Картинкофлуд

Идея на этот раз с подачи Кандински. Лично я первоначально запрашивала «Кошка изучает птицу». Но Кандински их упорно совмещал… Изображал каких-то диковинных зверьков с кошачьей головой и птичьим телом – в той или иной степени. Я махнула рукой и задала – «кошка-птица».
(мрачно) Вот если бы я была автором ромфанта, я бы это все определенно использовала где-нибудь в книжке. А что – такие специальные зверьки, выведенные магическим способом… модный декоративный питомец для магической аристократии. (но, к сожалению, в наших авторов намертво вбита какая-то мощная фобия насчет нейросетей, это непрошибаемо ).

---

Харуки Мураками "Ничья на карусели". Современная литература.
Про что: просто сборник рассказов. Небольших... а часто - миниатюрных... на несколько страничек. Зарисовки, можно сказать.
Я все никак не доберусь до автора... Но вот увидела в библиотеке книжечку рассказов. Хорошо - рассказы мне всегда нравятся. К тому же я вспомнила, что один сборник рассказов у автора я уже читала, и с удовольствием. Взяла.
Ну, этот сборник мне тоже понравился. (особенно на контрасте с только что прочитанным К.Исигуро ) Интересно от того, что автор вроде ничего не говорит прямо, не тыкает пальцем... не рисует стрелочки для читателя, куда смотреть - с пояснениями, что при этом думать. Просто легкий набросок, какая-то история о чем-то странном... или наоборот, о том, что вроде бы совершенно обычное... Но создает настроение.
Надо что ли уже вплотную знакомиться и с романами автора, тем более, у нас их уже кучу наиздавали.

«Садясь за рассказ, я обычно бросаю в огромный котел весь разрозненный фактический материал (если он, конечно, имеется) и плавлю его так, пока он не устранит первоначального вида, и лишь затем, придав подходящую форму, использую. Вот что в большей или меньшей степени представляет собой рассказ. То же можно сказать и о реальности – реальность хлебной лавки в хлебе, а не в муке».

«Мои рассказы не совпадают полностью с моей реальной жизнью (да что там – я и сам с ней не совпадаю полностью)».

«На мой взгляд, прежде чем появиться на поверхности, увлекательность проходит через фильтр терпения – именно на этой стадии формируются сюжеты большинства рассказов. Нельзя, отвернув водопроводный кран, до краев наполнить бокал увлекательностью – вот она, пейте! Иногда не обойтись без обряда вызывания дождя».

«Множество чужих историй бесцельно копится во мне без всякой пользы. Собираются в сугробы, словно выпавший за ночь снег. С любителями чужих историй так часто бывает. Это капелланы могут передать чужую исповедь в авторитетную организацию вроде Небес, мы же лишены столь удобного собеседника. Нам остается лишь хранить их в себе».

«Чувство, что самовыражение куда-то ведет, не более чем галлюцинация. Писатель пишет, потому что не может не писать. В самом писательстве нет ни пользы, ни спасения».

«Суть в том, что нам некуда идти. В нашем распоряжении – подвижная система под названием «наша жизнь», в которую мы можем себя вписать, но эта же система одновременно предусматривает и нас самих. Как карусель – мы всего лишь вращаемся в определенном месте с определенной скоростью. Наше вращение никуда не направлено. Ни выйти, ни пересесть. Мы никого не обгоняем, и никто не обгоняет нас. При том для сидящих на карусели это вращение кажется яростной ничьей с воображаемыми врагами».

«…До того момента у меня не возникало желания писать… и не расскажи она эту историю, может, и не было бы этой книги. Выходит, спичку поднесла именно она. Между тем, с момента, когда она поднесла спичку, и до того, как фитиль разгорелся во мне, прошло довольно много времени. Фитили, торчащие из моего тела, порой бывают чрезвычайно длинны. Даже слишком длинны, настолько, что выходят за пределы моих поступков и средней продолжительности моих чувств. Случается, огонь достигает тела, когда это теряет всякий смысл. Но в тот раз возгорание удивительным образом уложилось в нужный срок, и в результате возник этот текст…»

«Возможно, удача и вправду отчасти управляет человеческой жизнью, пестрой тенью рисуя темные пятна на карте нашей судьбы. Но если в дело вступает воля, обстоятельства можно преодолеть, воспользовавшись волей словно удобным трапом».

«Я открыл для себя один секрет – нужно попытаться найти в собеседнике нечто незаурядно-возвышенное, нечто тонкое, теплое. Оно может быть сколь угодно ничтожным и незначительным, но стоит его отыскать, и вопросы польются сами собой, а значит, текст выйдет живой и увлекательный».

«- Я приехала в Америку, чтобы стать художницей, но не стала ею. Мои глаза оказались талантливее рук. Создать что-либо своими руками было мне не под силу».

«Мы не в состоянии стереть что бы то ни было. Нам остается лишь ждать, пока оно само исчезнет».

«Могу сказать из личного опыта, что, если героем рассказа становится реальный человек, окружающие почти всегда безошибочно его узнают».

«Мне она сразу не понравилась. Я прекрасно разбирался в избалованности и сразу понял, насколько сильно ее испортили в семье. Баловали, хвалили, защищали, заваливали подарками. Но проблема была не только в этом. Ребенка портят не баловство и карманные деньги. Главное – кто возьмет на себя ответственность оградить его от восприятия зрелых и витиеватых взрослых чувств. Если окружающие боятся взять эту ответственность на себя, стараясь быть с ребенком добренькими, он наверняка вырастет испорченным. Как обнаженное тело под мощным ультрафиолетом на пляже в горячий летний полдень, так и еще мягкое, едва народившееся на свет детское эго получает необратимые ожоги. Вот в чем основная проблема Ну а баловство и неограниченность в деньгах – это лишь сопутствующий второстепенный фактор».

«Одно из преимуществ возраста в том, что объектов, вызывающих любопытство, становится все меньше, и я все реже общаюсь со странными типами».

«Смерть – особое событие. Порой мне даже кажется, что человеческую жизнь во многом определяет энергия чужой смерти, или, так сказать, ощущение потери».

«…Таким образом, экономический аспект половой жизни вполне может оказаться половым аспектом жизни экономической. Я уже говорил, что, ежедневно покупая, продавая и обменивая самые разные вещи, мы под конец зачастую перестаем понимать, что мы продали, а что купили».

«Вот что пришло мне в голову, когда я попробовал написать рассказ: литература – это другое. Если бы тот, кто имеет в запасе множество интересных сюжетов, мог написать множество интересных романов, исчезла бы граница между писателями и банкирами».

«Все-таки привычка удивительная вещь. Стоит лишиться крошечной детали, как тут же начинает казаться, будто весь мир бросил тебя на произвол судьбы».

«…Из-за жары думать было практически невозможно. Не всякий климат на земном шаре пригоден для раздумий».

«Говорить о болезни со здоровым человеком – настоящая дерзость».

«- Наверное, с неба мы кажемся им очень счастливыми. Мирные, счастливые, беззаботные… как в семейном альбоме».

@темы: Книги

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

В.Леонтьева. Объяснение в любви.
«Не помню, какой это был год во второй половине пятидесятых. В эфире передача редакции пропаганды. В маленькой студии, теперь она кажется просто крошечной, за столиком сидел ее ведущий, а рядом я.. В передаче участия я не принимала, и камера показывала только моего коллегу. После окончания передачи я должна была объявить программу передач на завтра. Объявления в те времена были пространные, многословные, аннотации к передаче подробные. Сначала читалось расписание по первой программе с точным указанием часов и минут, а потом – по второй.
Передача подошла к концу, вижу, как ведущий собирает свои записки, которыми он так ни разу и не воспользовался, встает из-за стола… И вдруг он машинально подхватил и мои листочки. Я похолодела. Мой же рассеянный сосед тем временем на цыпочках, чтобы мне не помешать, уже направлялся к выходу из студии.
В этот момент включилась моя камера. Самое простое было бы окликнуть его и в шутливой форме попросить не лишать зрителей информации о завтрашних программах (тогда еженедельник «Говорит и показывает Москва» не издавался, а центральные газеты телевизионных программ не печатали). Но о том, чтобы нарушить дикторскую дисциплину, я и подумать не могла…
Словом, я в кадре, а делать мне нечего. Не знаю, сколько длилась пауза. Это был мой первый экспромт в эфире – вынужденный: «Дорогие товарищи! К сожалению, я не могу познакомить вас с программой передач на завтра, но, поверьте, она будет разнообразной и интересной».

