Читательский дневник

А.Вертинский. Дорогой длинною.
«Помню, однажды я выглянул из окна мансарды, где мы жили, и увидел, что весь скат крыши под моим окном усеян коричневыми пустыми баночками из-под кокаина. Я начал в ужасе считать. Сколько же я вынюхал за этот год! И в первый раз в жизни я испугался. Мне стало страшно! Что же будет дальше? Сумасшедший дом? Смерть? Паралич сердца? А тут еще галлюцинации… Я уже жил в мире призраков!
Я вспомнил, что среди моих знакомых есть знаменитый психиатр – профессор Баженов. Я вышел на Тверскую и решил ехать к нему. Подходя к остановке, я увидел совершенно ясно, как Пушкин сошел со своего пьедестала и тяжело шагая, тоже направился к остановке трамвая. А на пьедестале остался след его ног, как в грязи остается след от калош.
«Опять галлюцинация! – подумал я. – Ведь этого же быть не может».
Тем не менее Пушкин стал на заднюю площадку трамвая, и воздух вокруг него наполнился запахом резины, исходившим от его плаща. Пушкин вынул большой медный старинный пятак, которого уже не было в обращении.
- Александр Сергеевич! – тихо сказал я. – Кондуктор не возьмет у вас этих денег. Они старинные!
Пушкин улыбнулся.
- Ничего. У меня возьмет!
Тогда я понял, что просто сошел с ума. Я сошел с трамвая на Арбате.
Профессор Баженов принял меня. Я объяснил ему все, рассказав о том, как ехал с Пушкиным в трамвае.
- Обычные зрительные галлюцинации, - устало заметил он. Потом взглянул на меня и строго сказал: - Вот что, молодой человек, или я вас посажу сейчас же в психиатрическую больницу, где вас через год-два вылечат, или вы немедленно бросите кокаин! Сейчас же!»

Л.Черникова. Наследие звездного дракона. Отбор.
«Морф активно завертел той частью туловища, где разместились глазки, и выражение этих самых глазок было весьма встревоженным. Я устало опустилась на краешек кресла.
- Ладно, будем думать, что с тобой делать. Отвечай, только честно, - придала голосу строгости, - ты замышляешь какой-нибудь вред кому бы то ни было?
Морф активно замотал условной головой.
- Собираешься применять любые заклинания?
Снова ответ отрицательный.
- Если помогу тебе спрятаться, обещаешь слушаться меня и не делать ничего плохого? Никому!
Существо радостно закивало. Интуиция молчит. Никакой угрозы не чувствую. Будем надеяться, что не ошиблась.
- Хорошо. Давай-ка подумаем, куда тебя спрятать… Тут написано, что ты можешь принять вид любого предмета?
Радостный писк, и вместо морфа передо мной на столе появилась искусно выполненная тиара, мерцая россыпью голубоватых камней.
- Очень красиво, морфик, но… Как бы это сказать? Нужно что-то понеприметнее. Чтобы не бросалось так сильно в глаза.
Представила, как я надену тиару и с невозмутимым, будто так и было, видом стану общаться с вернувшимся демонюкой. А морфик, похоже, решил показать все, на что способен. Сперва я обзавелась не менее потрясающим и таким же «незаметным» кулоном в форме драгоценного дракона на массивной цепи, затем браслетом-драконом из той же коллекции.
- Стоп! Не превращайся в украшения, у меня их нет, и здесь все про это знают».

---

Картинкофлуд

Дж.Тэй «Любить, но не терять рассудка».
«А туфелька у Золушки была вовсе не хрустальная, а меховая».
Ну, я рассчитывала на какие-нибудь картинки с девочками в меховых туфельках… Но Кандински –попробовав одну - внезапно решил заняться дизайном обуви.

@темы: Галерея

---

Ежедневная музыка.



Здесь - в молодом виде, с субтитрами и видами Парижа.

---

Читательский дневник

Н.Островский. Письма.
«А.А.Караваевой. 2 августа 1935г.
Жизнь за мое упорство вернула мне счастье безмерное, изумительное, прекрасное, и я забыл все предупреждения и угрозы эскулапов. Я забыл о том, что у меня так мало физических сил.
Предатель-здоровье вновь изменило мне. Я неожиданно скатился к угрожающей черте по состоянию здоровья. Целый месяц врачи пытаются приостановить это падение, вливая в меня внушительное количество разных лекарственных жидкостей. Но отступление пока продолжается. Я с грустью вспоминаю о том, что еще недавно я мог работать по 15 часов в сутки. А сейчас с трудом нахожу силы лишь на три часа, слушать историю гражданской войны на Украине плюс работа над сценарием.
Тысячи писем, полученных мной со всех концов Союза, зовут меня в наступление, а я занят ликвидацией внутреннего мятежа. Несмотря на всю опасность, я, конечно, не погибну и на этот раз, хотя бы уже потому, что я не выполнил данное мне партией задание. Я обязан написать «Рожденные бурей» И не просто написать, а вложить в эту книгу огонь своего сердца. Я должен написать (то есть соучаствовать) сценарий по роману «Как закалялась сталь». Должен написать книгу для детей – «Детство Павки». И непременно книгу о счастье Павки Корчагина. Это, при напряженной большевистской работе, - пять лет. Вот минимум моей жизни, на который я должен ориентироваться. Ты улыбаешься? Но иначе быть не может. Врачи тоже улыбаются, растерянно и недоумевающе. И все же долг прежде всего. Потому я – за пятилетку как минимум.
Скажи, Анна, где найдется такой безумец, чтобы уйти от жизни в такое изумительное время, как наше? Ведь это в отношении страны – предательство».

