Читательский дневник

В.Инбер. Ленинградский дневник.
«26.02.1942г. Ладожское озеро – громадная ледяная равнина. Снегу – как на полюсе. Все из снега: ограды, сплошные, или из снежных кирпичей, полукруглые юрты для зенитчиков, фундаменты для зениток. Все это девственно чистое, белое до голубизны, бережно прикрытое синим небесным сводом. Каждый предмет иного, не белого, цвета воспринимается глазом как событие. Маково-алый флажок регулировщика виден за километр. Недаром здесь говорят: «Для бойца снег – это главное. Он в него зарывается, пьет его, моется им».
Моя дальнозоркость, мешающая мне за письменным столом, над рукописью или книгой, здесь очень пригодилась. Я видела все чуть ли не до самого горизонта. Вот движутся по ледовой озерной дороге цветные точки: это грузовики. Если розовые – значит, везут бараньи туши. Черные – уголь. Желтые – берестяные короба, не знаю с чем. Гладко-белые, почти не отличимые от снега, - мешки с мукой. Это хлеб наш насущный, это наша жизнь, посылаемая Ленинграду с Большой земли.
Труд ладожских шоферов – святой труд. Достаточно взглянуть на дорогу. На эту избитую, истерзанную, ни днем ни ночью не ведающую покоя дорогу. Ее снег превращен в песок. Всюду – в ухабах, выбоинах, колеях, ямах, канавах, коллобинах, воронках – лежат мертвые машины и части машин. А ведь эту дорогу под снарядами и бомбами ладожские шоферы пересекают каждодневно по четыре раза. Ведь это для них повсюду алые надписи на щитах: «Водитель, сделал ли ты сегодня два рейса?» И водитель делает эти два рейса.
В Гороховец, в штаб армии, мы добрались поздно вечером, при яркой луне. Как только машины наши подъехали к штабу, их тотчас же торопливо отвели в ельник и укрыли там. Нам сказали, что мы, все время демаскированные луной, ехали по очень опасной зоне».

Журнал путешествий Никиты Акинфиевича Демидова. 1771-1773гг.
«Париж весьма наполнен множеством жителей, богатством, разными сокровищами, редкими древними вещьми; знатен своею обширностию, огромными и великолепными зданиями, изобилием, выгодами, торговлею, цветущими науками и художествами, учеными, художниками и ремесленниками, людьми проницательными и великий вкус имеющими. Славен множеством всяких картин, вещей, к натуральной истории надлежащих, и минц-кабинетов //собрание старинных монет и медалей//; одним словом, он в рассуждении всего наивеликолепный и славный город в Европе, и где что ни родится, ни делается и ни производится, из других частей света привезенное в нем все найти можно. Он стоит на реке Сене, протекающей сквозь него и разделяющейся в самом жилье надвое, которая сим делает почти остров.
Через Сену построены пять в городе больших каменных мостов, первый называется мост святого Михаила, второй – Богородицын, третий – Ошанж, четвертый – Новый и пятый – Королевский. На мостах святого Михаила, Богородицыном и Ошанже домы в пять и шесть этажей построены, и как по них идешь, кажутся оные большими улицами. В нижних этажах находятся лавки с разными товарами. На конце мосту Ошанж поставлен медный монумент в честь и память Людовика XIV. Сей государь представляется венчаемый ангелом, по сторонам его Людовик XIII и Анна Австрийская в величину натуральную, внизу их барелиев //барельеф//, где видны невольники. Но Новом мосту поставлена медная конная статую Генриха IV, которая также весьма изрядно выработана. На сем же мосту приведен и фонтан, подымающий воду в королевские сады».

---

Картинкофлуд

литературный. Это я слегка пыталась с Кандински получить картинки по разным книжным мирам. Но немножко – потому что специально у меня, в общем, практически ничего не получается. Так что небольшая порция – здесь Толкиен, Dragonlance, Робин Хобб и Ехо Макса Фрая.
Толкиен – ну… это я задала строчки –

Гил-Гэлад, светлый государь
Последний всеэльфийский царь
Хотел навеки превозмочь
Нависшую над миром ночь.

Варианты выдали такие:












И на строчки –

И царь сумел развеять ночь,
Развеять – но не превозмочь.
И закатилась навсегда
За край небес его звезда.

(средний куплет я сразу не беру, на случай, чтобы там не завопили опять о нарушении законов Российской Федерации, морали и этики, кто их знает, а то же – ломались черные мечи и т.д.)







А вот это тоже выдавали по запросу, но, мне кажется, они больше подходят для каких-нибудь магов, воителей и т.д.











А это выдавали по запросу – «О Элберет Гилтониэль! Надежды свет далекий» и т.д.









Рейстлин Маджере. Я не стала изощряться, описывая там что-нибудь – темный маг с седыми волосами и т.д. Я просто – чисто на всякий случай – забила запрос «Raistlin Majere from Dragonlance” – и к моей радости оказалось, что Кандински более-менее о нем знает. Вот варианты.























Вот это тоже выдали, но если это и Рейстлин, то разве что до перерождения…



А это если и Рейстлин, то с Крисанией что ли… в ее мечтах…





Робин Хобб – тут я подумала, что Уэлан же рисовал обложки к книге… Так, может, нейросеть на это сориентируется и изобразит через него Фитца. Не знаю уж, как Кандински ориентировался, но выдали вот такие варианты.













(пышность одежд, я думаю, объясняется тем, что Кандински смутило слово «Видящий»)
А это я попробовала запросить – Фитц Чивэл и его волк. Ну… это подходит разве что уже ко второй трилогии…





Ну а это просто фантазии по миру Ехо – я запрашивала «сэр Макс и лабиринты волшебного города», «сэр Шурф (мастер, пресекающий ненужные жизни) и лабиринты волшебного города», «сэр Джуффин (кеттарийский лис) и лабиринты волшебного города»… (выглядит больше, как темная сторона)

---

Книжный столик

Вера Инбер. Ленинградский дневник.

«23.08.1941г. Мертвый лес, опаленный разрывами. И в одном месте все деревья вывернуты корнями вверх. На опушке – березка. Ее кора с крапинками, скобочками, штрихами и точками напоминает стенограмму. Здесь вся история ее жизни. Теперь эта запись оборвана на полуслове: все обуглено, расщеплено, мертво… Только что узнала название станции: Мга. Мы ведь вообще до войны этой дороги не знали, все ездили по Октябрьской. Теперь между Бологим и Тосно – уже немцы».

«05.09.1941г. Старый ирландский сеттер с седыми усами, брошенный хозяевами (теперь много таких животных), влез в трамвай и проехал остановку. От отчаяния… Чтобы он не спрыгнул на ходу, его осторожно высадили на остановке. Он остался ждать… Чего? Другого трамвая? Хозяина? Смерти?»

«09.09.1941г. Федя П. – для меня он все тот же Федя, невзирая на пятый десяток и звание юрисконсульта одного из наркоматов. Он не эвакуировался, остался. Держат его здесь удобная, обжитая квартира, ковры, книги…»

«10.09.1941г. Ночь была теплая, лунная, до того яркая, что весь город, наверное, как на ладони оттуда, с немецких самолетов».

«В штабе сказали, что одна из бомб упала возле Зоосада. И будто бы засыпало слониху. На другую ночь опять бомбы, и снова в том же месте. Это гитлеровцы метят в химический завод, а попадают в Зоосад. Говорят, что перебиты обезьяны, а обезумевший соболь бегает по улицам. А как нестерпимо воют во время налетов подопытные институтские собаки! Бедняги, они с «павловскими фистулами», им и без того не сладко!»

«Оказывается, дома от газов взрывной волны меняют окраску: так человек меняется в лице от потрясения».

«13.09.1941г. Артиллерийские снаряды нет-нет да ложатся на город. Вчера ночью три попали на Верейскую, возле Обводного канала. Это хуже, чем бомбежка. Никакого предупреждения, никакой тревоги. Сразу смерть или раны».

«16.09.1941г. Как-то странно сделалось на душе, когда свежий женский голос кратко сказал: «До конца войны телефон выключен…» Я попыталась что-то возразить, протестовать, но сама поняла, что бесполезно. Через несколько минут телефон звякнул и умолк… до конца войны. И квартира сразу замерла, захолодела, насторожилась».

«17.09.1941г. Наша Петроградская сторона считается наиболее безопасной: сюда эвакуируют людей из других районов города. Привозят прямо на трамвае, с узлами, с колыбельками, ванночками, кастрюлями, цветами, книгами. Средняя Рогатка, куда я ездила недавно на машине «Известий», почти до самого Пулкова, - теперь передовые позиции. Немцы там совсем рядом».