О.Гусейнова, Н.Ерш. Темная сторона. Ученица.
«Стена вибрировала, переливалась сотнями цветов, даже монстры словно сочились разноцветной магией, выдавая свое искусственное происхождение. Стало чуть легче, особенно когда я увидела множество желтых нитей в стене, как в обычной плетеной корзине. Но стоило радостно потянуться к ним, руку обожгло энергетическим ударом. Я отпрянула и баюкала горящую как от ожога руку, подвывая от боли.
Эран, выругавшись, подбежал:
- Где?! Кто? – он крутил головой, задвинув меня за спину, похоже, решил, что на меня напала какая-нибудь тварь.
- Нити невозможно достать, - пожаловалась я сквозь слезы. – Мне больно. Они жгут!
- Да?! – он обернулся, зло сверкнув невыносимо голубыми глазами. – Тогда лучше присядь, расслабься и отдохни, пока время не выйдет. – Закатив глаза, он ядовито, раздраженно выплюнул: - Зачем я только связался с такой недотепой?!
Но на выяснение отношений времени не было: очередная тварь, вылезшая из стены, подвигла его толкнуть меня к себе за спину и ринуться в бой. Я едва не рыдала от страха, боли и обиды. Но злость и презрение в глазах Эрана заставили меня упрямо шмыгнуть носом, вытереть глаза и шагнуть к стене. Судорожно вздохнув, готовясь к очередному ожогу и удару, я сунула руку в плетение, даже успела схватить желтую нить, потянуть на себя, но… получила такой удар, что отлетела назад и столкнулась с Эраном. Он пришел в себя очень быстро. Поднялся сам и меня подтянул вверх, встряхнул… Но, стоило ему меня отпустить, ноги подкосились. Я снова осела на землю, решив, что на этом все. У меня просто не осталось сил на новый рывок».

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Дж.Мелинек. Ты труп, приятель.
«Одна из моих подруг по медицинской школе работала онкологом в Верхнем Ист-Сайде Манхэттена. Услышав новости утром 11 сентября 2001 года, она примчалась в ближайший к ее дому травматологический центр. В клинике она встретила коллег всех мастей – кардиологов, дерматологов, гериатров, собравшихся в приемном отделении неотложной помощи с целью помочь лечить прибывающих раненых. Они приготовили каталки, организовали пункты помощи обслуживания, сложили шины и бинты и стали ждать.
На экране телевизоров горели и рушились здания. Камеры показывали людей в панике на улицах Нижнего Манхэттена. Моя подруга-онколог время от времени выглядывала наружу из дверей отделения, ожидая потока машин скорой помощи, под вой сирен мчащихся кним из центра. Минуты ожидания превратились в часы, а пострадавших все не было. И ужас от осознания случившегося охватил всех профессиональных медиков в приемном отделении. К концу дня это чувство игнорировать было уже нельзя. Пациенты не поступали в клиники. Сортировка больных не понадобится. Жертвы были мертвы.
Мертвые поступали в морг Управления Главного судебно-медицинского эксперта Нью-Йорка. Я была там, одной из тридцати врачей, проведших следующих восемь месяцев за опознанием останков и сбором доказательств массового убийства».

«Доктор Хирш собирал команду для похода к Всемирному торговому центру, чтобы выяснить там, что происходит, и оборудовать полевой морг. Прочие врачи и техперсонал переоделись и отправились по обыкновению в Яму.
Пришли сообщения об обрушении второй башни. К нам подошел напуганный Марк Фломенбаум.
- Доктор Хирш вернулся, - сказал Флоум. – Он ранен, но в порядке. Они совещались с капитаном команды спасателей, когда рухнула первая башня. Там всех повалило ударной волной и засыпало обломками. Диана сломала лодыжку. У Эми переломы ребер и локтя. Доктор Хирш отделался ушибами и порезами, ему накладывают швы.
Доктор Фломенбаум умолк, а мы молча стояли, уставившись на него. Он на секунду отвел взгляд, затем, как показалось, принял решение.
- Хочу подготовить вас к тому, что там происходит. Доктор Хирш сообщил мне, что увиденное им там не было похоже ни на что из того, что он когда-либо видел за все свои годы. Люди выпрыгивали из зданий и падали. Казалось, они летели вниз целую вечность, кувыркаясь в воздухе. С громким стуком они бились о тротуар – отскакивали и падали обратно. Когда башня рухнула, все случилось внезапно. В завалах он видел оторванные конечности, части тел разлетались во все стороны. Мы не знаем, сколько будет останков и в каком состоянии. Говорят, огонь еще не потушен».

«- Мы задействуем новую систему классификации для данного события. Все останки получат префикс D, поэтому номера дел начнутся с DM-01, сокращенно от Disaster Manhattan 2001. Воспользуемся правилом большого пальца. Если получаете образец крупнее вашего большого пальца, присваивайте ему номер DM. Если попадется что-то поменьше, но все же полезное для идентификации, например, кончик пальца с неповрежденным отпечатком или зуб с пломбой, ему также присваивайте номер DM. Доктора, - он обвел взглядом всех собравшихся в зале, - решение о присвоении номера DM остается за вами.
Доктор Фломенбаум сделал паузу, чтобы мы как следует усвоили эти слова. Тела или, по крайней мере, многие из них, разлетелись на куски.
- К каждому образцу, который соответствует правилу большого пальца, относитесь как к телу. С учетом размаха события возможно, что один найденный нами палец окажется единственной сохранившейся частью пропавшего человека, и если мы сможем его использовать для идентификации, то мы свою работу выполнили. Это наша единственная самая важная цель. Я хочу, чтобы вы все о ней помнили: идентифицировать людей, чтобы их родные знали, что с ними случилось».

«- Как клочок бумаги и кусок пистолетной рукояти оказались в чьей-то ноге? – спросила я у студентки, записывавшей за мной результаты осмотра.
- Я не знаю, - ответила она, явно разволновавшись. – Я собираюсь стать психиатром…»

«Я открывала мешок и доставала таз, бедренную кость, ни к чему не прикрепленный кусок мышечной ткани. Обнаружить кусок кожи считалось удачей, позволявшей догадаться о расовой принадлежности жертвы».

«К 8:00, за двенадцать часов с начала смены мы отработали всего 110 тел. И тогда приехал первый тягач-рефрижератор. Я ошарашенно смотрела, как он сдает задним ходом, заезжая в наш погрузочный док. То, что началось с машин скорой помощи, привозящих отдельные мешки с телами, достигло промышленных масштабов. В рефрижератор помещается много фрагментов тел».

«В прошлую смену рентген выявил оторванную женскую кисть руки с обручальным кольцом, целиком застрявшую в грудной клетке неповрежденного туловища мужчины».

«- Надевайте две сетки для волос. Чем плотнее ваша прическа, тем меньше запаха впитается».

«Размер обуви был одним из пунктов в нашей анкете для родственников пропавших без вести, и универмаги Macy’s снабдили нас измерителями ног для каждой смотровой. Tiffany предоставила определители размера колец. Colgate прислала большой груз зубных щеток, которыми мы очищали кости перед тем, как брать пробы ДНК».

«На своем рабочем месте я обнаружила мешок с кучей вареных костей. Спасатели извлекли их из-под трех кислородных масок того же типа, что носят пожарные. Все было основательно перемешано, тысяча мелких бледных обломков, мельчайшие из них крошились в порошок, пока мы их перебирали. На сортировку у нас ушла вся восьмичасовая рабочая смена – мы собирали в кучки осколки черепа, длинных трубчатых костей, ребер, позвонков.
- Ладно, я нашла три головки левой бедренной кости, - объявила нам Эми. – Так что вы видите перед собой как минимум троих».

