой нелегкий труд. Только присутствие автора – субъекта со своими чувствами и мыслями – делает книгу книгой».

Пикуль: «Время, мною любимое и благодатное, но не могу найти сильного героя. А так бы хотелось вновь окунуться в дипломатию…»

«- Ты очень волнуешься, сильно переживаешь, сильно переживаешь за новую книгу, - посочувствовала я Валентину.
Ответ его впечатался в память: «Когда дрожат все струны души писателя, тогда в ответ будут дрожать все струны души читателя».

«Воистину: чтобы сказать правду – ее надо СКАЗАТЬ, а чтобы соврать – иногда достаточно ПРОМОЛЧАТЬ!»

«Книги, необходимые для работы Пикуль всегда приобретал, в крайнем случае ксерокопировал или снимал фотокопии. Писал он только тогда, когда материал был у него под рукой и был его собственным, то есть на нем можно было делать всевозможные, часто одному ему понятные пометки».

«В наши дни семейное чтение задушено телевизионным бурьяном, по которому ходят марианны, альберты и просто марии, гангстеры и проститутки, респектабельные бизнесмены и нищие политики, да рекламные клипы в толстом-толстом слое импортного шоколада. Все уравнены. Все получают одно и то же информационное воспитание, дозируемое главным гувернером – телевизором. Негативы и позитивы процессов, сопутствующих цивилизации, так раскачали чаши весов, что заставили качать головой и самую недоумевающую Фемиду с завязанными… руками».

«В несытую молодость он сам переплетал все редкие книги своей библиотеки. Стоящие на полках, они, может быть, и не так красивы внешне, но сработаны добротно и главное с любовью».

Пикуль: «Родина всегда одна, и надо принимать ее такой, какая она есть, и делать все возможное, чтобы изменить жизнь к лучшему…»

«С разделителями была просто беда. Их писатель делал своими руками из коробок для конфет или обуви. Доходило до смешного.
- Сходи, - просил Валентин Саввич, - купи какие-нибудь туфли или сапоги, но только чтоб в красивой коробке.
Не покупать же все время из-за коробки сапоги, вот и запомнилась я, наверное, многим продавцам обувных магазинов, как женщина, просящая продать, если можно, пустые обувные коробки».

«Да и сейчас у нас еще немало людей, которые привыкли делить правду, как в прежние времена, на пионерскую и комсомольскую, рабочую и сельскую, на чистую и чистейшую и т.д. Для Валентина Саввича Пикуля правда была понятием целостным, однозначным, не нуждающимся в прилагательных».

«В одном из телеинтервью на вопрос об отношении к критике Валентин Саввич ответил так: «Я ее не читаю. Я был бы большой негодяй, если бы читал о себе положительные статьи и не читал бы отрицательные. Я поступил честнее – не читаю ни тех, ни других».

«…Наша ленинградская студентка-экспедитор //дочь АП// повезла рукопись в издательство. С джокондовской улыбкой просыпалась НАДЕЖДА».

«Почасовиком» Пикуль называл составляемый им на каждое новое произведение хронологический, из которого было ясно, какие события происходили в тот или иной год или даже день, с кем встречался герой, о чем они говорили, где можно прочитать об этом событии и герое. Именно создание «почасовика» требовало огромного многолетнего труда, знаний, таланта. А сам процесс написания книги по подробному «почасовику» был для Пикуля, как говорится, делом техники».

«…Совсем незапланированная, но ставшая какой-то почти фатальной зубная боль. Прямо какая-то напасть – уже третий роман пишется Пикулем с ее обязательным участием».

«Переписка продолжалась. Президент комплекса универмагов тактично интересовался нашими габаритами – рост, размер. Но эти данные во избежание непредсказуемых осложнений мы хранили, как государственную тайну».

«Из издательства пришел ультиматум: «Дайте другое название книге, «Каждому свое» - не пойдет». По тону было понятно, что самая высшая инстанция наложила вето и спорить бесполезно.
- Роман, по-видимому, им понравился, а название – нет. Слава Богу, что не наоборот.
Валентин Саввич включился в работу по выбору, а может быть, сочинению нового названия романа».

«… Это невозможно передать словами, для этого надо научиться чувствовать обаяние жестов, с которыми он рассматривает, берет с полки и открывает заинтересовавшую его книгу. В такой момент весь человек перед вами».

Пикуль: «Литератор не всегда может предчувствовать зарождение новой вещи. Так случилось и со мной. Я целиком был погружен в эпоху Семилетней войны с ее политикой, дипломатией, интригами и любовью, как вдруг меня властно увлекло наше недавнее прошлое. Снова вспомнилась жестокая качка, стонущие завывания корабельных сирен и привиделся полярный океан, задымленный кораблями союзных караванов. Так я приступил к написанию «Реквиема…», ибо моя молодость еще жила во мне, она требовала своего повторения – на этот раз на бумаге».

«Говорят, что рано или поздно правда всегда торжествует. Используемое как аксиома выражение неверно и отражает скорее желаемое, чем действительное. Нет, торжество правды наблюдается далеко не всегда… А если она и торжествует, то не сама по себе, а на похоронах части здоровья и нервов, погибших во имя того, чтобы среди вороха лжи и дезинформации докопаться до первозданной правды факта».

Пикуль: «Понимаешь, вот я расстроился, выпил, но, хорошо подумав, решил: так вести себя нельзя. Впереди еще тачки грязи и клеветы, если на все так реагировать, то никакого здоровья не хватит. А любая пакость отлично плавает, так что ее в стакане не утопишь».

«…Люди и кони… Кони и люди… Вместе добывавшие славу русской гвардии… Кавалергарды. Слово-то какое звонкое – как цокот копыт…»

Пикуль: «Что касается вопросов, что автор что-то там не раскрыл, не отразил и т.д., отвечу: «А я этого не хотел и не собирался делать».

«Эта кажущуюся даже смешной привычка Пикуля: если днем у Валентина появлялась необходимость или настроение что-то написать, он задергивал шторы и включал люстру. Другой обстановки для творчества он не признавал».