Читательский дневник

Т.Поликарпова. Две березы на холме.
«Само собой разумелось, что идти пешком после уроков нельзя. Строго воспрещается. В конце января, так же как и в декабре, день смеркается рано. В пять часов уже как ночью. А за время войны развелось много волков. А кроме того, что своих прибавилось, появились волки пришлые. Звери ведь тоже спасались от войны. В нашей местности никогда не водились лоси. Никто их не видел, не слышал. А тут они даже в маленькие деревни стали заходить, к стожкам – покормиться сеном. Наверное, и другого зверья прибавилось. Лис, так это точно. Всякий раз в дороге мы видели на снежной целине играющую огненную лиску. «Лиса мышкует», - говорил Степка Садов. Зайцев было много. Опушка леса просто истоптана зайцами. Ну, это все хорошо. А вот волки… Они наводили ужас на пастухов. Нападали на одиноких путников и даже на подводы. Заходили и в села.
Моя мама, возвращаясь как-то из конторы поздно ночью, пошла проведать корову. И, подходя к хлеву, увидела, что на крыше сего сидит на корточках человек. Мама окликнула: «Эй, кто это там? Что вы делаете?» Тогда человек поднял опущенную низко голову, и мама увидела, что это волк. Наверно, он хотел разгрести кровлю хлева, как это делал уже, по-видимому, и раньше. Но у нас крыша была не соломенная – дощатая. Мама закричала на него: «Пошел вон! Уходи, волчище!» И стала кидать в него щепками, комьями снега. И только тогда, и то нехотя, помедлив и подумав, волк спрыгнул с крыши на ту сторону. Волки не боялись теперь и взрослых людей.»

---

Книжный столик

Татьяна Поликарпова "Листья будущего лета".

«А осенью тополям хочется бежать. Это я точно знаю. Я видела однажды осенней ветреной ночью, как бесновались они, как раскачивались, пытаясь вырвать свой ствол, мощную слоновью ногу, из земли, сорваться с места, порвав корни, убежать вслед за ветром, за тучами. У-у, как размахивали они вершинами, теряя последние листья, как ревели, как в ярости швыряли вслед ветру крупные сучья – целые небольшие деревья: если б такая ветка ударила в мое окно, наверное, вылетела бы рама. Но, конечно, тополя никуда не убежали. Утром они стояли тихие, будто сломленные неудачей. Вокруг валялись их ветки с листьями… «Уже все, - подумала я, глядя на эти ветки. – Уже все: обратно их не возьмут». Осенью всем плохо. Всем хочется бежать куда-то.»

«- Ты чего это там развоевалась? – удивляется мама. – А ну, спать!
Наверное, больше всего на свете взрослые любят, чтобы дети спали.»

«Вообще, взрослые все какие-то скучные, одинаковые, кроме моих папы, мамы и бабушки. И жить им,по-моему, скучно. Вот почему-то раньше были интересные взрослые – те, про которых читаешь в книгах. Например, рыцари. Или индейцы. Они все сражались, у них были приключения. Все время что-нибудь случалось…»

«Я-то знаю, что мне никогда не стать взрослой. Просто это невозможно – стать другой. Не играть. Не лазить по крышам. По деревьям. По сугробам. Ходить все время шагом и только по тропинкам, а не бегать, где попало.. Я знаю, что вообще-то все растут и становятся взрослыми. Но все-таки где-нибудь что-нибудь случится, и меня не станет. А может, я и не умру. Просто всегда такая буду, как сейчас.»

«- Не кручинься! Вырастешь! Вот погоди-ка: невестой будешь, а коса до пят! – бабушка ерошит мою короткую челку.
- Фу, бабуся, что говоришь! Сейчас невест не бывает! Это до революции были!»

«После уроков у нас все ужасно спешат, даже счеты не сводят друг с другом, все откладывается на завтра. Потому что почти все живут не на центральной усадьбе, где школа, а в поселках вокруг. До дому кому два, кому три километра, а первомайским – все четыре, а может, пять У них даже своя лошадь есть. Совхоз им дает лошадь каждый день, чтобы ездили.»

«Я очень боялась молнии. И не сама она меня пугала, а то, что видишь ее с закрытыми глазами. А меня папа научил: «Ты не закрывай глаза, - посоветовал он мне. – Ты смотри на нее. Смотри на небо, где сверкает. Это красиво, а не страшно.»

«Знаешь, оказывается, вся земля как пирог. Сверху только чернозем и глина, в середке одно золото, и драгоценные камни, и дорогие металлы.»

«Все время, пока бурлит половодье, живешь в таком ликованье, будто без передышки смотришь кино «Чапаев», когда показывают, как мчится наша победная конница, сметая врага!»

«А цветы? Когда смотришь на цветы, ромашки, разве не видно, что это чье-то милое лицо?»

«Я уже много лет спустя поняла то, что тогда почувствовала: самое трудное в жизни – это объяснять то, что просто так видно и понятно.»

«Говорят, можно даже по цветам и траве находить полезные ископаемые. Вот сорвешь такую, - я срываю ярко-зеленую ниточку гусиной травки, - в микроскоп ее – и увидишь…
- Золото! – кричит Шурка.
- Медь! – ору я.
- Железо! – вопит Шурка
- Керосин, бензин, солярку! – надрываюсь я.
- Аспирин, маргарин, гуталин! – изощряемся мы обе и уже дальше несем тарабарщину… разбесились, в общем.
- А ты врешь, что по траве узнают, - говорит Шурка. – Не по траве, а собак научают. Собаки нюхом чуют, что в земле лежит, и по особому гавкают на разный металл.
- Сама ты врешь! – говорю я с презрением. – Если бы можно было собак этому научить, уж лучше б людей учили. Они умнее.
- Дура, - отвечает Шурка, - у людей нюха нет!
- Да какой же нюх, когда, может, на сто километров в глубине руда лежит?»

«И опять подумала я, глядя, как обсыхая, тускнеют, покрываются пепельным налетом нарядные камешки, что я могу хоть сто лет глядеть на них и не догадаюсь, есть ли от них польза…»

«- Как мы поставим палатку?
- Да-а… палатка, - насмешливо протянула Шурка, - такую палатку одной каплей дождь намочит. А как мы ляжем? На голую землю? Бабушка моя знаешь что говорит? Кто на голой земле уснет, того земля в себя всосет.»

«Как бы ни прыгал, как бы в воде ни бесился, ты будто плавно танцуешь.»

«Я сказала «долго», а вообще-то только до войны. А сколько там времени прошло? Неделя? Может, три дня? А может, всего один день… Сколько бы ни прошло, но всего один день лег между тем временем, которое сразу стало называться «до войны», и тем, которое стало войной. И все, что осталось за этим днем, вдруг уменьшилось, враз отлетев далеко-далеко, и теперь мерцало и светило издали, как звезда, уже недосягаемое.»

«Прохладные и темные от тополиной зелени стекла южных окон еще не освещены солнцем, но восточные – как солнечные паруса: кажется, дом не выдержит натиска лучей и, как корабль, тихо заскользит на запад.»

«Новые мобилизованные тут же поднимались на трибуну, говорили по очереди про одно: «Обещаем не подвести земляков, бить врагов до последнего». С тех пор митинги пошли каждый день. Я каждый день спрашивала папу: «Сегодня провожаем? Сколько?» И папа называл все большее число: пять, семь, десять…А потом митинг уже не собирали. Машины, которые их увозили, поднимали такую пыль, что, казалось, она потом так и не осела и притушила блеск солнца. Наверно, потому так казалось, что очень печальными сделались лица у тех, кто остался на площади. А грузовики тоже были мобилизованы. Их в совхозе всего было три. Теперь остался один – самый дряхлый.»

«- А вот что я слышала. Березу малые ребята в одной деревни пробили для соку, а оттуда – кровь заместо сока…»

«- Я прыг к телку, за шею его обхватила и тяну к себе, да разве ж мне его утянуть? Мне бы завизжать, Настя говорит, волки визгу не переносят, а я от страху рот не могу открыть. А волк-то опять за телка взялся, за ногу что ли, уже не помню, и ведь поволок вместе со мной! Ну, я заорала наконец: «Нааастя!» Вот тогда волк телка выпустил, а сзади меня Настя закричала, кнутом стрельнула, он и утек. Как колдун, честное слово!»

«- Я уж, наверное, здоровая. На мне быстро заживает – от смеха, - добавила она и захохотала.»

«Теперь я знаю: то, что в сказках страшно, было еще страшнее. Там, в сказке, злого наказали сразу.»

«- Так, милая, не бывает, чтобы человек без души мог что-то понимать, кроме своей пользы.»

«Он еще молодой, и лицо у него всегда почти красное.
«Зимой на морозе, летом на жаре, вот и загораю, как на курорте», - отвечал дядя Камиль, когда его спросишь, почему он красный. Или еще так говорил: «Лошадки белых не уважают, им красных подавай».