«18.09.1941г. У меня в мозгу как будто «минные поля», куда нельзя ступить. Жанна с Мишенькой //дочь с внуком// - это «поле». Деревянный дом в Переделкине, в соснах и березах, - тоже «поле». И все же быть там сейчас я бы не хотела. Мне хотелось бы быть на фронте. Но там, где мы побеждаем».

«Мужество так же заразительно, как и трусость».

«22.09.1941г. Мы оставили Киев… После того, что писали: «Киев есть и будет советским», после того, как эта фраза была сказана (и сколько раз!) о Ленинграде, смутно теперь на душе у ленинградцев».

«Поехали в город – тревога. Заехали переждать ее к Озерецким. Они живут в бывшем дворце Разумовского. Комнаты высоки, огромны и холодны. Все говорит об ином, XVIII веке. А над дворцом летает ХХ век в образе «юнкерса», нагруженного авиабомбами».

«23.09.1941г. Я видела на Пушкарской шестиэтажный дом, прошитый бомбой от крыши до основания. Крыша отошла сверху, как корка непропеченного хлеба».

«Я поняла, что никакой защиты быть не может. Все это дело случая. Надо только опасаться стекол – это единственное, что можно сделать».

«28.09.1941г. В чужом доме налет гораздо страшнее, чем у себя дома».

«10.10.1941г. Мы оставили Орел. Под Москвой земля ровная: ни гор, ни долин, ни моря. Как на этой ровной земле удержать лавину вражеских танков? Сердце холодеет при мысли, что они могут хлынуть и начнут подминать под себя московские мостовые».

«06.11.1941г. Бомбовые разрывы доносятся глухо. Если слышен только один тупой удар – значит, бомба взорвалась не сразу. Сидишь и считаешь секунды».

«Только бы сохранить ясную голову, чтобы можно было писать до самого конца. До последнего часа. Умереть с пером в руке, внезапно, на середине строки – лучшей смерти я себе не желаю».

«21.11.1941г. Первая тревога застала нас у здания биржи. Мы спустились в подвал под биржей, под могучие старинные своды. Под биржей с нами сидели кондукторша и вожатая. И мы радовались: значит, трамвай не уйдет без нас. Второе убежище по Большому проспекту в большом доме. Туда в полном составе спустилась очередь за соевым молоком, стоявшая у магазина этого же дома. И должно же было так случиться, что там сошлись бывшая работница и бывший кондитер конфетной фабрики еще дореволюционного времени. Начались воспоминания. Рассказывали о «шоколадном евангелии», которое фабрика сделала для парижской выставки. Вот уж поистине сладкие воспоминания. Все убежище слушало, как зачарованное, мало обращая внимания на грозные звуки извне».

«25.11.1941г. Старушка молится о прорыве блокады: «Господи, пробей путь нашим воинам!»

«01.01.1942г. Мое пренебрежение к дневникам – преступно. Как бы удачны ни были мои стихи, необходимо каждый, именно каждый день записывать то, что я вижу и, главное, слышу. Стыдно, что у меня не хватает мужества видеть то, что я слышу».

«02.01.1942г. Две пары салазок сцепились полозьями. На одних к крышке гроба были аккуратно привязаны лопата и лом. На других – лежали дрова. Это встретились Смерть и Жизнь».

«До 1 декабря всем служебным собакам выдавали паек. После 1-го паек прекратился, и начали есть самих собак».

«03.01.1942г. Милиционеров приносят в приемный покой прямо с поста. Они умирают, не успев даже согреться».

«Наши теперешние ночи неописуемо тихи. Ни гудка, ни шума трамваев, ни лая собак, ни мяуканья кошек. Нет радио. В темных ледяных квартирах город засыпает. Многие навеки».

«04.01.1941г. Что такое жизнь? Это витамины и калории. Здесь это ощущаешь с неумолимой ясностью. Но есть мужество, которое нарушает все каноны жизни и смерти. Можно смело сказать, что Ленинград питается преимущественно ненавистью к врагу. И этим живет».

«06.01.1942г. Впервые была в приемном покое. Я прошла две ванные комнаты. Но там никто не купался. Лежат совершенно обнаженные трупы. Скелет и тот полнее. Здесь лежало нечто такое, что как бы никогда и не было телом с кровью и мышцами. Во всех остальных комнатах и коридорах, на скамьях, носилках, а то и просто на полу сидят и лежат по существу такие же трупы, только они одеты. На лицах живут только глаза. И так сидят они по многу часов. Среди них ходят две женщины-врача, сами похожие на мертвецов. Здесь никого не лечат, только кормят. Болезнь у всех одна – голод. Хватит ли сил дождаться снятия блокады? И сколько останется в живых, чтобы радоваться тому, что они живы?»

«07.01.1942г. Обстрел. Сначала мне показалось, что это дрова падают. И часто-часто, полено за поленом. А потом я подумала: «Откуда же столько дров?» И сразу стало ясно – обстрел».

«13.01.1942г. Темнеет. У меня нет света. Но я должна немедленно записать то, что слышала собственными ушами: паровозный гудок. Слабый, но ясный и отчетливый. Первый гудок за все время блокады. Мы все выбежали во двор проверить, правда ли? Да, дорожные гудки. Значит, правда, что начала работать ледовая дорога через Ладогу, о которой нам говорили».

«15.01.1942г. Вчера ночью горела прозекторская. Туда привезли полуобгоревшие трупы с завода, где был пожар. Трупы были в ватниках, которые еще тлели, но этого никто не заметил. Огонь, таившийся между слоями ваты, постепенно выходил наружу. Пламя вырвалось из ватников и охватило старые сухие ящики, привезенные для гробов. Все наполнилось дымом. Прибежал наш начальник пожарной охраны и стал руками растаскивать трупы. Воды не было. Пришлось засыпать огонь снегом».

«16.01.1942г. Признаки голода. То худеют, то отекают. Стареют от раза до раза, словно их тронула рука гримера. И гример этот – Голод. Человек с крестом, идущий пешком через весь город. Подлинная Голгофа».

«17.01.1942г.Наступают мягкие снежные сумерки. И вдруг, как райская музыка – гудки паровоза со стороны финляндского вокзала. Кольцо блокады уже слегка разжалось».

«20.01.1942г. Исправила и перемонтировала первую главу. Теперь те места, которые казались мне сильными, пришлось переставить, так как новые строфы их забивают. Никогда еще не работала с такой страстью. Даже ночью пишу лежа и не могу остановиться. Что ни вижу – всему находится место, как в приготовленном гнезде».

«Ночью Дина Осиповна и Инна выходят на лестницу и сидят, прижавшись к теплым радиаторам (лестница еще отапливается). Здесь, по их словам, они «приходят в радостное настроение» и мечтают о будущем».

«Сегодня утром громадная очередь за водой стояла у воронки, там, где снаряд пробил водопровод. Вода грязная, но ее пропускают через тряпки».

«Эта Карповка – поистине река смерти. Нечто вроде Леты. Нет, неправильно. Та успокаивала, а эта полна ужаса».

«26.01.1942г. Плохо сплю по ночам: все немеют пальцы рук. Сначала мелкие иглы, потом крупнее…И наконец полное омертвение. Руки отмирают».

«03.02.1942г. Ни разу мне не было так тяжело, как сейчас. Хочется света, как хлеба, как иногда воздуха».

«Леля очень хорошо сказала, что, если бы она потрогала собаку или кошку, живое, теплое существо («зверя», как она сказала), ей было бы легче. Или хотя бы услышать лай или мяуканье. Порой тишина сводит меня с ума».

«09.02.1942г. Утро было необычайно прекрасное. Чем лютей мороз, тем нежнее его краски, - это уже проверено».

«16.02.1942г. Под звуки сильного обстрела стала читать обе главы своей поэмы. Все были взволнованы… И вот меня интересует вопрос: на всех ли это будет так действовать? Или только на ленинградцев, переживших блокаду?»

«17.02.1942г. Снова разговор об эвакуации. А Ленинград… как расстаться с ним? Тут ведь прошло шесть лет, если считать месяц за год ,как во время обороны Севастополя. Нет, тут надо считать больше».

«26.02.1942г. На обратном пути, проехав озеро, пила с шоферами спирт, заедая его салом с сахаром. Мне кажется, что только благодаря этому я выжила».

«13.03.1942г. Вчера в Смольном окончательно решилось, что мы никуда не едем. Не знаю, радоваться ли мне или печалиться. Не судьба ли это моя снова печется обо мне? (это я пишу шепотом. Такие вещи нельзя вслух) Вероятно, мне всего нужнее сидеть в Ленинграде. Писать эти ближайшие главы поэмы и собирать материал для дальнейших».

«27.03.1942г. Ну что же! Снова и снова я сяду за работу, не ожидая того меда успеха, который усладил бы мне сердце. Буду довольствоваться крупинками сладости. А все остальное от лукавого».

