Набила сегодня две сумки книжками, потащилась в библиотеку... Добралась до остановки для пересадки - приходит СМС-ка. От МЧС! Что в связи с эпидемией траси-васи все прибывшие из-за границы обязаны оповестить об этом соответствующие органы, после чего самоизолироваться на 14 дней...
Прямо можно подумать, что МЧС у нас пронзает все пространство, засекло меня с книжками и задумалось - не из-за границы ли я в таком виде выползла...
На пункте лабиринта спросила, как они будут работать в следующую неделю, не закроются ли. А то что-то вон все сообщают, что оставят только заведения, торгующие необходимым - продуктовые, аптеки. Ну, могла бы и не спрашивать. Ничего она, конечно, не знает, ничего ей не сообщали, если вам надо, узнавайте сами на сайте... Сколько туда хожу, она вечно ничего не знает и ей никто ничего не сообщает.

---

Читательский дневник

К.Фишер. Обсидиановое зеркало.
"Директор встал и подошел к окну.
- Джейк Уайльд. Решаемая проблема.
Уортон сделал глоток кофе. У директора был талант занижать уровень сложности. Уайльд - настоящий школьный смутьян, он умудрялся портить жизнь всем, и особенно ему, Уортону. Умный студент, хороший атлет и прекрасный музыкант одновременно был заносчивым интриганом, который не скрывал своей неприязни к школе Комптон и всем ее обитателям.
- Напомните-ка мне его проступки, - мрачно попросил директор.
Уортон пожал плечами:
- Даже не знаю, с чего начать. Обезьянка. Думаю, он до сих пор где-то ее прячет. Пожарная тревога. Школьный концерт. Машина мэра. Да и провал вечеринки на Хэллоуин вряд ли кто забудет...
Директор застонал.
- Не говоря уж о том, что он всю экзаменационную работу по "Гамлету" написал зеркальным письмом.
- Этот проступок из другой лиги, - возразил директор.
- Да, но чертовски вызывающий.
Уортон вспомнил тяжелый, колючий взгляд Уайльда. "Сэр, вы сами сказали, что хотите увидеть действительно оригинальную работу".
- Сэр, на вашем месте я бы исключил этого парня только за его манеру выражаться."

И.Шевченко. Осторожно, женское фэнтези.
"- Вы и прежде не отличались примерным поведением, - сказал ректор, - но эта выходка превзошла все предыдущие. Хотя, следует отдать вам должное, оживляющее заклинание вы сплели идеально. Мне понадобилось полчаса, чтобы деактивировать его, и все это время я был вынужден слушать рев существ, которых вы прислали к моему дому.
- Это был не рев, - вздохнула я, решив, что наступил удобный момент. - Они пели вам серенаду.
- Подобные шутки только усугубляют ваше положение, мисс Аштон, - нахмурился глава академии.
- Мое положение сложно усугубить, - проронила я с грустью. - Что может быть хуже, чем любить вас?
Ректор застыл с приоткрытым ртом. Есть контакт!
- Да, я люблю вас, - продолжала я. - И уже отчаялась привлечь ваше внимание.
- И давно вас посещают подобные фантазии? - осведомился мужчина нарочито холодно.
- Вы не верите в мои чувства? Или боитесь их?
- Чувств? - уточнил он бесстрастно. - Ничуть. Меня пугает перспектива снова обзавестись хвостом. Отравиться едким газом, который вы выдаете за ароматизатор помещений. Мертвых горгулий у себя под окнами я с недавних пор тоже опасаюсь. А чувств нет.
Крепкий орешек. Но я автор и знаю то, чего не знала Элизабет.
- Вы боитесь признаться, что тоже неравнодушны ко мне, - сказала я прямо.
Оливер сел там же, где стоял. Правда, стоял он рядом с креслом, так что сел в него же."

---

Книжный столик

Д.Щеглов "Три тире".

"13.07.1944. Стоят возле забора - угрюмые, с безвольным и тоскливым видом... в немецких коротеньких мундирах. На рукавах белый круг, под которым желтым цветом написано "РОНА" (Российская освободительная народная армия). Под буквами у некоторых черный крест. На пилотках или казацких меховых кубанках - черепа и кости. Да, это солдаты русской штурмовой бригады СС, так называемой бригады Каминского: восемь тысяч солдат и восемь танков. Русские люди в частях СС! Странно слышать русскую речь от людей, одетых в чужие серо-зеленые мундиры. И объясняться с ними по-русски гнусно, словно мараешь родной язык.
Они бормочут что-то невнятно, тускло и нехотя. Сейчас им безразлично все.
- Чего уж говорить... все шли, словно ремнем привязанные: бабы, дети, коровы и хозяйство... все с собой! Кто мог... ну, одинокие... тот бежал, да и то с опаской... И так и этак выходило - все равно конец.
Но стоят среди них и другие, отпетые головорезы. На вопрос: много ли русских людей убили? - они отвечали нагло и с ухмылкой:
- С нас хватит!"

"18.07.1944. Снова идем вперед. На север от нас, в каких-нибудь полустах километрах, освобожден город Гродно, а перед нами важный стратегический пункт и краевой центр - Белосток. Все дороги вокруг минированы, мосты взорваны - и это задерживает продвижение. А в то же время нельзя от противника отрываться, нельзя позволить ему укрепиться на новых позициях. Это понимают все. Но так же ясно нам и то, что бойцы устали, выдохлись, обессилели."

"22.07.1944. По Москве прошло 60 тысяч пленных, захваченных нашим 2-м Белорусским фронтом. Мы называем их: "наши пленные". Это наш трофей! И шли они через Москву со своими генералами впереди.. Хотели иметь Москву... Пожалуйста! Получайте! По этому поводу у нас везде идут веселые разговоры. И вот другое сообщение, которому еще не вполне даже доверяешь, вернее, не знаешь, как его надо оценить. Вчера на Гитлера совершено покушение!"

"24.07.1944. - Вы знаете, чем я потрясен? - сказал мне Цайс, когда пленных увели. - Он впервые увидел своего врага... Русскую армию он представлял иначе."

"29.07.1944. К генералу Собенникову, заместителю командующего нашей 3-й армии, явились парламентеры от лондонского польского правительства и самоуверенно заявили:
- Мы хозяева этого района, так как земля это польская, и мы можем сейчас же принять власть. Административная сеть подготовлена и опирается на вооруженную силу.
Собенников помолчал и сказал переводчику:
- Дело такое... Переводи. С лондонским польским правительством у нас, Советской власти, отношений дипломатических нет, и потому мы считаем пришедших польских граждан чистыми самозванцами.
Поляки вспыхнули и "гонорово" заговорили на своем языке.
- Мы имели честь предупредить пана генерала. Власть Армии Крайовой в таком случае будет введена на землях Польши без вашего разрешения. Мы действуем от имени народа польского!
Собенников медленно поднялся.
- Я не желаю обсуждать с вами этого вопроса. У вас нет никаких полномочий от своего народа. Второе: идет война, и всякие действия без разрешения советской власти караются. Все."

"Мимо дома, где я сижу, медленно прошел отряд польских партизан из Армии Крайовой. Когда мне сообщили о них, я вышел на крыльцо, но они даже не приветствовали советского офицера и только хмуро и с неприязнью посмотрели на меня. Капитан Болотников, хорошо владеющий польским, крикнул:
- Еще Польска не сгинела!
Но никто в ответ не улыбнулся и не откликнулся. Таинственно и молча они удалились в лес."

"18.08.1944.У нас появился новый сотрудник Мария Ивлева. Высокая и ловкая, самоуверенная женщина. Кто она, сразу стало понятно, когда Нечупенко конфиденциальным тоном, едва шевеля губами, чуть слышно процедил:
- Вы сразу с нее не требуйте очень много. Генерал просил, чтобы мы ее сперва обучили... в канцелярии.
Но эта девица уже была обучена занимать хорошее место в жизни и ничему другому учиться, по всей вероятности не хочет. На машинке она стучит двумя пальцами, едва-едва преодолевая сложные для себя слова наших донесений. Зато свое кредо жизни она нам высказала точно:
- На войне все женатые мужчины живут как холостые, а холостые - как женатые."

"26.08.1944. Наши войска все ближе подходят к границам Пруссии и все острей, и злее, и тревожней становится вопрос: как будем и как должны мы себя вести в Германии? Сегодня в штабе дивизии старший лейтенант Окучин, весьма заслуженный и смелый командир, спросил Амосова:
- Вот у меня, товарищ генерал, немцы изнасиловали жену, убили всех детей и близких, могу я изнасиловать немку, когда войдем в Германию?
В его тоне слышался вызов, словно заранее он уже отвергал отрицательный ответ. Должно быть, генерал это почувствовал и иронически засмеялся:
- Нет, дорогой Окучин, это у тебя выходит несерьезно, ты этим себе и ей только удовольствие доставишь... А вот восстановить разрушенное мы с них потребуем! А народ немецкий... в нем мы разберемся, отсеем все негодное, а в целом он еще пригодится... И нам, и человечеству, и самому себе..."

"15.09.1944. Новое соотношение сил заметно отражается и на нашем быте: в штабе армии уже больше не отрывают блиндажей, потому что немецкая авиация бездействует."

"Мы с ним зашагали вдвоем по грязной темной и печальной деревеньке.
- Вы подождите, дорогой майор... - говорил он, шлепая по лужам, не разбирая, куда ступить. - Вы подождите, вот увидите... все придет скоро в норму. А сейчас не надо об этом спорить... Ей-богу же, не надо. Вот исподволь, на ходу... высказывайте свои мысли, но не спорьте. Вопрос серьезный... Россия выстрадала, кровью обрела право на месть... А допустить нельзя... нельзя допустить личной мести! Вы понимаете? И в ЦК, наверно, думают... и скоро пришлют указание. Это же государственной важности, огромнейшее дело..."

"23.09.1944. С горечью и с большой тревогой делились своими мыслями офицеры о том, что очень слаба дисциплина у тех, кто был в партизанских отрядах, не сразу они привыкают к точности сложного огневого боя. Говорили еще о неопытности молодых офицеров, об их малом авторитете в глазах бывалых солдат. И снова, конечно, заговорили о том, как будем себя вести на немецкой земле с простым немецким народом.
- Ну конечно... он трудовой, рабочий, все ясно! Но ведь он до сих пор продолжает поддерживать гитлеризм. Так как же с ним все-таки быть, товарищи офицеры?"

"19.10.1944. Неожиданно на улице увидали офицеров из польского корпуса. Они были опереточно великолепны! Их щегольство изысканно, низко спущенные сабли стучат по мостовой."

"- Сейчас наступает самый трудный период завершения войны. А вы что думаете? Как в кино: бог войны отыграл, пехота пошла вперед и немец побежал! Ура-ура! А вот домой идти назад некому..."

"- Конец войны нам может принести, понимаете, больше жертв, чем вся прошедшая до сих пор война. Мы ждем от немцев еще их "химию". От них всего можно ждать."

"15.11.1944. Сегодня вдруг поймали Прагу и слушали "Декларацию Комитета освобождения народов России". Это было что-то бредовое! Советская Россия громит фашизм, противник знает, что готовится удар, и, по всей вероятности, последний, а нам на русском языке передают 14 параграфов "устроения новой России" и обещают изменить существующий социальный строй. И как же они собираются осуществить свои "социальные мечтания"? Первое - организовать вооруженные отряды в тылу Советского Союза. Второе - вызвать полное отчаяние у советских граждан (?). Третье - увеличивать рост вооруженных сил у генерала Власова. Четвертое - крепить союз с народом, нашедшим новую государственную форму, то есть, с фашистской Германией. После торжественного прочтения этой декларации зазвучали "Коль славен" и... марш композитора Дзержинского из оперы "Тихий Дон".

"18.11.1944. Из документов становится понятней цель немецкого командования: ослабить нас у своих границ настолько, чтобы достигнуть "вечного" военного равновесия и тогда заключить компромиссный мир. Затишье на нашем фронте они рассматривают как проявление нашей слабости. И это им удалось внушить солдатам: за последние недели в фашистской армии не наблюдается дисциплинарных нарушений.
Еще год назад фашистские солдаты цеплялись за каждую деревню, за опушку леса, за канаву... а сейчас отходят, если над головою нет бетонных перекрытий. Конечно, боевые качества врага опасно уменьшать, и все-таки в своей докладной я позволил сделать вывод, что если наша артиллерия разрушит укрепления Восточной Пруссии, то в "чистом поле" боевая сила немецкого солдата будет невелика."

"21.11.1944. Сажусь к приемнику. Сразу же попалась оригинальная двойная передача: последние известия из Берлина и тут же комментарии из Лондона на немецком языке. Берлинский диктор говорит: "Продвижение противника у Метца ночью было задержано...", но чей-то голос уверенно перебивает: "Метц уже взят! Не врите!" Так как немецкий диктор не слышит, он продолжает говорить: "Французское продвижение у Бельфора остановлено..." И снова четкий голос возражает: "Врете! Французы вышли уже на Рейн." Придумано это остроумно и технически сделано очень ловко. Суть здесь не только в контринформации. Мне кажется, здесь верен и психологический расчет: вокруг Германии стягивается кольцо даже в небесах."

"16.12.1944.Член политбюро подполковник Абашин, славный, вдумчивый и очень уравновешенный человек, сказал:
- Обсуждали мы на бюро твои "родимые пятна". Ну что же... полезно ты говорил, расшевелил людей... И вот решили тебе поручить доклад о советском патриотизме. Так что готовься.
Конечно, такой поворот приятен, но что могло произойти, если бы восторжествовала "бдительность" людей, подобных Сидорову и Полоусову? И вот я думаю: кто выдвигает их на ответственные должности? Они справляются,пока все идет "нормально", пока сотрудники неплохо делают свое дело, то есть, по положению, "спущенному сверху". Инициативы снизу такой командир не любит. Свежей и новой мысли не терпит. Это "командир-посредник": что сверху ему укажут, то он и передаст своим подчиненным. Тайна их продвижения мне непонятна. Разве мало у нас талантов? Или с талантами больше всяческих тревог и беспокойства?"

"От этих слов мне стало душно. Все есть как будто бы у человека: и честность, и старательность, и правильная политическая мысль, но тягостно возле него, словно твоей душе подрезали крылья."

"11.01.1945. Доклад об армейской поэзии делал А.Исбах. Отрывки из солдатских писем: "Недоволен я сам собой и что же мне делать: талант-то есть, а громадности не хватает." "Уважаемая редакция! Помещайте больше стихов. Пишу перед новым боем. На фронте музыки нет, а стихи как музыка. Прочитаешь вслух - и всем сразу легче."