С.Лукьяненко. Гаджет.
«По скрипучей лестнице молодой человек уверенно двинулся на второй этаж, откуда доносились человеческие голоса, нарочито громко топая ногами. Похоже, звуки его приближения не вызвали никакого любопытства. Во всяком случае, разговоры стихли только тогда, когда молодой человек вошел в большой, ярко освещенный зал. За круглым обеденным столом сидели с десяток человек – и появление незнакомца вызвало у них самую бурную реакцию. Кое-кто вскочил, кое-кто вскрикнул, а один даже полез в карман, вынудив молодого человека строго погрозить ему пальцем.
- Но-но! – воскликнул молодой человек. – Не надо волнения, граждане! Я уполномоченный представитель Новой Демократии, сержант запаса Иван Перелетный.
Интеллигентного вида мужчина все-таки запустил руку в карман, под бдительным взглядом молодого человек достал футляр, открыл, извлек очки и водрузил их на нос.
- Ну что за поведение!- воскликнул Иван Перелетный, убирая руку с кобуры. – Ваше счастье, гражданин, что я хоть на фронтах и контуженный, но от природы выдержанный. А если бы кто нервный к вам приехал? Получили бы вы, товарищ интеллигент, плазменное ранение, совершенно несовместимое с процессами жизнедеятельности. Прям как дети малые… чуть что – сразу руки в карманы прячете».

---

Елена Болотонь "Любимая для колдуна. Лед". Фэнтези, любовный роман.
Сюжет: девушка Ева имеет креативную профессию - делает фотосессии, помаленьку рисует... И вот однажды ее занесло на территорию заброшенной усадьбы - один неудачный шаг - и попала в фэнтези-мир. При этом никаких плюшек Еве не обломилось, мир встретил неласково - и климат суровый, и общественное устройство на манер самого темного средневековья... В общем, ничего хорошего. Сообразительная Ева предположила, что если пробраться на то самое место, то, может, удастся вернуться в свой родной мир. Но только сделать это оказалось совсем не так просто... а затем и вовсе она попалась на глаза местному лорду и магу, который обладает в этих краях абсолютной властью - и он забрал Еву в свой гарем...
Случайно попавшая в руки книжка - по результатам обследования библиотечных полок. Случайно - поскольку ни автора я не знаю, ни описание не внушает оптимизма... Ну, в общем-то и сказать особо нечего. С одной стороны, читается вполне легко - это уже хорошо... видно, что автор подходит ответственно, старается придерживаться обоснуя и все такое. С другой стороны - не сказать, что история как-то особо увлекает, вот так чтобы хотелось все бросить и немедленно все прочитать - этого нет, да уж. Спокойное такое чтение, без фанатизма и эксцессов.
И - да, это опять только первая книга из цикла, и продолжение не издавалось, судя по всему, никаких перспектив для этого не имеется. (но и особой досады я по этому поводу не испытываю - по изложенным причинам )

@темы: Книги

---

А ведь июль вообще-то... Интересно, а слабо мне каждый день флудить французской музыкой - ну до 14 июля?

---

Ежедневная музыка.



Не беда,
Так всегда
Проходит время,
Не беда.
Так всегда
Уплывают корабли —
И ты вдруг,
Как тогда,
Снова видишь их в порту.
И тогда
Скорлупа идет ко дну,
Как на блесну,
Посмотри — вот это да!

И это словно голубь белый
Улетел, такой несмелый,
И унес с собою пух,
Что утром ты
Себе собрал.

И это как лесной подснежник,
И как плотик безмятежный,
Что плывет себе небрежно
В океан.

---

В телеграме -

ЕГЭ вещь неприятная, но если бы его не было, все абитуриенты страны сейчас готовились бы сдавать четыре вступительных экзамена. Что еще хуже.

А что в этом такого-то, не понимаю... Мы вот в десятом сдали госы в школе, получили свои аттестаты, пошли в институты и там сдали вступительные четыре... Ну и что? Тем более, что только что это же самое повторяли в школе...
(кондовое, динозавровое )

---

Читательский дневник

Новелла Матвеева.

Искать себе врагов прямых, как солнце юга,
Открытых, царственных - не велика заслуга:
Как можно требовать, дружище, от врага,
Чего не требуют обычно и от друга?

Напрасно, старина, в мечтании прелестном
Ты мыслишь о враге прямом, открытом, честном.
Крепись! Бери его таким, каков он есть:
Злым, хищным, маленьким, тупым...Неинтересным...

И враг же у тебя! Отвага в честном взгляде,
Лежачего не бьет, не нападает сзади...
Послушай! Вот тебе пяток моих друзей,
Но этого врага - отдай мне, бога ради!

Я недругу за ложь коварством не плачу,
Но нежность к недругу мне вряд ли по плечу.
Стараюсь поступать, как долг повелевает.
Позволь хоть чувствовать мне так, как я хочу!

С ним ладишь, кажется, а он грозит борьбой.
Но другом скажется, когда объявишь бой.
Ни дружбы, ни вражды, скотина, не выносит!
Нет, не таких врагов искали мы с тобой.