«29.03.1942г. Волнует, когда на набережной или на мосту вдруг видишь кусок уже чистого тротуара. Он кажется прекрасным, как поляна, покрытая цветами».

«В городе новая деталь: все несут еловые и пихтовые ветви. Это витамины. Мы пьем настой из хвойных игл. На всех дубах кора срезана на высоте человеческого роста. Кору кипятят и пьют от желудочных расстройств: в дубовой коре много танина. Это вяжущее средство. Но ободранные деревья похожи на человека без кожи из анатомического атласа».

«30.03.1942г. Несмотря на все, мне сегодня легче. Может быть потому, что за окном кончилась на время раздражающая прелесть весны. Метет».

«Уместно задуматься о природе «геройства», о двух разновидностях его. Надо не забывать особенно о втором его виде: капиллярные геройства – сумма мельчайших, отнюдь не героичных дел. Нужно помнить об этом, и тогда будет легче».

«31.03.1942г. Что с поэмой – не знаю. Мне кажется, что она – сокровище в лесу, как в легенде, куда каждый день все гуще зарастают дороги и тропы. Только я срублю кустарник или расчищу дорожку – на другой день все еще гуще, еще диче».

«Ночь была бела как день, от луны и снега. Пушистый весенний снег. Деревья стояли, как в яблоневом цветеньи».

«07.04.1942г. студентка похоронила одновременно отца и мать. Отец умер несколькими днями раньше, но мать сказала: «Погоди хоронить, похоронишь нас вместе».

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

И.Бродский.

В деревне Бог живет не по углам,
Как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
И честно двери делит пополам.
В деревне он в избытке. В чугуне
Он варит по субботам чечевицу,
Приплясывает сонно на огне,
Подмигивает мне, как очевидцу.
Он изгороди ставит, выдает
Девицу за лесничего, и, в шутку,
Устраивает вечный недолет
Объездчику, стреляющему в утку.

Возможность же все это наблюдать,
К осеннему прислушиваясь свисту,
Единственная, в общем, благодать,
Доступная в деревне атеисту.

Н.Мамлеева. Библиотекарь для демона.
«- Зачем мы здесь? – спросила испуганно огляделась. – Меня… ты ведь умеешь переселять души в предметы…
- Верно. М-м… а что ты предпочитаешь? – зловеще спросил демон и взял в одну руку черную свечку, а в другую – колбу с фитилем. – Сгореть от пламени или же быть для него клеткой?
Я вздрогнула и сделала шаг назад, оступившись. Лестница! Рив в мгновение ока оказался рядом и перехватил меня за талию, притягивая к себе. Облегченно вздохнув, я посмотрела ему в глаза, положив ладонь на его грудь. Не поняла… что за странное сердцебиение?
- У тебя два сердца! – пораженно воскликнула я.
- Надо же иметь что-то взамен души, - осклабился демон. – Так хоть два сердца. Видимо, Создатель думал, что это сделает нас добрее. Но нет. Он глубоко ошибался.
- Ты опять шутишь. Ты хоть что-то говоришь серьезно?
- Нет, - отрицательно качнул он головой. – Это слишком скучно. И опасно. Очень опасно в этом мире говорить серьезно. Кто-то может использовать твои слабости против тебя. А теперь, - он выпустил меня, - займемся заказом Гроу.
Я не спешила подходить к нему, застыв у края лестницы.
- Не переживай, - добавил Рив. – Использовать тебя в качестве наполнителя я не собираюсь. Твоя душа слишком ценна для меня. В конце концов, кто же будет присматривать за библиотекой?
Ну как же он… бесит! Нервирует. И у этого демона два сердца! И оба черствые».

---

Елена Михалкова "Комната старинных ключей". Что-то среднее между типа детективом и магическим реализмом... Современная литература.
Сюжет: девушка Полина - сиротка, оказавшись в тяжелых жизненных обстоятельствах, лишилась дома, работы и всего остального. Наткнувшись на газетное объявление о найме экономки в загородное имение, она решается туда съездить. И неожиданно, ее берут на эту должность. Так Полина попадает в замкнутый странный мирок, где хозяин называет себя доктором, но непонятно, на чем именно специализируется. А через какое-то время начинают прибывать пациенты...
Вот эта книжка автора мне тоже понравилась. Тут, однако, нужно сделать уточнение, что детективную линию я практически целиком пропустила и не обращала на нее внимания. Ну, в самом деле! как только в тексте начинают появляться тайные общества, я автоматически отключаюсь... Ну, не в силах я просто всерьез воспринимать какие бы то ни было тайные общества, это для меня проходит по разряду цирка... Тем более, автор тут не удержалась и наворотила черт знает чего - древние арабские легенды, джинны и зеленые двери, венгерские замки, все на свете. Так что я во все происходящее и не вдумывалась - балаган так балаган...
Но сама атмосфера была просто восхитительной... Этот дом со множеством тайн и загадок, заполненный ключами, часами и зеркалами... Его немногочисленные обитатели, каждый со своей придурью... Вот серьезно - как по мне, так можно было бы обойтись и без детективной интриги. Я бы просто с большим удовольствием читала об их повседневных делах и заботах, о том, как складываются их отношения... Вообще - задумываюсь я - для меня эта история скорее не про детектив, а про то, как одинокие и несчастные люди находят себе дом и семью. Это я люблю.
Кстати говоря, в финале один из сыщиков, Илюшин который - мне он не нравится, хотя автор усиленно делает из него крутого романтического героя (тут - от романтизма, а не от романтики ) - получает в финале вообще некую мистически-сверхъестественную вещь. И мне подумалось - а вот ранее, в одной из уже прочитанных мной книжек, Илюшин в финале получил какую-то необыкновенную женщину... И вот, размышляю я - а не получается ли так, что автор по всему циклу ведет к тому, что в завершение этого их так называемого расследования, Илюшин себе что-то такое получает? Раньше я на это не обращала внимания, но сейчас, пожалуй, когда буду читать следующие книжки, надо будет посмотреть.

@темы: Книги

---

Книжный столик

И.Бродский.

«И льется мед огней вечерних и пахнет сладкою халвою; ночной пирог несет сочельник над головою. Твой Новый год по темно-синей волне средь моря городского плывет в тоске необъяснимой, как будто жизнь начнется снова, как будто будут свет и слава, удачный день и вдоволь хлеба, как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево».

«Все крепко спят: святые, дьявол, Бог. Их слуги злые. Их друзья. Их дети. И только снег шуршит во тьме дорог. И больше звуков нет на целом свете».

«…Сшито сном пространство меж душой и спящим телом».

«Ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит? Дыра в сей ткани. Всяк, кто хочет, рвет. Со всех концов.. Уйдет. Вернется снова. Еще рывок! И только небосвод во мраке иногда берет иглу портного».

«Дождь лил всю ночь. Все птицы улетели прочь. Лишь я так одинок и храбр, что даже не смотрел им вслед».

«Вот я стою в распахнутом пальто, и мир течет в глаза сквозь решето, сквозь решето непониманья…»

«А если ты улыбки ждешь – постой! Я улыбнусь. Улыбка над собой могильной долговечней кровли и легче дыма над печной трубой».

«Куда зашел я, а? И что здесь подо мной: вода, трава, отросток лиры вересковой, изогнутый такой подковой, что счастье чудится…»

«Он умер в январе, в начале года. Под фонарем стоял мороз у входа. Не успевала показать природа ему своих красот кордебалет. От снега стекла становились уже. Под фонарем стоял глашатай стужи. На перекрестках замерзали лужи. И дверь он запер на цепочку лет».

«Без злых гримас, без помышленья злого, из всех щедрот Большого Каталога смерть выбирает не красоты слога, а неизменно самого певца. Ей не нужны поля и перелески, моря во всем великолепном блеске. Она щедра, на небольшом отрезке себе позволив накоплять сердца».

«От человека ждать напрасно: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Меж нами дьявол бродит ежечасно и поминутно этой фразы ждет. Однако человек, майн либе геррен, настолько в сильных чувствах неуверен, что поминутно лжет, как сивый мерин…»

«Стемнело. Но из каждого угла «не умер» повторяли зеркала».

«Наверно, тем искусство и берет, что только уточняет, а не врет, поскольку основной его закон, бесспорно, независимость деталей».

«Служенье Муз чего-то там не терпит. Зато само обычно так торопит, что по рукам бежит священный трепет и несомненна близость Божества».

«Сломали Греческую церковь, дабы построить на свободном месте концертный зал. В такой архитектуре есть что-то безнадежное. А впрочем, концертный зал на тыщу с лишним мест не так уж безнадежен: это – храм, и храм искусства. Кто же виноват, что мастерство вокальное дает сбор больший, чем знамена веры? Жаль только, что теперь издалека мы будем видеть не нормальный купол, а безобразно плоскую черту. Но что до безобразия пропорций, то человек зависит не от них, а чаще от пропорций безобразья».