«Я чувствовала, что моя жизнь, которая до сих пор текла, как воздух над полем и лесом, без путей и дорог, а сразу по всем тропкам, бороздкам, стеблям, деревьям, проникая сразу везде, вдруг встала на жесткие рельсы, с которых невозможно сойти, пока не доедешь до станции: рельсы – это работа, станция – это норма»

«Я думаю, что липовые веники понравятся коровам. Я сама люблю жевать липовые листочки, особенно делать из них пирожки с земляникой: надо в лист насыпать ягод, свернуть блинчиком и в рот.»

«Мы подъезжаем к совхозу. И все пространство наших волнистых, сейчас темнеющих полей убегало вдаль от меня, подымаясь плавно и незаметно к горизонту, будто огромная, теплая, чуть-чуть согнутая в горстку ладонь, и мы с нашей Пчелкой, и тарантасом, и совхозом были на самой ее середке. А сверху нас заботливо прикрывала другая ладошка – небо, и было так надежно меж двух этих добрых ладоней. «И как это может быть, - думала я, - что они разомкнутся и пропустят сюда к нам чужие, железные танки? Я думала, что это невозможно.»

«Я не знала, что у папы в кармане пиджака уже лежала повестка. Утром мы его провожали. Мама с бабусей укладывали рюкзак для папы, все старались побольше теплых носков положить. А папа говорил, чтоб не больше двух пар. Сам он сидел у стола, держал Толика на коленях. И Толик его спрашивал:
- Ты будешь стрелять?
И, не слушая, что говорит папа, отвечал за него:
- Буду! – Немцев? – Немцев! – Ты сядешь на танк? – Ты садись прямо на танк! И так воюй! И танк побежит быстро-быстро, и ты убьешь войну!»

«Я вернулась к себе. Главное счастье даже не в том было, что здесь все родное… Главное счастье было в том, что здесь не надо было думать, что о тебе думают другие. Я здесь для всех и каждого – дома или на улице – была точно такой же, как и сама для себя.»

«Какая птица раньше встает, та и песню начинает, а остальные подхватывают, спросонья им кажется, что песню они сами придумали. Так говорила мне бабушка, когда рано будила.»

«- Эй! Да тут и Антипова! – удивленно протянул Силантий Михайлович. – Что ж ты, Антипова, панику порешь? Добро бы Плетнева, она не хозяйка, а ты-то печь умеешь обряжать.
- Так у нас, Силантий Михайлович, мороженой картошки, слава богу, еще не бывало, - с достоинством ответила Тоня. – Не знаю, как она варится.
- Вот теперь знай. Мороженая, почитай, наполовину свареная. Мороз ее уже заварил. Долго не закипает, а закипит – так уже тут тебе и готова. Давай счас побольше огня, чтоб гудело.
И военрук принялся сам ломать мелкий хворост. Да быстро, споро, так что плита и впрямь загудела, как огромная самоварная труба. Я опустила руки, завороженно слушая это гудение, ощущая, как все предметы встали на свое место, подчиненные человеку.
- А ты, Плетнева, лучше плиту подкармливай. А будешь на воду глядеть, она назло не закипит, - поймал меня на безделье военрук.»

«Ребята и раньше приносили с собой чего-нибудь поесть-перекусить, особенно те, кто из других деревень приходил. Кто пару картофелин, кто лепешек из лебеды – черных, как вар. Молоко же многие прихватывали в небольших аптечных пузырьках.»

«Силантий Михайлович ставил нам тройки за метание гранаты. При этом пояснял:
- Только за старание, а так вы и двойки не стоите.»

«И не поймешь его: то, Плетнева, гляди, он подвиг совершает. То, Плетнева, берегись: он все мои учебники исписал своими инициалами «АИН».

«- Всегда вы так: как Константиныч, так сразу и к доске, - ворчал Шурка, неспешно выгребаясь из тесной для его солидного полушубка парты; он выкидывал в проход сначала ноги в толстых и высоких, за колено, валенках, а потом в несколько приемов, дернувшись сначала одним, потом другим плечом, помогая себе руками, подтягиваясь и отталкиваясь от парты, будто он был там приклеен, оказывался наконец на ногах.
- Полушубок-то надо потолще надеть на тебя, - с интересом наблюдая за действиями Константиновича, говорил учитель. – Тогда и вовсе будем тебя домкратом из парты вызволять.»

«Ясное дело, что следом к доске вызвали Никонова.
- Пиши: «Не смеяться бы вам, сударь, а плакать горькими слезами». «Сударь» возьми запятыми. Это обращение, мы еще не проходили.
Лешка все это выслушал и стоял, не начиная писать. Стоял, по своему обычаю, слегка закинув голову, отчего вид у него был отважный и даже немного надменный. Я подумала: если б надеть на него латы и шлем, получился бы стройный рыцарь. А если б гимнастерку и пилотку со звездой – тоже было б хорошо. Когда он не кривлялся, лицо у него было ничего себе, не противное.
Мелентий, не слыша стука мела за спиной, обернулся к доске:
- Чего не пишешь?
- А чё писать? Я и так знаю: «смеяться» - что делать? – с мягким знаком.
- Правильно. Вот и пиши.
- Не успею.
- Что не успеешь? – удивился директор
- Сейчас звонок, - нагло ответил Лешка.
- А ну давай, пиши! – рассердился Мелентий Фомич. – Ишь обнаглел ты как, Никонов! Пререкаешься!»

«Ноздри при дыхании слегка слипались. Это признак, что мороз перевалил за двадцать градусов.»

«Теперь дальние кусты и деревья на поле, на межах, казались тенями волков. Только то, что я знала здесь каждый куст и каждое дерево, выручало меня.»

«Друг, - говорил он, - половина твоей души. А может, и больше.»

«И вот что объявил нам военрук:
- Как мы есть воинская часть, со своим оружием – имеем винтовки и гранаты, - и эта наша матчасть есть военный объект, мы должны его охранять. То есть, нужен пост с часовыми. Для охраны военного объекта. Конечно, - для справедливости добавил военрук, - винтовки и гранаты наши есть деревянные макеты, но и мы сами, ученики, еще не самые бойцы, а, можно сказать, тоже еще макеты бойцов. Значит, все и будет в самый раз.»

«Ведь красивых по-настоящему мало. Однако, я могла, если настроить себя как следует, найти красоту в лице любой нашей девчонки. Что-то найти такое, чем можно любоваться на уроке, когда скучно.
- Тебе понравилась? – спросила я Зульфию.
- Что?
- Ну, эта, новенькая в седьмом.
- Ничего, чистенькая, - добросовестно подумав сначала, ответила Зульфия.
- Мне она кажется красивой…
- Тебя послушать, так у тебя все красивые.»

«Как вкусно пахнет мороз, приправленный дымком топящейся березовыми дровами печки… Мне казалось, что щеки мои, лоб и нос светятся в темноте, и меня можно издали увидеть.»

«Землица-то сдобная, вот и у картошки вкус.»

«Вот мука-то какая эта ложь! Я словно в крапивной чаще сижу: каждое движение вызывает новый ожог. Каждое шевеление причиняет боль и новый вред. Нет, так нельзя жить! Надо учиться так врать, чтоб было легко и незаметно!»

«Все-таки какой замечательный у нас класс! Никто ни звука о том, что было на перемене. Прямо не ребята, а мудрецы какие-то. Ведь учителям только скажи «а», они будут вымучивать из тебя весь алфавит – до самого «я»: отчего, да почему, да как.»

«Я заглянула в сундук и про все забыла! Сверху лежало что-то сказочное: малиново-сизое, переливчатое, шелковисто-лоснистое. Тетя Еня подняла эту жар-птицыну мантию, и она оказалась старинным сарафаном, собранным в густую сборку на тканной золотыми и серебряными нитями широкой тесьме. Каждое движение рук тети Ени вызывало живую дрожь ткани, волну переливчатых бликов, как на вечернем озере, отражающие заревое малиновое небо. Я такой ткани еще не видывала.
- Ой, тетя Еня… Прямо царское! – выдохнула я наконец.
- «Царское»! Скажешь тоже, - засмеялась она. – Это приданое мне мама собирала. Знаешь песню «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан»? Вот он самый и есть. Сшитый. – Тетя Еня бросила сказочный сарафан на нашу кровать, и он, вздрогнув всеми складками, моргнув всеми красками, замер.»

«Мы разучивали песню, а мальчишки переписывали пьеску из книжки, которую дала им учительница. В партизанский лагерь приходит старенькая бабушка и просит принять ее в отряд – она хочет стряпать бойцам, стирать им. А часовой ее спрашивает:
«Здорово, бабуся! Каким тебя ветром
В отряд к нам сюда занесло?»
Она ему отвечает, что это жестокий ветер войны, разоривший ее село и спаливший избу.
«А где же старик твой? Куда он девался
С родимой отцовской земли?»
«Над дедом немецкий снаряд разорвался,
Сыны в партизаны ушли…»
Она ему отвечает. Тогда часовой ведет бабушку к командиру. Очень хорошая пьеса. Так хотелось, чтобы бабушку приняли в отряд.
Я представила сразу мою бабусю и тетю Еню. Разве плохо было бы с ними партизанам? Придут с операции промокшие, уставшие, а у них в отряде уже горячее сварено, постираны портянки, белье. И за ранеными есть кому приглянуть. И самой бабушке хорошо – не одна.»