"13.01.1945. Последний день мы на землях Польши. Повсюду население встречало нас прекрасно, и надо сказать, что с нашей стороны поддерживался строгий, я бы сказал, почтительный порядок. Почти везде помещики бежали с немцами, и крестьяне довольно расторопно поделили между собой землю своих панов."

"23.01.1945. Приказ о вступлении в Силезию войск 1-го Украинского фронта прослушали торжественно, как стихи."

"Немецкое население пока что не встречалось. Оно исчезло, его как будто нет. Говорят, что люди скрываются в лесах. Вполне возможно. Зато по всем дорогам тянутся повозки с угнанными русскими и поляками. Назад, домой! Русские девушки. Расспрашиваю их - откуда? С Орловщины, из Гомеля, из-под Минска."

"27.01.1945. Со всех сторон нас окружает жирный быт Германии. Заглядывая в кладовые и погреба, видишь добро, награбленное по всей Европе. В городских квартирах и в двухэтажных хуторских домах полно муки, крупы, халвы. Чего тут только нет! Консервы из Португалии, Голландии, вино из Италии, из Франции...
- А мука это наша... Наша мучица! - хозяйски определяет боец, с любовью растирая муку между своих темных пальцев. - Белгородская... и на вкус - она!
В аккуратных домиках-виллах постигаешь психологию высокомерия и расового самомнения. Завоевание Европы здесь ощутимо весьма реально: страны читаются на этикетках, и даже стулья с гнутыми спинками на обратной стороне сиденья имеют знак: пятиконечная звезда и полукругом - название белорусской фабрики. Наша!"

---

Читательский дневник

Р.Киплинг. Стихотворения, роман, рассказы.
"Затем, что город нес ему металл
И бирюзу возили караваны,
Затем, что жизнь его лелеял Царь,
Так что никто не смел его обидеть
И болтовней на улице нарушить
Его покой в час отдыха, он сделал
Из золота и камней образ бога
С глазами человека и в венце,
Чудесный в свете дня, повсюду славный,
Царем боготворимый; но, гордясь,
Затем, что кланялись ему, как богу,
Он написал: "Так делают богов.
Кто сделает иначе, тот умрет".
И город чтил его... Потом он умер."

Огонекъ.
"Обеспокоенность еще больше возрастает, поскольку "либеральный тренд" посягнул уже на другую признанную скрепу: в начале февраля Межсоборное присутствие РПЦ обнародовало проект сенсационного документа - предлагающий отказ от освящения оружия массового поражения. Авторы документа заявляют неожиданное: оказывается, освящение того, что несет гибель неограниченному числу людей, не находит оснований в "традиции православной церкви". Покушение на сакральность ракет вызвало бурную отповедь, в частности советника председателя Госдумы РФ Александра Щипкова, назвавшего запрет на освящение оружия массового поражения "актом информационной войны против российской армии". Параллельно всем "либералам" от Церкви напомнили, как грешно подрывать самосознание наших войск, ставя их перед моральными дилеммами: стрелять или не стрелять.
- Для патриарха Кирилла как для бывшего главы отдела внешних церковных сношений, как для человека, встретившегося с папой римским, важен еще и "международный фактор", - полагает Борис Кнорре, доцент факультета гуманитарных наук НИУ DI"/ - В прошлом году в Стэнфорде вышла книга Дмитрия Адамского "Российское ядерное православие", наделавшая много шуму: там наша РПЦ убедительно показана как Церковь, преимущественная задача которой - благословлять войну и власть. Это, конечно, неприятно и хочется самые вопиющие практики, способствующие такому имиджу, устранить."

В.Савенко. Вдова мастера теней.
"Совершенно некультурно раскрыв рот, я смотрю на вертких ящериц, распушивших над ушками забавные листочки из перьев. Раскрывших зонтиком золотистые крылья. Выпучивших на меня круглые золотистые глазки.
- Что это?! - дружно шепчем мы с Элизой, в едином порыве придвигаясь к золотому чуду.
- Карликовые драконы, - охотно поясняет отец, с теплой улыбкой глядя на наши счастливые лица.
- Вы слишком маленькие, детям нельзя их заводить. - Мама, напротив сердита: мы, дружно завизжавшие от восторга и повисшие на невысокой ограде загона, испортили образ почтенного семейства на прогулке.
- Их можно заводить с восемнадцати лет, - подсластил горькую пилюлю отец. И лукаво подмигнул: - Окончите институт с приличным табелем успеваемости - подарю."

---

"Были горы Высокой". Воспоминания рабочих тагильских заводов. Вышла в 1935 году. У книги было несколько переизданий, на местном уровне, я читаю издание 60-х.
Предыстория. Где-то в начале 30-х гг. Горькому пришла в голову светлая мысль, что надо бы, пока не поздно, зафиксировать историю рабочих, в смысле, по заводам, историю, так сказать, рабочего движения - от лица самих рабочих. Не знаю, было ли это сделано по остальным заводам, у нас вот сделали. Беседовали с рабочими разных возрастов, записывали их рассказы, воспоминания. Как я понимаю, занимались этим рабочие активисты с самих заводов, комсомольская молодежь, рабкоры, все такое. Получилось интересно. Поскольку чувствуется, что разговор идет на равных, в смысле, что и тот, кто рассказывает, и тот, кто записывает - они, во-первых, хорошо знают друг друга, так что разговор идет свободно, во-вторых, понимают друг друга... Те, кто записывают, знают, что спрашивать, понимают, о чем тот рассказывает - а ведь тут, в книге, много чисто бытовых и производственных деталей, подробностей... реалии времени... Особенности производственного процесса, обстановки на рабочих местах - все эти рудники, забои, выработки, сортировки, извозы и прочее. Не надо специально выспрашивать и выяснять, о чем человек толкует. Ну и, я думаю, если бы расспрашивал и записывал какой-нибудь посторонний человек, чужой, люди бы так не разговорились, замкнулись бы...
Значительная часть рассказчиков - неграмотные, не умеют читать и писать. И даже те, кто прошел какое-никакое обучение, определенно не обладают навыками литературного рассказа, письменной речи. Так что просто замечательно, что успели записать эти рассказы, иначе как бы они сохранились. Среди рабочих как-то не принято было писать мемуары. Так что история у нас большей частью освещается однобоко, все больше со стороны аристократии, интеллигенции, ну, может, купцов-торговцев всяких, хотя им, вроде бы, тоже недосуг было заниматься пустой писаниной. Ну, а вот тут осталось что-то, записанное со стороны рабочих - тех, кто обычно пребывает в молчаливом большинстве, из чего подразумевается, что его как бы и вовсе нет.
Старики рассказывают о демидовских еще временах, некоторые же еще застали крепостное право! А ссылаясь на воспоминания предков, так и вовсе задевают аж восстание Пугачева и само переселение на Урал. То есть, как Демидов закупал крепостных на свои заводы и рудники. И как они на этих заводах и рудниках работали - то есть, по-местному, робили. Да вот, это у меня с детства отложилось, что у нас тут получился такой уникальный случай крепостного права - народ вкалывал не на сельскохозяйственных работах, а прямо сразу на заводе! Собственно говоря, об этом все могут почитать в бажовских сказах из "Малахитовой шкатулки". Атмосфера там ярко отражена.
Кстати сказать! Вот меня же давно уже занимает вопрос - вот эти свои сказы Бажов сам придумал или записал народные, как собиратель фольклора? А то ведь они такие яркие, выразительные, язык, сюжеты, обстановка - все выглядит так достоверно... Или все-таки это литературное творчество? И вот сейчас думаю - так я же вот читаю самые натуральные воспоминания самых натуральных бажовских персонажей... И что - есть тут хоть какие-то следы всего этого - Медной горы хозяйки, Серебряного копытца и прочих? нет ничего... Про злобных хозяев и адских труд в забоях полно, про дивный волшебный мир - ни словечка... Хотя, конечно, всегда есть вероятность, что эти моменты выпустили в опросах и записи, как не существенные для дела. (бодрится )
Потом повествование плавно переходит к революционной борьбе и рабочему движению - стачки, забастовки, маевки, листовки... Тоже понятное дело, прицел изначально был именно на это. Тут опять таки проявилась уникальность - я думаю, это единственная такая забастовка в истории рабочего движения, когда бастующие рабочие изо всех сил пытались спасти завод и производство, а проклятые буржуи старались их нафиг уничтожить... Звучит дико, но для всех все было понятно... Рабочие организовали стачку, требуя повышения расценок по нормативам. В связи с чем, все, как положено, остановили работу. Но тут произошло стихийное бедствие - проливные дожди, наводнение, рудники стало затапливать. Для хозяев потеря рудников, конечно, была бы чувствительной, но не смертельной, у них были и другие предприятия, а для рабочих лишиться единственного на всю округу места работы - верная голодная смерть. Так что, несмотря на стачку, все кинулись на спасательные работы - откачивать воду, укреплять крепления... что там в шахтах, в общем, ставят для подпорок. Администрация и палец о палец не ударила... то есть, скорее уже рапортовала, что рудник окончательно погублен, восстановлению не подлежит. Феерический момент...
Еще очень показательно - как тут рассказывается - рабочие из доменных цехов отправлялись на забастовку, невзирая ни на какие призывы, строго после окончания плавки и чистки э... вот этого всего оборудования и печей. Потому что, ясное дело, если просто все бросить и уйти, то металл застынет, все оборудование придет в негодность. А работать тогда потом где и на чем? В связи с чем я опять размышляю - а вот, как учили по истории, в Англии луддиты наоборот уничтожали машины и оборудование... А нашим такое и в голову не пришло. Машины они любили...
Революция 1905 года, первая мировая, 1917 год, Февральская революция, Октябрьская революция, гражданская война, разруха и постепенное восстановление. В рамках одной книги пролетели с ветерком...
Еще одна книга из детства прочитана... точнее, нельзя уж так прямо сказать, что я ее в детстве читала. Она у нас просто была, я в нее заглядывала... Но читала не все. Мне в детстве было интереснее читать жуткие истории из демидовских времен - напоминало сказы Бажова. Остальное я так, проглядывала - революция, гражданская - меня это в детстве пугало. А сейчас читала с большим интересом. Особенно впечатляет, как тут во времена гражданской белые и красные воевали на паровозах, туда-сюда ездили...
Думала, что последняя часть, где чисто про производство, трудно пойдет, но оказалось тоже очень интересно. Все так подробно расписано... Решила, что это специально так записывали, чтобы зафиксировать текущее положение - чтобы потом было с чем сравнивать. Позитивный настрой - было-стало. И никто же не сомневался, что дальше все будет только больше и сильнее развиваться. (вздыхает) А как трогательны рассказы рабочих, которые впервые в жизни сели на экскаваторы и новенькие паровозы! Я думаю, никакие дети олигархов так не радуются крутым иномаркам, как эти пареньки радовались экскаваторам... Да и то понятно - вряд ли они в прежние времена могли на это рассчитывать.
Ну, и еще мне в детстве интересно было читать про Быкова - это же прямо-таки натуральный триллер получился. Григорий Быков был рабкором, его убили кулаки. История в двух словах... Вообще говоря, эта история Быкова в книге занимает особое место, просто таки проходит сквозной нитью. Он тут выступил во всех ролях. Он рассказывал про былые времена - во время гражданской войны Быков был еще мальчишкой, но его пристроили возчиком, так что кое-что он успел повидать. Потом помогал разыскивать пособников белых и тех, по чьим доносам арестовывали семьи красногвардейцев. После войны, в разруху и голод, Быков превратился в настоящего беспризорника, скитался по поездам, в поисках, где раздобыть-украсть хоть чего съестного. В конце концов чуть не умер от голода, как почти вся его семья. Потом его устроили на завод. Вырос, стал хулиганом, как он сам говорит. Но взялся за ум, так как захотел "писать в газету", бороться с недостатками. Ну и боролся, дальше. То писал заметки в газету о хищениях и халатности на производстве, то входил в инспекторские комиссии по проверке финансовых расходов, то по лесам выслеживал бандитов, ворующих общественный скот. Затем, судя по всему, сам участвовал в записи рассказов в книге. Ну и, наконец, когда его убили, то в книге уже про него стали рассказывать другие...
Заканчивать чтение книги было грустно. У людей-то тут все на подъеме... Хотя впереди еще, конечно, жуткое время, война...

@темы: Книги

---

Книжный столик

"Были горы Высокой". Индустриализация.

"Иван Пашуто, сын попа, старший буровой мастер. К производству он относился вредительски, безразлично. Однажды сменный мастер Волченков предупредил Пашуто, что крестовое долото треснуто и бурить им нельзя. Тот отдает распоряжение: "Бурить!" На третьем же ударе долото раскололось, и обломок остался в скважине. Ликвидацию аварии затянули больше месяца. Станок стоял Пашуто никак не мог достать этот обломок. А другой буровой мастер извлек его в пятидневный срок. Пашуто был снят мною с работы, и дело его передано в нарсуд."

"Я такой человек, сумнительный. Всякую сортировку справляю. Чуть что, какой камешек попал - кричишь гонщице: "Вынимай!" Выговора пуще всего стыжусь. Нет хуже, чем придет десятник на замер, скажет: "Андриан Иваныч, у тебя с качеством плохо!" Сам встанешь и цельный день не отойдешь от тележек, покамест не исправится сортировка. Я родился в этой яме, в ней и помру. Рудник - он нам родной. Уходить нам с него не славно, хотя и трудновато когда приходится."

"Приступили мы к сборке силовой станции. Начали с установки большой цилиндрической шестерни. С этой шестерней, видимо, имели дело вредители. Диаметр вала, на который надо было ее надеть, 175мм. Мы уже опустили нижнюю половину шестерни в цементную канавку под валом и хотели приспосабливать верхнюю половину, как вдруг заметили, что диаметр отверстия, в которое должен пройти вал, на 25мм уже. Повезли шестерню на завод для расточки диаметра втулки и потеряли на этом пять дней."

"При постройке канатной дорожки во время сборки машины вдруг обнаружилась утеря всего комплекта шпонок. Как монтировать механизм? Приходят ко мне: "Выручай, Агафон! Из-за шпонок все дело остановилось." - "Сколь сроку даете?" - "Дён пять." Пришлось поднатужиться. Через трое суток силовая получила все шпонки. Потом поручили мне в семидневный срок отковать 20 подшипников. Работал сутками. Подшипники изготовил час в час."