«Мой начальник процитировал самого себя: «Доктор Адельсон учил меня, что лучший ответ репортеру – шляпа. Надень ее и уйди».

«На шести подземных этажах Всемирного торгового центра по-прежнему бушевали пожары. Горело там до декабря».

---

Н.Островский. С/с в 3 томах, т.3. Письма. Советская литература.
Очень странно, но при всей моей любви к чтению писем и дневников – и старательным поискам, где бы, кого бы еще найти – мне почему-то до сих пор не приходило в голову проверить Н.Островского… А тут в библиотеке увидела на полке – собрание сочинений! В трех томах! Ага, тут же сообразила я – явно товарищ не успел понаписать на три тома… так что там могут быть письма… И да, третий том целиком оказался отведен под письма. Очень толстый… Ну, это вполне понятно… Как всем известно – ну, было известно – Островский полжизни пролежал парализованный… Заняться ему было абсолютно нечем, так что вполне ожидаемо, что он строчил эти письма чуть ли не каждый день. И я радостно этот том ухватила.
В общем-то, я скромно ожидала, что тут будет что-нибудь интересное… Но каких-то особых сюрпризов не ждала, да уж. В конце концов, рассуждала я, все мы знаем об Островском всё с самого детства – книжку читали, кино смотрели (ну, или по нынешним меркам – телесериал)… И вот я начинаю читать – и с первых же страниц открываются какие-то неведомые – мне до сих пор – бездны…
Ну, вот если подытожить суммарно, так сказать, что я до сих пор знала об Островском? Во времена СССР – что он участвовал в революции и гражданской войне – о чем потом написал свою знаменитую книжку. Изложил в ней свою биографию. Что уже после гражданской его здоровье стало резко ухудшаться, вследствие полученных боевых ранений и перенесенных испытаний, и сначала его парализовало, а потом он ослеп. Но не терял силы духа и сумел вот написать книгу. В общем-то, я испытывала к Островскому самые теплые чувства – и по умолчанию, и после книги/кино… Они мне всегда нравились, честно. Книжку я прочитала еще в первом классе – ну, уж как смогла, во всяком случае самые яркие и драматические эпизоды – про хронику боевых действий и партийные дела мне, само собой, было не особо интересно. Единственное, что меня слегка смущало в этом героическом образе – это что Островский, уже будучи тяжелым инвалидом, женился на юной красивой девушке – ну, мне смутно как-то чувствовалось, что это как-то выглядит не очень красиво по отношению к ней… что она должна посвятить свою жизнь уходу за тяжелым парализованным больным… После развала СССР – ну, тогда все креативно-либеральные запели со всех сторон, что Островский – олицетворение бесчеловечного советского режима, что вот он свою юность потратил на установление советской власти, а стоило ли оно того, все эти бессмысленные жертвы и ужасающие лишения – остался в цвете лет парализованный и слепой, а и вообще все что он описывает в своей биографической книжке по сути бессмысленно – зачем было сражаться, зачем было строить железные дороги, зачем, зачем, зачем… (решительно не одобряю) А недавно – то есть, когда я уже в процессе чтения писем пыталась что-нибудь разыскать в интернете – мне и вовсе попалось на каком-то сайте бойкое упоминание – «писатель-террорист»! Почему террорист-то?..
Но что поразительно – все вышеизложенное оказалось неправдой! (ну, по крайней мере, не полностью правдой).
Опустим рассуждения о бесчеловечности или нет советской власти, а также о том, было ли бессмысленно то, что тогда делали или нет. Но вот что касается состояния здоровья Островского – как я уяснила, заглянув на разные сайты, его паралич вообще не связан с боевыми ранениями и перенесенными страданиями от лишений. Вроде как в настоящее время медики сходятся на том, что это было редкое врожденное заболевание! Генетический дефект. Который проявлялся только у мужчин в строго определенной географической области – да, все та же Западная Украина, Волынская область – ну какое-то проклятое место, в самом деле. Просто у пораженных таким дефектом где-то с двадцати лет начиналось… что-то типа окостенения… мышц, сухожилий – ну, я не медик, не знаю. Кому интересно, можете сами поискать информацию. Но, в общем, с Островским именно это и произошло. То есть, все эти спекуляции насчет бессмысленных жертв не имеют отношения к реальности. Даже наоборот – если бы не советская власть, Островский в своем состоянии едва ли бы прожил столько… То есть, у него и так все было тяжело и на пределе, но тогда бы вообще о чем речь – дорогостоящие лечебные процедуры, специальный уход – для больного из обычной семьи рабочих – ну не смешите меня… Кстати, как там пишут – даже в наше время, при современном развитии медицины лечения для этого синдрома не существует.
Вот что касается слепоты – так это действительно скорее всего из-за ранения в голову… Но тут нужно заметить, что врачи неоднократно предлагали Островскому сделать операцию на глазах, но он каждый раз отказывался. В принципе, понять его можно – какой-то твердой гарантии врачи не давали, лотерея, дело случая, все такое. Так что между возможностью либо потерять зрение окончательно, либо как-то остановить ухудшение, как повезет – и сохранением статус-кво, Островский решил не рисковать и оставить все, как есть. В конце концов, проблем у него и без того было навалом… Кстати, слепота не обрушилась на него сразу, одномоментно – это был длительный процесс, просто зрение становилось все хуже и хуже. Так что он довольно долго мог и письма свои писать и даже черновики книги. Ну, в смысле, не так, как обычные здоровые люди пишут – а корябать, приставив лист вплотную к глазам – как я понимаю – но хоть так.
Далее, что касается вопроса с женой – Раинькой, как любил ее называть Островский… Тут я с большим удивлением узнала, что с самого начала это была по сути сделка. Практически трудовой договор. Островский фактически нанял ее в качестве сиделки-домработницы и т.д. Он платил ей зарплату! Об этом несколько раз прямо упоминается в письмах. Ну, почему это понадобилось Островскому оформлять в виде брака – я так и не поняла… Может, какие-то заморочки чисто бюрократические, в таком роде. Может, Островский надеялся, что все-таки вдруг фиктивный брак станет настоящим… но не хотел давить на девушку и оставлял ей свободу выбора… В любом случае, в письмах он как-то об этом откровенно упоминает своему приятелю. И затем, когда молодая жена решала бросить это все и пожить обычной жизнью, вступая в отношения с обычными здоровыми мужчинами… Островский писал об этом с болью, но никогда (!) не высказывал каких-то претензий в адрес Раи… и никогда не разрывал с ней отношений…
Вообще, как ни странно, но судя по письмам – Островский вовсе не был обузой своим родным и близким. То есть, специфический уход это само собой, но – и жена, и ближайшие родственники (а там временами появлялись и мать, и сестра с детьми) в значительной степени жили за его счет – вначале это была более-менее стабильная пенсия партийного работника (включая полагающиеся продуктовые талоны!), потом весьма существенные гонорары… Учитывая, что время было крайне непростое и тяжелое, это значило немало. Островский неоднократно в письмах упоминает, что выделяемого пайка не хватает, держатся за счет покупки продуктов на рынке, по коммерческим ценам…
Это скрупулезное отношение к материально-экономическим вопросам вообще, видимо, было свойственно Островскому. В письмах упоминается, что – при работе над книгой секретарей-машинисток-стенографисток он нанимает за свои деньги, водителю выплачивает зарплату… И особенно остро как-то было читать – незадолго до смерти Островский упоминает, что все свои накопленные средства распределил, положил на счета на имя своих родных. Забота о своей семье… Это так понятно, по человечески…
Но самое большое потрясение было для меня в том, что… знакомая с детства книжка «Как закалялась сталь» оказалась все-таки чисто художественным произведением! Ну да, на известном Островскому материале, с использованием конкретных реалий времени, места и т.д. – но все-таки художественным!
Это меня глубоко поразило с самых первых помещенных в томе писем. То есть, едва я начала это все читать, как сразу наткнулась на Тоню Туманову. Да, девушку зовут не так, и она совсем не то и не так, как описано в книге, но образ совершенно узнаваемый… Островский написал ей кучу очень длинных писем – девушка работала в лечебном учреждении, где он лечился, и он ей писал и после того, как вернулся к себе. Так и не знаю, ответила ли ему девушка… может, и нет. Может, письма ее напугали – меня так напугали точно! Они какие-то муторные, темные… давящие… Я бы сказала, что больше походят на письма маньяка. Я уже прямо начала переживать, что мне вскроется какая-то совсем страшная правда насчет Островского – ну, в самом деле, как бы мог Павка Корчагин писать такое… Но потом дальше тон и стиль писем изменился, стал каким-то более гармоничным и характерным. Поразмыслив, я решила, что тут Островский, наверно, пытался произвести впечатление на понравившуюся девушку. Интересничал. Может, он решил, что девушка с образованием, из интеллигентной семьи (врачей) лучше оценит такой стиль, чем разговорную речь полуграмотного рабочего парня. Я так думаю, что он ориентировался на какие-нибудь бульварные романы и киношки того времени. Со жгучими страстями, все такое. Кровь из глаз и из мозга, ага.