«- Несправедливая песня! – сказала я громко, чтоб заглушить их смех.
- Зато красивая, - тихо произнесла тетя Еня, взглянув на меня с удивлением.
- Вот и плохо, что несправедливая, а красивая! Так не должно быть!
- Деваться-то некуда было девушкам… Вот и пелось про то покрасивей. Как-то оно не так обидно. Вишь: «И я молодешенька была такова. И мне те же в девушках пелися слова». И напев под стать уговору – протяжный…
- Вот-вот, тетя Еня! Для обману все!
- Не для обману, а для уговору, - смеется тетя Еня.»

«- Ну, будет, пряхи, напрялись! Не получается с одного-то разу. А вам и ни к чему. Тому скоро обучаешься, что в жизни необходимо…»

«Ужасно длинная эта третья четверть! Тянется, тянется… Особенно нынче. Такое было ощущение: чем скорее придет весна, тем скорее наступит наша победа – и войне конец.»

«На перемене все заговорили, что кто на каникулах делал. Оказалось, что многие ходили в гости к родне, в соседние деревни. Главным образом, по случаю возвращения фронтовиков. Уже стали они возвращаться. Правда, отцы у наших еще ни у кого не вернулись. А вот у Душки пришел дядя – старший брат отца. Он уже пожилой и больной, вот его пораньше и отпустили.»

«Я смотрела мимо Никонова, но все-таки видела его лицо и то, что он на меня не смотрит, а куда-то за меня, на крыльцо школы, будто ждет кого-то. И видела высокий белый ошейник свитера над видавшим виды красноармейским бушлатом с широким, не по Лешкиной шее, воротом, свисшими плечами и с подвернутыми рукавами. Походило, что Лешка, как змей, выпрастывается из старой, заношенной, цвета хаки, кожи – она уже отстала от него, уже показались сверкающие, новенькие голова и шея…»

«Возле деревьев всегда чувствуешь себя маленькой, но как бы под защитой – дружелюбие их чувствуешь. Поэтому не обидно быть маленькой. И не страшно.»

«Ветер дует ровный и сильный, без порывов, так что кажется, это он туго, без морщинок надул синий купол неба и поддерживает его высоту своей ровной силой.»

---

Татьяна Поликарпова "Листья будущего лета". Советская детская литература. Это сборник из двух повестей - "От весны до осени" и "Две березы на холме". Вторую в детстве я очень любила, но даже не знала, что это вторая из цикла. А вот сейчас довелось и первую прочитать.
"От весны до осени". Рассказ ведется от лица девочки Даши Плетневой, она живет в глухой сельской местности, где множество маленьких деревень, проживают татары и русские... Как я понимаю, откуда-то из этих мест отбыла Зулейха открывать глаза... Ну а родители Даши прибыли - строить совхоз, на основе передовых веяний науки и техники. Они высококвалифицированные специалисты в области сельского хозяйства. Организована свиноферма, ведутся полевые работы, все по плану. Ну а маленькая Даша пока от этого далека, учится в младшей школе, м... во втором классе, кажется... Школу для своих детей тоже совхоз организовал. В маленьком поселении все друг друга знают, все друг у друга на глазах. Даша любит играть с подружками в нехитрые игры, бегать по окрестным лесам и полям, ее все вокруг интересует, в том числе смена времен года, жизнь природы, все такое. Вслед за лирической героиней (как любили выражаться в советской критике) читатель проживет последние дни зимы, постепенное наступление весны и лета. Все очень мило, но есть нюанс - действие начинается весной 1941 года.
Хм... Повесть мне понравилась, но честно скажу, что испытываю сомнения - в смысле, понравилась бы она мне также, если бы я ее читала в детстве. Все-таки она большей частью состоит из описаний природы. А я эти описания природы в детстве не очень любила. Эх, я и сейчас их не особо люблю, но автор действительно описывает все красиво и проникновенно. Образно... Хотя по моим личным ощущениям все равно действие началось только в финале, когда началась война. А все что до того, было просто одним длинным, сонным, мечтательным вступлением... Может, автор хотела как раз добиться такого контраста - вот только что во всех подробностях описывалось, как проклюнулись почки-листочки, зашумели ручейки, а тут - война началась. Все сразу окрашивается в трагические тона. Тяжелый эпизод с объявлением по радио - в разгар воскресенья и сельского праздника. Первые повестки в армию. Первые проводы. Первые похоронки... Сейчас всем вместе нужно работать "для фронта, для победы". Включая детей, даже младших школьников, таких, как Даша и ее школьные друзья. Повесть заканчивается на том, что отца Даши тоже призывают на фронт. Тяжелая атмосфера и подавленность...
"Две березы на холме". Со времени первой повести прошло два года. Действие начинается 1 сентября 1943 года, Даша со своими совхозными друзьями отправляются в школу. Но на этот раз в другую - в совхозе имеется только младшая школа, а дальше нужно ехать в более крупное село, колхоз, где есть школа-семилетка. Туда добираться далеко - 12км - поэтому совхоз договаривается, чтобы дети на время обучения поселились у кого-нибудь из колхозников на дому. А на выходные их будет забирать совхозная подвода. Даше и еще двум детям досталось жилье в доме у одинокой пожилой женщины, тети Ени. Все здесь для нее ново и непривычно - другое село, другие люди, другая школа, другие ученики... И она впервые оказывается одна вне дома, вне своей семьи. Хотя в чем-то их семье повезло - отец вернулся с фронта живой, его демобилизовали по ранению. А так кругом почти сплошь одинокие женщины, старики и инвалиды. В новом селе никто не знает ни Дашу, ни ее родителей, люди смотрят настороженно - городские, чужаки... с образованием... А в новом классе сразу начинаются тревоги и неприятности - один из мальчишек-одноклассников, Лешка Никонов - наверно, хулиган! Носится вокруг, кричит... прохода не дает... все время наскакивает, пристает с глупостями... Даша прямо не знает, куда деваться... И почему это старшие девочки только заливаются смехом в ответ на жалобы?
Да, очень мне нравилась в детстве эта повесть. Первая любовь... Хотя и пятый класс всего, да уж. Действие повести занимает два года, за это время читатель (опять же выражаясь языком критиков-литературоведов) наблюдает, как взрослеют герои, приспосабливаются друг к другу... а чувство только крепнет. Вот я сейчас читаю и удивляюсь - надо же, сколько тут все-таки говорится о любви, в детстве как-то не замечалось. А вредный Лешка оказывается совсем и не такой вредный, в конце концов, он же только пытается привлечь внимание красивой "девочки из города", ну то есть, из совхоза... но все же знают, что там работают приезжие городские... Выкидывает всякие фокусы. Но не злые, не жестокие. А то и старается помочь, сделать что-то полезное. Или приятное - доставить удовольствие. Как, например, самодельная карусель. И к финалу Даша уже и сама начинает испытывать какие-то чувства. Кстати, интересно - у нас сейчас, вроде бы, часто любят продвигать такой тезис, что типа это женщина выбирает, а мужчина, значит, "тех женщин выбирает, которые нас выбрали уже" и т.д. А тут у автора получается, что это Лешка первый увидел девочку Дашу и сразу на нее накинулся со всем восторгом. Даша ведь его даже и не заметила в толпе новых лиц! Точнее не заметила бы, если бы Лешка не начал действовать решительно и энергично, со своими выходками. А к финалу, получается, Даша уже сама высматривает везде Лешку и не может без него. Привыкла? Сейчас Лешке надо только помнить, что "мы в ответе за тех, кого приручили", хотя Экзюпери здесь еще никто не знает...
Повесть заканчивается 9 мая 1945 года. Война закончилась, все этого так долго и мучительно ждали, а вот объявили, и такое потрясение... Совхозные договорились отправиться в совхоз, к семьям, такой день нужно пережить со своими родными. А как же Лешка, который изо всех сил бежал за Дашей и ее компанией через все село? Но это же только до завтра, кричит ему Даша. До свидания, Лешка... Светлая, пронзительная нота. Я тут, роясь по инетам, вычитала, что автор вроде бы написала и третью часть, наверно, когда Даша уже стала совсем взрослой. Но это я уж и вовсе не знаю, где оно есть, где брать. Может, она только в региональном издании выходила, я не знаю. С другой стороны, думаю я, может, и так тоже хорошо. Герои достигли понимания, у них началась настоящая дружба, они расстаются ненадолго в такой счастливый и радостный день... Хочется верить, что и дальше у них все будет хорошо, во взрослой жизни, что они не потеряются, не расстанутся... Чтобы не вышло, как там у Гребенщикова - "прощались мы тысячу лет назад и верили, что до утра", черт бы его побрал.
А вот мне вдруг подумалось, чисто ради интереса... пока я читала... Вот тут по сюжету школа находится в селе Пеньки. А ведь вполне можно представить, что это автор тут написала что-то вроде парафраза на известную и популярную книжку "Дело было в Пенькове"! А что, почему нет? Собственно, основные сюжетные моменты в наличии. Лешка Никонов, все равно что Матвей у Антонова - буян, заводила, горячая голова, возмутитель спокойствия. Жить просто так, чинно и послушно, ему скучно! Он все время что-то выкидывает. И парень красивый, видный. А уж стоило ему увидеть необыкновенную красивую девочку "из города" - и все, тушите свет. Даша Плетнева - по сути та же Тоня Глечикова. У нее мысли о высоком, о поэзии, и все вокруг абсолютно уверены, что Даша подрастет и поедет в город получать образование... Есть и "законная жена" Матвея, как там ее... Анфиса? Здесь это девочка по кличке Коса (Косина - фамилия), они с Лешкой выросли в одном селе, живут дом в дом, она с детства привыкла, что Лешка - "ее". А тут вдруг появляется совхозная Даша, и Лешка вдруг с ума сходит, только Дашу и видит... Коса даже зазывает Дашу к себе и начинает ее упрашивать, чтобы она "отстала от Лешки". Что Лешка же ей все равно не нужен... Такой откровенный и мучительный эпизод. Только автор как бы пытается переиграть эту схему, дать героям шанс на что-то настоящее. Автор отбрасывает все на десяток лет назад, в детство. Где Матвей (Лешка) еще и не женат, и не сделал тех нелепых и ошибочных шагов, которые привели его к женитьбе на чуждой ему женщине - просто от нечего делать, от уверенности, что в жизни ничего другого не бывает. Здесь Матвей и Тоня встретились как бы "с чистого листа"... И хочется верить, что у них все сложится и получится...