"Горное дело мы от отцов и дедов-прадедов переняли. Двести с лишним годов у горы Высокой копаемся. Сноровка подходящая накопилась. И на Медном, и на Железном, и в шахтах, и в выработках поробили. Научились поди с рудой справляться."

"Эта страда сколь нашему производству напортила. Никто не идет робить - все едут на поле страдовать. И пешие в это время идут страдовать. Коров держат. Закроешь, бывало, рудник на две недели - поневоле бездельничаешь."

"Один техник до меня изобрел машину, чтобы поднимать упавшие вагонетки. Два колеска и ручка. Подкатить и поскорее поднять. Как лафет для пушки. Она и до сих пор лежит у нас. А я сказал, что надо эту машину в музей отдать. Надо сделать такие пути, чтобы вагонетки не опрокидывались, а не изобретать машины для их подъема, не фокусничать. Ведь я сам в 1928 году эти пути делал. И когда пришел в цех четыре года спустя, то увидел, что они в том же состоянии, надо их перекладывать. Пять с половиной тысяч шпал переложили на ходу за счет цеха."

"Улучшение путей дает увеличение работы подъемника. Для этого не надо иметь голову с пивной котел, а самую обыкновенную. И еще надо привыкнуть работать по плану, систематически. Делать планово-предупредительный ремонт механизмов. Предусматривать все случайности. Вот в прошлом году водоотлив от мороза рвался, так все избегались: "У-у! Штурм! Субботники! Всех забойщиков на борьбу с аварией!" А теперь мы строим запасную нитку водоотлива. Как начнет одна лопаться, так я от стола не встану. Скажу только: "Перейти на другую!" Очень много можно предусмотреть и сделать. Полускат от клети у нас обязательно последний. Запасного каната нет. А потом, когда подъемник выйдет из строя, забегаем: "Токарей! Слесарей! Сверхурочно!" А надо, чтобы все под рукой имелось, чтобы все в полчаса сменить. Ведь на всякую аварию отрываются люди в диком количестве. И не надо быть заведующему вертушкой. Пусть твои рабочие говорят: "Шептаев не обманывал и не обманет!" Хоть умри тут."

"В конце 1930 года назначили заведующим погрузкой Бориса Иваныча Шептаева. Ну, этот мужик пробойный. При нем дело начало поправляться. Однако боялись грузчики, как бы он не убился: начнет бегать, распоряжаться, того гляди сгоряча на какой-нибудь столб наскочит и пропадет."

"Справа от здания обогатительных фабрик приземистое бетонное здание. Это кислородный заводик. В нем производят воздух."

"Еще в плену я начал проходить политграмоту на практике, понял, за кого стоят белые, за кого стоят красные. Партизанство помогло еще больше росту моей сознательности."

"Существовала халатность, недосмотр за машинами, небрежность. Приходилось контролировать и вышибать это. Идешь, бывало, по смене. Видишь - экскаватор стоит пустой. Забирайся, кто хочешь, ломай машину. Чего хочешь делай. Однажды я забрался на такую машину. Дал свисток. Никого нет. Идет десятник. Я скричал ему: "Где у тебя машинист?" Он не знает. Потом оказалось, что машинист ушел обедать, а помощник бегал за папиросами. Дождался я их, нашугал. Они мне кипу оправданий каждый. По таким случаям мы сразу ударяли. Ставили вопросы на собраниях о внимании к механизмам."

"При таких крепких грунтах пришлось мне взяться за машину. Как он завоет, так веселишься только на нем. Он ведь красивый, в серебристую краску выкрашенный, блестящий такой."

"Мне очень эта машина понравилась. Приспособлено в ней, удобно все, сидишь в кресле в своей кабине, все рычаги перед тобой находятся. Начнешь работать, моторы воют, механизмы кругом визжат. Повертываешься, куда только нужно, и чувствуешь себя в это время мужественно. Все внимание уделяешь правильности, чтобы вертелось и визжало, как надо."

"Хорошо работать на экскаваторе. Нравится мне. Я люблю машину. Сперва, как я пришел на машину, думал: как же я научусь? Да будет ли ковш подниматься? С какой же головой там сидит человек, который правит такой громадиной? Сядешь за машину, те же рычаги тянешь, а у него ковш так, а у тебя иначе. То канат опустится, то ковш на себя мало возьмешь. А теперь я сам учу ребят из горпромуча. Даже как-то не верится, что научился на такой машине работать. Сидишь в кабине на верхушке горы, под тобой весь город. Вот, думаешь, какую должность ты занимаешь!"

"В первой половине апреля 1935 года, я с Николаем Фаддеичем Сандригайло, заведующим вскрышными работами, ездил в Москву в составе делегации авторов книги "Были горы Высокой" к товарищам Орджоникидзе и Горькому, отвозили в подарок товарищу Сталину, Орджоникидзе и Горькому по экземпляру нашей книги."

"Подталкиваемый в тупик широким паровозом, подается нам на платформе долгожданный гость. Он кажется таким большим, даже не верится, что это чудовище пойдет по путям рудника. Новый, только с завода, он и в сумерках блестит своими свеженькими частями."

"Пылаев Митрий Игнатыч раз ехал по тому уступ, но там получилось расширение пути из-за того, что костыли были коротки. Они были забиты немного, не прихватывали шпалу по-настоящему. Чуть паровоз идет, рельсы разворачиваются, и костыли вылезают. Пылаев ехал с груженым поездом снизу вверх. Тендер у него сошел с рельс, покатился в сторону под откос, потянул за собой весь поезд. И весь поезд с паровозом полетел под откос. Упал вниз метров на десять и лежит кверху колесами.
После Пылаев мне так рассказывал:
- Чувствую, чего-то захрустело сперва. Ну, думаю, наверно, тендер сошел с рельс. Вдруг - валюсь на помощника. Ведра, ключи, бидоны с нефтью на нас посыпались. Масленка загремела, пыль какая-то поднялась. Когда все успокоилось, мы увидели свет. Вылезли в заднюю дверь наружу.
Тут рядом стоял другой паровоз, на котором работал Виктор Бушин. Кондуктор-татарин этого поезда подбегает к Бушину и кричит:
- Бушиным! Пылаевым паровозам пал.
Бушин крикнул помощнику своему:
- Валяй, посмотри, что там!
Убедились, что Пылаев с его помощником невредимы, помогли им выгрести из топки жар, чтобы не взорвался котел. Паровоз их упал на левый бок очень благополучно: топка не оголилась, вода не пришла в сфероидальное состояние, и котел не взорвался. А то бы и от Пылаева с помощником ничего не осталось, и бушинский паровоз бы тряхнуло."

"На уступах, бывало, так много наберется воды, что не видно подчас ни шпал, ни рельс. То ли по болоту едешь, то ли по морю."

"Три года, как я работаю на одном паровозе. Привык к нему. Ровно к своей лошади. Как к машине привыкнешь - всю ее узнаешь. Попробуй поставь другого на твое место, он сразу скажет: "Ваша машина плохо берет с места". А вот у меня она берет хорошо. Я знаю, как ее шевелить. И она руку хозяина шибко чувствует. Сам ходишь ты за ней. Машина любит чего? Ключи, тряпки, молоток, чистоту! Правильно говорят, что обезлички не надо. Если сегодня на паровоз такого машиниста дадут, а завтра другого, то на машине получится беспорядок и грязь."

"Замечательная машина - электровоз! Вот мы работаем на ней уже двадцать дней, и ни дня еще не прошло, чтобы каждая смена не делала его капитальную чистку. Он все время у нас блестит. И будет блестеть вперед!"

"Наладили мы под него дорожку, мастера начали его собирать. А я дорожку повел к отвалу. Путь к отвалу шел шириной 2,5-3 м в среднем. Шпала еле-еле уходила в него. Шли по откосу горы. Гора ведь покатая. Кайлами, лопатам взрезали ее и шли. Сразу под нашей дорожкой - обрыв. Местами и пройти невозможно - склизко. Породу мы тут же спускали вниз, а сами, ровно мухи, лепились."

"Один раз пришел ко мне старик. Борода-то - во! Седая.
- Я извелся весь. Иду за грибами вокруг Магнита и вижу, что на Магните бегает паровоз. Дороги никакой не видать, а он бегает. Я и пришел: чего такое?"

"На руднике много раз вставал вопрос о приобретении отвального плуга. Каждый год этот плуг заносился в список для приобретения его за границей, и каждый год вместо плуга приобретались более необходимые механизмы. Золото шло на компрессоры "Борзиг", бурильные станки, экскаваторы и другие машины. Отвальное хозяйство горы Высокой по-прежнему обслуживалось мускульной силой. На этой работе в экскаваторно-транспортном цехе было занято каждую смену по 60 человек свальщиков. Обыкновенно ручными лопатами люди расчищали отвал. Осенью 1934 года на партийно-технической конференции Высокогорского железного рудника было вынесено решение сделать отвальный плуг своими силами из своих материалов. За это взялись мы. Наша бригада начала собирать литературу, рисунки и фотоснимки с отвальных плугов и на основе этих материалов создавать свой проект. На обычной железнодорожной платформе начали воздвигать каркас деревянный, рамы, консоли. Многое приходилось переделывать, изменять. Наконец, каркас сделали. Осталась механическая часть. Здесь-то нам и встретились главные трудности. Механическая часть отвального плуга на картинках нигде показана не была. Мы долго думали, считали и проектировали, пока не отыскали решение вопроса. Комиссия, созданная для приемки нашего плуга в эксплуатацию, признала его вполне удовлетворительным. Плуг отлично работает до сих пор."

"Еще в 1930 году рудник наш работал в основном на лошадях. Дремлют, бывало, качаются, тянутся по извозам гонщицы на двуколках, от нечего делать распевают частушки, мурлычат, как кошечки."

"Ни в одном цехе рудника классовый враг не поработал так много, как на обогатительной фабрике. При первом осмотре фабрики с непривычки даже трудно было разобраться в путаной цепи аппаратов и механизмов. Одна из секций, формируемых к спуску, была похожа на коробку со спичками - ее загромождало столько деревянных конструкций, что не пролезешь. Но я знал, что послан партией на рудник не для того, чтобы робеть,а для того, чтобы исправлять положение."

"Дубинин, мастер по монтажу, так скверно руководил работой, что после него все переделывали. Когда партгруппа предъявила ему требование работать лучше, он махнул рукой на партию и сбежал."

"В комвузе мне пришлось сесть за те же предметы, которые я уже проходил на курсах, только в более расширенном виде. Кроме этих предметов, мы еще проходили мироздание и математику."

"В 1927 году я приехал из деревни Бобровки в Тагил, поступил работать на Высокогорский железный рудник и начал участвовать в драмкружке. Ребята предупреждали меня, что в красном уголке горняков можно встретить Гришку Быкова, по прозвищу "Махно".
- Он у нас первый по Ключам хулиган. Отколотит и морду всю разобьет.
Однажды ставили мы спектакль. Вдруг слышу - зашумели в зрительном зале. Петр Семенович Коряков уговаривает здоровенного лохматого парня оставить зал и уйти домой. Тот заявляет:
- Это я уйду? Нет, извини! Чтобы я ушел? Нет! Сперва вы все уйдете, а потом уже я уйду.
Как начал всех пушить, да за шиворот из зала вытаскивать, насилу от него отвязались. Так я узнал, кто такой "Махно". Тогда решили мы Гришку выбрать вправление клуба, и после этого он стал постепенно перевоспитываться."

//Быков// "В 1929 году я был еще хулиганом. В газете "Тагильский рабочий" поместили тогда заметку о каки-то безобразных делах на горе Высокой. Подпись дали: "Быков Григорий". А я ее не писал, да и писать не мог, потому что был неграмотный. Другого Григория Быкова на нашем руднике не было. Я стал думать: "Ишь, люди пишут, свою фамилию боятся ставить, ставят мою!" Я был смелый, ни черта не боялся... Мне охота самому прочитать, а не могу. Буквы знаю - сложить не могу. Пошел к товарищам, которые стояли "на крестах", на перекрестке. Один взял газету, стал читать. Там говорилось о Гагине Иване Матвеевиче, который будто бы воровал тес с торфяника. Я задумался: кто бы научил меня писать в газету? Как следует! Право, всех стал бы разоблачать. В то время я работал в механическом цехе. Всех неграмотных там вербовали учиться. Записали и меня тоже. Учительница подучила меня. Начал я царапать пером, как курица лапой."

"Когда прощание кончилось, товарищ Ячменев распорядился выносить гроб. Вместо катафалка была подана к клубу красная пожарная колесница. На возвышенную середину ее поместили гроб, а на ступеньках сели родственники. Колесницу везла тройка пожарных коней. От клуба металлургов до красного уголка Высокогорского железного рудника гроб сопровождали два духовых оркестра. Тысячи людей шли за гробом вплоть до самого кладбища. Процессия шла мимо завода через плотину. Сначала предполагали пропустить ее через завод, но директор завода, товарищ Щербина обещал в одну ночь высушить и вычистить плотину от грязи. Обещание было выполнено. Так Гриша Быков даже после своей смерти заставил все-таки привести в порядок эту плотину, о безобразном состоянии которой он при жизни писал столько заметок."

"Хоть я с детства не любил богов, а икон накопил много. Я женат в третий раз. От первых двух жен у меня было 19 детей. Третья жена привела в дом парнишку, Ваньку Бородина, сына ее первого мужа. Сейчас у нас остались две дочери, да этот Ванюшка. Все остальные померли. А иконы так накопились: как только родится ребенок, я покупаю икону на его имя. Раньше говорили - ангел должен быть у ребенка. Я так и делал, покупал ему ангела. Теперь детей на картины снимают, а я "снимал" на иконы. Девятнадцать их было, всех сейчас не упомнишь... По иконам всех переберешь, коли нужно. На обороте каждой иконы написано было, кто когда родился. При третьей бабе попал я в партийную чистку. Стали меня спрашивать политграмоту, я имя все рассказал хорошо. Потом меня спросили:
- А иконы у тебя есть?
Я говорю:
- Есть.Икон у меня до черта.
- Молишься?
- Нет, не молюсь.
- А не молишься, почто ты их держишь?
Я стал говорить:
- У меня ведь не первая баба, а третья. Попробуйте-ка бабу уговорить, чтобы она иконы убрала!
Прихожу я после чистки домой. Смотрю: что такое! Нигде ни одной иконы нет. Я удивился. Ленин в углу стоит, как был, а иконы все сняты. А оказалось, что Бородин Иван пришел с собрания вперед меня и рассказал жене, как меня за иконы ее прохватывают. Она тут же их и сняла."