«А верить в то, что мы сооружаем, никто не требует. Одно, должно быть дело нацию крестить, а крест нести – совсем другое».

«… И в сем лабиринте без Ариадны… ибо у смерти есть варианты, предвидеть которые – тоже доблесть…»

«От всякой великой веры остаются, как правило, только мощи».

«Величава наша разлука, ибо навсегда расстаемся. Навсегда – не слово, а только цифра, чьи нули, когда мы зарастем травою, перекроют эпоху и век с лихвою».

«Все равно ты вернешься в сей мир на ночлег. Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде. Так в тюрьму возвращаются в ней побывавшие люди и голубки – в ковчег».

«Потерять независимость много хуже, чем потерять невинность».

«По Марксу, давно пора бы меня зарезать. Я не знаю, в чью пользу сальдо. Мое существование парадоксально. Я делаю из эпохи сальто. Извините меня за резвость!»

«Снег на крыши кладет попону, и дома стоят, как чужие».

«Не желаю искать жемчуга в компосте! Я беру на себя эту смелость!»

«Непротивленье, панове, мерзко. Зло существует, чтоб с ним бороться, а не взвешивать в коромысле».

«И дабы не могли мы возомнить себя отличными от побежденных, Бог отнимает всякую награду, тайком от глаз ликующей толпы, и нам велит молчать. И мы уходим».

«Город обычно начинается для тех, кто в нем живет, с центральных площадей и башен. А для странника – с окраин».

«Все будут одинаковы в гробу. Так будем хоть при жизни разнолики!»

«Остановись, мгновенье! Ты не столь прекрасно, сколько ты неповторимо».

«Когда так много позади всего, в особенности – горя, поддержки чьей-нибудь не жди, сядь в поезд, высадись у моря. Оно обширнее. Оно и глубже. Уж если чувствовать сиротство, то лучше в тех местах, чей вид волнует, нежели язвит».

«Так долго вместе прожили мы с ней, что сделали из собственных теней мы дверь себе – работаешь ли, спишь ли, но створки не распахивались врозь, и мы прошли их, видимо, насквозь и черным ходом в будущее вышли».

«Что же пишут в газетах в разделе «Из зала суда»? Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда, обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе, как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены; но не спит. Ибо брезговать кумполом сны продырявленным вправе».

«Он в последний раз советовал пойти ферзем Е-8. То был какой-то странный, смутный ход. Почти нелепый. Нелепый, странный ход, не изменивший ничего, но этим на нет сводивший самый смысл этюда. В любой игре существенен итог: победа, пораженье, пусть ничейный, но все же – результат. А этот ход – он как бы вызывал у тех фигур сомнение в своем существованьи. Я просидел с доской до поздней ночи. Быть может, так когда-нибудь и будут играть…»

«О Господи, я только сейчас и начинаю понимать, насколько важным было для меня то ощущенье! Что именно? Да то, что я сама отныне стану лишь частичкой мира… А я-то буду думать, что непохожа на других! Пока мы думаем, что мы неповторимы, мы ничего не знаем. Ужас, ужас».

«Если люди что-то говорят, то не затем, чтоб им не доверяли. По мне, уже само движенье губ существенней, чем правда и неправда: в движеньи губ гораздо больше жизни, чем в том, что эти губы произносят».

«Ночь над морем отличается от ночи над всякой сушею примерно так же, как в зеркале встречающийся взгляд – от взгляда на другого человека».

«В Ковчег птенец, не возвратившись, доказует то, что вся вера есть не более чем почта в один конец».

«Боль – не нарушенье правил: страданье есть способность тел, и человек есть испытатель боли. Но то ли свой ему неведом, то ли ее предел».

«Как жаль, что нету в христианстве бога – пускай божка – воспоминаний, с пригоршней ключей от старых комнат – идолища с ликом старьевщика – для коротанья слишком глухих ночей».

«…Но и звезда над морем – что есть она как не мозоль, натертая в пространстве светом?»

«Но в том и состоит искусство любви, вернее, жизни – в том, чтоб видеть, чего нет в природе, и в месте прозревать пустом сокровища, чудовищ…Не в том суть жизни, что в ней есть, но в вере в то, что в ней должно быть».

«Поэзия, должно быть, состоит в отсутствии отчетливой границы».

«Все вообще теперь идет со скрипом. Империя похожа на трирему в канале, для триремы слишком узком. Гребцы колотят веслами по суше, и камни сильно обдирают борт. Нет, не сказать, чтоб мы совсем застряли! Движенье есть, движенье происходит. Мы все-таки плывем. И нас никто не обгоняет. Но, увы, как мало похоже это на былую скорость! И как тут не вздохнешь о временах, когда все шло довольно гладко…»

«В этом скверном мире нельзя торчать так долго на виду, на перевале, в лунном свете, если не хочешь стать мишенью».

«Что, боги, - если бурое пятно в окне символизирует вас, боги – стремились вы нам высказать в итоге? Грядущее настало, и оно переносимо; падает предмет, скрипач выходит, музыка не длится, и море все морщинистей, и лица. А ветра нет».

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

В.Инбер. Ленинградский дневник.
«23 февраля 1942г. Пишу в Гороховце, в политотделе армии генерала Федюнинского. Это бревенчатый, зажиточный в прошлом домик, фотографии на стенах, душистые склянки на комоде. Но в тамбуре – седла, брезентовые мешки, винтовки, валенки, лыжи, бутылки с горючим. Над домиком в бездонном морозном небе – слабый гул мотора и блестящая точка самолета. Мне объяснили, что это «Адольф» летает. Звук зениток здесь иной, чем у нас в Лениграде, среди высоких домов.
Вчера отвел меня И.Д. на ранней зорьке в наш Петроградский райком, на улице Скороходова, где был назначен сбор делегатов. Усадили нас в грузовичок, укрытый со всех сторон фанерой. В четвертую сторону, сзади, было как бы вдвинуто звездное небо. Уже отъезжая, мы узнали толком, куда именно едем. Оказалось – через Ладогу, за блокадное кольцо, за двести километров от Ленинграда. Мы везли на фронт подарки: пять автоматов, изготовленных вручную (тока нет), с надписью на ложе: «Лучшему истребителю немецких оккупантов», маскировочные халаты, бритвенные приборы, табак, кожаные и меховые перчатки, сумки для командного состава, носовые платки, гитары и мандолины. Я думала, что эти живыми не доедут. Они были упакованы плохо, на ухабах валились набок и плакали и стонали, как живые. Мы поддерживали их руками и спинами. Лично Федюнинскому везли кожаную шкатулку для табака. От разных районов города подарки были разные. Но наказ был от всех один – прорвать кольцо блокады.
Поездка длилась тринадцать часов. Ладожское озеро пересекли за полтора часа. Лед еще крепок, но шофер сказал, что в разгаре дня, когда сильно светит солнце, пятитонок уже не пускают. Ведь, помимо солнца, лед весь дырявый от бомб. Но мы проехали спокойно. После бугристой, избитой дороги гладкий озерный лед показался мне настоящим блаженством.
После озера впервые увидели козу, собаку и живых кур. Из всех наших грузовиков высунулись люди, разглядывая это чудо. Хозяйка, узнав, что ленинградцы любуются ее курами, побежала прятать их. Видимо, боялась, что мы их съедим глазами. Там же, за озером, впервые услыхали песню. Я взглянула на своих спутников: все были потрясены.
В Жихареве увидели грозный пожар. На путях горели подожженные гитлеровцами цистерны с тавотом и керосином и вагоны с торфом на узкоколейке. Все – только что привезенные. Немцы летали утром, все высмотрели и на закате ударили бомбами с таким расчетом, чтобы не дать возможности подойти паровозу и оттащить состав. Пламя – я такого никогда не видала. Багровое, толстое, как перина, перевитое черным дымом, оно тяжело переваливалось в воздухе. Не успели мы опомниться, как началась бомбежка. Бомбы падали совсем близко. Но страшнее бомб были пулеметы, которыми немцы прошивали каждую отдельную машину. Наших зениток было явно недостаточно. Все полегли в снег. Мы сидели внутри машины, под фанерой, и только вздрагивали и пригибали головы, когда осколки свистели над нами. Но наша глупость обернулась в какой-то степени стратегической хитростью. Нам объяснили: наш грузовик, возможно, немцы не тронули потому, что не могли им прийти в голову, что там люди. Думали – брошенная машина».

Юнна Мориц.

Как во сне, в тишине раскаленной,
Оглянувшись на землю родную,
Одуванчик из бездны зеленой
Полетел, не дыша, в голубую.