@темы: Книги

---

Будни чайника

Вот первый раз решилась сделать в озоне заказ по их новым правилам - коронавирусным... То есть, доставка только курьером и только с предоплатой. И конечно, озон принялся мне мотать нервы.
Сегодня по их же расписанному плану - отправление обязательно будет доставлено тогда-то, да-да - мне должны были доставить три упаковки (как минимум, у них там неясно написано) с 16 книгами. Доставили одну с четырьмя. Подумала и включила прямо днем компьютер (чего я не люблю делать) и стала доставать техподдержку, или как это у них называется. Через некоторое время техподдержка сообщила, что остальные две упаковки, все нормально, находятся в пункте выдачи, ждите, с вами свяжутся и уточнят срок доставки. Прождала еще несколько часов, никто со мной не связывался, но потом в форме заказа на озоне добавили красным цветом, что срок доставки изменен на 27 июня, извините.
Ненавижу, ненавижу доставку курьером! и предоплату тоже. Ну вот что это - схватили первую попавшуюся коробку, быстро повезли... могли бы, кстати, сегодня же довезти и остальные, судя по адресу, они находятся буквально в паре кварталов. Нет, зачем. И связываться с объяснениями тоже зачем. Завтра опять ждать. И что - они мне опять привезут одну коробку, первую попавшуюся? и опять связываться с техподдержкой? А что будет в понедельник, где они запланировали аж восемь упаковок - страшно даже представить.
Ну вот почему лабиринт давным-давно открыл свои пункты, пусть и с масками, и всякими танцами с бубном, а озон не может? Зачем им морочиться с какими-то курьерами, которые непонятно как разъезжают туда-сюда... когда бы просто клиенты пришли и спокойно забрали свои коробки... и там же на месте бы выяснили, чего не достает, и пусть девочка еще раз проверит, все ли коробки она обнаружила...

---

Читательский дневник

М.Ефиминюк. Пока смерть не разлучит нас.
«Наконец нога всадника срослась с ледяным телом. Работа была успешно завершена. Вчетвером мы отступили от фонтана и с интересом посмотрели на плод моего почти пятидневного труда. Ледяной наездник был чуточку грозен и немного одухотворен. Он гордо задирал подбородок и вытягивал в правой руке садовую лейку, вырезанную изо льда в натуральную величину.
- А лейка-то зачем? – почесал небритый подбородок один из разнорабочих.
- Фонтан ведь, - пояснила я и щелкнула пальцами.
С помощью магии лейка сообщалась с купелью в хозяйской ванной комнате, и вода напрямую поступала из дома. Внутри прозрачного сосуда забурлило не меньше ведра сворованной водицы. По задумке из носика должна была брызнуть тонкая струйка, но он закупорился. Видимо, смерзся. Впрочем, вода всегда находит возможность вытечь. Ледяной Доар исключением не стал. Выход отыскался… Тугие струи с ошеломительной силой вырвались из ушей наездника. Одна ударила в окно гостиной и распугала горничных, подглядывающих из-за занавески. Вторая начала поливать голые кусты и брусчатку.
- Так и было задумано? – спросил один из рабочих.
- Не совсем, - протянула я.
- Зато кустики поливает, - поддержал меня другой.
Всадник, испускающий из ушей гейзеры, выглядел нелепым до неприличия.
- Не переживай, хозяйка, - прогудел третий рабочий. – Уверен, муж порадуется. Не знаю, почему вас, эсхардских эсс, называют замороженными. Ты же огонь! Я б такую к перилам лестницы кандалами приковал и никогда из дома не выпустил…»

---

Читательский дневник

Ф.Раневская. Письма к подруге.
«5 ноября 1946г.
Эйзенштейн начал съемки в эвакуации, в Алма-Ате. Разыскал меня, прислал телеграмму, я приехала в Алма-Ату на пробы, а спустя некоторое время, уже в Ташкенте, узнаю, что Старицкую будет играть Бирман. Узнала я об этом от Жарова. Не поверила, решила, что он меня разыгрывает. Жаров любит подшутить, причем иногда его шуточки бывают очень злыми. Но на следующий день получаю телеграмму от Эйзенштейна: «Извините, планы изменились, Старицкую будет играть Бирман.» Можешь представить, Фирочка, как я была рада такой новости. Спустя несколько дней получаю письмо от Эйзенштейна. Простите-извините, так решило начальство, которому показалось, что ваши семитские черты не соответствуют облику русской боярыни. Фирочка, я думала, у меня от волнения рассудок помутится. Значит, у меня семитские черты, а у Бирман, которая выдает себя, то за немку, то за молдаванку, черты русские? С ее-то шноблом? Что он, меня за идиотку считает, этот рижский прохиндей? Чувствовала себя дурой. С Эйзенштейном при встрече холодно здороваюсь. Не здоровалась бы совсем, но он спешит поздороваться первым. Бирман же вообще не замечаю, и она платит мне тем же самым. Старицкую она, кстати говоря, сыграла отвратительно. Ты знаешь, Фирочка, что я – человек не злопамятный, но всему, как говорится, есть предел. Эта … Бирман не первый раз устраивает мне пакости. И ведь ничем ее, бесстыжую, не проймешь. Но не так давно мне представилась чудесная возможность отомстить, и я отомстила. Я возвращалась из Ленинграда в Москву и разговорилась с соседкой по купе, точнее, это она узнала меня и начала разговор. Соседка моя оказалась ленинградским режиссером Надеждой Кошеверовой. Она рассказала, что едет в Москву договариваться с актерами насчет съемок в ее картине про Золушку. Назвала несколько имен, в том числе и Бирман, которой хотела предложить роль Золушкиной мачехи. Я аж подпрыгнула, когда услыхала ненавистную фамилию. «Зачем вам Бирман? – говорю. – Давайте я сыграю мачеху Золушки!» Она мне на это отвечает: «У вас лицо доброе, а мачеха должна быть противной». Каков комплимент и одновременно шпилька противной Симке!. «Это, - говорю, - я сейчас добрая, потому что разговариваю с приятной собеседницей, но если надо, могу стать противной.» До Малой Вишеры не доехали, а роль уже была моя.»

Э.Мань. Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII.
«4 февраля 1626г., когда мессир Никола де Байль, купеческий старшина города Парижа, явился в королевский кабинет Лувра, дабы засвидетельствовать Его Величеству свое почтение, Людовик объявил, что намерен в день прощания с масленицей, принять участие в своем обычном ежегодном балете, но в стенах Ратуши, и потому просит подготовиться как следует, а главное – не забыть, что должны быть приглашены самые красивые дамы из всех кварталов.
Добравшись до Ратуши, господин де Байль долго размышлял. Действительно, король поставил его в чрезвычайно трудное положение, потому что Ратуша была никак не приспособлена для того, чтобы ставить там балеты. Конечно, в Большом зале поместилось бы множество зрителей, а в примыкающих к нему меньших помещениях можно было бы поставить банкетные столы – но какие же комнаты предоставить Его Величеству и его труппе, чтобы артисты могли там облачаться в свои карнавальные костюмы? Пришлось созвать на совет господ эшевенов. Все вместе решили, что Его Величеству в качестве костюмерной отведут кабинет секретаря суда, а все остальные переоденутся в кабинете прокурора. Решив эту сложную проблему, пятеро высших представителей городской власти вызвали на ковер городских служащих и снабженцев. Хозяину столярной мастерской было поручено преобразовать Большой зал в театр для выступления королевской труппы, возвести подмостки, а напротив – галереи, где разместятся зрители. Ковровщикам – затянуть деревянные каркасы парчой, повесить гобелены, устлать паркет турецкими коврами. Артиллерийскому офицеру было дано указание приготовить необходимые боеприпасы, чтобы встретить и проводить короля пушечными залпами: больше шума – больше торжественности. У прославленной трактирщицы, мадам Куаффье, были приобретены для пиршества хлеб, вино и рыба, а у бакалейщика, мэтра Иоахима дю Пона заказали невиданное количество емкостей с разными вареньями.»