"Мы охраняли и здание правительства и здание, где жили члены правительства. И еще мавзолей охраняли мы. Вождей мы часто видели. Стоишь на посту, а они мимо идут. Придут, бывало, иностранные делегаты, цветов принесут Ленину. Встанут, головы потупят и смотрят, смотрят. Многие больно сильно там плакали. Видно, знались прежде с Лениным по работе. Другой солидный мужчина поглядит да так заплачет, что товарищи должны поддерживать его под руки. А Владимир Ильич лежит в своем френче с орденом, как живой, только глаза прикрыты. Лицо доброе такое, не гордое. Лоб большой выдается. Будто думает потихоньку. Знамя возле него лежит, переданное от Парижской коммуны. Другой поинтересуется, поглядит - пулями оно все пробито..."

"Скоро я перейду к четвертой задаче, буду делать сам и посадку, стану настоящим пилотом. Буду летчиком. Хоть и здорово трудно иногда бывает учиться, но трудности мы изживаем. Летаешь над рудником, и сердце у тебя выше становится. Тысячу метров высоты наберешь, фабрика обогатительная, скажем, становится, как ящичек, бараки совсем крошечные, а люди - точки. Вверх поглядишь - пространство великое. Зайдешь в облака, как в дым, потом выйдешь из них. Смелость на тебя находит. Я уж буду СССР защищать - не с винтовкой ползти по земле, как партизан Баранов полз в сражении с белыми под Тагилом. Я в воздухе дам врагу свинца...
Лечу я над Тагилом и вижу под собой город, Ключи, Гальянку, Выю, народ движется, автомобильчики маленькие бегают. Вижу новостройки: Тагилстрой, Коксострой, Вагонстрой. Вижу леса, горы,пруды. Дым идет от завода. Кокс выгружают - большую подняли пыль. Лодки ползут по пруду. Хорошо уж очень жить, учиться, работать."

---

Читательский дневник

П.Б.Медавар. Советы молодому ученому.
"Аркадийское мышление направлено не вперед и не далеко, оно воскрешает золотой век, который еще может наступить снова. Аркадия - это мир невинности, не познавший развращенности, коррупции и несправедливости, мир благоговейного соблюдения установленного порядка, мир, лишенный амбиций и состязательности; словом, это мир "истины и честной жизни".
Одним таким образчиком Аркадии как наивысшей ступени развития человеческого общества выступает ныне английская глубинка девятнадцатого столетия. Джентльмены питались здоровой и обильной едой со своих ферм, пользовались уважением довольного крестьянства и отстаивали интересы последних; более того, они предоставляли работу немалому числу слуг, для которых набожность хозяев - утренние молитвы, регулярное посещение церкви - была образцом достойного богопочитания. Обыкновенно джентльмен имел многочисленную семью, и старший сын наследовал отцу в заботах о хозяйстве и прислуге, а дочери, если не оставались помогать матери в подобающих женщине занятиях, расширяли семейную сеть, выгодно выходя замуж.
Конечно, это был замечательный мир - для самого джентльмена; но сразу хочется спросить, а каково приходилось домашней прислуге, которая ложилась спать за полночь, когда утихомирится последний гуляка, а вставала зачастую с рассветом, чтобы затопить камины в спальнях и гостиных и навести порядок в доме, пока не пробудились хозяева? Не менее усердно трудились работники усадьбы, которые тоже куда меньше хозяев радовались своему месту в установленном миропорядке и отдавали себе отчет, что их жизнь и благополучие целиком зависят от хорошего настроения и доброй воли джентльмена.
Клайв С. Льюис, из дружеских бесед с которым я реконструировал наиболее приемлемые элементы этого аркадийского общества, всегда видел в нем этакую блаженную альтернативу научному социуму и мирозданию, где восторжествовала наука; последнее вызывало у него трепет. Разумеется, себя Льюис воображал типичным джентльменом, и так же поступают все те, кто предается аркадийским фантазиям."

В.Савенко. Мечта светлой тьмы.
"- Напомни мне лишить Шера премии и лично отвести Чада в военную академию! - пробормотал Эрик, потирая грудь.
- Я сам напомню! Должен же я знать, чему вас там учат, что вы потом такие упертые! - огрызнулся Чад, потирая шишку на лбу.
- Все живы? - поморщился Шеридан, разглядывая перегоревшие артефакты.
- Практически! - усмехнулся Ханк.
А мне хотелось обнять их всех. Ой! Магия поняла меня буквально - розы спеленали всех нас в один смеющийся кокон."

В.Савенко. Вдова мастера теней.
"В спальне Эли пахло жасмином. Отец с несчастным выражением осунувшегося лица сидел в кресле. Элиза в простом домашнем платье - на кровати. А вокруг сестры расположились воплощенные эмоции. Серая псина-боль скалилась на алую кошку-ярость, по размерам больше напоминающую не кошку, а рысь. Зеленые щупальца тоски раскинулись на ковре. А в воздухе парила острокрылая ящерица - безысходность. Даже сейчас сестра старалась выглядеть, как подобает: задумчивое выражение симпатичного лица, легкая полуулыбка на губах, раскрытая книга в руках. Казалось, она просто ждет моего возвращения, а не борется с собой. Я бы на ее месте давно послала этикет в самый темный угол эфира, к самым злобным духам. Но это я. В детстве мама сомневалась, что мы близнецы. Внешность одинаковая - характеры разные."

---

Книжный столик

Были горы Высокой. Разруха, голод, НЭП.

«До прихода красных в Тагил Медный был затоплен белыми, и рабочие перешли на гору Высокую. Но беда в том, что ни инструмента, ни фуража для коней не было. В это время поступило распоряжение правительства о присоединении к нам соседних рудников. Я собрал там весь инструмент, и работа у нас пошла. Взялись за работу горячо, подошли к первому забою, пустили его в ход. Были частые случаи, что в конце смены мы с покойным Алексеевым Василием Владимировичем придем в Большую выработку, сделаем собрание, объясним рабочим, что товарищи с Медного рудника ходят, просятся на работу, но ставить их некуда, к забоям ходу нету еще. «Так, чтобы ускорить это дело, давайте еще накладемте по вагонетке!» И накладывали и еще продвигались вперед на несколько саженей. Освободишь забой – четыре человека на работе прибавятся.»

«Значит, уж мои года уклонные. У меня одна заповедь: надо робить. То надо сделать, это надо сделать. Больше ничего.»

«Раз дождь был страсть сильный. Устои под водоотливными трубами подмыло. Рудянка из берегов вышла. Ой, мать честная! Ночью Фомич прибежал на рудник. Мокро. Темно. Он кричит машинистам водоотлива сверху:
- Как, ребята? Плохо вода убывает у вас! Что не пускаете моторы?
- Да толку-то, - кричат, - никакого нету! Гнет трубы! Свертки перегибает!
Взглянул Фомич на магистрали и обомлел. От каждого свертка – где труба с трубой свернута – вода бьет. Трубы того и гляди совсем разойдутся. Гайки-то отвернулись. Побежал наряжать ближайших рабочих. На третьем уступе это было, на самом паршивом месте. Мягкая глина больно была, выворотить ногу не можно. Грязина, да ночка, да ничего не видно, да будь ты трижды проклят! Взглянет на ноги: то ли в обутках, то ли в чем! Все-таки идет спасать рудник. Потом говорил Фомич:
- Не будь вас, мужики, ничего бы от рудника не осталось. Все бы залило. Пруд бы на этом месте был.»

«Я на мосту стояла. На мост кони руду в тележках возили. А мы сваливали ее из тележек через дыры моста в вагонетки. Вот, бывало, в лавке навесят тебе фунт муки да щепотку соли. Голодному трудно робить, а робили. Свою работу не бросали. А собирались мы в клубе, где теперь столовая. Высказывались все. Игоня, как начнет говорить – заплачет. Уж очень мы трудно 21-й год прожили. А у подрядчиков все одно хлеб был и в 21-м году. Они все на гонщиках да на кладчиках жирели. Бывало, смеются над нами: «Робят! Пущай робят! Клади пуще – золотой подарят!» А мы на них нисколько не глядели. Робили. Мы горе терпели, переносили. Ездила по муку к кулакам деревенским. В какую избу не придешь – отказ: «Вам надо было эту власть, пусть она вас и накормит». Так вот я сейчас этим кулакам в шары бы наплевала.»

«Наступил голодный 21-й год. Пришлось мне ездить в поисках хлеба. Спекулянты уставят все нары большими муками с мукой или рожью, а сами разлягутся на мешках. А мы, ребятишки, сидим под нарами, ждем, чтобы контроль прошел. Контролером был Колька Баранов с Гальянки, каждый его знал. Мы сидим под нарами, молчим, авось, не услышит. А спекулянты доказывают ему:
- Сидят, под нарами-то!
Он спрашивает:
- Кто под нарами?
Мы отвечаем:
- Зайцы!
- Вылезайте!
- Волков боимся!
Он засмеется и уйдет.
После проверки спекулянты ложатся спать. Большие мешки кладут под головы, чтобы их не украли. А мы снизу в щели между досок прорезаем перочинным ножом эти мешки и подставляем свои. Как только наполнишь свой мешок, на первой же остановке выскакиваешь. А в 22-м году я совсем обнищал, пошел по деревням под окнами побираться. Однажды возвратился из деревни больной. Девять дней пролежал. За девять дней у нас умерло четверо человек: мать, бабушка, двое братьев. Я остался один, очень слабый, истощенный голодом. Лежал в избе у окна. Вот показался старый горняк, большевик Каписко. Я открыл окно и стал просить его, чтобы он меня убил. Он посмотрел и спросил:
- За что?
- Я голодаю четыре дня.
Он сказал:
- Подожди минутку. Я сейчас пришлю.
Прошло минут пять. Прибегает мальчишка, сын его, Мишка. Принес булку хлеба. И так каждый день Каписко стал заносить мне хлеба, пока я не поправился.»

«В 21-м году было сильное затруднение с продовольствием. Перебои со снабжением случались, заминки. Привезут вагон овса, смелют, раздадут. Трудная была работа. Приходилось удерживать горняков от вспышек. Были случаи такие, что отдельные личности просто говорили:
- Три дня уж ни я, ни семья корки хлеба не видим. Как же я могу работать.
Я отвечал:
- Положение такое трудное Вся страна так. Приходится переносить. Ясно, как день.
Часто приходилось и в забоях бывать. Там иногда и поспоришь. Сначала он и покричит и чего. А потом уж «подпояшешь» его, как говорится. Он и сядет в конце концов. Я, когда в Рудком заступил, так у меня на голове волосы целы были. А через два года вылезли. От напряжения от сильного.»

«В конце 1919 года мы переехали в бывший поповский дом у Троицкой церкви. Подоспела 30%-ная мобилизация комсомольцев в ряды Красной Армии, на деникинский фронт. Только объявили мы о наборе – случайный элемент сразу оставил зал заседания. Тогда мы вынесли решение: мобилизоваться не на тридцать, а на сто процентов. Отправилось нас в Свердловск человек сорок с лишним. Ехали весело. Отправили Серегу Кладыкова к начальнику политотдела проситься на фронт. Он был всех солиднее. Нацепили ему большой красный бант. Но начальник все же ответил:
- Пушечное мясо из вас не хотим делать.
Кто постарше был – отправили в Пермь, в тыловые части, а остальным по заячьей шапке дали – поезжайте домой!
Уехали все старшие ребята на фронт, оставили секретарем Вороненко Елизавету. Деваха – во! Но тут началась зима, и поповский дом застыл. Является раз туда Приходько Николай Зиновьич. Ребята приуныли:
- Товарищ Приходько! Холодно…
Отправились вместе с ним на добычу. Разыскали пол-угольника угля. Разогрели комсомол. Ячейка оживилась. Начал работать драмкружок. Поперетаскали мы стулья в поповский дом, все перетаскали, осталась рояль. Только взялись за нее – она нас и придавила. По счастью, проходил мимо горняк Яша Криворучкин. Как лычанину себе на плечо надел – протащили рояль сразу…»

«Горняки, на своей спине испытавшие власть белых, очень дружно берутся за работу, хотя и голодны, разуты, раздеты. Несмотря ни на что, остаемся на субботники по очистке замеров, по нагрузке руды, по ремонту бремсберга. Горностаев Ефим Егорыч добыл немного муки и картофеля. Он добыл также лаптей и ниток. Рабочие радуются, получают муку и тут же в замере начинают печь лепешки. Некоторые товарищи, надевая лапти, говорят: «Обуты!» Федор Данилович Козьмин делит нитки для починки одежи. Он дает конец нитки одному из товарищей, велит бежать до определенного места. Добежал – стоп, нитка обрывается, и товарищ получает ее. Берется следующий. Организуем свою столовую, варим суп. Если в суп ложат немного крупы и картофеля – считаем хорошим, а если в котел попадает иной раз конина- очень хорошим.»

«Мировая война вызвала постройку на Высокогорском железном руднике подъемника №2. Подъемник был рассчитан на производительность около 400 тонн в сутки. К постройке подъемника приступили в июне 1917 года. До октябрьских дней успели изготовить только бетонные опоры для эстакады. Вторжение белых остановило строительство. В конце 1919 года, когда Тагил был освобожден от белых, строительство подъемника было возобновлено. Цемент, пролежав около трех лет под навесами, сильно потерял свои строительные качества. Выход из положения был найдет в прибавке к раствору железной стружки. Не было никаких строительных механизмов. Работу предстояло выполнить одной мускульной силой. Район, где был заложен подъемник, имел оползни. Пришлось предварительно произвести дренаж и пробить почву рельсами. Только тогда стало возможно начать бетонную кладку. Бетон нетрудно класть на горизонтальной поверхности, но под углом в 33 градуса – дело трудное. Строительство совпало с голодными годами, с разрухой после гражданской войны. Однако работа не прекращалась. Одновременно с бетонными работами идут плотничьи. Здесь также каждый брус, стойка, крест, болт или другая деталь обрабатываются и пригоняются точно так, что вся конструкция должна выдерживать напряжение и нагрузку до 400 тонн. Только поэтому подъемник безаварийно работает с 1924 года по настоящее время.!