Подхватили его, укачали
Ветры ясные и дождевые.
Было жутко и дико вначале -
Ведь казалось, что это впервые!

Но душа, несомненно, крылата,-
И летел он все выше и выше,
Вспоминая, что где-то когда-то
Это все уже видел и слышал.

Он всегда это знал за собою,
Совершал этот путь многократно:
Из зеленого - в голубое,
И обратно, туда - и обратно!

Все он вспомнил душой окрыленной
И узнал голубую дорогу,-
Одуванчик из бездны зеленой,
Он летит к одуванчику-богу.

Тот спасет его душу отныне,
Воскресит его семя в пустыне,
В путь разбудит, в зеленый, обратный:
- Узнаешь ли,- он спросит,- мой сыне,
Переход этот в зелень из сини?
- Да, отец, да, мой бог благодатный,
Одуванчиков свет необъятный!

---

А между тем - в телеграме сообщают - Этерну перезапускают. Сериал хотят делать. С новой концепцией что ли.

www.kinopoisk.ru/media/article/4008396/?utm_sou...

@темы: ОЭ-флуд

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

С.Е.Лец.
«Можно осудить кого-то на забвение, но карать придется тех, кто помнит».
***
«А может быть, выдумаем быстренько какой-нибудь другой отсчет времени, чтобы не находиться в ХХ веке?»
***
«Прекрасное завтра не страхует от еще более прекрасного послезавтра».
***
«Только поэт мог бы составить анкету для Господа Бога».
***
«Когда подпрыгнешь от радости, смотри, чтобы у тебя не выбили почву из-под ног».
***
«Среди великанов стремись быть карликом, среди карликов – великаном, но с равными будь равным».
***
«Многим из тех, что опередили свое время, пришлось дожидаться его не в самых комфортабельных помещениях».
***
«Некоторые гурманы хотели бы, чтобы рыбка плескалась в масле, на котором ее жарят».
***
«Имеет ли право людоед говорить от имени съеденных?»
***
«Есть и такие Робинзоны, которые потерпели крушение на пути своего одиночества и трагически высадились в заселенный мир».

А.Бессонов. Корпорация «Феникс».
«- Так что вы там, собственно, толковали о щуке, дорогой Джедедайя? – поинтересовался Жирохвост, облизавшись после вскрытия тушенки.
Путешественник неторопливо раскрыл свой потертый кожаный портсигар и протянул коту коротенькую пахитоску.
- Щука несколько странная. Прорицательная, я бы сказал. Вам приходилось слышать о таких, уважаемый коллега?
Жирохвост глубоко затянулся и в размышлении встопорщил шерсть на загривке.
- Боюсь, что нет, - признался он. – Впрочем, это и неудивительно, ведь большую часть своего времени я посвящал философии, но, думаю, что, если вы передадите мне суть ее речей, я, как кот, смогу дать некоторые комментарии.
- Она сказала и слишком много, и слишком мало, - вздохнул Джедедайя. – Сперва хищница потребовала шоколадку, потом же приказала искать некую дорогу: боюсь, все это слишком расплывчато. Что говорит ваше кошачье чутье, дорогой друг?
- Только то, что щука учуяла шоколад в вашем кармане, - пошевелил усами Жирохвост. – А дорогу мы нашли и без нее. Но странно то, что дороги этой нет ни на одной из карт, вот оно как.
- Черт возьми! – встрепенулся опытный путешественник. – И что же дорога?
- Дорога ведет именно туда, куда нам надо, - меланхолично ответил кот. – Уж поверьте, в дорогах и направлениях я разбираюсь лучше вашего. Но что она значит, эта самая дорога?
С этими словами Жирохвост поднялся на все четыре лапы и, откланявшись, исчез в густом вечере».

---

Всеволод Иванов. С/с в 8 томах, т.8. Письма. Вот опять я читаю письма-дневники, вместо того, чтобы читать произведения писателя. В смысле, я представляю, что это писатель, классика советской литературы... Но не читала у него вообще ничего. А тут в библиотеке увидела - стоит собрание сочинений... Я, конечно, сразу проверять, не включено ли там писем-дневников... Оказалось - включено, в последнем томе. Вот его я и ухватила. В конце концов, можно же познакомиться с человеком (писателем) и через его письма - не только через книги...
То есть, надо сказать, что в этом плане я с автором уже начала знакомиться - у меня есть отдельная книжка, в которую включены как раз его дневники и переписка с Горьким. Переписку я уже прочитала, она небольшая... Дневники вот все еще как бы читаю. Не спеша. Ну, по крайней мере, по тем письмам, которые из переписки с Горьким, личность автора мне понравилась. Так что, само собой, захотелось почитать и другие письма - здесь же еще включены письма к другим писателям, к знакомым... к родным...
Сразу уточняю, что из всего тома я читала только письма. Дневники пока оставила - они у меня в другой книжке читаются. Еще здесь есть автобиографическое что-то, статьи и эссе, все такое - это я тоже не читала. Ну, может, потом как-нибудь...
В общем, автор Вс.Иванов. Что можно про него сказать - не читая произведений и ничего другого про автора не читая... Один из числа тех молодых авторов, которые вошли в литературу в 20-е годы и стали ее создавать. Конкретно Вс.Иванов - из Сибири, где вроде как начинал с работы в типографии. Застал гражданскую и захват белых, Колчака - скрывался. Видимо, на этом материале он и начал писать - какие-то революционные произведения. Его поддержал Горький (с которым и переписка). Перебрался в Петроград (потом в Москву) и уже вплотную занялся литературой. Написал много - вон, на восемь томов хватило... Хорошо, на семь, но толстых же. По письмам чувствуется человек интересный, с острым вниманием подмечающий детали происходящего вокруг - об этом свидетельствуют попадающиеся иногда в письмах занятные сценки, эпизоды. Случаи разные. Хотя, наверно, большую часть из этого он приберегал для творчества? Сдержанный юмор - очень приятный. Из-за всего этого очень легко было читать письма - и представлять ту эпоху... О которой, уже в конце жизни, писатель как-то честно упомянул в одном из писем - в том роде, что его произведения относятся к той эпохе, и он сомневается, что кому-то еще они будут понятны/интересны...
Вот тут, на этом месте, мне вдруг остро захотелось как раз почитать эти самые произведения. Хотя бы чтобы попытаться почувствовать и представить эпоху. Мне как-то в последнее время все кажется, что она до сих пор мной была не особо оценена... А это, судя по всему, действительно была особенная и замечательная эпоха... Становление советской власти после революции - и до войны. Вот такое впечатление - по тем немногим прочитанным мной книгам - что люди тогда были какие-то по-особенному свободные... А я вот всю жизнь опасалась и не хотела читать об этой эпохе. Нет, не потому, что - бла-бла-бла - Сталин-гулаг-репрессии-37 год - это жвачка за последние тридцать с лишним лет. А потому, что... ну, я же четко знала, что - что бы ни читай, все равно впереди адский кошмар войны, так что все будет очень тяжело и плохо. А вот потом - с детства глупо считала я - после войны уже можно читать спокойно, потому что дальше только все будет лучше и лучше! Да вот, и только недавно до меня дошло, что и послевоенная эпоха тоже закончилась тяжелым кошмаром, так что какая уж должна быть разница - до войны, после войны... Но не будем о грустном.
Так что, думаю, за произведения писателя Вс.Иванова я еще обязательно возьмусь. Как-нибудь. Тем более, что я же знаю, что вон в библиотеке есть целое собрание сочинений.
Кстати, интересный момент - оказывается, Вс.Иванов общался и дружил с В.Познером! Но не тем Познером, который сейчас, а с его отцом, тоже В.Познером. Который, находясь за границей, очень способствовал продвижению молодой советской литературы в мире, в частности, во Франции. Надо думать, хороший был человек, энтузиаст. И вот надо же, что у него такой сын. Мда. Хотя сын писателя Вс.Иванова - о котором он тут в письмах часто с любовью упоминает, вроде бы тоже - как я уловила по кое-каким сторонним источникам - пошел в диссиду, не зря же эта публика про него так по-свойски упоминает? Да уж, вот так и закончилась прекрасная эпоха... Воистину, "сыновья пропивают награды примерных отцов", по-другому и не скажешь... Но не будем, опять же, о грустном...
Интересно было читать письма 1945 года - оказывается, Вс.Иванов лично туда отправился и побывал практически на передовой в момент штурма Берлина - в качестве корреспондента, конечно же. А потом побывал и на Нюрнбергском процессе. Но об этом он вроде бы, в художественных произведениях уже не стал писать...

«Квартиру занимаю убогую, тесную. Писать приспособляюсь на колене, так что половина вдохновения уходит в пол».

«Мы, художники, самовлюбленны больше, чем, пожалуй, другие смертные, и в этом ценность наша. Самовлюбленность эту, эту торбу мы выложим перед зрителем-читателем».