Как бы то ни было, но факт налицо – вот Тоня Туманова, и Островский с ней вообще познакомился только ПОСЛЕ всего – после войны, после начала болезни и т.д. А значит, описанные в книге эпизоды с ней – это художественный вымысел! Дальше, по ходу чтения писем мне немедленно встретилась Рита. Как там ее фамилия в книге была – не помню – кажется, Устинович? Ну, кто читал, конечно, помнят – молодая энергичная женщина, партийная активистка, и этот красочный эпизод с посадкой в переполненный поезд… Когда Павка Корчагин ловко перепрыгивает через прущую толпу с мешками и баулами, а потом втаскивает Риту в вагон через окно. Вот она, среди адресатов, пожалуйста. И с ней Островский тоже познакомился ПОСЛЕ всего… И вообще, в момент знакомства он никакими силами не смог бы не только втащить ее через окно, но и сам бы вряд ли туда залез. Он в этот период уже еле двигался…
Ну и вот – люди есть, в книге их образы даны ярко, красочно… Но сами эпизоды вымышлены. То есть, как я понимаю, Островский придумывал чисто художественный текст, но наполнял его известными ему реалиями жизни, а в персонажах использовал своих реальных знакомых. Ну, наверно, при этом четко представлял, кем бы они могли быть в реальности текста, как бы действовали, реагировали и т.д. Да и себя самого он использовал точно так же. Павка Корчагин не есть Николай Островский, это идеальный образ, образ-мечта… Это то, кем бы хотел быть сам Островский, он действует так, как хотел бы действовать сам Островский… если бы мог. В то время, как Островский лежит парализованный, теряющий зрение – Павка мчится верхом с шашкой наголо, сражается с врагами, общается с красивыми женщинами – и производит на них неизгладимое впечатление… Островский, конечно, тоже производит неизгладимое впечатление, но это как бы совсем не то, что ему хотелось бы. Короче говоря – скажу ересь – по меркам текущего литературного процесса, Островский написал ЛитРПГ. Как это ни странно звучит.
И ведь сам Островский в переписке со всевозможными литературными деятелями и чиновниками постоянно подчеркивал этот момент, настаивал – я написал НЕ биографию! Это художественная книга! Он страшно не хотел, чтобы его ассоциировали с Павкой Корчагиным и воспринимали его текст как-то иначе, чем художественное произведение… Ну и, ясное дело, эти его воззвания просто проигнорировали. Чего так опасался Островский – то и произошло.
И вот тут меня как раз поразил еще один момент – а ведь этот игнор был гораздо глубже и тотальнее со стороны нашей, так сказать, интеллигентной, творческой общественности… наших деятелей культуры, мастеров пера и инженеров человеческих душ. Как-то вдруг я осознала – я же уже прочитала какое-то количество писем-дневников наших литераторов… Паустовский, Твардовский, Исаковский… Каверин, Чуковский… что первое на ум приходит… и нигде у них мне не встретилось ни малейшего упоминания об Островском. Да даже Гайдар! Полное молчание, слепое пятно… Как-то прямо можно предположить, что они тоже даже не задумались рассматривать его книгу, как художественное произведение – и в этом качестве принимаемое к рассмотрению-обсуждению-трактовкам и дискуссиям. Что тоже восприняли это все, как биографию, документальный материал – и даже агитационно-пропагандистский, в связи с чем и подавно подлежащий игнору. И вот – размышляю я – Островский, со своим полуграмотным положением, очевидно просто находился вне поля влияния Великой Русской Литературы, как-то полностью избежал этого давления. Он инстинктивно написал то, что сам хотел бы читать и сопереживать. Он мог бы – как никто – писать излюбленные Великой Русской Литературой копания в себе, страдания и мучения, но ему даже в голову не пришло подобное…
К слову сказать, Островский и сам в общем-то не потянулся к собратьям, так сказать, по перу. В письмах он как-то упоминает – понаблюдав в санаториях и на курортах за писательской тусовкой, Островский испытал нечто вроде шока и отвращения. Эти люди ведут себя по-скотски… хамски и непристойно треплются о женщинах, о жизни… Разве так должны себя вести люди в стране, где взяли курс на построение светлого будущего…
Но далее – размышляю я – из всего этого следует еще и такой момент. Ладно, понятно с персонажами в книге. Понятно даже с ГГ. Понятно с исторической обстановкой и реалиями. Но что сам Островский – подумалось вдруг мне – это же получается, что его жизнь становится сплошным белым пятном? То есть, нам известно, что он и как ПОСЛЕ… Вот он лежит парализованный, вот переписка, вот наверняка другие документы, которые сопровождают нашу жизнь – всякие там приказы-указы, распоряжения-решения – о помещении в санаторий или больницу, о выделении жилплощади и т.д. Но что с ним было ДО того? Если книга – художественное произведение и Павка Корчагин чисто литературный герой, значит, полагаться на нее, как на документ, мы, в общем, не можем? Получается, что о жизни Островского ДО того – нам почти ничего не известно? Одно время я даже подумала, что надо бы преодолеть свою лень и нежелание связываться с официальными биографиями – найти и почитать что-нибудь об Островском. Но потом я осознала, что, в принципе, это бесполезно. Островский – фигура мифологизированная в высшей степени. (почти как Павлик Морозов). Только в советские времена со знаком плюс, а в постсоветские – со знаком минус. При таком отношении трудно рассчитывать на что-то вменяемое и объективное.
А так – если опираться на письма, которые, по любому свидетельствуют – мы можем судить о том, что делал Островский, чем он был – только с момента его попадания на лечение. Остальное – только с его слов, а говорит он, в общем-то, мало и скупо. «Участвовал в боевых действиях». «Работал в партийной ячейке». Все. Интересный момент – документы о работе Островского в указанный период отсутствуют. Как он поясняет – в письмах – его личное дело было уничтожено недобросовестными партийными функционерами. Что вот он находился в больнице на лечении, а там пришло какое-то распоряжение его забрать или подтвердить, или переслать (туманно), а он не смог подойти, раз лежал в больнице, поэтому они его личное дело уничтожили. Это утверждение подтверждается дальше неоднократными обращениями в письмах к тем или иным знакомым куда-то обратиться, собрать какие-то справки, запросить что-то из архива – из-за отсутствия (утраты) документов у Островского были проблемы с оформлением и пенсии, и направлений на лечение. Допустим… но тут следует и еще один загадочный момент – при всей своей колоссальной жажде общения и активности в переписке, Островский, по сути, переписывается только с людьми, с которыми он познакомился УЖЕ во время лечения и дальше. Их не так уж много… В смысле – ну хорошо, документы утеряны, но люди-то, с которыми Островский работал в этой своей ячейке, или уж сражался плечо к плечу? Почему не переписываться с ними? И ведь в одном из писем Островский мимоходом упоминает, что – после выхода книги, которая стала популярной, с ним связались те, с которыми, казалось бы, связь навсегда оборвалась. И? Он все равно с ними не переписывается… Ну, конечно, можно принять во внимание, что в это время ему уже не до активной переписки – он занят с книгой и все такое – но все же…
Да мы, по сути, даже не знаем, как Островский выглядел! То есть, имеются, конечно, его фотографии, сделанные уже во время всесоюзной славы и известности. Но судить по ним невозможно – собственно, смотреть на них попросту жутко. Прямо сказать – мне попадались фотографии времен Великой Отечественной, на которой узники концлагерей выглядели получше. Потому что Островский представлял собой то же самое, да еще и весь какой-то почерневший… Живая мумия. Тут в письмах упоминается, что как-то к Островскому доставили с визитом высокого иностранного гостя – Андре Жид приезжал в СССР с официальным визитом, видимо, старались показать все самое-самое, вот и к Островскому решили свозить. Так поглядев на него, Жид разрыдался прямо там. Бормотал про святых и мощи. Понятное дело, человек католической культуры… Имеется одна фотография – типа Островский «в кожанке», на которой изображен некий паренек – к слову сказать, видимо, именно на эту фотографию ориентировались создатели сериала, в смысле, подобрали актера, максимально соответствующего – Конкина. Да-да, мне попадались злопыхания в прессе и интернете от нашей креативной тусовки, что, видите ли, Конкин в роли Корчагина – это фу и отстой (так же, как в роли Шарапова), подумаешь, Конкин, то ли дело был кто-то там еще. Лановой, скажем. Почему-то не любят они Конкина, видимо, человек достаточно сложный по характеру. Но – и тут соврамши, Конкин определенно больше походит на ту самую фотографию, чем Лановой. Уймитесь.
А что с этой фотографией – с ней тоже история довольно туманная и загадочная. Да, Островский про нее упоминал и в письмах организовывал ее розыск. Но при этом писал, что эту фотографию надо разыскать в фотоателье (!), где он ее когда-то видел (!!), забрать и прислать ему – для посылки в редакции-издательства. ??? Звучит все довольно странно.
Ну что ж… как бы то ни было, по любому – при чтении этих писем можно почувствовать человека – живого, страстного, мужественного боровшегося с болезнью… Самое интересное, что опыт Островского и в наше время актуален. Он же совершил практически невозможное – при такой безнадежной болезни, продержался свыше десяти лет. Как он смог – опять же видно из писем. Поставил себе сверхзадачу. Ну, конечно, Островский был фанатиком – пусть не религиозным, а идеологическим – но все-таки. Сила духа для этого требовалась огромная. И – что характерно – он никогда не считал себя больным-немощным-неполноценным… В плане того, что давать себе какие-то поблажки. По письмам – лежишь парализованный – это не повод отрываться от жизни. Островский принимается за радио. Сам сооружает себе радиоприемник, находится на связи с миром. Лежишь инвалидом, в то время, как вся страна строит коммунизм? Это не повод быть балластом – Островский принимается писать книгу, чтобы хоть таким образом участвовать в общем деле… Что тут еще скажешь – орден Ленина Островскому вручили заслуженно…