А.Стоев. За последним порогом. Начало.
«- Хрю-хрю, - нежно пропела Ленка.
Тактический офицер недоверчиво хрюкнул в ответ.
Но тут надо рассказывать сначала. Сразу после обеда нас вызвал Данислав:
- Для вас есть срочное и особо ответственное задание. По донесениям разведки, в деревне Зяблики находится штаб вражеского отряда. Надо просочиться через линию соприкосновения и взять в плен вражеского офицера-тактика, который находится в штабе. У штаба сильная охрана, отнеситесь к заданию серьезно. После похищения офицера обязательно поднимется тревога, так что отход следует осуществить по гати через болото Нижние Мхи. Изменение маршрута не допускается.
Данислав внимательно поглядел на нас и, убедившись, что мы прониклись важностью задачи, продолжил:
- В качестве штаба выступает сарай на участке Прохора Земцова, он же этот сарай и будет охранять. Тактическим офицером является поросенок Боря, проданный Прохором в нашу столовую. Куда его и следует доставить для допроса и ликвидации. Борю доставить, не Прохора. Кстати, чтобы Прохору веселей было охранять, мы ему пообещали, что если утром он принесет Борю сам, то мы забудем, что уже ему заплатили, и заплатим еще раз. Имейте в виду: если он вас заметит, то задание считается проваленным.»

---

Дмитрий Шелег "Нелюдь". Фэнтези с попаданцем. Без каких-либо изысков, просто и незатейливо. Для самых упертых фанатов жанра, в смысле, кому еще не надоели попаданцы.
Сюжет: да боже мой, какой тут может быть сюжет. Взрослый мужик умирает и попадает в фэнтези-мир, причем в теле ребенка. В последнее время это модно. Хотя тут даже задумаешься - что это за мужик, где он умер, автор особо не заморачивается. В общем, приходит в себя в теле ребенка четырех лет... но зато он нечеловеческой расы, а какой именно, непонятно. Короче говоря, нелюдь. В результате потрясения и столкновения с местным враждебным контингентом ребенок съел человека - ну или труп - и сразу вырос на три года. Сейчас ему семь, это уже гораздо лучше. После чего он стал активно приключаться и развиваться во всех направлениях. Очнулся в трущобах, поэтому примкнул к первой попавшейся банде малолетних беспризорников, которых, чувствуя себя в душе взрослым, ответственно решил взять под свое крыло и разумно ими управлять и заботиться. Внеся порядок среди детей и добившись некоторых успехов, ГГ обратил на себя внимание взрослых бандитов, следящих каждый за своим участком трущоб. Заполучил среди них покровителя и учителя, взявшегося его обучать боевым единоборствам. Оценив смышленость ребенка, ему стали поручать какие-то миссии, в ходе выполнения которых ГГ заметили сильные мира сего - маги там, представители тайных служб. И т.д.
В общем, все просто как табуретка. Один сплошной экшн. Но автор так откровенно наслаждается происходящим, что невольно подключаешься к веселью. ГГ мартисьюшен до невозможности. Автор снабдил его всевозможными плюшками. Кроме уже упомянутых физических возможностей - неизвестная раса (судя по описанию, так похоже на помесь эльфа с каким-нибудь там орком или гоблином, кто уж у них тут есть), усиленный слух и обоняние, усиленная регенерация, вообще физически более сильный, чем человек - так он еще обладает способностью к магии, причем сразу ко всем известным стихиям (ну кто бы сомневался), самый могущественный маг этого мира очень удивлялся, узнав об этом... Естественно, тут же захотел взять ГГ к себе в ученики. Итого, к финалу первой книжки у ГГ уже два учителя, очень интересно, как он со всем этим разберется. Пока что он раздумывает, не пропустить ли еще несколько лет, но стесняется опять есть человека, как-то это ему не по душе по причине культурного развития! Размышляет, может удастся добиться того же эффекта, если съесть, скажем, быка.
Помимо прочего ГГ у автора отчего-то получился очень хорошеньким и изящным мальчиком, даже многие принимают за девочку и начинают всячески домогаться. ГГ, само собой, возмущается и дает жесткий отпор. Но меня прямо заинтриговало - зачем автору понадобилось делать ГГ таким красивым и женственным, если он активно выступает против геев... Прямо не терпится узнать - или автор потом каким-то образом превратит ГГ в нечто маскулинное, или он это будет обыгрывать... В общем, там еще три книги минимум, намечен целый цикл.

@темы: Книги

---

Читательский дневник

А.М.Коллонтай. Дипломатические дневники.
«Декабрь 1923г.
Из всей беседы – а сидела я у товарища Сталина долго, - я поняла, что он прекрасно осведомлен, учитывает наши трудности, но и понимает нашу общую задачу – де-юре. Впрочем, он сказал, что при новом правительстве в Англии, Англия нас скоро признает, и тогда за ней потянутся все малые страны. «Но попытайтесь добиться максимума уже сейчас и учтите выгоду скорейшей смены кабинета. Мовинкель по-вашему приличнее?» Я подтвердила. Руководство Сталина, это нечто иное, чем работать в ИККИ с Зиновьевым.
Мне говорили, что Зиновьев пользуется болезнью Ленина, чтобы укрепить свое положение в ЦК, и ведет себя как «губернатор» Ленинградской области. Все это неприятно. Болезнь Ленина очень серьезна, серьезнее, чем мы думали.
Еще выпала на мою долю забота: у норвежского поверенного в делах Якхельна арестовали русского шофера. Обратился ко мне по этому поводу дуайен дипкорпуса, персонально. Он уверял, что этот арест произвел очень неблагоприятное впечатление на весь дипкорпус. Якхельн несколько раз звонил мне с просьбой помочь с выяснением этого дела.
Я поехала к Менжинскому на Лубянку. Полушутя, входя в его кабинет, заявила: «Я не уйду отсюда, пока вы, Вячеслав Рудольфович, не выпустите мне шофера норвежского посланника». Он стал говорить, что норвежцы здесь ведут «нехорошую работу», не для себя, конечно, а для Англии, что есть «доказательства» насчет шофера. Я разгорячилась: «Вопрос о де-юре, а вы арестовываете какого-то шофера! Нет учета большой политики». И проч. И проч. Менжинский вызвал Ар. Велел еще раз проверить дело. Поговорили. Я ушла с обещанием, что будет сделано все, что возможно. На другой день звонок от Якхельна, благодарность – шофер на машине.»

М.Чабон. Тайны Питтсбурга.
«- Привет! – сказал Артур, выходя из кухни в одних трусах. Отерев испачканные мукой ладони о голые загорелые бедра, он подошел пожать руку Кливленду и мне. – Кливленд! – На его лице было самое искреннее удивление, какое только я у него наблюдал. – Что, черт возьми, происходит?
- В каком смысле? – спросил я. – Разве не ты послал его ко мне?
- Черта с два! – отозвался Кливленд. – Я сам это придумал. Артур много рассказывал мне о своем новом друге. – Тут он повернулся ко мне, состроив хитрую, наигранно-плотоядную гримасу, будто говоря: «Я в курсе, что вы этим не занимаетесь, но, с другой стороны, кто знает?» - По имени Арт Бехштейн, который работает в дерьмовом магазинчике «Бордуок» на Этвуд, в котором нет ни одной книги Бротигана или Буковски. Вот я и сказал себе: «Я же знаю, кто такой Арт Бехштейн! Держу пари, что в эту самую минуту послеполуденная душевная пустота подбирается к нему, как тень. КАК ТЕНЬ! – Он тряхнул своими длинными черными волосами.
- Так вы знакомы? – спросил Артур. Он боком продвигался к лестнице, что навело меня на мысль: наверху кто-то есть.
- Только понаслышке, - ответил Кливленд. – Кого ты там прячешь, Арти?
- Одного человека. Я собирался готовить ужин. Вы его не знаете.
- Кливленд меня похитил, - сообщил я.
- Могу себе представить, - кивнул Артур. – Слушайте, вы не могли бы зайти через полчаса?
- Нет! – отрезал Кливленд.»