У деда моего был, сказывают, враг:
В раздоре - золото, сокровище для драк:
Не сразу нападет, а крикнет: "Защищайся!"
Никто, никто уже теперь не крикнет так!..

К.Стрельникова. Своенравный подарок.
«Дойдя до людных мест, Ив зорко оглядел гостей, не желая встречаться с маркизой, и до главного зала добрался без происшествий, однако едва он переступил порог, как заиграли музыканты. Все бы ничего, но взгляд выхватил поблизости знакомую фигуру и лицо, на котором поселилась довольная улыбка, и де Ранкур понял, что если он сейчас же что-то не придумает, разговора с любовницей не избежать. Убегать поздно, да и когда это он бегал от женщины?! Ив сделал единственное, что пришло ему в голову: оглянулся, шагнул к оказавшейся рядом девушке и протянул руку:
- Леди, не потанцуете со мной?
Может, не совсем так принято приглашать тут даму на танец, но Иву в данный момент было наплевать на галантность. Ионель подходила все ближе, не сводя с него взгляда.
- А? – не совсем вежливо откликнулась барышня и удивленно посмотрела на Ива, не торопясь принимать его руку.
Мысленно выругавшись, он молча ухватил юную леди за ладошку и потянул за собой к танцующим.
- Что вы себе позволяете, мужлан?! – совсем не по-светски процедила его партнерша. – Пустите немедленно!
Ив так же без слов развернул даму к себе, сжал изящные пальцы в своей ладони и вторую руку положил ей на талию, глядя поверх головы девушки. Как выглядела случайная партнерша, ему было все равно.
- Вы немой? Или глухой? – с возмущением в голосе продолжала требовать ответа незнакомка.
- Потерпите всего один танец, леди, - ответил он. – И я вас отпущу.
Она засопела, но вместо того, чтобы выдать очередную дерзость, вдруг ойкнула, и ее ладонь в его пальцах дернулась. Тут же его собственную конечность охватили странные ощущения: пробежали колкие мурашки, оставляя за собой горячий след. Взгляд Ива остановился на проступающем на коже рисунке: замысловатая вязь убегала от пальцев к запястью. Точно такой же узор проявился на ладони девушки».

---

А.Федотовская «Лучшая роль для принцессы».
«Я вспомнила прошлую ночь и застонала: русалки, кладбище, умертвия и поцелуй. Отлично развлекается принцесса».

@темы: Галерея

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

А.Вертинский. Дорогой длинною.
«Надвигалось трудное время. Профессии у меня – никакой, а найти работу в Москве было почти невозможно. Вот теперь, когда я вспоминаю то время, я сам не могу понять, как же и на что я жил тогда? Денег у меня не было. Друзей тоже. А вот жил же как-то!
А Москва была чудесная! Румяная, вальяжная, сытая до отвала, дородная – настоящая русская красавица! Поскрипывала на морозе полозьями, покрикивала на зазевавшихся прохожих, притопывала каблучками. По горбатой Тверской весело летели тройки, лихачи-кудрявчики. В узеньких легких саночках, тесно прижавшись друг к другу, по вечерам мчались парочки, накрытые медвежьей полостью. В Охотном ряду брезгливые и холеные баре выбирали дичь к обеду. Там торговали клюквой, капустой, моченой морошкой, грибами. Огромные осетры щерили зубы, тускло глядя на покупателей бельмами глаз. Груды дикой и битой птицы заполняли рундуки. И рано утром какой-нибудь загулявший молодец подходил к продавцу, стоявшему у больших бочек с квашеной капустой, низко кланялся ему в ноги и говорил: «Яви божескую милость! Христа ради!» И продавец, понимая его душевное и физическое состояние, наливал целый ковшик огуречного рассола, чтобы молодец опохмелился.
Были чайные, где любители чаепитий могли получить по вкусу десятки сортов разных чаев: китайских, индийских, цейлонских, цветочных, зеленых, черных и пр. Целый печатный прейскурант подавался вам при заказе.
А были особые чайные на Трубе, с хозяевами, любителями певчих птиц. Туда ходила особая публика. Эти чайные были увешаны клетками с соловьями, дроздами, щеглами, малиновками, канарейками. Щебет оглушал вас, как только вы входили. И степенные, окладистые, бородатые купцы задумчиво слушали курских, воронежских, сибирских, украинских и подмосковных соловьев и спорили о красоте и чистоте голоса, о виртуозности трелей и пр., восхваляя или порицая качества тех или иных певцов и доходя в этом до особой тонкости оценок, как истые знатоки и искусствоведы.
Москва была пестрая, цветастая, шумная, не похожая ни на один город в мире. Не любить ее было невозможно. У нее было свое, неповторимо-прекрасное, необычайно душевное, бытовое лицо. Теперь этого лица у нее уже нет. Быт ушел. Вместе с веком».

