Утром ко мне пришел Шаляпин, обеспокоенный. Разделся в передней, вошел ко мне в спальню, посмотрел на дверь соседней комнаты, затворил ее и, подойдя ко мне близко, сказал шепотом:
- Ты знаешь ли, меня хотят убить.
Я удивленно спросил:
- Кто тебя хочет убить? Что ты говоришь? За что?
- А черт их знает. За "Дубинушку", должно быть.
- Постой, но ведь ее всегда студенты пели. Я помню с пятнадцати лет. То ли еще пели!
- Ну вот, поедем сейчас ко мне. Я тебе покажу кое-что.
Дорогой, на извозчике, Шаляпин говорил:
- Понимаешь, у меня фигура такая, все же меня узнают. Загримироваться, что ли?
- Ты не бойся.
- Как не бойся? Есть же сумасшедшие. Кого хочешь убьют.
Когда приехали, Шаляпин позвал меня в кабинет и показал на большой письменный стол. На столе лежали две больших кучи писем.
- Прочти.
Я вынул одно и прочел. Там была грубая ругань, письмо кончалось угрозой: "Если ты будешь петь "Жизнь за царя", тебе не жить".
- А возьми-ка отсюда, - показал он на другую кучу.
Я взял письмо. Тоже безобразная ругань: "Если вы не будете петь, Шаляпин, "Жизнь за царя", то будете убиты".
- Вот видишь, - сказал Шаляпин, - как же мне быть? Я же певец. Это же Глинка! В чем дело? Знаешь ли что? Я уезжаю!
- Куда?
- За границу. Беда - денег нельзя взять. Поезда не ходят... Поедем на лошадях в деревню.
- Простудишься, осень. Ехать далеко. Да и не надо. В Библии сказано: "Не беги из осажденного города".
- Ну да, но что делается? Горький сидит дома и, понимаешь ли, забаррикадировался. Насилу к нему добился. Он говорит: "Революция начинается. Ты не выходи, а если что - прячься в подвал или погреб". Хороша жизнь."
читать дальше