@темы: Книги

---

Книжный столик

Н.Островский. Письма.

«Мы с Катюшей //сестра// коротаем вечера вплоть до 12 час.ночи, слушая радио. Крайком прислал радиоприемник. Музыка прекрасная. Особенно Прага отличается (или в нас говорит чешская кровь), ясно, отчетливо слышится, даже пол дрожит, как будто оркестр играет за окном. Патефон еще в пути где-то замешкался – жду. Обещали соорудить диктофон для записи. Наши мастера в Ростове берутся сделать, у них уже есть такой. Ведь это мне так необходимо».

«Матрене Филаретовне мой дружеский привет. Я по ее совету загораю. Хочу понравиться женщинам. Третий день на воздухе. В хату не хочется идти, вокруг аромат роз. Дышу – не надышусь».

«Отпуск мой подходит к концу, а сил никаких. Видно, мозг лучше себя чувствует в работе, нежели в безделии».

«Врачи единодушно твердят, что львиную долю моего здоровья съедает отвратительная квартира. Конечно, будь я парнишкой «на ходу», то все это было бы пустяком. Но сейчас, когда все время через тонкую перегородку слушаешь по четыре часа «собачий вальс» на пианино… и когда в трех шагах живет артист, играющий на саксофоне и репетирующий минимум по три часа в день (бывают же такие трагические совпадения – столько артистических натур в одном доме), и если к этому добавить низкую, душную комнату, выходящую окнами в тупик, куда не проникает свежий воздух, то это не очень-то весело».

«Помнишь, ты говорил о себе: «Я-то четыре пятилетки переживу, а вот вы, дохлая компания, пожалуй, сдезертируете». Хорошо, что ошибся. Правда, Саша, одному не бывать: это не влезть мне еще раз на коняку, прицепив шаблюку до боку, и не тряхнуть уж стариной, если гром ударит. Не гнать мне, видимо, панской шляхты. Топить ее в Балтийском море придется, видимо, тебе и тем, кто вырос из сопливеньких в геройских ребят. А жаль, Саша. Ведь неплохо шли бы наши кони… Что ж, у каждого своя судьба. Буду рубать другой саблей, а ты уж и за меня вогнешь кому следует».

«Если я все же вернусь в Москву, то это будет прекрасно. Все мои друзья соберутся ко мне, я пожму ваши руки, улыбающийся, приветливый хозяин. Будем говорить до третьих петухов и даже, если разрешит партийная совесть, то выпьем немного вина, поднимая бокал за счастье нашей Родины. И споем марш из «Веселых ребят». Картина хоть и поганая, но марш прекрасный. Нам песня строить и жить помогает…»

«Слышал тебя по телефону прекрасно. Рядом стояли Ида и Катя. Никто из них не знает и не будет знать, что было сказано по телефону. Есть слова древние как мир! Они даже по телефону звучат изумительно…»

«У меня сейчас штурмовые дни. Оказывается, организм, висящий как будто на волоске, способен на невероятные вещи. Где спрятаны эти силы, не знаю, но я работаю сейчас прекрасно, с большим подъемом и очень много».

«Работа, отдых и прекрасные книги. Кто сказал, что жизнь нехороша?..»

«Я достиг наибольшего счастья, какого может достигнуть человек. Ведь я вопреки огромным физическим страданиям, не покидающим меня ни на один миг, просыпаюсь радостным, счастливым, работаю весь день с жизнерадостным подъемом и засыпаю усталый, счастливый. Я не знаю ночи, закрывшей мне глаза. Яркими цветами солнца сверкает вокруг меня жизнь. Есть беспредельное желание вложить в страницы будущей книги всю страсть, все пламя сердца, чтобы книга звала юношей к борьбе, к беззаветной преданности нашей великой партии».

«Я всегда протестовал против автобиографических предисловий к роману. В печати целый ряд товарищей принимает роман как мою биографию, как документ. Это не совсем так. Моя личная биография гораздо скромнее, чем биография Павки Корчагина. Я должен возразить против отождествления, иначе меня могут упрекнуть в отсутствии большевистской скромности. Пусть книга идет без предисловия».

«Мое здоровье действительно пошатнулось. И сейчас еще равновесие не установлено. Для этого нужно совсем ничего не делать, только лечиться. А это невозможно».

«Вчера встретился с тов.Бруштейн. Это симпатичный товарищ, очень славная женщина. Но она очень плохо слышит. Я предоставляю ей полное право писать пьесу по роману «Как закалялась сталь», но принять повседневное участие в работе не могу. Это для меня тяжело прежде всего физически. Представляешь себе – я не вижу, а она не слышит. Это же зрелище для богов! Ни я, ни она не сможем участвовать в режиссерской работе или как это у вас называется».