А.Дашевская. Две дамы и апельсиновый джем.
«Тавмантус, как всякое растущее существо, был голоден всегда. Выглядел он забавно: в милом щенячьем облике уже начинал проглядывать истинный цербер, и зубки во всех трех пастях были ого-го какие. Но к ним прилагались толстые бархатные лапы, мягкая шерстка палево-бежевого цвета, морщинки на лбу и длинный хвост, примерно, как у дога, поэтому Майе сразу же захотелось схватить щенка и потискать.
«Ты мать! – сурово напомнил внутренний голос. – И жена! И прекрасно знаешь, что мужчину любой породы и размера нужно сперва накормить, а уже потом все остальное».
Когда хвостик последней колбаски, упоительно пахнувший копченым мясом, пряностями и дымком, исчез в средней пасти, Майя вежливо поинтересовалась:
- Уважаемые господа и дамы, у нас есть еще фунт этого божественного угощения, но его я предлагаю оставить в распоряжении… э-э-э…
- Вы можете называть меня Тусиком, - шевельнул хвостом цербер и потупился. – Меня так все называют. Кто не боится подойти.
- Спасибо. Значит, в распоряжении Тусика. Может быть, вы захотите перекусить попозже или угостить кого-то.
- Ой, - сказал вдруг щенок, после чего заорал во всю глотку: - Ма-ама! Мама!
На лестничной площадке немедленно разверзлось окно портального перехода, и оттуда вышла такая мама, что Лиз пискнула и прижалась к Майе. Той не к кому было прижиматься, поэтому она расправила плечи и задрала подбородок: если уж нас сожрут, так мы хотя бы встанем поперек горла».

---

Алексей Калугин "Так держать, сталкер!" Фантастика. Сборник рассказов.
Автора я примерно знаю... То есть, знаю, что у него много книг, мне попалось только несколько... но все, которые я до сих пор прочитала, были интересные. И вот - сборник рассказов - внезапно. Рассказы я люблю...
В общем, это опять было интересно. Хотя рассказы в сборнике попадаются разного уровня... некоторые я вообще не поняла - что хотел сказать автор, осталось для меня загадкой. Но, во всяком случае, осталось чувство, что он определенно что-то хотел сказать.
Особенно запомнились - ну вот, первый рассказ... Он же самый большой, уже, можно сказать, небольшая повесть. "Без вариантов". Это прямо фантастический детектив, в смысле, дело происходит в будущем, с какими-то явно не нашими реалиями... А так - вполне себе детектив, с загадочными и жуткими убийствами, расследованием и даже с дамой-профайлером... (ах-ха, книжка вышла в 2011 году, можно смело сказать, что автор писал про дам-профайлеров, когда это еще не стало мэйнстримом, и все такое. спойлер! только он, конечно, совсем не в таком духе написал, как сейчас, так что я сразу прониклась теплыми чувствами )
... и "История мертвой головы, неизвестно кому принадлежащей". Про незадачливых авантюристов-предпринимателей, которые хотели застолбить богатую ресурсами планету с примитивными аборигенами и внезапно приобщились к совсем другой культуре, которая вызвала необратимые изменения... Сюрный такой рассказ... а вообще говоря - подумала я - вполне походит по духу на Кастанеду и его безумные истории про дона Хуана (без кактусов, если для кого это больное место ).
Остальные тоже интересные и временами неожиданные, так что хороший получился сборник, да уж.

«Взгляд ее блеснул из-под ресниц, словно звезды на острие ножа».

«Уж такой это был народ – каждый второй чувствовал себя без оружия, будто голым в людном месте. А каждый первый утверждал, что пистолет ему подарила мама «на зубок».

«- Вам приходилось бывать в средневековом замке?
- Нет. Зато я бывал на заброшенной фабрике подгузников. Там тоже есть на что поглядеть».

«Еще великий император Ху говорил: «Если хотите навести порядок, для начала избавьтесь от тех, кому он мешает. Иначе получается замкнутый круг. Или – мертвая петля». Но что делать, если наведением порядка занимаются те, кому от него никакого проку?»

«Мертвый отличается от живого тем, что не знает, что он мертв. А может быть, ему уже все равно».

«Шаман сказал: «Каждый получает то будущее, которого заслуживает». Хотя интегральный переводчик, так и не разобравшись до конца в тонкостях шохенской грамматики, предложил и другой вариант: «Каждый заслуживает то будущее, которое способен придумать».

«- Вы научились творить чудеса?
- Ну зачем, скажите на милость, зачем сотворять чудо, если можно его сымитировать? Причем так, что никто не заметит разницы».

«- Меня очень радует то, что вы атеист. Иначе ведь вы черт знает что могли бы о себе возомнить».

«Он невольно улыбнулся, представив, как в бессильной ярости станут обгрызать ногти на пальцах ученые… Но защитники природы никогда, ни за что, ни на каких условиях не позволят им коснуться хотя бы одного из сликолов. Более того, они непременно начнут кампанию за то, чтобы объявить Туэнью закрытой планетой. Дабы уникальный эволюционный процесс, не приведи случай, не свернул бы не в то русло. Хотя, какое именно русло то, а какое это, никто, естественно, понятия не имел».

«Время – это то, чего никогда не бывает в достаточном количестве. Его то некуда девать, то катастрофически не хватает. Вот бы здорово было обращаться со временем, как, скажем, с солнечными батарейками – зарядил и, когда нужно, включил».

«Человек считает себя венцом творенья, а потому не имеет привычки приспосабливаться к условиям окружающей среды, предпочитая, чтобы внешнее пространство перестраивалось в соответствии с его потребностями. Однако к идее полной безнадежности и бесперспективности подобного отношения к жизни нужно было еще прийти. И никто не обещал, что путь этот окажется коротким».