«В январский вечер 1924 года у нас в клубе была положена постановка. Приехал докладчик и привез весть, которая поразила всех. Он рассказал, что умер Владимир Ильич Ленин. Все были ошеломлены. Многие плакали. Никаких выступлений не было, все молча разошлись по домам. В день похорон Владимира Ильича на площади у памятника Свободы состоялся массовый траурный митинг. День был очень морозный, но не знаю, кто тогда оставался дома, - так много народу пришло на площадь. Все молчали. Огромное народное горе было. Женщины навзрыд плакали. Когда наступил момент похорон товарища Ленина, на заводах, на железной дороге заревели гудки, а на руднике раздались взрывы. Было взорвано сто шпуров.»

«Когда начался НЭП, люди с конями и с капиталами оказались тут как тут. Они протаскивали фальшивую нормировку труда. Технические зарисовки забоев отсутствовали. Замеривали работу на глазок. От подрядчиков много обмана было. Когда основали Отдел экономики труда и попробовали ввести первые нормы, то нормы эти получились несуразно большими, процентов на 200 больше нормальных. Ни один честный ломщик и ни одна лошадь не смогли бы в среднем выробить столько.»

«Выбрали мы комиссию из трех человек. Комиссия проверила на Шихане забои. Для проверки Игоню Шишку спускали на веревке с Шихана. Для технических подсчетов был Костя Першин мобилизован. И обнаружили, что сданная кубатура не укладывается ни в какую физическую возможность. Значит, явное надувательство. Да подрядчики и сами признавались: «А коли меряют на глазок, так чего мне не обмануть?» Когда ставили мы этот вопрос на собраниях, то подрядчики стращали меня и Кынду. Особенно на Кынду наседали: «Встанем вот на ножку тебе, да за другую и дернем. Напополам разорвешься!» А Кында маленький мужичонка. Прибежит ко мне: «Бить хотят меня!» Я успокаиваю: «Днем-то не пошевелятся, а если ночью придут, дай знать тогда. В рукопашную вступим…» До 27-го года как следует сетку ввести не могли.»

«Рассуждения таки были, припомнивается: «Вот коней, говорят, ликвидируют. Механизировать будут все. Разные какие-то техники пошли… Да – врут это все. Без коней не обойтись… А что все задираются и задираются вглубь. Дойдет время, уж лошадям из выработки будет не вылезти. Как же тогда робить-то станем?»

«Я не знаю, почему тогда Саньку Свистунова, предрудкома, из партии не вычистили. Он за Васю Пылаева горой стоял. Все именовал его: «Это самый честный, преданный работник по руднику!» А «честный» работник обворовывал горняков на десятки пудов овса. Возьмки-ка, если тысяча лошадей на руднике робила, по фунту на лощадь не довесить – сколько получится? Тогда ведь давали по тридцать фунтов овса в день на лошадь. Из-за фунта и не вязались. А если 5-6 мешков на весы бросить – попробуй учти тут фунт. Целые дома засыпались овсом до крыши, тут тонну украсть все равно коробку спичек. Не перевешивать же весь овес в доме.»

«Это первейший в молодости был хулиган. Как в драче чего – обязательно Мишка Пискунов. Под судом бывал много раз. В германскую войну он не угадал. Таких хулиганов с судимостью сперва не брали. А потом уж отвертелся, видно, от службы. На работе ли остался, чего ли. Стал идти призыв добровольцев в Красную Армию – он записался. Выдали нам винтовки, обучали на Медном руднике. Но когда надо было ехать под Таватуй на фронт, Михаил и еще кое-кто получили паек, мясо и не поехали. Белые стали теснить красных, кто-то из красных начальников приезжал собирать дезертиров. Уговаривали Мишку вернуться в ряды красных. Так он руку прострелил себе из нагана. Хитрая птица… Белые-то ведь тоже сначала добровольцев набирали себе. Он это время просидел на Сан-Донато, за 15 верст от Тагила. А потом, когда приутихло все, он вернулся в Тагил и начал спекулировать. Сильно окреп Мишка, завел черную доху, дом отстроил. У вдовы партизана за бесценок сарай купил, за мешок овса.Как помещик жил! Прислугу нанял, деньги девать было некуда. А в это время мы здесь голодом работали: Ефим Ефимыч Горностаев хлеб по четвертушке делил»

«Вот сбились по извозам дороги. Надо новые стлани делать, грязь расчищать с дорог. Ходишь по забоям, агитируешь.
- Надо извоза поправлять. Никто, как мы. На себя делаем. Чтобы не было унижения программы и избиения своего конского поголовья. Ее, лошадь, ведь бьет пуще,если по плохой дороге идет. И снасть, и лошадь ломает. Ведь разница тут большая: или она по ныркам идет или по ровной дороге…
Подрядчики поодиночке все соглашаются, а как сделаешь субботник – тому некогда, этому некогда… На другой день опять идешь по замерам:
- Ты почему не был?
- Домашние причины все.
- А по какой дороге будешь ездить, по плохой или по хорошей?
Он наконец соглашается отработать свою долю. Трудно с конницей было робить, у каждого обыденные дела свои: то тележку починять, то кобылу перековывать, то пьяный, то с похмелья…»

«В 1928/29 году на рудник к нам набежало много чужих кулаков и белогвардейцев, утекших от коллективизации: омские, томские, барнаульские, тюменские, ялуторовские! Со все сторон понаплыли. Решили мы их с рудника повыкурить. Я знал, где кулаки останавливались по квартирам. Все больше у крупных подрядчиков. Об этом мне рассказали рабочие. Приехали в два часа ночи на лошадях. Перво к Горохову Василию Митричу. У него застали всех пьяными: сидят и пируют, полна изба, человек двенадцать. Мы постучались. Горохов Митрич меня знает прекрасно. Открыл:
- В чем дело?
- Разрешите взойти! У вас публика посторонняя есть, проверить надо.
Входим в избу:
- Здравствуйте! Как живете? Разрешите ваши документы!
Документы оказались фальшивые. Мы этим людям приказали снаряжаться. Человек одиннадцать тут захватили. Построили, повели дальше. Всего за ночь их набрали 21 человек. К утру привели их куда следует. В следующую ночь еще человек пятнадцать забрали.
Дней через десяток возвращаюсь домой вечером. У Извездной улицы встречает меня лошадь в кошовке с тремя людьми. Я с пустыми руками с работы шел. Кричат:
- Стой!
- В чем дело?
Лошадь на меня. Я в сторону. Они выскакивают на меня. Я сразу через прясло и – ходу. Выстрел мне по запяткам. Я – быстрее. Огородами пробрался домой. С тех пор не стал впотьмах возвращаться.»

«Работница Елена Масленникова подала мне заявление, что в нашем цехе работает тот самый Иван Николаевич Нехорошков, который провел белых нам в тыл при сдаче Тагила в 1918 году. При белых по доносу Нехорошкова был жестоко избит отец Масленниковой. Я принял заявление. На первом же рабочем собрании мы скричали Нехорошкова.
- А ну-ка, расскажите нам, кто вы такой и ваше прошлое?
Когда Нехорошков начал рассказывать свою биографию, как вспомнил я год 1918 и события у станции Сан-Донато, где валились десятки невинных душ от рук палачей, пробравшихся незаметными тропами, не мог я, как председатель комиссии, выдержать и тут же закричал ему:
- Выйди отсюда, враг и тиран народа, пока ты еще жив!
Нехорошков удалился немедленно с рабочего собрания, а горняки с еще большей активностью стали разоблачать тех, которые вели борьбу против красных.»

«Приехали мы с маркшейдером Ивлиевым делать приемку на Каменском руднике. Доходим до шайтанского подрядчика Короткова. У него в замере кочка перенесена. Спрашиваем:
- Сколько предполагаешь сдать?
- 240 кубометров.
Приступаем к обмерке. Намеряли только 120. Коротков тогда заявляет:
- Не намеряете 240 – кайло вам обоим в спину!
Ивлиев растерялся. А я говорю:
- Ничего подобного. Сколь сработал, столь и получишь.
Так сто двадцать и приняли. Никакие обжалования не помогли ему. Через два-три дня он ушел с предприятия. Борис Иваныч Шептаев часто мне говорил:
- Я – Борис Иваныч, ты – Анатолий Иваныч! Я езжу на вороном коне, ты – на соловом. Нам из-за куста с тобой головы оторвут…
А ничего. Живем до сих пор.»

«Осенью 1923 года меня приняли на Железный. Мне было семнадцать лет. Рудник еще совсем мало работал. Подъемник ремонтировался в то время, работали одни кони. Как только я пришел работать, вскоре же вступил в комсомол. Меня избрали секретарем ячейки гонщиков. Как работник по защите прав молодежи я часто сталкивался с подрядчиками. Приходишь на забой, говоришь:
- Почему заставляешь подростков работать не по шесть часов, а по восемь?
- Я и не заставляю… Они сами работают…
Я ссаживал малолетнего с тележки, лошадь передавал другому гонщику, а малого отправлял домой. Бывало, встанешь на извоз, смотришь. Для молодежи был установлен гудок на два часа раньше конца работы. Как прогудит гудок, проверяю, не едет ли по извозу кто из малолеток. Ведь домой они уходили пешком по лестницам. А если едет по извозу – значит, с породой. Значит, продолжает работать. Я таких тоже ссаживал и отправлял домой.»

«Поступил я подручным слесаря к Исааку Двойникову. Он был внимательный и требовательный учитель. Толково показывал, как что надо делать, проверял, понимаю ли я. Мы делали с ним ремонт вагонов для Большой выработки. У нас так было. Мы не ждали, когда к нам поступит вагон, а сами шли в выработку и смотрели вагоны: не стучит ли, не проседает ли коробка, есть ли застежки, чекушки. Мы ходили под свалкой и требовали поднятия опрокинувшихся вагонов. Работали, не считаясь со временем. Часто вечеровали. Вагончики ведь были старые, все разбитые, системы Коппеля. Приходилось за ними смотреть вдвойне. Мы знали, что недостача вагонов может сорвать программу. Тогда тоже были годовые программы.»

---

Заглядываю это я сегодня в киоск, просто спрашиваю про свой журнальчик вырви-глаз, не пришел ли, а они мне говорят - а его же закрыли!
Я - как закрыли?? Я же его недавно покупала...
Они - ну вот, это был последний номер!
Ничего не понимаю... почему закрыли... его же хорошо разбирали...
Да что же это такое, и так мало журналов, которые можно читать, так еще и их закрывают. Киоски Роспечати, по крайней мере, у нас - заполнены невыразимым мусором...
Попробовала поискать по гуглу каких-нибудь внятных известий, ничего не нашла. Ну, это еще ничего не значит, я и про журнал Story ничего внятного не нашла, а журнала не видать.

---

Читательский дневник

П.Б.Медавар. Советы молодому ученому.
"Слово scientist вошло в употребление стараниями Уэвелла не ранее 1840 года. Кстати сказать, Уэвелл был величайшим "именователем" и каталогизатором науки. В публикациях Королевского общества можно отыскать переписку Уэвелла с Майклом Фарадеем, где они обсуждают, как именно назвать противоположные полюса электролитической ячейки. Фарадей предлагал такие пары - вольтаод и гальванод, подземнод и небоод, истод и вестод (восточный и западный), цинкод и платинод. В ответе Уэвелла ощущается убежденность в своей правоте: "Дражайший сэр... я склонен рекомендовать названия анод и катод." Так эти полюса и зовутся с тех самых пор."

Дж.Халперн. Все телки мимо.
"Когда ты учишься в младших классах, первый день учебного года очень важен: в основном, потому, что ты узнаешь, за какой партой будешь следующие девять месяцев проводить каждый будний день по семь часов. Ошибешься с выбором - промучаешься до следующих летних каникул. Когда я перешел во второй класс, наша учительница миссис Вангард еще за три недели до начала занятий известила родителей письменно: "Места будут распределяться по принципу: "Раньше придете - шире выбор". Что ж, вообразите себе "черную пятницу" в "Уолмарте", только вместо магазина - школа, а на штурм идут осатаневшие спиногрызы.
- Я должен быть в школе в шесть утра, - объявил я родителям на кухне вечером, накануне дня, когда начинались занятия.
- В шесть? Спятил? У тебя там что - коровые недоеные? Нет. И думать забудь, - сказал папа.
Меня охватила паника. Я вспомнил, что мой друг Джереми собирается прийти на рассвете и быть первым в очереди у школьных дверей, чтобы захватить самое лучшее место.
Мама посмотрела с сочувствием:
- Мы доставим тебя в школу как можно раньше, только обещай, что будешь выходить к ужину в брюках.
Мой вечерний наряд состоял из белых трусов с трансформерами и футболки с надписью "Мондейла в президенты!"

К.Скайф. Глазами воронов.
"5.30 утра. Осень. Над Лондоном занимается рассвет. Я слышу, как едут грузовики и белые фургоны автодоставки, как уже направляются из пригорода в центр ранние пташки. Звуки города, пробуждающегося ото сна, сливаются в общий гул. Быстро поднимаюсь по каменной винтовой лестнице на верхушку Кремневой башни. Позади меня мерцает яркими огнями город. Я вижу старое здание администрации Порта Лондона: когда-то оттуда следили за движением кораблей вверх и вниз по Темзе, а ныне оно превратилось в шикарный отель. Мимо часовни, мимо Казарм Ватерлоо, через Тауэр-Грин и дальше несется знакомый мне утренний аромат Лондона - смесь выхлопных газов, запахов Темзы, свежемолотого кофе и чудесного сладковатого амбре свежескошенной травы на Тауэр-Грин. В Тауэре пока никого не видно, здесь только я и тени тысячелетней истории."

Б.Сандерсон. Архив Буресвета. 1. Путь королей.
"Каладин нахмурился, разглядывая духа. Спрены жили повсюду, большую часть времени на них просто не обращали внимания. Но этот явно отличался от остальных. Девушка-спрен поднималась словно по невидимой лестнице, пока не достигла высоты, откуда могла смотреть на ладонь Каладина, - и он сжал пальцы, пряча черные листья. Она обошла его кулак по кругу. Спрен наклонилась, разглядывая его руку с разных сторон, будто ребенок в поисках спрятанного леденца.
- Что это такое? - Ее голос был тихим, как шепот. - Ты можешь мне показать. Я никому не расскажу. Это сокровище? Ты отрезал кусочек от покрывала ночи и спрятал его? Это сердце жука - маленькое, но сильное?"