«Ты понимаешь, Сережа, несмотря на все мое сопротивление, десятки писем и статей моих, все же книга «Как закалялась сталь» трактуется как история моей жизни, как документ от начала до конца. Ее признают не как роман, а как документ. И этим самым мне присваивается жизнь Павки Корчагина. И я ничего не могу сделать против этого. Когда я писал эту книгу, я не знал, что так получится. Мной руководило лишь одно желание – дать образ молодого бойца, на которого равнялась бы наша молодежь. Конечно, я вложил в этот образ немного и своей жизни… Ничего мне не было бы так обидно и тяжело, если бы упрекнули меня в «огероизировании» своей личности. Я уже говорил об этом со многими руководящими работниками нашей партии. Они успокаивают меня, что это никогда не случится. Но все же мне как-то неловко».

«Пиши, старик, почаще! Хотя бы несколько слов, сжатых, как приказ».

«После отчаянного нажима на эскулапов добился их «разрешения» на поездку в Москву. Ожидаю светлого дня без дождя. Мне дают отдельный вагон. Когда буду выезжать, дам телеграмму, но ты сохрани ее в тайне, чтобы мне не устроили никаких парадных встреч. Ведь моя жизнь будет зависеть от быстроты перегрузки и доставки «тепличного растения» по адресу. Железнодорожники уверяют, что меня можно будет вгрузить и выгрузить прямо через окно салон-вагона. Это было бы хорошо. Они говорят, что вагон могут отвезти на запасной путь, и там можно будет произвести выгрузку».

«Моим молодым друзьям-балтийцам! Крепко жму ваши сильные молодые руки. Чувствую и верю, что враг натолкнется у Кронштадта не только на сталь и железобетон красных укреплений, но и на человеческую сталь, и вы пустите этот проклятый старый мир на дно. Иначе быть не может. Да здравствует жизнь и наша борьба!»

«Диктую я в стремительном темпе, и машинка стучит, как пулемет во время атаки».

«В моем кабинете стоит пианино, и товарищ Тоня, мой секретарь, играет мне в минуты, когда я устаю».

«Я осуждаю Вас за пессимизм в советах. Вы должны говорить истинно оптимистически. Правда, это шутка, но даже в шутке надо быть радостным. Грустные шутки все же грустны».

«Наркомат Обороны вернул меня в армию. Я теперь на учете ПУ РККА как политработник со званием бригадного комиссара. Эта военная книжечка в кармане очень для меня дорога».

«Можешь меня поздравить с возвратом в армию. Меня зачислили в ПУ РККА и выдали мне книжку. Это меня очень обрадовало, еще раз доказывает, что при случае я могу быть полезен».

«Дорогой Митя! //брат// Сегодня я послал тебе почтовый перевод на адрес мамы, на твое имя пять тысяч рублей. Эти деньги я посылаю тебе в твое личное пользование для твоих личных расходов. Пусть у тебя будет этот самостоятельный фонд. Я это делаю всем членам моей семье: маме, Кате и Рае, чтобы каждый из них мог культурно жить и удовлетворять свои культпотребности. Печально, что старик не дожил до счастливой жизни. Но есть вещи, которые мы не в силах предотвратить».

«В Сочи сделано все, чтоб отгородить меня от любопытных дам, бездельничающих курортников. Пошли на крайнюю меру – у дома стоит милиционер и вежливо отпроваживает любопытных, пропуская только к секретарю идущих по делу. Первые дни таких любопытных было по несколько сот человек в день, теперь тише, знают, что пройти трудно. Сейчас я лежу на открытом балконе, дышу свежим морским воздухом».

//читательнице// «Ваше письмо я получил. Мне трудно отвечать на него. Когда человек страдает, раненный в сердце самым близким, все слова утешения не способны иногда смягчить боль. Не могу не писать Вам шаблонные слова. Я могу сказать лишь одно: я в своей жизни тоже испытал горечь измен и предательств. Но одно лишь спасало: у меня всегда была цель и оправдание жизни – это борьба за социализм. Это самая возвышенная любовь. Если же личное в человеке занимает огромное место, а общественное – крошечное, тогда разгром личной жизни – почти катастрофа. Тогда у человека встает вопрос – зачем жить? Этот вопрос никогда не встанет перед бойцом. Посмотрите, как прекрасна наша жизнь, как обаятельна борьба за возрождение и расцвет страны – борьба за нового человека. Отдайте же этому свою жизнь, тогда солнце опять приласкает Вас!»

«Я работаю, напрягая все свои духовные и физические силы. Здоровье мое предательски качается. Каждую минуту можно ожидать срыва. И я спешу, ловя минуты. Оказывается, что у меня был прорыв желчного пузыря. На этот раз смерть обошла кругом. Но на следующий раз это может обойтись дороже».

«Работаю по 12 часов в день, в две смены (у меня уже два секретаря, одна не выдерживает)».

«Поистине вся наша жизнь есть борьба. Поистине единственным моим счастьем является творчество. Итак, да здравствует упорство! Побеждают только сильные духом. К черту людей, не умеющих жить полезно, радостно и красиво. К черту сопливых нытиков. Еще раз – да здравствует творчество!»

«Я едва не погиб от нового врага, появившегося в моем организме. Откуда ни возьмись – камни в желчном пузыре. Закупорили выход, прорвали желчный пузырь – получилось кровоизлияние и отравление желчью. Врачи считали положение безнадежным. Я стал черный, как негр. Даже я, видавший виды, почувствовал, что дело гиблое. И вот все-таки и на этот раз жизнь победила, и я медленно выздоравливаю. Рана зажила. Я не только поправился, но набросился на работу с такой жадностью, что забыл все на свете. Вся моя семья и мои помощники были мной мобилизованы. Дом превратился в какой-то штаб. Стучали машинки, переписывались рукописи. Мы стали работать в две смены, без выходных. В результате этого первый том «Рожденных бурей» написан».

«Здоровье мое ни к черту. Отпуск начался очень плохо, как и в прошлом году. Отсюда могу делать вывод, что пока я работаю, то и силы берутся, а достаточно перестать работать, как все обрушивается на меня».

«Дорогой товарищ Миша! //Шолохов// Когда приедешь со своим коллективом к нам в Сочи? Ведь лето уходит! Помни, Миша, что я ненадежный насчет многолетней жизни парень. И если ты хочешь пожать мою руку, то приезжай, не откладывая на будущий год. Конечно, я человек упрямый, как истинный «хохол», и буду держаться до последнего, но все же ты на меня не надейся очень. По честности предупреждаю, чтобы не сказал: «Вот Николай – взял да и подвел!»

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Поэзия испанского Возрождения.
Бартоломе Леонардо де Архенсола.

Взгляните на Эльвиру, дон Хуан,
Да, да, румянец, белоснежность кожи, -
Так вот: все это стоит не дороже
Щепотки притираний и румян.

Однако ж так хорош ее обман,
Что будь и вправду это все ее же,
В правдивой этой красоте, похоже,
И то скорей бы я нашел изъян.

И не беда, что хитрости успешной
Поддался я; да ведь сама Природа
Не так ли взор обманывает наш?

Там, где лазурь мы видим небосвода,
Ни свода, ни лазури нет, конечно, -
Вся эта красота, увы, мираж!

Б.Астор. Я тебя не отдам.
«В полном недоумении переводя взгляд с одного собеседника на другого, Кристина тщетно пыталась понять причину столь резкой перемены. Еще минуту назад они, казалось, ненавидели друг друга, а теперь обсуждают приготовления к свадьбе.
- Договорились. Но почему такая спешка?
- Торопиться действительно некуда, но Элизабет теперь не остановить. Она просто одержима этой свадьбой, - сообщил Огастес с извиняющейся улыбкой. – Но не беспокойтесь, - небрежно добавил он. – Я придумал, как сделать Элизабет счастливой и в то же время оставить тебя в холостяцком положении. Один мой знакомый может найти актера на роль священника…
- У меня нет слов от восхищения, - сухо заметил Говард. – Неужели фальшивые священники пользуются таким спросом?
- Собственно говоря, - признался Огастес, - он изображает священника в стриптизе, но, говорят, очень убедительно. Что ж, предоставляю вас, как говорится, самим себе…
Как только отец ушел, Кристина, рухнув ничком на кровать, простонала.
- Только этого мне не хватало – актера-священника, сдирающего с себя штаны на сцене!
- Кстати, а как он их снимает? – с нескрываемым любопытством спросил Говард. Было заметно, что идею подобного брака он находит забавной.
- Они на липучках.
- Преклоняюсь перед твоей эрудицией».