@темы: Книги

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

Станислав Ежи Лец.
«Не пугайтесь, мои мысли такие маленькие, что и после смерти я буду бросать их вам с небес хлопьями снега. А летом? Подумаю. Ведь я еще не умер».
***
«И волосы, стоящие дыбом, могут быть прической эпохи».
***
«Концовка современной сказки: «А если не были реабилитированы, то живут и по сей день».
***
«А не построить ли нам Вавилонскую башню? Да нет, подождем, пока будет готово небо».
***
«Странно, собака не знает, что запрещено провозглашать антиправительственные лозунги, но, однако, их не провозглашает!»
***
«Надежды, видимо, сбываются: их становится все меньше».
***
«Иногда мне кажется, что Творец очарован английской монархической системой: Господь царит, но не правит».
***
«Так же, как от пальца, нацеленного в глаз, закрывается наше веко, так и от некоторых мыслей инстинктивно обороняется мозг. Даже изнутри».
***
«Поэтом быть – приходилось. Сатириком – нужно быть всегда».
***
«Не откладывайте мытье ног до потопа!»
***
«Вопрос был столь прозрачен, что все об него лбы порасшибали».

А.Пряжников. Бальтазар. Специалист по магической безопасности.
«- А зачем заменять приемники? – подозрительно спросила Кэт. – У нас очень хорошая и дорогая система.
- То, что она дорогая, - поморщился я, - еще не значит, что она хорошая или качественная. Идем со мной, покажу.
Я встал, в два глотка допил пиво, рассчитался и двинулся к выходу из бара. Подойдя к ближайшей двери, я поднес к ней карточку. Загорелся зеленый свет.
- Ты можешь запретить мне проход через эту дверь?
Кэт кивнула, вытащила из сумки свой планшетник. Через несколько секунд она буркнула: «Готово» - и скрестила руки, приглашая меня действовать. Я прислонил ключ к замку – «в доступе отказано».
- Засекай время, - улыбнулся я, доставая свой комм.
Принцип взлома такой системы относительно прост. Сканируем частоту приемника, создаем виртуальный «сервер безопасности», подчиненный основному, даем там полный доступ для всех и перенаправляем сигнал с приемника на виртуальный сервер. Учитывая готовые скрипты – мне довольно часто приходилось демонстрировать качество товара конкурентов, - это все заняло двадцать восемь секунд.
Я вновь поднес карточку. «Доступ разрешен», щелчок, дверь с шелестом отъехала в сторону.
- Что? Как? Подожди! – Кэт опять включила планшет и лихорадочно забарабанила по нему пальцами. – Как ты… там до сих пор нет разрешения! И ни одного следа в логах о доступе к серверу.
- У этих замков, - довольно улыбнулся я, - есть один большой минус: стандартизированный софт основного сервера, который позволяет распределить нагрузку на систему, используя виртуальные серверы с другого железа. Я просто создал еще один сервер, зарегистрировал его в системе и направил контрольный сигнал на него.
- Так просто? – огорченно спросила Кэт.
- Именно так, - кивнул я».

---

Ежедневная музыка.

---

Читательский дневник

Новелла Матвеева.
Не поминай Дюма, узнав авантюриста.
Увы! Сей рыцарь пал до маленьких страстей
И ужас как далек от царственного свиста
Над океанами терзаемых снастей.

Уж не фехтует он. Верхом в ночи не скачет.
Не шутит под огнем, на голову свою.
А трусит, мелко мстит, от ненависти плачет...
По трупам - ходит ли? О да! Но не в бою.

Неведомы ему и той морали крохи,
Что знали хитрецы напудренной эпохи:
Он даже дерзостью их вольной пренебрег,

И наглостью берет (нарочно спутав слово).
Ах! Добродетели падение не ново:
Новее наблюдать, как низко пал порок.

Н.Абгарян. Понаехавшая.
«Из письма Понаехавшей к подруге: «Ты не думай, у меня все в порядке. Устроилась на работу в «Интурист», ничего пока не умею. Приняла у клиента пять долларов, рубли отдала как за десять. Недостачу вычтут из зарплаты. Кругом много иностранцев и проституток. Зато коллектив хороший. Учат меня матом ругаться, но я не поддаюсь. Совмещать работу с учебой не очень получается, придется, наверное, уходить из университета. Пока раздумываю. Маме с папой ничего об этом не рассказывай. Скажи, что я в банке работаю, и что все у меня хорошо. А вообще, знаешь, что я хочу тебе сказать? За последние полгода я впервые нашарила твердую почву под ногами. Москва меня, кажется, приняла».
***
«Никто в банке не предупреждал, что работать придется в бывшем павильоне для продажи зажигалок Zippo. Крохотное насквозь стеклянное помещение было выдержано в барочном стиле – золоченые витрины, гипсовая колоннада, всякие другие вычурные загогулины. Чего стоили две пузатые, обитые зеленым бархатом банкетки и овальное зеркало в массивной раме в мелкий завиток! Попытка снять зеркало со стены не увенчалась успехом: когда Понаехавшая потянула его на себя, павильон угрожающе скрипнул и попытался опрокинуться на бок.
- Не иначе противовесом работает, - хмыкнула О.Ф.
Проветривалось помещение весьма оригинально – методом отодвигания в сторону потолка. Потолок представлял собой прямоугольный лист фанеры. Нужно было взобраться на стул и подвинуть фанеру так, чтобы она не рухнула внутрь или, не дай бог, наружу, в зимний сад. Зимний сад был особой гордостью гостиницы – там, среди вытянувшихся в человеческий рост пальм и каких других сансевиерий, круглый год роились оглушенные постсоветским сервисом иностранцы. Поэтому с проветриванием помещения нужно было соблюдать предельную осторожность, ведь убийство клиентуры падающим потолком в обязанности кассирш обменника не входило».