В.Яковлев. Тень императора.
"У вас когда-нибудь было ощущение, что все вокруг знают что-то, чего не знаете вы? Я шел по дворцу и не понимал, почему при виде меня барышни краснеют и закрываются веерами, а мужчины разделились пополам, одни подмигивали мне , весело улыбаясь, а другие мрачнели и хватались за оружие.. Я ничего не понимал и главное ничего не помнил, утром проснувшись в своей кровати, я облегченно выдохнул, поблагодарив Господа, что не очнулся в какой-нибудь конуре, весь обвешанный женскими телами или по локоть в крови в чьем-то доме. Осмотрев одежду де Брезе, которую тот аккуратно повесил в платяной шкаф, я также не нашел на ней следов крови. Осмотрев себя и комнату, я только тогда впустил слуг, чтобы они помогли мне умыться и привести себя в порядок."

---

Виктор Яковлев "Тень императора". Фэнтези. Я и думать не думала обращать внимание на эту книжку, но тут - благодаря LiveLib - уловила, что это пишет под псевдонимом Распопов. Ну, а поскольку я всегда интересуюсь книжками Распопова... В общем, э... своеобразно... Warning! В тексте присутствуют сцены жестокости, изнасилования в количествах и сексуальные извращения с порнографией.
Сюжет: Анри дю Валей - младший сын графа дю Валей, с детства всегда был тонко чувствующим и стремящимся к высокому. Поэтому в семействе его терпеть не могут, особенно старшие братья. Они всегда над ним издевались и терроризировали. Но в конце концов необыкновенная одаренность юноши привлекла внимание самого императора, и Анри призвали на службу к императорскому двору. Оказалось, что у Анри есть магический дар, а император подобным не разбрасывается. Но необходимо пройти суровую школу. К удивлению многих Анри все преодолеет и со временем станет правой рукой императора, его верной тенью, самым могущественным лицом в империи, внушающим всем поголовно непреодолимый ужас... Но это все внешняя сторона, а что невидимо никому - на самом деле личность Анри давно разделилась на две половины, темную и светлую, которые то борются между собой, то вынужденно сотрудничают, и темная половина чем дальше, тем больше берет верх. Хотя бы потому, что она, элементарно, куда больше соответствует окружающей реальности...
Книжка, в общем, довольно дикая и странная. Вот только начав читать, я сразу же наткнулась на кошмарную сцену - как старшие братья Анри, изловив его с возлюбленной, связывают его и у него на глазах несколько часов насилуют девушку. Это меня как-то сразу выбило из колеи, и я книжку надолго отложила... Вот вспомнила и решила все же дочитать. Ну, там и дальше все так же шло. Сюжет, в принципе, интересный... но от чрезмерного количества всевозможной жестокости и садистских издевательств просто мозги сворачиваются в трубочку...
Нет, так-то я понимаю, к чему ведет автор. Вот это разделение на темную и светлую половины - оно, по ходу, началось после этого самого изнасилования и утраты первой любви, все такое. Дальше темная половина все больше материализуется и усиливается. Там и при дворе императора совсем не утренник в детском саду происходит - все друг за другом следят, интригуют, разврат, заговоры и убийства на каждом шагу. А ГГ вынужден во всем этом участвовать, поскольку приглянулся одному из наследных принцев - конечно же, тому, который внушает придворным наибольший страх. Этот принц прибрал ГГ к рукам, сделал из него исполнителя своих хитрых замыслов и прочего. Но больше всего доводит до ручки типа любовная линия ГГ, точнее даже не любовная линия, а вот что ГГ поженили из деловых соображений, а он вздумал влюбиться в жену, тогда как она его презирает и всячески над ним издевается. В буквальном смысле ноги об него вытирает. Читать это практически невозможно.
Да, скажем прямо, тут все неоднозначно! В смысле, темная половина - она, конечно, кошмар, это ясно. Но дело в том, что и светлая половина, то есть, сам Анри - порядком бесит. Тряпка, покорный, смиренный, не к месту проявляющий отвагу (бессмысленную), ум и твердость, а там, где надо - не проявляющий... Таскающийся за своей стервозной женой и мечтающий, чтобы она ему дозволила хотя бы "сидеть у ног" и т.д. Короче говоря, мало того, что у ГГ раздвоение личности - по-моему, в психиатрии это именуется шизофренией, если я не ошибаюсь - так еще эта светлая личность страдает каким-то адским сексуально-психическим извращением из области садо-мазо. Понятно, что на этом фоне даже кошмарная темная половина выглядит привлекательно - она, по крайней мере, ведет себя адекватно (в заданных условиях)...
Ну, а вообще, тут у автора получается довольно любопытная версия истории доктора Джекила и мистера Хайда. В фэнтезийном антураже. (Что не мешает мне размышлять, не требуется ли самому автору проконсультироваться у психиатра... с этим зашкаливающим количеством садизма и порнографии )
Текст совершенно не вычитан! (по-моему, так выражаются среди фанфикеров? ) Фразы подчас построены дико и неуклюже, встречаются повторы слов, все такое. Автор даже умудрился двум графским сыновьям дать одно и то же имя! Анри и Генри. С ума сойти... (с интересом и подозрением поглядывает на вторую книжку, в смысле, что там можно еще дальше писать... )

@темы: Книги

---

Увидела на лабиринте, что третья книжка Лисиной про Мара будет в конце марта. Она уже в предзаказе. Хорошо...
Осталось еще дождаться какой-нибудь акции, а то цены на книги просто конские.

---

Читательский дневник

Elle.
"Морковный сок, томатный сок и сок из свеклы сбрызните лимонным соком, посолите, поперчите, добавьте пряности и разлейте по формочкам для льда. Заморозьте. Подавайте с черной икрой.
Шарики из маниоки опустите в кипящую воду. Когда разбухнут, откиньте на сито, дайте воде стечь и обмакните в сироп из розы. Разложите по бокалам, сверху влейте немного сиропа из розы, а затем розовое шампанское."

К.Корзун. Сломанный клинок.
"Сдернув с плеч неприметный рюкзачок, девушка раскрыла его и вынула баллончик аэрозольного дезодоранта. Во всяком случае, именно так утверждала этикетка на его боку. Сорвав с него крышку, Каталея утопила колпачок разбрызивателя одним уверенным нажатием. Трое мужчин почти приблизились к ней, в азарте погони растеряв осторожность и грубо отталкивая людей в разные стороны, не обращая внимания на возмущенные выкрики и проклятия. Выпавший из рук Каталеи баллончик загремел жестью где-то у нее в ногах и негромко хлопнул, посеяв в толпе самую настоящую панику. А она только сделала глубокий вдох и резко присела, полностью погрузившись в облако ярко-оранжевого дыма. Досчитав про себя до пятидесяти, девушка на ощупь подхватила рюкзак и, с трудом ориентируясь в густом дыму, расталкивая бегущих и кричащих людей, побежала вдоль здания аэропорта. Ее сердце билось в тревожном предчувствии близкой беды, но чтобы убедиться в том, что все плохо, нужно было встретиться с заказчиком. Или... не встретиться."

---

Читательский дневник

М.Бреннан. Халцедоновый двор. Чтоб никогда не наступала полночь.
"В одном из просторных залов с колоннами Луна наткнулась на Орфея, на сей раз игравшего какой-то танец. Под дружное хлопанье собравшихся вкруг него дивных один из их числа кружил в бешеной пляске партнершу. Остановившись у стены, Луна полюбовалась лабберкином, все быстрей и быстрей увлекавшим за собой несчастную, спотыкающуюся человеческую девицу. Смертная казалась вполне здоровой, хотя и изрядно изнуренной - очевидно, это какая-нибудь служанка, завлеченная в Халцедоновый Чертог ради непродолжительной забавы, а значит, в конце концов она будет возвращена на поверхность, совершенно сбитая с толку и напрочь лишенная сил. Те, кто, подобно Орфею, оставались здесь надолго, приобретали особый, неземной, обреченный вид, коего у девчонки пока что не наблюдалось."

О.Грон. Штурман для космического демона. Гравитация между нами.
"Осталось проверить другие ящики. Они значились под порядковыми номерами и имели на крышках лазерные насечки. Кажется, я видела у Милларда на стеллаже сканер, который сможет опознать шифр. Повозиться пришлось несколько минут. Я рассчитывала в это время покинуть грузовой отсек, а теперь мои планы нарушались, да и чертова невесомость затрудняла движения. Однако мне удалось вскрыть один из дальних контейнеров, и я замерла, широко открыв глаза.
Оборудованием для геологов это точно не пахло. Из ящика на меня смотрело лицо незнакомца. От страха я едва не потеряла сознание, когда под действием невесомости из контейнера выплыло тело, облаченное в облегающий серебристый костюм. Лишь присмотревшись, я поняла, что это вовсе не человек, а киборг, у которого деактивированы все функции. Напичканный всевозможными гаджетами универсальный робот. Запрещенное оружие. Хладнокровный убийца, которого можно принять за обычного человека. Выругавшись про себя, стала заталкивать киборга обратно. Мне это едва удалось, он никак не хотел укладываться в крепления контейнера. Захлопнув крышку, быстро заблокировала ее и, наконец, громко выдохнула. Так вот что везут с базы! Мысленно я прикинула, сколько таких выключенных молодчиков может находиться на нашем складе - если в каждом контейнере помещается один, то не меньше сотни."

Elle.
"Евгений Гришковец: Вообще, человек в жизни не меняется. Он может мимикрировать, или, чаще всего, от человека начинают отваливаться какие-то не присущие ему признаки, и человек "проступает" - либо в какой-то прекрасной сути, либо в своей ужасной жути. Но он такой и был. Человек не меняется - я убежден в этом. Человек может научиться себя вести. Человек может разучиться себя вести, Заработать много денег и подумать: "А зачем вести себя вежливо? Буду вести себя так, как всегда хотел."

В.Яковлев. Тень императора.
"Я занялся инспекцией сада, нужно было расположить гвардейцев так, чтобы их вроде как и не было, а с другой стороны, чтобы могли сразу появиться в нужный момент. Император пошел даже на такую меру, чтобы на входе все обязаны были сдать оружие, он не хотел, чтобы во время отречения возник хоть малейший намек на бунт или волнения. Эту неприятную обязанность, прием и выдачу обратно оружия, возложили на меня, особо не интересуясь моим мнением. При этом принц с усмешкой пожелал мне удачи и нажить поменьше врагов, поскольку после прошлых торжеств человека, что был на моем месте, просто закололи во время то ли шестой, то ли седьмой дуэли. Пришлось приступать к обязанностям, ведь мне временно подчинили всех гвардейцев, что охраняли сад. Что им тоже не очень понравилось, в общем, спасибо большое будущему императору, работой и проблемами он меня обеспечил на долгое время, еще не вступив в свои права."

---

(лазая по ютубу) вот сижу тихо, никого не трогаю, мирно прослушиваю Бандьера Россу... вдруг ни с того, ни с сего вынесло на какой-то монгольский рок.
Что называется, почувствуйте себя во времена монголо-татар... (первая песня со словами)