---

Просто в телеграме -

---

В телеграме Юзефович -

На фоне нынешней внезапной канонизации Бесланской трагедии и включения ее в единый реестр горестно-патриотических нарративов...

Вот так они всегда. Что же тут внезапного? Да о Беслане как начали сразу говорить, так и не переставали никогда. Но у них, конечно - внезапно.

---

Кадзуо Исигуро "Когда мы были сиротами". Современная литература.
Сюжет: ГГ... так, имя я, конечно, напрочь забыла... но согласно аннотации - Кристофер Бэнкс... в детстве проживал с родителями в Шанхае. Но затем произошли какие-то трагические события, которые он по малолетству плохо осознал/запомнил, родители пропали без вести, а его отправили в Англию, где он и вырос в интернтаха-пансионах-колледжах. Мечтал стать детективом - и стал им. Но ему всегда хотелось разобраться с тайной пропажи родителей. И вот он возвращается в Шанхай, чтобы попытаться это сделать. А между тем на дворе конец 30-х и в мире неспокойно...
Ну, мне давно хотелось познакомиться с автором... Хотя и не то чтобы сильно. Без фанатизма, скажем так. Я трезво оцениваю свои отношения с современной боллитрой... Тем более автор везде мелькает, мозолит глаза и т.д. - это меня всегда дополнительно настораживает и вызывает подозрительность. Но буктьюберы иногда рассказывали о его книгах интересно... В частности про роман "Остаток дня". Что ж, этого романа у нас в библиотеке нет, а вот эта книжка попалась. Ну, почему бы не попробовать тогда с ней, решила я, опять же аннотация вроде интересная и завлекательные слоганы на обложке (от маститых критиков). Ладно...
В итоге, короче говоря, можно сказать, что знакомство не задалось. Относительно небольшую книжку я мусолила, и мусолила, и мусолила... А она все тянулась, тянулась и тянулась... И все крепло и крепло ощущение - что за херомантию я читаю... Не поняла вообще ничего. И особенно не поняла, где тот искрометный стиль и головокружительный сюжет, который обещали маститые критики в своих слоганах.
ГГ типа "мечтал быть великим детективом и стал им". Но, как выяснилось, речь шла не о работе где-нибудь там в Скотленд-Ярде. А вот о таком детективе, как Эркюль Пуаро, лорд Питер Уимзи и прочие в том же духе. Ладно, подумала я, может, это такая ирония и литературная игра. Но дальше ничего такого нет. Автор даже не собирается показывать ГГ за работой, просто упоминает, что он - великий детектив и звезда... его принимают в салонах! Затем, когда ГГ отправился в Шанхай "разбираться с тайной исчезновения своих родителей", у него - и у автора - как раз появилась возможность проявить себя в качестве великого детектива. Оба на эту возможность забили. ГГ просто метался туда-сюда и что-то мужественно приказывал. Автор просто в финале все рассказал и объяснил. Потрясающе.
Но это ладно, главное - это все было невероятно уныло. Не знаю, как это все восприняли ценители современной интеллектуальной прозы (судя по слоганам на обложках, эйфорически), лично я не смогла почувствовать ничего - ни ГГ, ни единого персонажа, ни атмосферу... Абсолютная пустота. Жеваный картон. И от этого даже становится как-то не по себе - от полной бесчувственности то ли ГГ, то ли автора, то ли обоих сразу. То есть, когда ГГ, которого "всю жизнь волновала тайна исчезновения родителей", наконец в финале узнает - по милости автора - что отец бросил семью и сбежал с любовницей, а мать продали китайским мафиози, которые ее поместили в бордель, где она подвергалась публичным массовым изнасилованиям и пыткам, от чего сошла с ума и сейчас доживает в богадельне в виде овоща, он просто относится к этому так: а, ну ладно. Что, серьезно?! То есть, ГГ всю книгу так реагировал на что угодно, но, казалось бы, такие известия о родителях, притом, что он всю жизнь типа задавался этой тайной, - должны были как-то пробиться до него? Нет, не пробились. Посмотрел на мать, пускающую слюни и ушел. Кстати, мать пошла на это все, чтобы спасти сыночка и обеспечить ему спокойную жизнь в безопасности.
Что хотел сказать автор, что донести - для меня осталось загадкой. Какие-то выводы я пока не делаю... думаю, надо что-то еще у автора почитать. Для объема.

@темы: Книги

---

Просто в телеграме -

---

Читательский дневник

Дж.Мелинек. Ты труп, приятель.
«Обучение расследованию смерти в качестве судмедэксперта способствовало моему увлечению человеческим телом. Беда была в том, что, чем больше я узнавала в прозекторской, тем чаще ловила себя на попытках ставить диагнозы посторонним людям. Вот парень клюет носом на скамейке в парке, на руках и вокруг лодыжек следы от игл, вскоре ему грозит передозировка наркотиков. У домохозяйки, толкающей тележку в продуктовом магазине, пожелтели белки глаз, признак печеночной недостаточности. Продавец хот-догов с необычно лысыми голенями, испещренными коричневыми кожистыми пятнами и опухшими лодыжками? Сердечная недостаточность, как по учебнику.
Что делать? Следует ли подойти к женщине с меланомой на шее и предупредить, чтобы она скорее показалась врачу? Настоять ли на том, чтобы девочка-подросток с параллельными шрамами на запястьях обратилась за профессиональной помощью до того, как самоистязание доведет до суицида? Носить ли с собой брошюры наркологических клиник, чтобы распихивать их по карманам торчков? Мой профессиональный долг – находить истинную причину смерти и рассказывать остальным. Относятся ли сюда рекомендации еще не умершим нью-йоркцам? Это часть моих должностных обязанностей, профессиональная ответственность врача, столь близко знакомого со смертью?
Зарабатывая на жизнь вскрытием тел, я не начала бояться окружающего мира, но меня стали преследовать призраки еще не умерших людей».

И.Котова, О.Куно. Снежный король.
«- Не ем я мышей! – заявил кот, якобы недоумевающий, какие еще объяснения мне могут потребоваться. – Что я, в замке другой еды не найду? А мыши – это так, для развлечения.
- Для развлечения? – мрачно спросила я, потихоньку слезая с кровати.
- Ну да. А что тебе не нравится?
- Что – мне – не нравится? – медленно повторила я.
Сунула ногу в тапок с помпончиком. Но только одну. Потом нагнулась, взяла второй тапочек. И, резко разогнувшись, замахнулась им на бесстыжее животное.
- Я тебе сейчас такое развлечение покажу! – рявкнула я. – Век помнить будешь!
Барсик кубарем скатился с кровати и припустил в сторону двери. Я метнулась за ним, держа тапочек наперевес. Барсик бросился вниз по лестнице. Я – следом за ним. Полностью сосредоточенная на жажде мести, я не сразу заметила Снежного короля, который стоял внизу и с любопытством наблюдал за нашим, если так можно выразиться, общением.
- Я – Золушка! – орал кот дурным голосом. – Она хочет примерить мне тапочек!
- Белый! – воинственно уточнила я. – Я тебе на все лапы по тапку обую!
- Спасииите! Я не хочу становиться принцем! – визжал Барсик.
Теперь он стал наматывать круги вокруг хозяина замка, что несколько затрудняло для меня погоню. Даже руку с тапком пришлось опустить, ибо угрожать Снежному королю – это уже, без сомнения, перебор».

---

(потыкав палочкой) о, вроде работает...

Просто в телеграме - раз уж все поминают...

---

Читательский дневник

Михаил Светлов.
Двое.