//1921г.// «…Голодаете, наверное? Здесь гримаса болезненная – голодный Питер хочет кормить Поволжье».

«Хандрю что-то немилосердно прямо. Добро хоть наружу не вылазит. Писать не хочется, Петроград скучен – камни, и на камнях люди яблоками торгуют. Ни одного журнала, ни книг, и никто ни во что не верит. Знаешь, что я сейчас делаю по вечерам? – читаю лекции по русской литературе в Петропавловской крепости. Номер?»

«Приеду я в ноябре и привезу на компанию ведро вина. Бочоночек есть такой с крантиком, отвернешь – и течет, густое, как пильняковский рассказ и вкусное, как присутствие Шкловского. Где его буйная головушка?»

«По-прежнему на улицах продают апельсины и полное собрание сочинений Гоголя за полтинник. Я купил, начал читать – и охнул. Вот пишет! Старички-то, а? Даже смешно, до чего я дурак».

«Бабель хитрый, как пресс-папье. Пошел в ЦК, взял записочку и скромно определился в Главкино на «фикс» этак червяков на 30. А я и этого не могу. Господи, что бы моей бабушке хоть на одну минуточку согрешить с евреем!»

«Вышла книга моя «Экзотические рассказы», экзотика там, правда, больше выражена насчет развешивания кишочек. Но уж такая наша страш-шная страна».

«Из друзей ты у меня один, да вот и того друга загнало в невеселый тот Петербург. Оно и в Москве-то не веселей, - а если насчет сволочи всякой, то еще неизвестно, где ее больше. Но ленинградскую сволочь хоть украшает монументальная архитектура, а здесь что? Про сволочь я потому – идет, вижу в окно, один секретарь».

«Тут я вспомнил Ахматову и спор с ней и подумал: «А, может быть, неправильно?» Ни ЧЕМ бог послал, а ЧТО бог послал. Но что именно он способен послать в его теперешнем настроении духа, совсем неизвестно и неизвестно, когда будет известно».

«Я придумал новый роман. Название хорошее, а главное, многозначительное, как ячмень в глазу – «Ухабы». Самое лучшее удовольствие – придумывать, писать – второе, а ожидать, когда тебя напечатают – последнее. Впрочем, я сомневаюсь – удовольствие ли это?»

«Семейство Ивановых поздравляет семейство Фединых с новым 1963 странным годом. Почему – странным? Ну, а погода, иней, - все как на олеографии в «Родине» в детстве, а тогда все казалось странным».

//записка на собрании// «Насчет регламента, уважаемые группачи, вы правы; но как быть председателю, если у него нет часов и группа Ваша не в состоянии подарить их ему?»

«На днях я купил «Бориса Годунова» 831г. – на форзаце надпись, тогдашним почерком: «Сия книга приобретена 9 сент. 1836г. за 10 руб. Жаль 10 рублей!»

«В феврале перевалило мне 37 лет. Чем дальше, тем жить интереснее, да к слову сказать, и видим мы теперь больше, словно поднимаемся на большую гору. А что же я скажу, когда мне будет 100 лет?»

«Я пишу, но медленно. Пройдет старость, буду писать быстрее».

«Я был на геологоразведках в ущелье Ак-Таш, это в 70 приблизительно километрах от Ташкента. Места чудеснейшие и положения – санатория и разведки – как раз такие, которые я придумал еще до поездки туда. Одно из двух: или действительность беднее фантазии, или фантазия тащится сейчас за действительностью?»

«…Помни, у тебя есть «удьбище», место на реке, означенное вехою как способнейшее к успешному лову рыбы, которая блеском и увертливостью своей, как известно, походит на человеческую мысль».

«…Ваш брат, художники, тоже не довольны. Это недовольство естественное и доказывает, что искусство наше жизнеспособно, ибо довольное искусство – не искусства, а мура!»

«Сбруя нашего быта весьма неудобна, и дыхание от нее часто бывает спертое, но все же спасибо за все, что мы видели и что увидим. Дни наши из платины, а она, как известно, по удельному весу в 21 раз тяжелее воды – водички сладенькой, подсахаренного быта – прозябаньишка».

«Благодарю тебя за теплое письмо. Мне тем более было приятно его получить – оно пришло ведь незадолго до того дня, когда мне стукнуло 50 годков. Я вспомнил странные снежные дни в Омске, когда мы познакомились с тобой, и, признаться, сердце защемило. Жизнь оказалась короче волоса, а сделать хотелось гору. Это, конечно, не жалоба, а только сожаление, что не выпьешь всего мира, а дай бог рюмку. Ну что ж, чокнемся рюмками!»

«Эх, жалко, что я не Лев Толстой, мы бы с тобой продали это письмо в Лит.музей за 500 рублей и пропили бы их».

«Мы с тобой как в карты играем. Я – в Индию, ты – в Тунис. Руки полны козырей. Завтра лечу в Париж. В апреле – в Японию. В мае – в Англию. В июне – в Монголию. Козырей-то сколько! Разумеется, по тем или иным причинам некоторые козыри окажутся «битыми». Но все равно – размах был».

«Итак, дорогой, ты лег отдохнуть, все ничего бы: полежать иногда даже приятно, кабы не болезнь. Мне тоже случается лежать, и не могу сказать, чтобы это обстоятельство так уж меня радовало. Но примиряешься – жизнь! Она убедительна!»

«Намерен зимой засесть за роман. Роман вроде придумал, ну а там что бог даст. Он, то есть бог, - хитрый: дар дает, а прилавок, через который распространять этот дар, сам ищи!»

«Мне повезло еще и потому, что помимо дружбы с Вашим талантом, я близко знал и видел всю Вашу пылкую и человеколюбивую душу, а это в писателе, как я убеждаюсь на опыте многих лет, едва ли не одно из важнейших качеств. Ваши книги всегда были возвышенны и чутки, и всегда на их страницах я читал, ощущал биение чудесного сердца и радость, которую Вы чувствуете, видя другие такие же чудесные русские сердца».

«Доделываю роман и порчу, наверное. Всегда, когда хочешь перескочить через себя, прыгаешь в лужу».

«Меня вы напрасно читаете. Мои сочинения – не для чтения, а для печатания. Читать их надо было в 20-х годах – иначе ничего не поймешь».

«Прочел новую книгу Шкловского о художественной прозе. Там, между прочим, описывая 1921 год в Петрограде, он описывает меня – с рыжей бородой. Я НИКОГДА бороды не носил. Но раз человек видит бороду, пусть. Хорошо, что хоть не написал – крашенная».

«Вчера Ольга Форш показывала мне книги о Комарове, оказывается, его именем названо 30 растений и 5 насекомых, на что я сказал: «Видите, у него даже есть свои насекомые, а у меня нету». – «К 70 годам и у вас будут», - сказала Ольга Дмитриевна».

«Побывал у Бажанов. Там появился Чагин – с черным котенком, на которого я смотрел с ужасом. Так оно и случилось. Котенок вдруг влез ко мне на колени и начал мурлыкать. Я увидел в этом нечто гофмановское. Некоторое время спустя появился Каверин, многозначительный, как герой Лермонтова. Разговор сразу принял литературный характер».

«Работа моя над повестью идет очень успешно. Я уже написал четыре строчки в начале и две в конце. Осталась середина – дело пустяковое».

«Я рассказывал в таежных селах об Индии – люди удивлялись не тому, что я был в Индии, а тому, что я попал к ним».

@темы: Книги

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

В.Бианки. Лесная газета.
«Кто не сумел или поленился сам себе дом выстроить, устроился в чужом доме.
Кукушки подкинули свои яйца в гнезда трясогузок, зарянок, славок и других маленьких домовитых птичек.
Лесной кулик-черныш отыскал старое воронье гнездо и выводит в нем своих птенцов.
Рыбкам пескарям очень понравились покинутые хозяевами рачьи норки в песчаном берегу под водой. Рыбки выметали в них свою икру.
А один воробей устроился очень хитро. Выстроил он себе гнездо под крышей – мальчишки разорили его. Выстроил в дупле – ласка все яйца повытаскала.
Тогда воробей пристроился в громадном гнезде орла. Между толстыми сучьями этого гнезда свободно поместился его маленький домик.
Теперь воробей живет спокойно, никого не боится. Огромный орел и внимания не обращает на такую мелкую птаху. Зато уж ни ласка, ни кошка, ни ястреб, даже мальчишки не разорят воробьиного гнезда: орла-то каждый боится».
***
«Поспели ягоды: малина, смородина, крыжовник. Надо им собираться в путь из колхозов и совхозов – в город.
Крыжовник не боится дальнего пути:
- Везите меня, выдержу, и чем скорее отправите, тем лучше: я пока еще не совсем дозрел и тверд.
И смородина говорит:
- Уложите поаккуратнее – доеду.
А малина уже заранее раскисла:
- Меня лучше и не трогайте, оставьте на месте! Боюсь езды до смерти. Самое это плохое в жизни – трястись. Трясешься, трясешься – да и станешь кашей».