---

В.Каверин "Вечерний день". Советская литература. Мемуары, критика, публицистика, письма...
Про что: ну, Каверина все знают... Здесь он как бы занимается подведением итогов. В каком-то роде. Разбирает архивы. Видимо - как я понимаю - у каждого писателя, тем более, если он был связан с журналистикой, за всю жизнь накапливается огромное количество материалов, документов... которые остаются неиспользованными. Или просто попались на глаза, вызвали воспоминания... Вот тут Каверин такие материалы и поместил.
Все разбито по десятилетиям - 20-е, 30-е... и т.д. К каждой главе идет краткое предисловие - пояснение от автора в общем - чем он занимался в это время, что было примечательного. Потом - подборки статей (черновиков? набросков?), писем от коллег. При случае автор тут же вставляет воспоминания об этом случае или человеке.
В общем, вышло очень интересно. Такая панорама... или срез... общественно-культурной жизни страны или творческой интеллигенции в хронологическом порядке. Все главы автор сделал более-менее одинаковыми по объему. Хотя - ну, как мне почему-то показалось - ему самому дороже всего были 20-е (годы молодости!), а мне особенно интересно было бы почитать про 40-е... но и тут был одинаковый с остальными главами объем, хотя материал интереснейший! Жалко...
Книжка, в общем, по мере чтения выглядела все более солидно и увесисто - отпечатано, как это мне с детства привычно в советском книгоиздании - убористым шрифтом (экономия, однако! берегите леса и природу!). Так что, когда я стала приближаться к середине, а главы уже шли 70-е и 80-е - я стала удивляться. И тут вышел финал и завершение. Оказалось, я невнимательно подошла, и в томике изданы не одна, а сразу две книжки. Вторая - ну, тоже, в общем, разбор архивов, но в этот раз куда более узконаправленный - касательно 20-30-х годов и деятельности литературного объединения "Серапионовы братья". Ну вот, значит, мне не совсем показалось насчет пристрастий автора. Ну, что ж, может, и про 40-е он собирался что-нибудь отдельное выпустить, но не успел. Кто знает.

@темы: Книги

---

Книжный столик

В.Каверин. Вечерний день.

«Куда бы я ни приезжал, куда бы меня ни забросила судьба, везде я прежде всего спрашивал: а есть ли здесь библиотека? И когда мне отвечали: да, есть, - этот город или городок, колхоз или кишлак становился ближе, как бы озаряясь теплым, неожиданным светом. Точно так же дом, в котором есть книги, отличается от тех домов, где их нет».

«Мне посчастливилось: я встречался в своей жизни с настоящими мастерами библиотечного дела, с полководцами библиотек, которые вели за собой дивизии и армии хорошо вооруженных книг и действовали на полях умственных битв талантливо и умело. Это – не случайное сравнение. Для того чтобы стать одним из мастеров библиотечного дела, нужно не только любить книгу, не только знать ее, но и знать и любить тех, в руки которых она попадает, проходя через твои руки. Работа с книгой – это работа с людьми, а что может быть азартнее, увлекательнее и труднее? Здесь и столкновения мнений, и выбор жизненной дороги, и направление умственных интересов, и воспитание воли. Трудно переоценить значение этого оружия, если за него берутся любящие и умелые руки».

«Если бы Островский сейчас увидел пьесу Брехта, он, несомненно, упал бы в обморок. Причем не столько от удивления, сколько от новых возможностей, о которых он в свое время и думать не мог».

«…Ничто пережитое не прошло бесследно для него. Он был как бы воплощенной историей собственной жизни».

«Изучение деталей, подробный инвентарь быта, кажущаяся необходимость у з н а т ь в с е – увлекательное, но опасное занятие. Из всего собранного, изученного, наблюденного, обдуманного приходится вовремя «вытаскивать ноги».

//Казакевич// «У него в дневнике есть два «Разговора с богом» - разумеется, это разговоры с самим собой».

«Казакевичу удалось оттиснуть очертание ладони на изменчивом лице времени».

«Русским литераторам судьба требовательно предложила только один выход: оставаться самими собой».

«Я пришел к выводу, что научить писать – ни прозу, ни стихи – невозможно. Можно научить любить литературу. Впрочем, и это – немало».

«Есть переводы, через которые пробиваешься с трудом, ища автора-иностранца, застрявшего в плохом русском языке. Есть переводы, заслоняющие автора, - это хорошо в тех случаях, когда автор почти и не существует: вспомним случаи, когда талантливые переводчики «создали» авторов, которых трудно было читать на их родном языке».

«Впервые я увидел М.Волошина в 1921 году. Он приехал в Петроград и читал свои стихи на собрании «Серапионовых братьев». Предваряя чтение, Волошин сказал, что он – подобно гибнущему мореплавателю – как бы запечатывает свои стихи в бутылку и бросает ее в бушующее море страстей и столкновений».

«Я прочел резко отрицательную рецензию на книгу Паустовского «Далекие годы» - это было в тридцатых годах – и по цитатам, которые приводил рецензент, понял, что это – превосходная книга».