Они улеглись у костра своего,
Бессильно раскинув тела,
И пуля, пройдя сквозь висок одного,
В затылок другому вошла.

Их руки, обнявшие пулемет,
Который они стерегли,
Ни вьюга, ни снег, превратившийся в лед,
Никак оторвать не могли.

Тогда к мертвецам подошел офицер
И грубо их за руки взял,
Он, взглядом своим проверяя прицел,
Отдать пулемет приказал.

Но мертвые лица не сводит испуг,
И радость уснула на них…
И холодно стало третьему вдруг
От жуткого счастья двоих.

Н.Бульба. Космический маршал. Очень грязная история.
«- А что по пятому? – спросил Эд. Вот ведь… не пропустил, что о задании Адама Козельского я даже не заикнулась.
- На, успокойся, - подала я ему кофе. – Береги нервы, они тебе еще пригодятся.
- Это ты о чем? – тут же напрягся мой напарник, засовывая нос в систему. – Вы что, - выдал он спустя минуту, - совсем вразнос пошли?!
- А что? – пожала я плечами. – Вполне невинная шутка.
- Невинная? – покачал Эд головой. – А если он сейчас парализатор на максимум и к голове?
- У него батарея бракованная. Показывает полную зарядку, а сама пустая.
Посмотрев на меня осуждающе, Эд опять покачал головой:
- Подстраховались, значит?
Я кивнула. Все под контролем.
Документы, которые вчера в конце рабочего дня были переданы Адаму для изучения, секретными не являлись, но соответствующие грифы на них стояли. Мы с Вано постарались. Как постарались, чтобы он не сумел их сдать в секретку, как требует инструкция. Утром ни один из них не исчез, папки так и продолжали лежать в рабочем сейфе, где номер пятый их оставил. Сюрприз Адама ожидал, как только он войдет в систему, и, следуя правилам, начнет проверять собственный профиль – и наткнется на отправку электронной копии одного из дел на неизвестный номер. Вот тут-то и начнется самое интересное.
После того, как Козельский обнаружит последствия собственной беспечности, у него оставалось два варианта действия. Один правильный, другой… тот самый, которым действовал когда-то Эд. Нюансов в провокации множество, чтобы досконально проверить и на способность сохранять присутствие духа, и на скрытую склонность к перекладыванию ответственности на других. По данным контроля, которые «выяснятся» во время расследования, после его ухода в кабинет заходили еще двое».

---

Ольга Гусейнова "Школа Делавеля. Чужая судьба". Фэнтези, любовный роман.
Сюжет: юная феечка... то есть, феида... Лютерция - для домашних просто Лютик - очень несчастна. Дело в том, что она родилась и выросла в мире матриархата и амазонок, где женщины олицетворяют силу, воинственность, агрессию и брутальность... Женщины - воины и защитники от порождений тьмы, которые нападают на этот мир. А мужчины здесь ведут домашнее хозяйство и воспитывают детей, они нежные и изящные, болтливые и легкомысленные и т.д. Лютик всей душой старается быть настоящей женщиной... но она с детства была слишком маленькой и худенькой, она слабая... и на учебе вечно отстает от накачанных и яростных сокурсниц. А еще Лютик втайне мечтает о любви и детях, и главное, ей хочется самой с ними возиться... она даже любит приготовить что-нибудь вкусненькое... Вот только мужчины и смотреть на нее не желают, предпочитают настоящих женщин. А ведь мать Лютика - знаменитый генерал, и девушка так хочет быть похожей на нее. Но, видимо, она пошла в отца... Отец, переживая за дочь, и нашел выход. Он разузнал, что раз в год в заветном месте открывается проход в другой мир. И тогда можно поменять свою судьбу на другую. Лютик согласна рискнуть. Так она оказывается в мире, где правят мужчины...
Еще одна книжка автора (которую я с боем разыскала в библиотеке ) - ну, конечно, в типичном авторском стиле. Правда, на этот раз ГГ не слишком нежная и ранимая. То есть, она нежная в антураже своего родного мира - амазонок... а так готова противостоять кому угодно. В остальном все то же самое, включая долгие мытарства ГГ до тех пор, пока не появится роковой и сексуальный.
Единственное, что тут было слишком много амазонок и их представлений, в смысле, хотя ГГ и перебралась в патриархальный мир, но ее установки и восприятие не изменились. Так что у нее продолжаются эти увлечения мужчинками... читать это трудновато. Но, с другой стороны, понятно, что автор старается изобразить все логично и последовательно.

@темы: Книги

---

Читательский дневник

Стругацкие. За миллиард лет до конца света.
«- Ты меня прости, - сказала она, помолчав, - но в голове у меня это не укладывается… Нет, я верю тебе, верю…только как-то уж очень страшно все это получается… Может быть, все-таки какое-то другое объяснение поискать… более… ну, что ли… попроще что-нибудь, попонятнее…
- Мы искали, - сказал я.
- Нет, я, наверное, не то говорю… Вечеровский, конечно, прав… Не в том прав, что это… как он говорит…Гомеостатическая Вселенная… он в том прав, что дело-то не в этом. Действительно, какая разница? Если Вселенная, то нужно сдаваться, а если пришельцы, то нужно бороться? В общем, ты меня не слушай. Это я просто так говорю… от обалдения…
Она зябко передернулась. Я приподнялся, втиснулся рядом с ней в кресло и обнял ее. Мне казалось, что если бы ее не было на свете, я бы точно знал, как мне поступить. Но она была. И я знал, что она гордится мною, всегда гордилась. Я ведь человек довольно скучный и не слишком-то удачливый, однако гордиться можно и мною тоже. И она гордилась. Просто не знаю, как бы она в действительности отнеслась к моему превращению в медузу. Наверное, я и любить-то не смогу ее по-настоящему, даже на это не буду способен…
И словно в ответ на мои мысли, она вдруг сказала, оживившись:
- А помнишь, мы когда-то с тобой радовались, что все экзамены теперь позади и ничего сдавать больше не придется до самой смерти? Оказывается, не все. Оказывается, остается еще один.
- Да, - сказал я, и сам подумал: только это такой экзамен, что никто не знает, пятерку лучше получить или двойку. И вообще неизвестно, за что здесь ставят пятерку, а за что двойку».

К.Водянова. Трактир «Полярная лисица».
«- Ты из благородных? – Эдмон подъехал ближе. – Как оказалась в диких землях? Слышал, сюда отправляют только преступников
Он попал в точку. Я в некотором роде тоже преступница и заслужила остаться здесь, но признаваться в своих проступках его величеству не собиралась.
- Брожу по делам, собираю травы, - я тряхнула корзинкой, в которой болталось несколько пучков, сорванных по приказу Курта. Он тут же забубнил, призывая всех прикончить, пришлось усыпить.
- По делам? – Эдмон расхохотался и обернулся к командиру стражи, чтобы тот поддержал веселье. – И почему же тебя еще не съели, красавица?
В последнем я серьезно сомневалась. Недельный поход никому не добавит привлекательности. Слой грязи и мужской охотничий костюм… Перед побегом у меня не было времени как следует собраться, пришлось позаимствовать вещи у тех, кто отправился меня ловить.
- Потому что я сама кого угодно съем, - я мило улыбнулась его величеству, и тот рассмеялся еще сильнее. Наивный, думает, это такая шутка.
- Ты мне уже нравишься, люблю дерзких! А вот мучиться от любопытства – не очень, так что выкладывай.
- Слышала, знать из королевства полюбила охоту в диких землях и решила открыть здесь небольшой трактир. Путникам будет где отдохнуть и поесть горячей еды, а мне – небольшой и приятный доход.
Бред полнейший, но я надеялась, что светлые волосы и наивная улыбка в достаточной степени намекнут его величеству на мою беспросветную тупость».

---

Раз img прочно лежит и не встает - а я чего-то не соберусь идти искать что-то еще...
То - на всякий случай - картинки еще есть у меня в телеграме. Наделали с Кандински по случаю наступления осени.

t.me/library_cat