А.Стоев. За последним порогом. Начало.
«Я до этого никогда не видел маму такой сердитой. Ленку она отругала так сурово, как никогда нас не ругала. Та перепугалась и зарыдала. Тут пробудилась и эмпатия – на меня нахлынула такая волна детского горя и отчаяния, что я кинулся ее утешать.. Мама следом. Ленке для утешения была выдана другая баночка с вареньем, которое она ела, шмыгая носом и размазывая по лицу слезы пополам с вареньем. Когда она наконец успокоилась, мама стала объяснять:
- Понимаешь, Леночка, мне не жалко для тебя варенья. Если бы ты не начала врать, я бы тебя и ругать не стала. Тебе нельзя врать никогда, даже в мелочах. Будешь врать – потеряешь силу, станешь бездарной.
- Как такое может быть? – тут уже удивился я. – Сила что, следит за этим?
- Нет, Силе до этого дела нет. Тут другое. Когда ты управляешь Силой, у тебя должна быть полная уверенность, что у тебя все получится. У Владеющего каждое слово и каждое действие есть абсолютная истина, в которой не может быть никаких сомнений. Когда ты врешь, ты подрываешь свою уверенность. Ты начинаешь себя приучать к мысли, что твое слово может быть не истиной, а просто пустым звуком, понимаешь?»

---

Привет!

модель человека, неудовлетворенного желудочно, приветствую!
Не знаю что, пусть что-нибудь в анимешном духе...

---

С днем рожденья!

Bror Jace, поздравляю с днем рожденья!


Всего самого лучшего!

---

С днем рожденья!

Lena~* ))) , поздравляю с днем рожденья!


Всего самого замечательного!

---

Читательский дневник

Литературная газета.
Максим Замшев: "Глупо и недальновидно будет потерять хоть малую часть книжно-журнального пространства под предлогом таких ошибочных и вредных для культуры понятий, как экономичность и эффективность. Литература - это не повод для тренировки эффективных менеджеров. Всякое вложение в литературу - это вложение в будущее. И чем больше мы вложим, тем прекраснее оно будет."
Валентин Курбатов: "Всегда меня изумляет, когда читаешь что-то родное и тебе надо об этом написать, непременно Господь улыбнется и пошлет привет в виде нечаянной страницы, вроде благословения."
Александр Любимов: "Кто-то считает, что главное в жизни - успех, кто-то говорит о счастье. Сейчас медиа рекламируют "удобную" жизнь, вроде как счастье - в комфорте. Но я считаю, что смысл жизни для мужчины - охота. Конечно, у каждого своя охота: вы пишете книги, я создаю телепродукцию, и у каждого свой мамонт, которого нужно добыть. Знаете, когда я вижу своих сотрудников с унылыми лицами, я спрашиваю их, зачем они проводят на работе большую часть жизни, если работа им не нравится и они не получают от нее удовольствие? А они отвечают, что им важен комфорт, который дают им деньги, а деньги дает успех, которого они добиваются на работе, чтобы жить комфортно. Впрягаться в погоню за успехом, чтобы потом мировая индустрия моды и дизайна тебе подкидывала новые приманки, - это, извините, не счастье, а бег по кругу."

Д.Шелег. Нелюдь.
"- Хорошо, - сказала девушка., - допустим, я достала приглашение и попала на бал. Что мне дальше делать-то? Думаю, что с гостей глаз не спустят.
- Надо думать, - вынужден был признать правоту девушки Никон.
- Я узнал, что прием приурочен к дню рождения дочери Эла Барнеса, - сказал Тис, - планируется большое количество гостей. Будут также те люди, которые прибудут просто выразить почтение. Так что за всеми прислуга точно не уследит.
- А детей на прием приглашают? - спросил я.
- Точно! - воскликнула Мия. - Переоденем тебя в девочку, чтобы сделать соответствующую прическу, скрыть уши, накрасим, наденем пышное платье, под которым можно будет спрятать артефакты, и объясним, что нужно делать.
- Что?! - воскликнул я, глядя в безумные глаза Мии и думая о том, что лучше бы я промолчал. - Вы не заставите меня переодеться в девочку, это против моих правил, чести и принципов. Я против! Этого не будет! Точка!
... На балу оказалось не так уж и плохо. Через некоторое время даже платье перестало меня раздражать."

---

Ирина Шевченко "Остров невиновных". Фэнтези-детектив. Приятная книжка.
Сюжет: некий фэнтези-мир, в котором существует и НТП - развились до автомобилей и самолетов, но в то же время и магия, вроде бы в виде такого излучения или энергии... Магия в основном распространяется по воде - особенно по морю, поэтому тут возникает такой феномен, как разумные острова, потому что магия там концентрируется в сильной степени. Некоторые люди каким-то образом оказываются способными взаимодействовать с этой энергией и в результате становятся лордами таких островов. В дальнейшем магия там передается в роду. Лорды - очень сильные маги и занимают привилегированное положение. Самый сильный из них - император, который когда-то смог захватить власть и подчинить себе остальных лордов. Те, кто не подчинился, были большей частью уничтожены со всеми своими родами и подданными. Но это было давно... Карго-Верде - один из таких разумных магических островов. То есть, был им когда-то, пока его лорда и все население не уничтожили в ходе войны. Потом постепенно появились новые поселенцы, возник небольшой портовый городок. Еще на острове есть магическая женская тюрьма - для женщин, совершивших преступление с использованием магии. Есть также магическая психиатрическая клиника, или, как предпочитает ее именовать директор - пансион для пациентов с проблемами. Это же все-таки элитное заведение...
Марти - Мартина Аллен - отбывала наказание в тюрьме и вышла условно-досрочно. Оставшийся срок она должна провести на острове, устроившись там где-нибудь на работу. Вообще-то Марти никакого преступления не совершала, если не считать, что она была такой дурочкой, что надумала выйти замуж за аристократа. Вообразила себе... Была война, они вместе были на фронте. А потом война закончилась, а супруг внезапно стал главой рода и натуральным лордом, так что родственники моментально сообразили, как можно отделаться от нежеланной супруги-простолюдинки - и вот Марти попала под обвинение якобы в привороте. Сейчас женщина совершенно измучена и дезориентирована. К тому же она инвалид - на войне получила тяжелую магическую травму. Ей бы только спокойно пережить оставшийся срок...
Лейтенант Кеннет Фаулер служит в полиции Карго-Верде, в его обязанности входит расследование преступлений, связанных с магией. Неудивительно, ведь Фаулер - оборотень, морской пес. К своим обязанностям Фаулер относится очень ответственно. Он даже лично приехал забрать Мартину Аллен из тюрьмы, поскольку начальство посчитало, что раз она бывший маг, то ему за ней и надзирать. Фаулер готов оказать всяческую помощь своей подопечной и первым делом надумал устроить ее на работу в городской архив - архивом заведует его давняя хорошая знакомая Джоан Гарнет. Хотя вообще-то у лейтенанта Фаулера масса забот - на в последнее время обнаружено несколько трупов, явно использованных в ходе какого-то магического ритуала. Неужели на острове завелся маньяк, да еще и связанный с незаконной магией? Фаулер с головой погрузился в расследование. Джо Гарнет помогает ему по мере сил, ведь она еще и ведьма. Но что удивительно, и Мартина Аллен тоже смогла сообщить какие-то сведения и волей-неволей оказалась втянута в эти островные дела. И в довершение всего надвигается магический шторм, а это такое время, когда может произойти все что угодно...
Прочитала с большим интересом. Такая довольно спокойная книжка... несмотря на всякие ужасы, кровавые ритуалы, зловещие маньяки, организованная преступность и все такое. Но хотя бы нервы читателю автор особо не треплет, сверх меры переживать не приходится. Мне особенно понравилась атмосфера - этот маленький островок, замкнутое сообщество, очаровательный городок, в котором проживают всякие колоритные жители. Хотя потом и оказывается, что не все так гладко, как казалось на первый взгляд. Персонажи интересные и симпатичные. Это я центральных имею в виду - Марти и лейтенанта Фаулера с его Джо. Остальные все-таки гораздо слабее прописаны. Но больше всех мне понравился Кеннет Фаулер - такой замечательный оборотень получился. И в человеческом виде прекрасен, а в собачьем - вообще неотразим. Добродушный лохматый пес... Недаром его обожает почти все население острова - ну кроме тех, которые злодеи. И даже сам остров обожает и гордится, что сумел заполучить себе такого оборотня. Да, остров тоже входит в полноправные персонажи, и тоже мне очень понравился.
А вот что касается детективной линии, мне все же показалось, что автор не сильно старательно ее проработала. Ну вот буквально выражаясь - две трети книги все развивалось вполне нормально, в смысле, как это принято в детективах. А потом прямо как будто автору надоело, и она просто вывела злодеев на первый план, да еще и они, как в дурном американском боевике, просто стояли и сами рассказывали, что это они тут такое устроили, и как, и для чего. Ни к селу, ни к городу... (мрачно) Ага, Лисина тоже любит так делать. А потом уже был только экшн, все бегали друг за другом, стреляли, дрались, все такое. Внезапно появилась куча супер-крутых персонажей, что лично я восприняла, как торжественный выезд роялей из кустов. Вот лучше бы, в самом деле, автор эту штуку, со сворачиванием и укорачиванием, провернула в этих своих демонах прошлого, а тут бы все подробно расписывала...
(подумав) Ага, я поняла, что меня тут так царапнуло...