@темы: С ума сойти

---

Валерия Перуанская "Зимние каникулы". Сборник из нескольких повестей. Сначала издавался в 70-е, потом переиздавался в разгар перестройки - с добавлением одной повести. Поскольку в повести затронута тема репрессий, то я уж заподозрила, что автор ее срочно написала на горячую тему... Но потом все же думаю - да черт его знает. Может, и изначально эта повесть была, только в 70-е ее не включили. (Не многое потеряли )
Я так понимаю, что автор писала эту книжку с целью, чтобы читатель ее дочитал, пошел и повесился. Вот все, буквально все источает такой угарный газ - жизнь- дерьмо, кругом все серое, безнадега, беспросвет, кругом одни мрази и сволочи, ты никому не нужен, серость и тоска кругом, верить и надеяться на что-то бессмысленно, ты один среди бесконечной серости, а если рядом и есть родные и близкие люди, то они или маскируются, скрывая свои гнусные хари, или помрут, оставив тебя в этом фекальном море, серость, серость, одинокие лучики света никак не разгоняют мрак, а только сильнее подчеркивают все это - безнадега, беспросвет, серость...
Честно говоря, я не знаю, зачем кому-то вообще это писать. Что за радость? Исходя из рассуждений Хаксли, что люди - писатели и читатели - начинают испытывать вкус ко всякой страдательно-депрессивной литературе, заскучав от сытой и благополучной жизни, зажрамшись, попросту говоря - можно сделать дедуктивный вывод, что жизнь в СССР в 70-е была просто офигенная. Ну, я это и так знаю, без Хаксли и дедуктивных построений по сборнику Перуанской.
"Прохладное небо осени". ГГ - женщина лет около 45, муж, дочка-студентка, стабильное положение, где-то в глубине души чувствует тоску-печаль, с мужем отношения ровно-спокойные, без огонька, дочка к родителям относится больше потребительски - обеспечьте меня модными шмотками, как у всех и не лезьте в мою жизнь. А к ним на работу назначается новый начальник - примерно ее возраста, мужчина видный, интересный, настоящий полковник интригует. И тут ее направляют в командировку, в Ленинград, это ее родной город, она там родилась и выросла, а там репрессии, отца, судя по всему репрессировали, мать вынуждена была пойти в уборщицы, потом она типа поступала в институт, и мать настояла, чтобы она поехала отдохнуть к бабушке, а тут война началась, мать погибла в блокаду, все родные погибли, ГГ в итоге осела в Москве и т.д. Вот впервые едет в Ленинград, рассчитывает повидать одноклассников. А там, в Ленинграде внезапно встречает и нового начальника, он тоже вдруг решил приехать, начинает за ней ухаживать, завязывается роман, но это... платонический. ГГ, надо честно признать, мямля и нерешительная. Но она почувствовала себя снова живой и со смыслом. А этот начальник, оказывается, тоже родом из Ленинграда, здесь у него родители проживают. Он ее с ними знакомит. ГГ удивляется, что - какое совпадение, родители начальника живут в том же доме, где до войны она раньше жила с родителями. Возвращаются из командировки, ГГ рассказывает отцу - а, да, отец потом снова вернулся, составил семью с бывшей соседкой, которую тоже репрессировали вместе с мужем, и у нее муж погиб, а она вот с отцом ГГ сошлась на почве прошлого. В общем, ГГ рассказывает отцу о таком удивительном совпадении, ну и, оказывается, что это отец ее начальника написал донос на ее отца и прочих соседей в доме, из-за чего их репрессировали, а ему в награду досталась их квартира. Отец от потрясения скоропостижно умирает. ГГ в шоке. Но она сказала начальнику, что между ними все кончено.
"Бабушка". ГГ - престарелая женщина, за 80, всю жизнь тиховалась и жила помаленьку, из бывших, после революции они с мужем вот принялись тиховаться, но их так никто и не заметил. ГГ жила с дочкой, в ее семье, дочка вышла замуж за военного в высоком чине, жили все на его пенсию и на пенсию бабушки, бабушка у них работала в качестве бесплатной прислуги, все хозяйство на ней, дом, уборка, готовка, возня с внуком, и сейчас все так и продолжается, хотя ей уже за 80, еле ноги таскает. И тут дочка у нее помирает внезапно. Бабушка продолжает все так же обслуживать зятя и внука. И тут зять решил жениться, ему уже тоже за 70, но нашлась подходящая женщина, он почувствовал себя молодым, и он объявляет бабушке, что она должна освободить жилплощадь, потому что она же ему никто, даже не родня, пусть куда-нибудь поедет, он начнет новую жизнь, а сыну-внука придумают, куда деть. Бабушка в шоке и не знает, куда податься. В финале изображается, как внук узнает об этих грандиозных планах и возмущается, что его хотят куда-то выселить с его законной жилплощади и вроде как собирается судиться с отцом. Но я как-то не чувствую, что внук испытывает к бабушке какие-то особые чувства, скорее ощущается вот это возмущение...
"Тридцать три богатыря". ГГ - мужчина средних лет, тоже за сорок... Жизнь устоялась, без надежд на какой-то прорыв, но спокойная, все одно и то же. Однажды случайно на улице встречает бывшую любовницу. Это лет десять назад он на работе увлекся сотрудницей, она тоже увлеклась, завязался роман. ГГ осознал, что он женился сдуру, они с женой друг другу посторонние люди, а вот эта женщина прямо самое то, но не решился бросить жену и ребенка, а любовница через некоторое время ему заявила, что она вообще-то тоже хочет нормальную семью, в том числе для своего ребенка (у нее тоже маленькая дочка) и лучше им расстаться. Расстались, а через некоторое время жена ГГ завела на работе роман с начальником и даже переехала к нему жить, но потом оказалось, что начальник был бесприютный, только переехавший, поэтому ему нужна была женщина для тепла, а вот к нему приехала супруга с детьми, так что он жену ГГ выставил, и та вернулась вся огорченная к мужу. Но любовник оказал для нее протекцию, и по его рекомендациям жену ГГ сделали начальницей, так с тех пор она сделала блестящую карьеру. В общем, в ходе этого романа ГГ очень переживал, что тогда не бросил жену и не ушел к любовнице, а потом жена вернулась, они как-то потихоньку стали жить дальше. А тут он встретил случайно эту любовницу, все у него перевернулось в душе, зародились какие-то надежды, она ему крикнула, что созвонятся, он все думал и решил просто к ней поехать. Оказалось, что за это время любовница нашла себе мужа, ну не болтаться же так, они очень удивились, но встретили ГГ вежливо. Посидев у них, ГГ возвращается домой не зная, как дальше жить.
"Кикимора". ГГ - одинокая женщина, всю жизнь прожила с родителями, всю жизнь проработала на маленькой должности в издательстве (корректором), а вообще-то она думала стать поэтессой, стихи писала, но не сложилось. Потом родители умерли, а на работе ее отправили на пенсию, она не знает, что делать, осталась одна и без занятия. И тут встречает тоже одинокого пожилого мужчину, у него жена умерла, живет у дочки в ее семье, но там ему тяжело и плохо, все к нему относятся с пренебрежением, он им мешает. ГГ и этот старик нашли друг друга, сразу почувствовали родственность душ, прекрасно проводят время вместе, разговаривая о культурном и возвышенном. И тут этому старику становится плохо, сердечный приступ, сразу появляется дочка, начинает наезжать на ГГ, что это она довела старика, понятное дело, дочке она никуда не нужна, чтобы еще отец на старости лет завел новую жену, она выгоняет ГГ, чтобы больше не смела появляться, и ГГ, рыдая и спотыкаясь, удаляется к себе.
"Зимние каникулы". ГГ - девушка Майя, двадцать лет, только что поступила в институт на инженера по радиоэлектронике, но завалила сессию, потому что увлеклась студенческой жизнью и мальчиками, точные науки в этих условиях ей совсем оказались непосильны. ГГ отчислили за неуспеваемость, она переживает, как это все сказать дома, потому что будет скандал. И тут она, возвращаясь поздно с вечеринки, падает и получает травму - ударяется головой. ГГ помещают в больницу, где она проводит недели две-три в стационаре. В больнице скучно и тоскливо, за это время ГГ поневоле обращает внимание на окружающих, на соседок по палате, на приходящих к ним родных, на медперсонал. Узнает разные истории из жизни, сталкивается с разными людьми. В финале скандал таки разражается, так как родители узнают об отчислении ГГ из института. Но после криков и выяснения отношений все успокаиваются, гроза прошла, а ГГ осознает, что поступление в институт и так было ошибкой, радиоэлектроника это не для нее, а на самом деле у нее есть способности в области медицины. Решает поступать на медицинский.
Эта последняя повесть мне больше всего понравилась, по крайней мере кончается более-менее позитивно... И персонажи почти все приятные... Но автор и тут умудрилась впихнуть побочную сюжетную линию, от которой читателя вполне может перекосить. Это у них там в больнице, в палату помещают новую пациентку, интеллигентная красивая женщина, лет 45 (автор предпочитает такой возраст! наверно, в расчете на себя ), у нее инсульт, ее парализовало, она не может говорить и двигаться. А так у нее была очень обеспеченная семья, муж - какой-то ответственный чин из какого-то министерства, часто ездит в заграничные командировки, дочка работает в киноиндустрии, она сама была художницей. Но вот у нее инсульт, и оказывается, что она сейчас стала обузой для дочери и мужа, потому что за ней надо ухаживать, судно подавать и все такое, а они же такие мажорные, как они это будут делать, и вообще, у них своя жизнь, важная работа, они не могут тратить время. И вот эта женщина лежит в больнице, все надеется, что ее навестят родные, а тем все недосуг, дочь приезжала два раза, но не стала ничего делать, невзирая на толстые намеки соседок по палате, а муж тоже пару раз заехал и стал требовать, что переведет жену в хорошую больницу, для высокопоставленных чинов, а то тут обычная. И эта женщина отказывается от еды, отворачивается от всех, не хочет жить.
Эх... А я когда-то в детстве с удовольствием читала какие-то повести Перуанской, кажется, в журнале "Работница". Там-то всякой серости и безнадеги не было, светлое что-то такое, про любовь...
Кстати, не нашла нигде упоминаний о смерти автора, так что, если она еще жива, то в этом году как раз должен быть ее юбилей - 100 лет. Она 1920 года рождения.

@темы: Книги

---

Читательский дневник

В.Яковлев. Тень императора.
"Толкнув какую-то дверь, он вошел в камеру. Я сразу же зажал нос и рот, так отвратительно пахло оттуда горелым человеческим мясом.
- Выйди, - приказал он палачу, что стоял с раскаленными щипцами рядом с тем, что осталось от человека. Тот беспрекословно подчинился.
- Убей его, - просто сказал принц, обращаясь ко мне.
Мне было неприятно убивать вот так, безоружного человека, да еще и по чужому приказу. Что ж, выбора не было.
"Сделай это как можно кровавей, чтобы и его испачкало", - попросил я.
"Чистоплюй".
Дав темной половине контроль над телом всего на минуту, я остался доволен принятым решением. Спрятав шпагу и вытащив кинжал, мое тело сделало пару скользящих шагов к жертве, быстрым движением зашло ему за спину и одним движением сделало надрез на сонной артерии. Принц увернуться просто не успел, ударившая по направлению него струя успела запачкать его костюм.
- Обычно после подобных фокусов у меня все вылетают, - будничным тоном заявил он, - но тебе дам шанс объясниться.
- Обычно я не убиваю людей без достаточной на то причины.
- Идем за мной, - принц ничего не сказал, а по его всегда одинаковой физиономии было не понять, что он думал."

А.Орлова, К.Измайлова. Оборотень по особым поручениям.
"Подбежав к дому, я поскреб лапой заднюю дверь. Обычно мне открывала кухарка, если успевала прийти к этому моменту, либо судомойка - ко мне уже привыкли и даже оделяли чем-нибудь вкусным с господского стола. Однако сегодня никто не отозвался, дверь была заперта. Я мог бы открыть ее и сам, но меня могли заметить...
Я негромко гавкнул. И еще раз. И еще.
На кухонном окне сидела кошка, одна из полосатых.
"Не галди, - предупредила она, старательно умываясь. - Не поможет".
"Почему это, сударыня?" - поинтересовался я, памятуя о том, что приличным псам следует вести себя вежливо даже с кошками.
"Некому открывать, - ответила она, потянулась и спрыгнула с подоконника. - Какое несчастье..."
От недоумения я потерял дар речи. Потом, правда, подумал, что повел себя глупо: сразу надо было расспросить кошек, они видят много чего интересного. Но к ним попробуй подойди!"

---

Книжный столик

Д.Щеглов "Три тире".

"01.10.1943. Заночевали в деревне над рекой Десной. Здесь избы совершенно невредимы, но хозяева настолько перепуганы, что в нескольких домах нас просто не пустили. Только в крайней избе маленькая шустрая и миловидная бабенка с округлым животом приняла нас запросто. Она бойко, легко и с юмором рассказала, как кой-какие ее соседи сперва подались к партизанам, потом, кто "похозяйственней", разошлись по городам и нашли себе занятие: пристроились в "полицаи". Выждав малость, словно приглядевшись к нам, она спросила:
- Скажите-ка вы вот что: отымут от меня его, аль не отымут?
- Кого?
- Кого? - переспросила женщина и провела ладонью по животу. - Не иначе - сына. Говорят, их будут брать... Известно, куда нам фрицев... и своих хватает... Нарожали... хоть и война. А ведь он мой. Вот и пришла спросить: отымут или как?
На высокой ноте она со стоном втянула воздух и беззвучно, по-детски заплакала:
- Я ж ничего не могла поделать..."

"03.10.1943. Учительница, молодая и кокетливая, когда увидела наших пленных, приветствовала их с такой чувственной интонацией, которая, очевидно, стала у нее привычной за эти годы. - О, немецкие солдаты!"

"05.10.1943. Те партизаны, что размещались в деревне, представляли собой небольшую часть из партизанской бригады Кузьмина, оставленной для ликвидации притаившихся бандитов. За последние дни диверсанты уже взорвали два сельсовета и один мост на большой дороге.
- У нас тут, знаете, под видом партизан всяческие бандиты действовали. Бабу ограбят, барахло заберут, а потом расписку: мол, партизаны. А в нашей бригаде на этот счет строго было."

//немецкий дневник// "Наибольшую опасность для меня представляли русские полицаи. Они находились в каждой деревени и лично знали всех. Если появлялся кто-нибудь неизвестный без удостоверения, то, значит, он был партизаном и с ним обращались соответствующим образом."
"Нужно иметь хорошие нервы, чтобы в полном одиночестве проходит ь по таким лестным пространствам. Леса средней полосы России похожи на колоссальные чащи неандертальской эры."
"То, что в Европе знают о России, почти равно нулю."
"Я отдал себя в распоряжение штаба отряда в качестве врача и заявил при этом, что готов участвовать в боевых операциях. Все очень обрадовались этому. Ведь врач был крайне нужен. И я приступил к работе. Скоро мое имя узнал весь лес. Мне даже не было надобности запоминать пароль. Работы было достаточно: то надо было наложить повязку, то уложить ногу в гипс, то удалить пулю или зашить разрез. Постоянно приходилось иметь дело с кожными болезнями, чесоткой и сыпью, так как не хватало мыла для соблюдения личной гигиены. Особенно нуждались в моей помощи девушки."

"20.10.1943. Общий и самый распространенный вопрос, который идет из тыла: скоро ли кончится война? Из 364 просмотренных в сентябре писем, пришедших из Германии, только два оказались с нацистским содержанием."

"Инструкция фашистского командования: как следует вести себя немецкому солдату в еще оккупированных "областях Востока". "Надо только, чтобы русские (или, как часто говорится в документы, "жители Востока") убедились в нашем превосходстве, и тогда они покорно позволят управлять собой".

"10.11.1943. - И вот, собрались мы как-то вокруг командира, и он говорит: весь лес обложен, и в каждой деревне пикеты немецкие. А у нас на винтовку по десять патронов и еды - всего полкартошки на каждый день, и то сырой. Ее надо сосать и медленно, долго-долго жевать. Потому что костры разводить уже было нельзя. Над лесом летал самолет и бросал листовки: "Советская власть уничтожена. Война закончена, мы гарантируем каждому жизнь, если он добровольно выйдет из лесу". Вот что придумали! Тут я скажу откровенно, многие у нас приуныли."

"- И знаете, что я заметила: надо в подпольной работе всегда очень крепко верить самой в то, что себе сочинишь. Тогда не собьешься, если даже тебя неожиданно что-нибудь спросят."

"26.11.1943. Из Лондона по радио объявили о начале "концентрических" налетов на Берлин. Сообщения как будто бы победоносные, но от них стало неприятно, и никто из нас не испытал восторга: ведь гибнут люди, разрушается мирный город, а не военные объекты. Тут же вспыхнул спор: все ли средства хороши, когда надо вынудить врага кончать войну? И Забаштанский сказал негромко: "Легче всего врачу, чтобы убить болезнь, убить больного, но, борясь с фашизмом, мы обязаны сохранить народ Германии."

"07.12.1943. Ночью выехали. Обгоняем бесконечные ряды тяжелой артиллерии. Силуэты машин, орудий и людей на фоне зажженных фар имеют фантастический, декоративный вид: словно какой-то мрачный художник нарочно выдумал мерцающие ореолы вокруг черных контуров."

"10.12.1943. Каждый пленный - это шифровка из "того мира". И надо разобраться, надо понять, что в каждом отдельном человеке характерно для многих, для сотен, для всей их армии."

"25.12.1943. Событие трагическое и нелепое. Погиб полковник Гензик. Случилось это так: в боевом донесении из дивизии сообщили, что деревня на опушке леса будто бы уже взята нами, а это было совсем не так. Но Гензик, как всегда порывистый, не проверив, направился туда и прямехонько попал бы в руки немцев, если бы снаряд не опрокинул его машину. Такие вещи у нас обычно "списывают" войной, а следовало бы заняться ими прокуратуре и привлекать очковтирателей к суду военных трибуналов."