//Н.Л.Степанов// «Наша литература обязана ему пятитомным собранием сочинений Хлебникова. Для этого надо было совершить подвиг: овладеть почерком Хлебникова, почерком, который Тынянов сравнивал с «пыльцой, осыпающейся с крыльев бабочки».

«Поэзия – не способ существования, а единственный способ убедить человека в том, что он мудр и добр, что любить – весело, а лгать – не только подло, но и смертельно скучно».

«- Можно ли с помощью искусства перестроить мир? – спросили меня на одном из моих вечеров.
- Нет, - ответил я. – Но невозможно перестроить его без помощи искусства».

«Требует ли доказательства та простая истина, что человек должен жить по совести? Кажется, нет. Но Яшин доказывает, что требует, - и он прав, потому что ежедневная, безотчетная, непроизвольная жизнь стирает величие простых истин или, в лучшем случае, превращает их в прописные. Во имя простых истин сражался Дон Кихот, в мире простых истин существуют дети».

Л.Первомайский: «Я именно за то люблю литературу, что в слове мы, не старея, продолжаем жить и никогда никого не осиротим по-настоящему, останемся, будем… стучаться в дорогие сердца, напоминать о себе, и кто захочет – сможет услышать голос и увидеть непотухшие глаза…»

«Когда начинает скучать писатель, что остается читателю? Зевая, он закрывает книгу…»

«За двое-трое суток поезд стал напоминать поезда времен гражданской войны своей спрессованностью, своим висевшим в воздухе ощущением неведомой судьбы, опасно зависящей от станции назначения».

«Говорят, что глаза – зеркало души. Нет, руки!»

«На Днепрострое, в Магнитогорске, в совхозах – везде, где я побывал, жизнь была сплетена из множества необыкновенных событий, и я продолжал искать жанр, который мог помочь мне изобразить их связывающую силу».

«…Художники знают, что, изображая контрастные предметы, нельзя писать их раздельно, поочередно. Работая над одним, надо видеть и другой – лишь тогда оба начнут существовать в единой цветовой атмосфере».

«Не помню, где я читал, что родину надо найти… Найти и открыть, если даже она – то место, где человек появился на свет и прожил всю свою жизнь».

«В работе каждого талантливого писателя наступает та просветленная минута, когда ему удается как бы отбросить в сторону, забыть все прочитанные с детства не только чужие, но и свои собственные книги. Он ищет и находит новую «станцию отправления» - и идет вперед по еще неизведанному пути».

«Как писателю, мне хочется пожелать Вам, чтобы книги писались трудно – тогда-то, как подсказывает мне многолетний опыт, они как раз и становятся подарками, которые надежно и надолго украшают жизнь».

«Необходимо учитывать особое положение, в котором находится телевидение. Выход в театр или в кино – это всегда маленькое событие. Телевидение же приходит к вам в дом. В этом есть свои издержки: вы в любой момент можете оторваться от экрана. Но вы не оторветесь, если перед вами захватывающее художественное явление».

//из письма Каверину// «Одно я поняла сразу – что сохранившим свое обаяние простятся все их малосущественные грехи».

//из письма Каверину// «Можно назвать //вашу книгу// «беззаконной кометой». Такой она кажется на фоне книг как бы заранее запланированных и ожидаемых задолго до того, как они были написаны, и поэтому ненужных и скучных».

«Это кажется странным, но я редко остаюсь наедине с самим собой, и даже если в комнате никого нет, кроме меня, это еще не значит, что я способен увидеть себя, свое дело и свое прошлое спокойно и беспристрастно. Лишь в последние годы мне удавалось время от времени добираться до самого себя. Нужно многое, чтобы пробиться через жалость к себе, через трудность самооправдания, но зато, когда это удается, и выигрываешь многое. Полузнание или даже четвертьзнание самого себя – одно из самых неодолимых последствий пережитого».

«…Может быть, потому что у меня была счастливая молодость и все происходившее соединялось в обыкновенность этого счастья, которого в ту пору я не замечал и ничуть не ценил».

«В.Н.Перетц неоднократно повторял, что филолог может утвердить себя, изучая лишь области нетронутые, не исследованные другими. Он требовал такой безусловной преданности науке, что ученики (и ученицы) принуждены были скрывать от него, что они женятся, выходят замуж, рожают детей».

«Самый значительный семинар, внушивший мне ту простую мысль, что без полной и безусловной преданности литературе лучше держаться от нее подальше… устроили для своих ближайших учеников Б.М.Эйхенбаум и Ю.Н.Тынянов. Пожалуй, можно назвать его «семинаром отбора» - иным из нас были не по плечу занятия, требовавшие основательного знания западноевропейской теоретической литературы. Они связались в моей памяти со странным ощущением, что за нами строго следит сама литература. Обсуждая самые отвлеченные вопросы, мы знали, что под ее пристальным взглядом нельзя ни хитрить, ни лгать, ни притворяться».

«Так ничего и не вышло из этой встречи. Эренбург говорил, а я, почти не слушая его, думал только о том, чтобы не сказать что-нибудь обыкновенное, заурядное, слишком простое».

«Первого июня 1941 года мы вместе поехали навестить Тынянова в Детском Селе, и на вопрос Юрия Николаевича: «Как вы думаете, когда начнется война?» - Эренбург ответил: «Недели через три».