спойлер

Это когда в финале вдруг оказался не один злодей, а целая организованная преступная группа, так сказать. Ну, это было уж как-то чересчур. К тому же автор таким образом просто выставила в придурковатом виде таких славных персонажей - Фаулера и Джо, ведь сама же до этого все время показывала, что они и умные, и энергичные, и болеют душой за остров, и не боятся ни с кем сцепиться, если это надо для торжества законности и справедливости. А тут вдруг оказалось, что на острове десятилетиями действовала организованная преступность, а они даже ничего не заметили и не заподозрили! Как это все совмещается - я не представляю. Или автор хочет все свалить на злосчастный остров?
Кроме того, я так и не поняла, что за мужик приходил к Марти на квартиру? Это что ли был Злодей? Но зачем ему это понадобилось? Чего он хотел этим добиться? Зачем ему рисковать, что его тут увидят - его и увидели - когда он просто мог подойти к Марти на улице и добиться всего, что ему нужно? И почему тогда потом Злодей натурально подходил к Марти на улице - и ничего. Что хотел-то опять? И почему Фаулер его то может унюхать, то не может. Почему у него запах то появляется, то исчезает... Не поняла ничего. Также момент в финале, когда Злодей уже собрался убивать героев в ходе своего кровавого ритуала. Не поняла, зачем ему создавать себе сложности - то вырубать героев медикаментами, то держать их в тюремных камерах - там внезапно у него в подвале тюремные камеры появились... То потом принуждать одного героя под угрозой убить другого героя... Почему ему не поступить так, как он всегда поступал до этого - внушить беспрекословное повиновение, он же менталист. Раньше ему для ритуалов это было нормально, а тут вдруг понадобилось городить огород - ага, и при этом подробно рассказывать свою историю и объяснять свои действия...
Хотя эпилог в какой-то мере выровнял впечатление.

@темы: Книги

---

---

С днем рожденья!

Atuan, поздравляю с днем рожденья!


Всего самого-самого!

---

Будни чайника

Озон прислал подарочный купон на 500 рублей. Со словами "Мы по вам соскучились". Хм. Лабиринт тоже прислал подарочный купон на 500 рублей. Этот даже не знаю почему, но соскучиться они по мне явно не могли, я там неоднократно в последнее время заказывала... нервируя девочек на пункте выдачи, которые типа переживают за коронавирус... Даже звонила им несколько раз.
В результате опять делаю заказы. Жадность меня погубит.
С другой стороны, во всем, очень возможно, виноваты левые блогеры на ютубе, которых я постоянно слушаю, и они все время вещают про близкий конец света, скорое начало третьей мировой и смерть от голода и коронавируса персонально для России, как минимум. Наслушавшись, я очень переживаю и думаю - ну хоть начитаться напоследок.

Озон, кстати сказать, меня слегка пугает, лабиринт вот снял карантинные ограничения, ну частично, а эти нет, и как бы должны мне доставить заказ курьером. Не представляю, как это все будет.

---

Читательский дневник

А.Блок. Дневник.
«14 ноября 1911г. Эти ужасы вьются кругом меня всю неделю – отовсюду появляется страшная рожа, точно хочет сказать: «Ааа, ты вот какой? Зачем ты напряжен, думаешь, делаешь, строишь, зачем?» Такова вся толпа на Невском…
Откуда эти каракули и драгоценности на всех господах и барынях Невского проспекта. В каждом каракуле – взятка. В святые времена Александра III говорили: «Вот нарядная, вот фуфыря!» Теперь все нарядные. Глаза – скучные, подбородки наросли, нет увлечения ни Гостиным двором, ни адюльтером, смазливая рожа любой барыни – есть акция, серия, взятка. Все ползет, быстро гниют нити швов изнутри, а снаружи остается видимость. Но слегка дернуть, и все каракули расползутся и обнаружится грязная, грязная морда измученного, бескровного, изнасилованного тела.
Столыпин незадолго перед смертью вскочил ночью, оттого что ему приснился революционный броненосец, подходящий к Кронштадту. Это им снится еще…»

Л.Баркли. След на стекле.
«- У меня остался к тебе последний вопрос. Он не касается Анны, Клэр и вашего бизнеса.
Шон настороженно ждал продолжения.
- В «Пэтчетсе», когда я представился, ты спросил, не отец ли я Скотта, а потом сразу же поспешил заявить, что ничего не знаешь о случившемся с ним.
- Действительно не знаю.
- Но я даже не успел задать вопроса об этом. Ты почему-то решил ответить на него заранее и побыстрее.
Он еще помолчал и сказал:
- Есть у меня один приятель, Лен Эглтон. Может, вы знаете его?
Теперь промолчал я.
- Лен рассказывал, как однажды вечером к нему пришел один чувак и заявил, что хочет выяснить, кто продал его сыну «экс». До него дошли слухи, будто Лен торговал этой штукой, хотя, насколько мне известно, Лен не имел к ней никакого отношения. Сбывал с рук травку, не более того.
Я помалкивал.
- Лен так ему и ответил. Мол, он никогда не давал и не продавал сыну этого чувака никакого «экса». Тот сказал: хорошо, если Лен этим не занимается, то, может, знает того, кто промышляет этой наркотой. Лен сообщил, что понятия не имеет, и тогда чувак выдал: наверное, Лену требуется время подумать над правильным ответом? Сгреб его и засунул в багажник собственной машины. А Лен страдает клаустрофобией. Он там чуть концы не отдал. Мужчина выпустил его наружу и, кажется, поверил, что Лен в самом деле не знает, кто снабдил его сынишку «эксом». Вот почему, - продолжал Шон, - когда я вас встретил, то сразу заявил, что ничего не знаю. Как-то не хотелось разделить участь Лена, оказавшись запертым в багажнике.»

П.Корнев. Мертвый вор.
«Скользнув в невидимость, я убрал фламберг в петлю за спину и бесшумно подобрался к часовому. Кобольд забеспокоился и шумно втянул носом воздух. Одним прыжком я оказался рядом, перехватил веревку и вонзил в худую шею зубы. Хрустнуло! Рот наполнился кровью, горячей и неприятной на вкус. Кобольд забился в судорогах, но я прижал его к себе, не давая ни убежать, ни дернуть веревку. Часовой попытался вырваться, но очень быстро кровотечение и отравление прикончили его, и тело обмякло.
Укус позволил восполнить здоровье и выносливость, а вот внутренняя энергия ушла в желтую зону, и это немного напрягало.
- Очень неэстетично кушаешь, котик, - отметила Изабелла, когда я оттолкнул от себя безжизненное тело. Сама жрица казалась слишком уж чистой и свежей на фоне мрачного грязного подземелья.»

И.Шевченко. Остров невиновных.
«- Остров… - наконец-то отмерла Марта. – Мой остров настаивает на магической независимости и отказывается принять вашу кровь…
Это было единственным условием, которое выдвинул сам Карго-Верде, и она не могла его не озвучить. Но как же сложно было произнести эти несколько слов, глядя в глаза прямому потомку того, кто когда-то почти стер остров с карты. Захотелось зажмуриться и закрыть голову руками, хотя это вряд ли помогло бы.
- Понимаю, - невозмутимо ответил император. – И не стану настаивать. Сейчас в этом нет такой необходимости, как на заре становления империи. Сдерживающие факторы уже не ограничиваются магической привязкой. Вы же были на фронте, можете себе представить последствия… к примеру, ковровой бомбардировки. Магия при этом вообще не используется. Думаете, силы острова хватит, чтобы выдержать массивный авианалет? – Тон Александра оставался по-светски вежливым, в ровном голосе не слышалось угрозы, но Марти чувствовала ее каждой клеточкой впавшего в холодное оцепенение тела. – Нет, привязка совсем не обязательна. Ограничимся соблюдением действующих законов.»

---

(лазая в ЖЖ) потащено у congregatio.

@темы: С ума сойти

---

Читательский дневник

Дж.Алтмэн. Берлин. Путеводитель.
«В качестве холодной закуски хорошо зарекомендовали себя «хакепетер» (сырое рубленое свиное мясо с перцем и специями) и «солайер» (сваренные вкрутую в соленой воде яйца, выдержанные после с надбитой скорлупой в рассоле). Яйца очищают, режут пополам и подают с солью, перцем, уксусом и маслом. К этому блюду полагается горчица, которая в Берлине называется «мострих».

Кан Бён Юн. Я – Виктор Цой.
«Вероятно, я был совсем уж особенным ребенком (интересно, что у слова «особенный» есть не только положительный смысл). Я категорически был ни на что не способен.
Тогда я подумал: а не сон ли все это? И как будто кто-то подсказал мне:
- Теперь ты хочешь проснуться?
И едва я согласно кивнул головой, тот же голос ответил:
- Но это не сон. Прости.»