"03.01.1944. Дорога в ночном лесу при матовом свете луны фантастична, как декорации символистов. А слева, сквозь редеющий перед опушкой лес, виден фейерверк из трассирующих и зажигательных пуль."

"29.01.1944. Снег растаял. Такая погода в марте воспринималась бы, наверно, весело, но в январе эта непролазная и удручающая грязь еще острей подчеркивает, что все сместилось и мира нет."

"17.02.1944. Ранним утром выехали и скоро достигли Гомеля. Ни одного жилого дома. Город разрушен совершенно."

"21.02.1944. Сегодня лыжники и штрафной батальон еще до начала артиллерийской подготовки прорвали оборону немцев и углубились на пять километров, разрушая на своем пути всю вражескую связь. В два часа я был направлен в корпус, куда уже доставлено до полутораста пленных."

"20.03.1944. Куда бы ты ни шел, что бы ты не делал, в груди все время сладостное беспокойство! Ведь это мы идем вперед!"

"07.04.1944. Уже подходя к селу, повстречался с женщиной.. Она стояла на тропе, и поза ее словно говорила: куда же мне идти? ведь некуда...
- Ждете кого?
- А кого мне ждать? Мужа нет... Да и не мужа я тут любила... Тихо здесь, затем и вышла. На этом поле, вона там его расстреляли. Ну, а муж... в то время ходил в "зеленых". Долго я не могла понять: то ли он партизан, то ли так... бандит... Жил будто в лесу, а из лесу в дом приносил добро. Разве так партизаны воюют? Разве там, в лесах-то, что-нибудь кроме коры наскребешь?"

"24.04.1944. - Наконец, глупость! Тоже вид преступления на войне! Мы несем огромные потери, даже не наступая. В особенности на реке Друть. Потому что люди забыли, что надо себя беречь. Есть ходы сообщений, траншеи, а пробираются открыто, демаскируя позиции, выдавая тем самым свою оборону. За это будем отдавать под суд!"

"28.04.1944. - Но все-таки, почему он перешел? - допытывался генерал.
- Потому что с вопросами "почему", "зачем" и "для чего" нельзя солдату воевать."

"02.05.1944. - Неужели в Германии тоже березы есть? - в раздумье говорил Ходаш и сам же отвечал: - И даже очень просто... А странно это... а? и рябина есть... Скажи на милость... Земля повсюду... и люди повсюду..."

"03.05.1944. Из блиндажа, врезанного в холм, навстречу нам выходит офицер и направляет нас на левый край, где наши и немецкие траншеи переходят одна в другую без всяких заграждений. И мы и немцы рассчитываем на то, что это может пригодиться, когда начнется рукопашный бой."

"07.06.1944. То, что на Западе начались серьезные бои, видно хотя бы из того, что обе воюющие стороны усиленно призывают бога. Бедный Бог! Он должен помогать и тем и этим!"

"26.06.1944. "Германия не может не победить". Эти слова говорит унтер-офицер 4-й роты саперного батальона, инженер Мюллер. Он держит руки строго по уставу. У него жестокие серые глаза. Говорит он громко, разделяя каждое слово. Четырнадцать лет он был членом нацистской партии и вступил в нее не из расчета, но по твердому идейному убеждению. Вот та сила, которая еще проявит себя после войны и немало горя принесет Германии, если не будет ликвидирован фашизм. Я люблю видеть врагов без забрала, в лицо... И вот он сейчас передо мной...Способны ли мы победить его до конца, то есть изменить его мысли?"

"28.06.1944. Даже личные приказы Гитлера не выполняются высшим командованием: несмотря на то, что город Бобруйск был объявлен крепостью (и должен, стало быть, обороняться даже в случае окружения) его гарнизон - два корпуса и две дивизии - без боя оставил позиции и отошел в леса, очевидно, чтобы пробиваться дальше, на запад."

"Узнаю еще об одном приказе верховного командования: о том, что при отступлении рекомендуется расстреливать своих же немецких раненых - "если они этого пожелают, чтобы избежать мучений и пыток в русском плену".

"В 108-й стрелковой дивизии пошел назад к окруженной немецкой части обер-ефрейтор Марти. Он сказал, что объяснит солдатам, как безнадежны их попытки вырваться из нашего кольца. Каретников передал короткий ультиматум: либо плен, либо уничтожение. Ждать долго не пришлось. Уже через 30 минут в лесу затрещали сучья, с белым флагом на палке вышел Марти и доложил, что привел с собой группу солдат, желающих сдаться в плен. Их оказалось почти три роты, около двухсот человек! Причем одна замечательная деталь. Немцы привели двенадцать лошадей под седлами, два тягача и полную документов штабную машину. Они спасали свою жизнь организованно и, я бы сказал, вдохновенно."

"Переводчик разведотдела сержант Рудь, совсем еще мальчик, красивый и темпераментный, в старательной заправленной гимнастерке, перетянутой новым ремнем, поблескивал черными глазами и с напускным безразличием, вспоминал события этой ночи.
- Если хочешь чего-нибудь добиться, надо всегда немного соображать. Штиммт //определенно, нем.//. Вот из лесу к нам вышли два одичалых фрица из 407-й охранной дивизии. Они рассказали, что неподалеку много немцев, которые не знают, что им делать. Ну, в таком случае решаю быстро: когда же работать, если не сейчас? Взял свой рупор и этих двух, и мы пошли. В самый лес. Мне говорили: возьми автоматчиков! Но, во-первых, откуда, когда их нет. Автоматчики все в бою. Во-вторых, когда из лесу выйдет рота фашистов, что могут сделать два автоматчика? Нихтс! Ну-ун, гут, прошли мы с километр, и я тогда объявил в свой рупор, что сейчас будут говорить настоящие фрицы. А в лесу никого. Я да немцы! Здоровые! Правда, у меня пистолет. Но все-таки... Взяли они мой рупор и стали кричать: "Немедленно переходите в плен! Здесь вас накормят,и вы останетесь жить". И вот из кустов появилось сразу пятнадцать эдаких немцев! Это было очень смешно. Они, значит, лежали где-то совсем недалеко, притаившись. вот так выходят, и все с оружием... Автоматы висят на груди, и они их сжимают лапами, а рукава завернуты до локтей. Картинка, я вам скажу... Так и идут, никуда не сворачивая... прямо ко мне. Молчат и идут. Это мне показалось не очень уж симпатичным... Мои закричали: "Зер гут!" А они все идут! Тогда я сказал одному: "Командуйте, чтобы складывали оружие!".Он закричал, а немцы идут... Когда они подошли не больше, чем на пять шагов, передний из них козырнул, остановился, назвал себя, а потом положил автомат на землю. То же самое сделали все остальные."

29.06.1944. - Кто командовал вашей дивизией?
- Кульмер. Генерал Кульмер, - повторяет Эккерт и останавливает на мне холодный волчий взгляд.
Я чувствую, что в эту минуту он взвешивает с наибольшей быстротой, на какую только способна его черепная коробка: что делать... никого нет... окно открыто... сзади дверь и безлюдный двор... Бежать, сопротивляться... немец отводит глаза. Он не хочет рисковать своей жизнью, и в этом безмолвном разговоре он еще раз сдается в плен."

"30.06.1944. Нами отрезан Минск и в его районе взяты в клещи немецкие дивизии. Утром была тревога. Появились три тяжелых юнкерса. Они сделали круг над нами и вдруг...из них стали вываливаться темные предметы, затем распустились желтые пузыри, и в небе закачалось не менее 50 парашютистов. Но через несколько минут невооруженным глазом можно было уже разобрать, что опускались не люди, а какие-то продолговатые мешки. Это спускались... продукты для окруженных гитлеровских частей. Папиросы, шоколад, паштеты, консервированный черный хлеб. Все это быстро и с шутками подобрали красноармейцы. "Подарок" раскрыл нашим бойцам, насколько растеряно немецкое командование и насколько оно не знает истинного положения."

"01.07.1944. В деревне Озеры крестьяне настойчиво просили дать им оружие, чтобы организовать оборону, так как в соседней деревне фашистские отряды, прорываясь к западу, вырезали и расстреляли всех, кто на ту пору оказался дома."

"05.07.1944. На придорожных столбах мы набиваем стрелки и дощечки, на которых пишем на русском и немецком языках, что в деревнях Любоничи, Корм, Каменичи есть пункты для приема военнопленных, где каждый немец сразу получает пищу и медицинскую помощь. "Не оставляйте раненых, несите их с собой! Не бросайте ложек и котелков,чтобы сразу было во что положить горячую пищу", - сообщаем мы по громкоустановкам."

"09.07.1944. Вчера проехали нашу старую государственную границу."

"13.07.1944. Передвигаемся вперед по Польше. Так же, как и в нашей Белоруссии, все время попадаются оставленные немцами пепелища, пристреленные у сараев лошади, коровы и мелкий скот. Люди в скорбном одиночестве, как будто не могут оторваться от обнаженных очагов."

---

(лазая в ЖЖ)

Наткнулся в ленте на замечательную фразу: "Что бы ни случилось с человечеством после того как оно просрало СССР - всё им заслуженно!"

А ведь верно.
С нас самих вины никто не снимает
- но ее с нами, действительно, разделяет все человечество.
Потому что это была наша общая дверь в будущее.
Кривая, косая, с сантиметровыми щелями, из неструганных досок, крашеная в цвет говна
- но другой дороги в будущее не было.
И сейчас нет.

---

Читательский дневник

В.Перуанская. Зимние каникулы.
"Все полагающиеся на сегодня уколы Варваре Фоминичне уже сделали, без врача Лариса отказывалась, а врач обходил второй этаж, мужское отделение.
- Ладно, - пообещала Лариса, - скажу, чтобы зашла к вам, - и опять уткнулась в книгу. Какой-то толстый роман, от которого она не сразу оторвалась, чтобы вникнуть, о чем ей толковала Майя.
Из ординаторской, наговорившись всласть с Кирюшей - уроки проверяет, что поел, куда пойдет - все матери надо знать! - вышла Алевтина Васильевна.
- Опять бегаешь? - тоже укорила Майю.
- Как же не бегать, если в палату лишний раз ни один белый халат не заглянет? - не без сознания своей нужности ответила Майя. - Вон, - кивнула в сторону Ларисы, - роман читает, благо начальства нет. Расширяет кругозор. Никакого толка людям от книг, зря писатели стараются, сеют разумное, доброе, вечное, честное слово! Кто не хочет, ничему их книги не научат
- А кто хочет? - подзадорила Алевтина Васильевна.
- А кто хочет, тому статей в газетах на тему морали хватит, -остроумно нашлась Майя."

П.Бормор. Книга на третье.
"Шла по лесу бедная слепая странница и наткнулась на старую убогую лачугу. Пустил ее хозяин переночевать, рассказала ему слепая о своей нелегкой доле, а хозяин смотрит - гостья и умница, и красавица, чего ж ей одной мыкаться? А что слепая, так это даже хорошо - не видит она его, косого, хромого, да горбатого; ей, что урод, что красавец - все едино. Словом, сжалился над убогой,вызвался ей в верные спутники. С тех пор и ходит Лихо Одноглазое у Слепого Счастья поводырем."

Й.Пирс. Падение Стоуна.
"Проблема оставалась интригующей и, что лучше всего, я буду оплачиваться, каков бы ни был результат. Триста пятьдесят фунтов в год были могучим стимулом. Меня все больше раздражала череда холостяцких меблирашек, в которых я жил последние несколько лет. Я не был вполне уверен, хочу ли я домашности и стабильности - жену, собаку, загородный дом. Или хочу сбежать на чужбину - скакать на арабских конях по пустыне, а по ночам спать у лагерных костров. Подошло бы и то, и другое, лишь бы убраться подальше от запаха вареных овощей и мебельной политуры, который обдавал меня всякий раз, когда я возвращался вечером домой."

О.Ниффенеггер. Жена путешественника во времени.
"Мы идем на север по Кларк-стрит. Я сворачиваю в магазинчик "Спиртные напитки на Кларк-стрит" за бутылкой вина. Возвращаюсь, Клэр смотрит удивленно:
- Я думала, тебе пить нельзя.
- Почему это?
- Доктор Кендрик очень строг насчет выпивки.
- А кто это?
- Он твой врач, большой эксперт в области перемещений во времени.
- Объясни.
- Я сама толком не знаю. Доктор Дэвид Кендрик - молекулярный генетик, который обнаружил... то есть, обнаружит причину, почему люди перемещаются во времени. Это генетика, он это в 2006 году обнаружит. - Она вздыхает. - Думаю, сейчас еще просто слишком рано об этом говорить Однажды ты мне сказал, что где-то лет через десять перемещающихся во времени людей будет гораздо больше.
- Я никогда не слышал, чтобы кто-то еще... перемещался.
- Думаю, пойди ты сейчас искать доктора Кендрика, он бы тебе не помог. А если бы помог, мы бы вообще никогда не встретились."

А.Орлова, К.Измайлова. Оборотень по особым поручениям.
"Я хотел намекнуть инспектору, что неплохо бы сделать перерыв, пока мы не рехнулись, но тут из холла снова донесся вопль
- О господи, ну что на этот раз?! - Расселл сорвался с места с такой скоростью, что опрокинул кресло и чуть меня им не придавил. Я встряхнулся и поспешил следом.
Холл оглашали крики, достойные орангутана в брачный период. Глазам нашим представилось феерическое зрелище: мистер Бэйнс, страшно богохульствуя, раскачивался на люстре. Стремянка лежала на полу.
- Минут пять еще продержится, - сказал Дэйв с видом эксперта.
- Кто - папаша или люстра? - с живым интересом спросила Бэйби.
Ответить Дэйв не успел: в борьбе мистера Бэйнса с люстрой победила сила тяготения. Мистер Бэйнс с диким воплем и шумом загремел вниз.
- Миссис Донован, кажется, нужно снова вызвать врача, - заметила Майя хладнокровно.
- И полицию! - просипел Бэйнс из-под люстры. - Меня хотели убить!
- Полиция давно уже здесь, если вы забыли, -мрачно сказал инспектор. - Так, мистер Бэйнс, зачем вы полезли на люстру?
- Она бриллиантовая! - ответил Бэйнс, трагически прижав несколько подвесок к груди. - Я с ней не расстанусь! Я ее первый нашел!"