А.Бессонов. Корпорация «Феникс».
«Итак, я достал из стенного шкафа початую бутыль портвейна и три граненых стакана.
- По два, - произнес Тхор, печально опустив уши. – Я понял, в чем там дело. Встреча должна произойти в глубине астероидного поля. Мандалинские корабли довольно быстроходны, но при этом слабы в маневре. Курьер будет ждать нас где-то в глубине. Если же вдруг нас засекут, то без «хвоста» мы действительно имеем шансы удрать в точку встречи с линкором.
- Вот черт! – выдохнул Перси. – И как мы будем там маневрировать? «Гермес», насколько я знаю, для подобного слалома не годится.
- Почему? – хмыкнул Тхор. – Нет-нет, они как раз просчитали все четко, да. Моторы у нас почти новые, беречь их нам ни к чему. Так что шансы наши неплохие есть. Если, конечно, мы не взорвемся на виражах. Придется идти с чудовищен… с очень большой нелинейной перегрузкой компрессоров – если, конечно, мы не хотим двигаться через поле лет двадцать. И сама передача будет происходить очень быстро, потому что все спешить. Это еще одна причина компактности груза есть.
- То есть, - прищурился я, - Вилли рассказал нам не все?
- Да ну, чего ты так, - приподнял уши Тхор. – Все. Все, что нам нужно знать. Частоту маяка он дал? Дал. О вероятном обыске предупредил? Еще тебе чего? Или ты думаешь, он начнет сыпать секретной информацией? Может, еще имена назовет?»

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

В.Инбер. Ленинградский дневник.
«09 февраля 1942г. Была на совещании писателей-балтийцев. В конце первого дня, после доклада и выступления, меня попросили почитать. Я прочла «Свет и тепло», вторую главу, еще не законченную.
Мы с Кетлинской, как женщины и гостьи, ночевали комфортабельно: за занавесками, на койках, в той же комнате, где заседали. Она была сизая от папиросного и трубочного дыма, но зато в не й было тепло от человеческого дыхания и от маленькой, но очень ревностной печурки. Под утро, проснувшись от резкого похолодания, я поняла, что печка погасла. Но тут же услыхала сочный треск, как будто взрезали арбуз. Оказывается, Зонин разрубил топором стул, на котором заседал днем. И вижу – бросает его в печку. Горемычные ленинградские стулья!
Отдельные выступления писателей-балтийцев были интересны. Иные фразы особенно хороши по точности. Кое-что записала:
«Выходы», «вылеты» и «выползы» на передовые позиции. (последнее о пластунах)
«Поэзия точного выполнения воинского устава».
«Скоротечная обстановка».
«Корабли прошли главным образом на политико-моральном состоянии людей, так как котлы уже не работали».
«Мирная блиндажная обстановка».
«Вывел людей без потерь, за исключением самого себя».
«Подводная лодка любит глубину. У берега она не может».
«Тральщики – пахари моря».
«Подводная лодка не любит белых ночей».
Наши листовки пускались через линию фронта луком. Двое натягивали тетиву, третий пускал стрелу, начиненную листовками…
К концу второго дня отвезли меня домой на машине».

Д.Зеа Рэй. Пробуждение.
«Они въехали в совершенно другой район города, который разительно отличался от всего, что они проезжали ранее. Этот уголок города словно переместился сюда из прошлого. Белые кукольные домики выстроились в ряд у широкой дороги. Аккуратные, подстриженные газоны и кустарники. Кое-где деревья и цветы. Низкие декоративные заборчики перед каждым домом и старомодные почтовые ящики, неизвестно зачем стоящие здесь.
- Не хватает только домохозяек, мирно болтающих друг с другом, - засмеялась Кайлин.
- Нравится это место? – Маркус взглянул на нее в зеркало.
- Не знаю. Театрально все как-то, неправдоподобно.
- Это один из самых дорогих кварталов города.
- Где же тогда буду жить я? В картонной коробке под мостом?
- Не говори ерунды, - Маркус поморщился. – Здесь, конечно.
- Здесь?
- Все пробужденные здесь живут, - он сказал это тем тоном, которым втолковывают прописные истины.
- Выходит, за это время ничего не изменилось, - Кайлин озадаченно покачала головой. – Выживают лишь те, кто заплатил. Для остальных этот путь закрыт. Нечестно, не правда ли? Почему бы не спасти обреченного ребенка или беременную женщину? Зачем, разве от них будет какой-нибудь толк? Нет. И вот проходит тысяча лет, а мир по-прежнему стоит на коленях перед золотым тельцом.
- А ты сама, сколько отдала корпорации за процедуру?
- Нисколько, - сказала Кайлин и отвернулась».

---

Дарья Сорокина "Нотариус его высочества". Фэнтези, любовный роман. Ну, хм.
Сюжет: ГГ счастливо обучается в магической академии и мечтает стать нотариусом. В этом мире это все осуществляется с помощью магии и является очень ответственным делом. И тут внезапно умирает нотариус, у которого ГГ стажировалась помощницей, и при выборе преемника богиня юстиции указала на нее. С этого момента жизнь ГГ резко изменилась - от нее отвернулись бывшие друзья и сокурсники, будущие коллеги - все подозревают в ее назначении какие-то грязные тайны. ГГ травят, преследуют... но самое страшное, что отвернулся и ее ближайший друг и наставник, в которого девушка была влюблена... Что же делать? исполнять свой долг...
Честно скажу, что книжка мне не понравилась. Какие-то отвратительные, мерзотные ощущения после себя оставляет... Хотя объективно говоря - написано неплохо так. Интересный мир, интересная система магии. Сюжет тоже ничего, нормальный... Просто это мои личные заморочки.
Прежде всего, у меня вызывает глубокое изумление (и досаду) то, как автор распорядилась этим всем. Ну, в самом деле... Тут у нее такой придуман интересный мир, нестандартная в ромфанте профессия - нотариус... И при исполнении обязанностей нотариуса придумано много всяких занимательных деталей... На этом материале можно было бы сделать роскошную производственно-хозяйственную фэнтези! Или захватывающий фэнтези-детектив - сколько можно использовать всяких случаев из практики, так сказать. Здесь у автора есть несколько прекрасных эпизодов, как ГГ осуществляет свою нотариальную деятельность. Но нет - это только единичные эпизоды. Видимо, просто для того, чтобы показать, что да, нотариусом ГГ работает. Потому что автор это все задвинула и сосредоточилась исключительно на любовной линии!
И ладно бы это еще была какая-то уютно-мимишная любовная линия... или там возвышенно-одухотворяющая, я не знаю. Нет, ничего подобного. Все максимально уныло, тошнотно, мерзотно и т.д. ГГ постоянно унижают, издеваются над ней, она без конца страдает и мается... ну и какой это нафиг ромфант? Для чего это все... Может, автор задумала того, катарсис? лично я не наблюдаю никакого катарсиса.
Тут еще автор использовала такой прием, который лично мне глубоко ненавистен. Это когда автор показывает ГГ, попавшую в какие-то сложные обстоятельства, и показывает, что вины ГГ в этом нет, это именно такое тяжелое стечение обстоятельств. Но при этом окружающие уверены, что именно ГГ во всем виновата, значит, ее нужно травить и унижать. А ГГ при этом только беспомощно лепечет и заливается слезами и соплями. Как по мне, это мерзко. И если роковой и сексуальный так обращается с ГГ, а она, вместо того, чтобы его послать подальше, только продолжает вокруг него ползать... Она же его любит, у нее, видите ли, возвышенные чувства... Отвратительно. Я всегда в такие моменты считаю, что такого кадра нужно выкидывать без разговоров. А авторы почему-то такое любят и начинают выводить потом примирение и соединение героев. Угу, а я думаю, что авторам нужно еще меня очень хорошо убедить, что это действительно нормально. Некоторым авторам такое даже удается. Данному автору - нет. Да, она к финалу объяснила, что тут такое происходило и почему этот тип так себя вел. Замечательно, но до этого я всю книгу видела только страдания ГГ и то, как с ней позорно обращались - и при этом совершенно без всяких оснований. А роковой и сексуальный выглядел просто законченным ублюдком. И это ромфант? я вас умоляю...
Кстати говоря, в своих стараниях изобразить еще большее унижение и травлю ГГ автор определенно перегибает палку и даже плюет на собственные придуманные законы мироустройства. Потому что вначале же было сказано, что - бла-бла-бла - нотариусов утверждают только с одобрения этого их юридического божества и т.д. Так какого черта тогда остальные вдруг стали обвинять ГГ в какой-то нечестности? Идиотизм какой-то...
Просматривая каталоги в лабиринте, увидела еще пару книг автора, вроде как дилогия. По аннотации выглядит интересно (угу, эта книжка по аннотации тоже выглядела интересной). Заглянула в отзывы - оу, оказывается, мне еще попалась версия лайт... потому что в отзывах на ту дилогию читатели пишут вообще какие-то ужасы, чуть ли не об изнасиловании речь идет. Ну нафиг - автора на подозрение, в черный список.