И.Шевченко. Остров невиновных.
«Похолодание не было неожиданным, о приближающемся шторме говорили давно, но все же к стылой промозглости раннего утра Марти оказалась не готова. Если в первый день на свободе ей было жарко в костюме, то сегодня хотелось, чтобы юбка стала длиною до пят, а у жакета появилась меховая подбивка. Тогда не пришлось бы дрожать от холода в ожидании автобуса. Впрочем, дрожать Марти начала раньше, чем вышла из гостиницы. Намного раньше – еще вчера, когда, сидя у Бернис и ковыряя вилкой впервые самостоятельно заказанный пирог, поняла, что все-таки поедет в лечебницу. Что бы ни ждало ее там, ответы или новые вопросы, с этим нужно разобраться как можно скорей. Тогда и поселилась в теле мелкая нервная дрожь – то ли тревога, то ли предвкушение, а может, и то и другое сразу. Тревожное предвкушение, предвкушение тревог…»

---

Книжный столик

Федерико Гарсиа Лорка. Самая печальная радость. Статьи, интервью.

"- Какие игры ты любил в детстве?
- Те, в какие играют дети, из которых потом вырастают дурачки, поэты..."

"- Простите, бога ради. Дело в том, что в поезде я сам не свой. Я называю это состояние "станционным смятением", знаете, это смятение отъезда и приезда, когда толпа куда-то несет тебя и выносит, а ты, чужой всему и всем, оторопело плывешь по течению? Есть люди, которых вообще не оставляет это станционное смятение, - они приходят, уходят и говорят всегда так, как будто из них выжаты все соки. Один мой друг был вечно в таком состоянии, и только из-за этого мы расстались. Ну посудите сами - какое может быть общение с человеком, который или только что приехал или вот-вот уедет..."

"- У вас хорошая память?
- Прекрасная - такая же, как жизнь. На одно у меня плохая память - на мелочи. Кто захочет обидеть меня - зря потратит время - я тут же забуду обиду."

"Почти у каждого из людей есть особая разновидность жизни - нечто вроде визитной карточки. Я имею в виду жизнь, открытую постороннему взору: ею человек может отрекомендоваться: "Вот я каков", и это примут к сведению: "Раз говорит, значит, так и есть". Но почти у каждого есть и другая жизнь - сумрачная, потаенная, мучительная, сатанинская. - ее скрывают, как постыдный грех."

"Я и не собирался заниматься литературой. Просто иногда неведомая сила заставляет меня писать."

"Когда я кончаю какую-нибудь вещь, у меня только одно чувство - я горжусь тем, что сделал, не ощущая при этом никакой связи между моими личными достоинствами и тем, что сделано; это гордость отца, у которого родился прекрасный сын."

"- Расскажите о своей жизни.
- О моей жизни? Разве жизнь прожита? А те годы, что прожил, еще не взрослые, для меня они - дети."

"Смерть... Все напоминает о ней. Безмолвие, покой, умиротворенность - ее предвестники. Она властвует. Все подчинено ей. Стоит остановиться - и смерть уже наготове. Вот сидят люди, спокойно беседуют, а вы посмотрите на ноги - как неподвижны, как ужасающе неподвижны туфли. Безжизненная, мрачная, онемелая обувь. Туфли, ноги, когда они неподвижны, мучительно неотличимы от мертвых. Видишь их оцепенение и думаешь: еще каких-нибудь десять, двадцать, сорок лет - и весь ты оцепенеешь, как они. А может, минута. Может быть, час. Смерть рядом. Я не могу и на минуту прилечь на постель в туфлях, а теперь, кажется, иначе и не отдыхают. Ноги, когда они лежат - вот так, опираясь на пятки, ступнями вперед, напоминают мне ноги мертвых, которые я видел ребенком. Так они лежали - недвижные, одна подле другой, в ненадеванных туфлях... Это сама смерть."

"Коренной гранадец, если он вернулся издалека и в пути ослеп, определит время года по тому, чт опоют на улицах."

"Собор навсегда пригвожден к той старине, чей стертый облик вечен и недоступен сегодняшнему дню."

"Я хочу послать алькальду Гранады эту лекцию вместе со статьей о ней. Пусть знает гранадский алькальд, как я чувствую эту землю. И приписку: "Кто же из нас все-таки алькальд Гранады, вы или я?"

"Как безнадежно отстоят их стихи от народных! Как бумажная роза от живой."

"Испания - страна твердых линий. Ни одного туманного перехода, где бы можно ускользнуть в запредельность. Каждый штрих, каждый контур беспощадно точен. Мертвый в Испании мертв, как нигде. И всякий, кто вздумает грезить, споткнется о лезвие бритвы."

"... Ребенок - главный всемирный праздник, он завораживает сильней цветов, чисел и тишины."

"Усыпить ребенка, развернув перед ним ленту дороги, все равно что провести мелом гипнотическую черту перед курицей. Уютней и приятней затаиться в себе. Радостно, как на ветке высокого дерева посреди наводнения."

"... Таинственный мужчина у запретной двери и есть тот самый незнакомец под сенью шляпы, который грезится каждой женщине, если она воистину женщина и не любит."

"Почти все народные песни - языческие."

"Спектакль должен быть праздником тела человеческого, все должно играть - от кудрей до ног, и главное - взгляд, зеркало души."

"Чтобы проникнуться музыкой, нужно буйное и чуткое воображение, и, действительно, одолев однажды грозного дракона ее техники, те, в ком есть фантазия и страсть, говорят музыкой почти непроизвольно."

"Песня - живое существо, и очень, очень нежное. Собьешься с ритма и погубишь песню. Очень легко нарушить ее чудесное равновесие, а удержать его трудно - как шарик на острие иглы. Песни похожи на людей. Они живут, становятся лучше или хуже, иногда гибнут, и остается только полустертая, почти непонятная запись."

"Страстей человеческих тысячи тысяч, и у каждой бесконечные оттенки; людей тоже тысячи тысяч, и у каждого в душе свой взгляд на мир, - и если какое-то сообщество или академия издаст устав, где расписано, что можно и что нельзя, эти души в ужасе отшатываются, как орел, которому подрезали крылья. Можно ли заточить душу в чужой?.. Можно сказать "нравится, не нравится", но нельзя говорить, что "хорошо", что "плохо". Разница между хорошим и плохим - в точке зрения на них... И, наконец, ни у кого, вообще ни у кого нет божественного права читать в душах. Господа буквоеды без единого живого слова за душой, которые держатся за устав, как дитя за материнскую грудь, - это те убогие страдальцы, что сподобились злосчастного диплома с отличием и возомнили, будто обзавелись умственным багажом."

"Этот странствующий рыцарь с гитарой за плечами бродит, вбирая красоту земли, из края в край, и долго еще звучат в городах и селеньях эхо старинных печальных мелодий. Гриф гитары - чем не копье?"

"Как не печалиться тому, кто с надеждой идет в пещеру ворожеи и натыкается на английскую мебель?"

"Сердце тореро должно постоянно ощущать рог быка."

"Картина изображает то-то и то-то", - говорили нам раньше. Теперь мы в другом полушарии и говорим: "Картина не изображает ничего, кроме самой себя."

"... Тело - математическая формула схватки ангела с демоном."

"Что мне сказать о Поэзии... Что скажешь об облаках, о небе? Гляди, вглядывайся - и все. И ты поймешь, что поэт не может ничего сказать о поэзии. Это дело критиков и профессоров. А поэт - ни ты, ни я, никто другой не знает, что такое поэзия."

"Только не спрашивай меня, что истинно, а что ложно, поскольку "поэтическая правда" - это фраза, смысл которой зависит от говорящего."

"Для меня воображение - синоним способности к открытиям. Воображать - открывать, вносить частицу собственного света в живую тьму, где обитают разнообразные возможности, формы и величины."

"Человеческая фантазия придумала великанов, чтобы приписать им создание гигантских пещер. Действительность показала, что эти гигантские пещеры созданы каплей воды."

"У всего на свете есть своя тайна, тайна эта и есть поэзия."

"Меня всегда пугал силуэт матадора в тени. Тень замкнута, как острие, и не поможет в бегстве, а станет помехой, безучастной и грузной, как мертвый кит на волнах."

"Чего поэзия не терпит ни под каким видом - это равнодушия. Равнодушие - престол сатаны, а между тем именно оно разглагольствует на всех перекрестках в шутовском наряде самодовольства и культуры."

"Если вы спросите меня, что означает "И сотней стеклянных бубнов был утренний сон изранен", я отвечу, что видел эти бубны в руках ангелов и деревьев - и все. Да может, это и к лучшему. Поэзия в одно мгновение подводит человека к той грани, у которой философ и математик молча поворачивают назад."

"Дамы и господа! Когда я выступаю перед аудиторией, мне всегда кажется, что я ошибся дверью. Друзья распахнули дверь, втолкнули меня, и вот я здесь. А кто-то так и заблудился в декорациях, ища гримерную или просто мечтая выйти на свет божий - но где там! То налетишь на жестяную чашу фонтана, то столкнешься с кровожадной акулой или того хуже - с публикой, вот как я сейчас. Зрелища сегодня не будет. Только поэзия - живая и горькая."

"Пусть мне недостает таланта, зато я не хуже мальчишки скольжу по коварному карнизу дней, скольжу - и ускользаю."

"Стихотворение живет, только если чьи-то глаза покорно следуют от строки к строке, постигая их темный смысл..."

"Ведь это прекрасно - во что бы то ни стало держаться достойно, как Сан-Себастьян."