«Жизнь меняет людей. Одни намеренно ставят между собой и жизнью невидимый заслон, обходят ее – так легче избежать ошибок. Заботясь о своей внутренней неприкосновенности, они не замечают роковых перемен в собственном сознании, перемен, ведущих к неподвижности, окостенению».

«Меня привел Виктор Шкловский, представив не по имени, а названием моего первого и единственного рассказа – «Одиннадцатая аксиома».

«О Лунце можно сказать, что он испытывал беспрестанное чувство счастья от самого факта существования литературы. Этот факт был для него неизменной праздничной реальностью, к которой он так и не успел привыкнуть за всю свою недолгую жизнь».

«Я помню наши разговоры о любви – как обоим смертельно хотелось влюбиться. Почему-то это стремление (или само понятие любви) называлось у нас «Свет с Востока». Когда я возвращался после студенческих каникул, которые проводил у матери в Пскове, мы обменивались последними сведениями, касающимися «Света с Востока». Сведения были неутешительные. Влюбиться не удавалось…»

«Это было время, когда мы еще придумывали прозвища, а встречаясь, говорили шутя вместо приветствия: «Здравствуй, брат. Писать очень трудно».

«В наших отношениях действительно было нечто гофманское или, по меньшей мере, трогательное: дружба, украсившая жизнь и сохранившаяся на долгие годы. Тем сильнее и поразительнее она была, что между нами очень рано определилось несходство вкусов, намерений, ожиданий. Лунц писал: «Мы не члены одного клуба, не коллеги, не товарищи, а братья. Каждый из нас дорог другому, как писатель и как человек. В великое время, в великом городе мы нашли друг друга…Один брат может молиться богу, а другой дьяволу. Но братьями они останутся. И никому в мире не разорвать единства крови родных братьев».

«Встречи» обычно происходили в Красной гостиной. За длинным овальным столом сидели гости, докладчики, профессора, а все прочие – где придется. На каждом из кресел помещались по меньшей мере по три студента, а на длинном диване, покрытом красным штофом, с красными же цветами, - едва ли не весь мой семинар. Я любил сидеть на окне: длинную, до самого пола, портьеру можно было чуть отодвинуть – и в меловых сумерках открывался Исаакий».

«…Хармс, грустный, слегка загадочный, костлявый, очень высокий, прочел отрывки из своей драматической поэмы «Елизавета Бам», после которой стихи Заболоцкого показались мне образцом классической поэзии».

«Однажды мы говорили о нем с Евгением Шварцем, нашим общим и близким другом. Это было в трудную для Заболоцкого пору, когда его поэзия была объявлена «юродивой» и даже умные, казалось бы, критики нанесли ему нерасчетливо беспощадные удары.
- Нет, он счастлив, - упрямо сказал Шварц, - никто не может отнять у него счастья таланта.
Он был прав, потому что самые горшие из несчастий превращаются в поэзию силой таланта и счастье поэта – поэзия, как бы ни сложилась жизнь».

«Заглянув ко мне однажды и оценив более чем относительный порядок в моей комнате, Хармс спросил:
- Скажите, пожалуйста, что вы стали бы делать, если бы на вашем шкафу вырос нос?
И спокойно кивнул, когда я сказал ему:
- Вешал бы на него шляпу».

«Тынянов думал, что в наше время каждая книга становится шагом, поступком, а отсутствие поступка неизбежно приводит к отсутствию книги».

«Гайдар писал, что у него обыкновенная биография и что не он, а время сделало то, что на четырнадцатом году своей жизни он ушел в Красную Армию, на пятнадцатом стал командиром роты, а шестнадцати уже командовал полком. Да, время было необыкновенное, но необыкновенной была и та романтическая глубина, с которой этот мальчик пошел ему навстречу».

//Б.М.Эйхенбаум// «В жизни ему не раз приходилось брать душевные барьеры – он был студентом Военно-медицинской академии, потом консерватории. Историю русской литературы он нашел, как находят родину, и тайная радость, что он ее наконец нашел, чувствовалась и в счастливые и в тяжелые периоды его жизни».

//Тынянов// «И месяцы его молчания были работой. Почти всегда он переводил Гейне – на службе, на улице, в трамвае».

«Шкловский не приходил, а именно врывался, каждый раз с новой мыслью, от которой начинала кружиться голова».

«Разговаривая, Шкловский не сомневался в том, что его собеседнику ничего не стоит перемахнуть вслед за ним через пропасти, которых он даже не замечал. Он существовал в атмосфере открытий. Тех, кто не умел делать открытия, он учил их делать. А тех, кто не хотел, - презирал».

«Советская литература тогда была еще сравнительно небольшая, существовала она немного меньше десятилетия и представлялась нам чем-то вроде таблицы Менделеева в начальный период ее существования. Пустых клеток было больше, чем заполненных, и заполнить их можно было, только подходя к уже открытым элементам теоретически, аналитически».

«Мы работаем торопливо, думая о себе, а не о литературе. И наконец, - увы – многие, слишком многие из нас болеют эгоцентризмом: болезнь тяжелая, почти неизлечимая, средство от нее не продается в аптеках. Одни пишут о том, как они относятся к Революции, другие – о том, как Революция относится к ним. Рядом с подлинной литературой вырастает мнимая, построенная на ложном представлении о собственном значении, полная обид и признаний. То и дело слышится: «Ия, и я…»

---

Ежедневная музыка.