@темы: Книги

---

Акция - ежедневное Средневековье (от телеграм-канала).

---

Читательский дневник

Уральский следопыт.
«На территории современной Удмуртии состоялось несколько боев (стычек) правительственных войск с войском Пугачева. И один из основных боев произошел 27 июня 1774 года у села Завьялова. О том, что произошло там, мы можем узнать из рапорта Гороблагодатского горного начальства в государственную Берг-коллегию: «Злодейская толпа приближалась.. было по примеру с тысяч 13… сражение продолжалось часов до восьми. Многие сдались злодею. Противиться стало нечем. Иван Алымов с командою до 1,5 тысяч человек на помощь не пришел. Злодеи майора Николая Алымова с командою и солдата Дерягина взяли в полон. А солдат Дерягин, убежав в село Завьялово, скрылся в погреб. Там его нашли…»
Территориально этот бой проходил за селом Завьялово (если смотреть со стороны г.Ижевска), иначе солдат Дерягин после пленения не смог бы убежать назад в село и спрятаться там. Этот бой задержал продвижение пугачевского войска на Казань, которая была спасена. Естественно, что за время, прошедшее с того дня до сегодняшнего, село Завьялово раздвинуло свои границы во все стороны и определить точно место боя уже не представляется возможным. Но бой проходил за селом, это известно, следовательно наиболее подходящим является место между станцией наведения на ВПП Ижевского аэродрома и современной восточной границей села Завьялово, отмеченной деревянным крестом».
***
«Как и в настоящих пустынях жаркого климата, где оазисы формируются только там, где есть вода и органика, в их северных аналогах формируются лишь небольшие очаги растительности. «Ядром» таких очагов растительности являются выброшенный на берег плавник, сброшенные оленьи рога и выброшенные на берег фрагменты погибших морских млекопитающих. Подобные очаги зарождающей растительной жизни удалены друг от друга на расстояние от нескольких метров до 100-300м. На древних морских террасах можно встретить и настоящие «заросли» кустарничков – поднимающиеся над поверхностью почвы максимум на 1-2см веточки арктической ивы».
***
«Между поселками Жемчужный и Мысы возле старого кладбища стояли три большие сосны. Почитались как вещие. Когда упала первая сосна, началась гражданская война. Когда упала вторая сосна – Великая Отечественная. Третья сосна еще стоит. Говорили, как она выглядит, такова будет и жизнь народа. Будет сохнуть, потихоньку гибнуть, так жизнь будет тяжелой, непонимание и вражда между людьми начнутся. И вот она уже сухая, последняя сосна. Но все еще держится. По поверьям, когда упадет – будет конец света».
***
«Весна – прекрасное время года для прогулок и путешествий. Все просыпается: растения, насекомые, животные и, конечно же, геологи».
***
«Разведкой железных руд в районе Магнитной горы занимались еще до революции русские промышленники. Они считали, что запасов ее хватит более чем на 200 лет. Но они немного ошиблись. После Октябрьской революции на Магнитной провели переоценку запасов, привезли активных молодых комсомольцев и они ударными стахановскими темпами стали копать гору. В 1929 году первая руда в значительных объемах пошла на строящийся рядом гигантский металлургический комбинат. Планировали добывать железную руду на Магнитной более 100 лет, но – сначала годы первых пятилеток, потом Великая Отечественная, перестройка и приватизация. Запасов Магнитной горы хватило на 77 лет. Последняя тонна руды из богатейшего месторождения была добыта в 2014 году. За все это время из горы было изъято более 560 миллионов тонн руды».
***
«Среди «копателей» случаются конфликты из-за мест поисков, а то и трофеев – можно и черенком лопаты по голове получить. Парни в шутку называют это «солнечным ударом». Поэтому в экспедицию всегда отправляются только проверенные, полностью доверяющие друг другу люди. А в багажнике машины и в рюкзаках всегда есть средства для оказания первой медицинской помощи».
***
«Каникросс произвел на меня сразу неизгладимое впечатление, хотя, признаюсь честно, бег я никогда не любила. Но здесь, благодаря связке с собакой, можно в разы увеличить скорость и побить все свои предыдущие личные рекорды. Пес тянет тебя за собой с хорошей силой. Ощущения сравнимы местами с полетом. Однако почти сразу я поняла – чтобы бежать с собакой быстрее, чем без нее, нужно целенаправленно тренироваться вместе, потому что в этом спорте человек и зверь – одно целое, одна команда. Важно, чтобы они могли чувствовать и слышать друг друга вовремя. Для удачного выступления требуется, помимо физической подготовки, полное взаимодействие и взаимное доверие».
***
«На территории кладбища находится чугунный памятник «Героям, павшим за революцию». «Пионеров принимали как раз перед ним, - рассказал Сергей Григорьевич. – Как правило, сначала выступал старый большевик, затем повязывали галстуки, и уже потом они торжественным маршем проходили мимо этого памятника». Увидев наше удивление, что в пионеры принимали на кладбище, Сергей Григорьевич пояснил: «Изначально здесь находились старообрядческое и православное кладбища, между которыми лежал пустырь. 14 апреля 1841г. В Ревде произошло самое крупное вооруженное восстание на Урале, которое вошло в историю как «Восстание углежогов». Оно было подавлено прибывшими из Екатеринбурга солдатами.. Углежогов в упор расстреляли из ружей и пушек. После кровавой расправы на заводской площади осталось много погибших. Их нельзя было хоронить по церковным порядкам – бунтовщики. Поэтому их похоронили на пустыре между двумя кладбищами».
***
«Ботаники любят поправлять народ, объясняя, что наш кедр – это вовсе не кедр, а всего лишь сосна. Настоящие кедры – кедр гималайский, кедр атласский, кедр ливанский – растут в горах Южной Азии и в Средиземноморье. Но народ не ведется на уговоры. Величественное дерево является украшением таежных лесов севера Евразии и играет большую роль в природных экосистемах».

Ю.Славачевская, М.Рыбицкая. Одинокая блондинка желает познакомиться, или Бойтесь сбывшихся желаний!
«Ко мне на негнущихся ногах подковылял Магриэль и сунул в руки бутылку со словами:
- Тебе это, пожалуй, тоже сейчас очень пригодится.
- Это че? – тут же встрял подозрительный тролль, разглядывая пузырек.
- Самогон, - признался эльф. – От нервов.
- Спятил?! – заорал на него Мыр и полез отнимать у него успокоительное.
Ха! Счас! Легче у голодной собаки мозговую кость отобрать, чем лишить меня алкоголя! В ответ на противоправные действия зеленого коммандос я злобно оскалилась и зажала в руках бутылек, как гранату с выдернутой чекой. Намертво! Я грозно сверкнула глазами и свирепо поведала всем окружающим свое авторитетное мнение:
- Гы-гы-гы! – при всем при этом старательно пытаясь свернуть фигу.
- Вот видишь, - задумчиво заметил Магриэль, рассматривая мои манипуляции с пальцами. – Я был прав. Хуже уже не будет.
- Не-а, - не согласился с ним тролль. – Щас все тока начнется.
И пошел проверять посадочные места согласно купленным билетам.
С нами остались самые крупные осьминогопауки в количестве семи штук. Все остальные воспитанно помахали нам на прощанье ножками и усеменили в чащу, утаскивая за собой истерически ржущих кьяфардов.
- Лелля-а, - позвал меня Къяффу.
- Ась? – отозвалась я, сосредоточенно ковыряя пробку и абстрагируясь от ощущений: слизь, покрывающая перевозчика, начала пропитывать мои штаны
- Хомфосссно? – поинтересовался обходительный многоногий и многофункциональный мужчина.
- А то! – успешное открытие бутылки примирило меня с нелицеприятной действительностью.
- Сссамешшасссельно, - обрадовался монстрик и выставил свои гляделки перископами вверх.
- Ик! – отреагировала я на очередное видоизменение кавалера и залпом выдула полбутылки. – Клево! А ты, пацан, ништяк! Круче трансформера! Ик! Пардоньте – эт я от счастья. За тя, мужик! Чтоб те юсовские хреновины дефо… дефр… дефлорировались от зависти! Во!
И мы двинулись в болота».